Начало нашего союза профессор Татиашвили отметил с истинно кавказской щедростью и радушием. Из того, чем он угощал нас в знаменитом ресторане, многое было мне известно только по названиям, а кое-что вообще оказалось сюрпризом. Это был настоящий пир. Я совершенно не аскет и люблю полакомиться, но всегда знаю, когда надо притормозить. Но тут не устоял и предался греху чревоугодия по полной программе. Правда, свой главный рабочий орган всё же уберёг. Бокал изумительного "Киндзмараули" и такой же - великолепного "Макузани" я растянул на всё время нашего долгого застолья. А гранатовый сок ещё никому не повредил в любом количестве. Георгий Вахнангович обратил внимание своих коллег на сей факт тостом с цитатой из Пушкина: "Учитесь властвовать собою!"

— Ты настоящий мужчина, бичо!

Со следующего утра пошла нормальная работа. Естественно, их больше всего интересовала аналитическая сторона моих способностей. Разумеется, о всякой экстрасенсорной ерунде не было и речи. Мы исходили из того, что я читаю людей через реальные физические сигналы, хотя бы в принципе доступные регистрации соответствующей техникой. Поскольку они все были не медиками, лечебный аспект интересовал их гораздо меньше, хотя отлично понимали всю его важность. А управление регенерацией вообще решили оставить за кадром. Это проблема заведомо не психологическая. В любом случае сейчас никакой техники в наличии не было. Это дело будущего. А пока будем просто набирать статистику.

Решили так: я читаю людей, ранее мне совершенно незнакомых, оставаясь с ними наедине, но в поле зрения скрытых видеокамер, а потом делаю подробный устный и письменный отчёт. Устный - наговариваю на широкополосный магнитофон, чтобы максимально сохранить интонации, тембр голоса и тому подобные подробности. Полученные данные затем сопоставляются с результатами обычного психологического тестирования и с аналитическим портретом. К такому мостику между Юркиными и моими способностями мы пришли одновременно и независимо. Идея была совершенно очевидной.

Аудио и видеозапись применялись также, если я проводил лечение. Этическая скользкость тут компенсировалась строгой секретностью. Засекреченный НИИ - идеальное место для такой работы. А знаменитая дотошность профессора была гарантией от ошибок. Со мной работали Карева, Ермаков и Райтман. Для всех других людей в институте я был просто временно прикомандированным сотрудником. Лишних вопросов тут не задавали. Проект "Читатель" пошёл!

Ровно в пять часов вечера моя работа прекращалась, хотя было страшно интересно, и я с удовольствием продолжал бы ещё. Но Георгий Вахтангович был непреклонен.

— Марк, я тебя хорошо понимаю. Думаешь мне не жалко? Ты такое выдаёшь! Я бы тебя до самой ночи не отпускал. Но ты пойми: я поклялся твоей маме самой страшной клятвой, что не буду тебя мучить. Ты что, хочешь, чтобы я свой род опозорил, клятву нарушил?! Вах, какой ты злой! (Он комично утрировал свой грузинский акцент.). Работа, работа, работа - понимаю, сам такой. Но тебе отдыхать надо. За девчонками бегать. Ты слишком взрослый, бичо. Альберт говорит, что вычислил твой ментальный возраст: тридцать пять - тридцать семь! Это нехорошо. Совсем нехорошо. Новый год скоро. В субботу - воскресенье гуляй. Это удачно, что первое января - понедельник. Я никого на тебя не назначаю. Можешь опоздать. Можешь гулять. Придёшь - хорошо. Будем разбирать, что уже наработали. Нужно придумать стандартный алгоритм для обработки. Вот подумай в свободное время. Рита говорила: тебя нельзя резко останавливать.

— Георгий Вахнангович, спасибо большое. Но ещё пару недель, и я уеду. Ну, скажем ещё на недельку мама меня прикроет в институте...

— Нет, ты невыносимый нахал! Целый член-корреспондент Академии Наук СССР тебя уговаривает! Какие пару недель? Сдурел, да? Долго дурака валять не дам. У нас с тобой на много лет работы хватит. Ещё два года учишься. Потом диплом в зубы - ко мне. Я тебя у мамы заберу. На меня работать будешь! Вот тогда я на тебе такой канкан спляшу. (Он аж причмокнул.) А сейчас проваливай. Дел полно. С Наступающим!

Тут мне в голову пришла интересная мысль.

— И вам всего самого лучшего в новом году, дорогой профессор! Можно ещё только один вопрос?

— Правда - один? Спрашивай.

— Вы очень кстати упомянули девчонок. Но Юрины родители, у которых я живу - очень интеллигентные и высоконравственные люди.

— Я тебя понял. Давай вопрос.

— На полигоне кто-нибудь бывает, когда мы там не работаем? Код я знаю, что с дверной ручкой делать - тоже. Что ключ - чистая декорация, понял на второй день. Так как?

Взгляд, которым он в меня выстрелил, был шестнадцатидюймовым.

— Марик, мальчик мой. когда Батраков любовался на твой портрет, он сказал, что ты - ангел. Он совсем-совсем немножко ошибся. Ты чёрт! Ты сам Сатана, чем хочешь клянусь! Ладно. Там нет никого. Пока мы работаем с тобой, полигон только ваш. Вашей группы. Тебе не помешают. Иди уже, пожалуйста! Не заставляй меня тоже тебя побить.

— До свидания в Новом году, Георгий Вахтангович!

Сквозь закрытую дверь я услышал могучий хохот и "Каков джигит! Весь в мать! Ха-ха-ха-ха!".

Полигоном называлась одна хитрая лаборатория института. Психологи работают с людьми, со множеством людей. Немыслимо, чтобы все они приходили в секретное учреждение с какой-то скучной вывеской, но с серьёзной охраной. Вот для такой работы - с посторонними людьми - предназначен был полигон. В элитном многоэтажном жилом доме, на одиннадцатом этаже было всего две квартиры. Одна из них была самой настоящей жилплощадью: просторной, добротно обставленной, но без особых изысков. Вторая - была собственно лабораторий, со всеми надлежащими причиндалами. Оба помещения сообщались между собой через хорошо замаскированную дверь и несколькими кабелями соединялись со скрытой аппаратурой наблюдения. Как всё это хозяйство включается и выключается, мне тоже было известно. А что неизвестно, так и бог с ним. Антисоветская деятельность не входила в мои планы.

Вечером дорогие родственники преподнесли сюрприз.

- Марик, тебе Юрочка ничего не говорил? Ну да, у него же сессия. Так я тебе скажу: на Новый год нас пригласили Зильберштейны. Мы у них сто лет не были. Не делай больное лицо. Мы не собираемся тащить тебя в нашу стариковскую компанию. Они пополам с Любавиными купили очень милый домик в деревне. Вот там и встретимся. Мы с Яшей взяли отгулы на понедельник. А уедем вечером в пятницу. Понимаешь?

— Начинаю понимать.

— У Юрки вам будет тесно - вашей компании. А тут три комнаты. Чего не хватит - вон универсам. Приглашайте своих подруг. До вечера понедельника нас не будет. Как тебе такой расклад?

— Изумительно, дядь Яша! Но, сами понимаете, может быть беспорядок. Но мы всё уберём.

— Если только вы не учините пожар и наводнение - не страшно. Что-нибудь одно мы-таки переживём.

Святые кувыркатели! У тёти Раи появилось чувство юмора. Что я должен был сделать, как не расцеловать любимую тётушку? Вот это-подарок! А чуть позже - телефонный звонок. Голос я узнал сразу. Собирался сам завтра позвонить, но так даже лучше.

— Марик, это тебя. Очень приятный голосок.

Я взял трубку.

— Верочка, привет! С Наступающим! Собирался завтра тебе звонить, а ты уже тут как тут, умница. Ты где сейчас? Понял, но завтра обязательно. Я свободен с пяти. До твоего Химтеха мне полчаса - минут сорок. Там, по пути от главного входа до "Новослободской", есть забегаловка - "Чебуречная". С без четверти шесть в пятницу жду тебя возле неё. Или внутри, если замёрзну. Всё, замётано. Да, привет тебе от Ольги. Сказала, что с первого ставит твой процесс в план ЦЭЛа. Ты их там очень впечатлила. Жди первых результатов через недельку-другую. Нет. Об этом - когда встретимся. Пока!

Во время разговора мои родственники деликатно удалились. Но появились через секунду после его окончания. Дядя Яша поинтересовался:

— Ёлку ставить будете?

— А можно без вас?

— Идём, покажу где игрушки и крестовина. Мы с Раечкой постараемся до шести уехать.

— Тогда я поскакал за ёлкой. Базары сейчас допоздна. Пока на балконе постоит.

Ровно в пять сорок пять Вера появилась у дверей чебуречной. Такая пунктуальность одно из следствий её проблем. Но полезное следствие. Как бы её сохранить потом? Я голоснул такси - не было ни малейшего желания толкаться в метро - и через полчаса сделал контрольный звонок из автомата. Никто не ответил.

— Проходи, разоблачайся. Тут очень тепло. Дядюшка присобачил по дополнительной батарее в каждой комнате. Впору везде форточки открывать. Чувствуй себя абсолютно свободно. До вечера понедельника они не вернутся. Сейчас поужинаем, чайку напьёмся и займёмся делами.

— Какой у тебя вкусный чай!

— Это секрет фирмы. Знаешь анекдот? Умирает старый еврей, который славился умением заваривать чай. И вот у него спрашивают:

Реб Исаак, вы покидаете нас навеки. Почему бы вам не открыть свой великий секрет?

И ответствовал старец:

— О, это величайшая из тайн! Но я вам открою её. Евреи, не жалейте заварки!

Она от души расхохоталась. В этот момент я постарался вчитаться глубже. Человек открывается в смехе. А что, совсем неплохо.

—Ещё чего-нибудь хочешь? Тогда пошли решать твои проблемы.

Мы устроились в гостиной. Два уютных кресла - то, что надо.

— Давай сразу определимся. Я никогда не вру своим ученицам и ученикам. Так мы с Олей называем наших... ну не пациентами же. (Она понимающе кивнула.) Не потому, что я весь такой хороший. Враньё мешает. Малейший сбой, и всё коту под хвост. Часто говорю не всю правду.

— Ольга Николаевна сказала мне тоже самое.

— Естественно. Я её ученик. Так вот, что мне известно от неё и что я уловил сам. Страх. Всё время страх. Боишься всех, всего и самой себя. Ты всё время воюешь со своим страхом. Твои трофеи в этой войне: престижный институт, аспирантура, эта твоя сверх-пунктуальность и аккуратность. Всё. Потерь гораздо больше. Воевать всю жизнь с самой собой и бояться всего мира - надолго тебя не хватит. Постепенно подступает решение, которого ты тоже боишься. Оля это почувствовала и разговорила тебя. Это было удивительно и тоже страшно. Тогда ...

Я замолчал.

— Ну да. Директор такого завода - и кто я? А потом она как-то странно меня погладила со всех сторон. Я как будто уснула. Как тогда, в самолёте. Страх пропал. Потом вернулся. А она сказала, что только ты мне можешь помочь. Что ты немножко волшебник. Я в такие штуки не верю. Но после самолёта. Я их боюсь ужасно. И поездов. Но хоть быстрее. Меня пичкали лекарствами. Помогало. Но я от них дура-дурой. (Её слегка передёрнуло.) Ненавижу. Особенно после одного... раза. Бросила. Лучше так.

— Меня очень боишься?

— Нет. Раз я пришла к тебе на ночь глядя. Ольга Николаевна мне немного рассказала о тебе. О ваших методах. Всё правда. Ты такой большущий, но совсем не страшный. Как печка - большой и теплый. Я на всё готова. Мне терять уже нечего. Если не получится...

Много мне Оля рассказать не могла. Телефон. Сказала только: "Помнишь разговор на даче у Ивана? Вот самое то. Девочка на грани суицида. Я бы всё равно не справилась. А ты сможешь. Ты другой Другой. Нос не задирай, Контик. Ты просто другого пола.".

— Встань пожалуйста. Эта многослойная зимняя одежда почти напрочь глушит сигналы.

— Мне раздеться?

— Умница. Тут тепло, не замёрзнешь. Давай помогу. Обожаю раздевать таких красивых девушек.

Она улыбнулась и подняла обе руки вверх. Когда я потащил с неё толстый серый свитер, она сквозь него сказала:

— Ольга Николаевна предупредила, что так будет.

И продолжила, поправляя съехавшие очки:

— Удивительно! Мне не страшно, а любопытно. Как ты это?

— Любопытство и страх - враги непримиримые. Это я только начал тебя удивлять. Ты ещё много чего увидишь. И почувствуешь. Так, теперь юбку. Какая симпатичная кофточка! Но без неё тебе гораздо лучше.

— Что, совсем? Всё? Ой, Марк. Ладно, я сама? Ну, пожалуйста.

— Мне отвернуться или выйти?

— Выйди, пожалуйста. Не обижайся. Но лучше я сама.

— Ладно. Тогда я тоже сам. Но если бы ты, то интереснее.

Она прикусила указательный палец, широко раскрыла глаза. Хоть пиши с неё аллегорию озадаченности.

— Ты пока выйди.

Я ушел в Юркину комнату, мигом разделся и переоблачился в белую майку и синие треники. Немного подождал и вернулся к Вере. Она стояла посреди комнаты совершенно голенькая, но в своих модных очках. Увидела меня и сразу: палец в рот, глаза шире оправы. Ну, какая же прелесть! Высокая, худенькая, подтянутый животик, небольшие, задорно торчащие грудки. И эта её забавная поза. Я откровенно залюбовался.

— Ты хоть сама подозреваешь, какая ты красивая?

— Кто? Яааа?

Это прозвучало очень невнятно, потому, что она ещё сильнее прикусила палец.

— Ты, кто же ещё. Ты - очаровашка. Опусти руку, палец отгрызёшь. Постой так немножко. Дай тебя понять.

Я просканировал её сначала дистанционно, потом совсем близко, но не прикасаясь к коже. Боже упаси, её напугать. Хорошо, что в комнате так тепло. Положил руки ей на голову, считал, но подержал ещё, пока опять расслабилась, и медленно-медленно двинулся вниз. Работал переменной волной: прочитал участок - волна покоя в глубину, волна покоя - чтение - волна. Быстро понял, что могу действовать быстрее и тратить меньше энергии. Ей же так любопытно! Страх куда-то упрятался и сам до смерти боится нос высунуть. Вот там, мы тебя, гада и прикончим. По мере того, как я исследовал это красивое тело, созрел план спасения его души. Юра и девочки - только заранее подготовить. Коллектив — это сила.

Девушка вполне здорова. Но истощена многолетним, почти непрерывным стрессом войны со страхами и с самой собой. До окончательно срыва ей совсем недалеко. "Лучше ужасный конец, чем ужас без конца". Будет тебе конец, и даже не один. И совсем не ужасный, а наоборот. Про все ужасы забудешь навсегда, детка.

— Что скажешь, экстрасенс? - Звучит вполне насмешливо. Не слишком я её успокоил?

— Что я совсем не против мата.

Оп-па! Палец опять во рту, глаза шире очков. Нет, я от неё балдею! Вот прямо влюблюсь - и всё.

— Но этого матюка чтоб от тебя больше не слышал! Попу набью.

— Не надо. Не пугай меня. Я больше не буду. А что дальше?

— А дальше ты мне расскажешь в мельчайших подробностях, как это всё началось. Ты это всё отдашь мне. А из тебя оно уйдёт. Но рассказ не должен оживить твой страх, он его должен добить.

Что я должна делать?

— Догадайся с трёх раз.

— Мммм... Марик, разденься сам. Я не отвернусь, обещаю.

— Верю. Давай, действуй.

Она взялась за мою майку, зажмурилась и потянула её с меня. Не открывая глаз, нащупала резинку треников и стянула их вниз. Наткнулась лицом.

— Ой!

— Открой глаза. Я тебя пожалел и предельно облегчил тебе задачу.

Она отступила на пару шагов, посмотрела. Естественно, пальчик где? Медленно обошла вокруг меня.

— Марик, я такого видела только в музее. Нет, правда. Вот только...

— Ага, ты видела множество голых мужчин. Но ты права. Я даже один раз в цирке изображал статую Давида. Но, когда ваял Микеланджело, перед натурщиком не прогуливалась такая милая голышка. Ну, что дальше?

Она медленно-медленно двинулась ко мне. Прикоснулась руками, а потом так же медленно и осторожно прижалась вся.

— Только не сделай мне больно, ладно?

— А тогда было больно?

— Не помню.

Я подхватил её на руки и понёс в спальню. Супруги Левитаны недавно сменили своё старое, почти спартанское супружеское ложе на совершенно роскошный импортный сексодром.

Потом они лежали отдельно: её очки - на тумбочке, она - тесно прижавшись ко мне, тихо бормоча что-то бессвязно-восторженное.

— Ну как, больно было?

— Нет-нет-нет-нет. Это было, как будто меня не было. Удивительно. Это я?

— Дайка посмотрю. Знаешь, очень похожа на тебя. Может быть это ты?

Она залилась счастливым смехом.

— Такого со мной никогда ещё не было.

— Теперь будет всегда. И ты уже можешь понять и простить свою маму.

— Понять. Да, могу.

— А простить7

— Знаешь, как это было?

— Нет. Ты собиралась рассказать. Давай с самого начала, подробно. Времени у нас полно.

Всё оказалось банально до тошноты. И страшно этой банальностью. Отца не помнит. Воспитывали мать и бабушка. Отец их бросил, когда Вере был всего годик. Мать работала и сейчас работает на серьёзной должности в Моссовете. Бабушка ушла на пенсию совсем недавно. Достаток в семье был стабильный. Девочка не нуждалась ни в чём. Её желания и капризы исполнялись моментально. Вполне счастливое детство. Но. Но мать ненавидела мужчин и дочку воспитывала мужененавистницей, а бабушка была с ней полностью солидарна. Так оно и шло. Но как-то (Вере было пятнадцать лет) она проснулась больной. Все признаки обычной простуды. Сунула под мышку градусник. Тридцать девять. Естественно, в школу не пошла. Забралась обратно в постель. Дома она была одна. Мама и бабушка уходили рано. Проснулась от шума. Мама вернулась. И вернулась не одна, а с каким-то мужчиной. Дверь в Верину комнату была приоткрыта, видно было всё.

— Всё, Марик! Понимаешь, я всё видела и слышала - с трёх шагов. Они сразу начали целоваться, а потом разделись, голые совсем. И они такое делали!

— И что же они такого делали? Расскажи поподробнее, интересно.

Всё это время я не переставал ласкать девушку, но не возбуждая, а ублажая, поддерживая уровень блаженства. Уничтожить стойкую болезненную ассоциацию между "изменой" матери, её ложью и ужасом от крушения её образа, от отвратительности сцены - весь этот клубок противоречий взорвать и уничтожить к чёртовой матери. И представить эту сцену такой, как на самом деле: естественной и прекрасной любви женщины и мужчины. Сотворить и закрепить новую ассоциацию - положительную, здоровую. И без ошибок. Попытка только одна.

— Ну, они обнимались, ласкались. Он всё время брал маму за грудь, мял её, а она так весело смеялась. И за попу и спереди. И целовал её. Всю. Везде. И она его. А потом она стала н колени и стала сосать его... штуку. Как это?

— Это очень приятно. Просто мы с тобой до этого ещё не добрались.

— А потом она легла на ковёр, он навалился на неё и … Я никогда не видела маму такой. Такой дикой. Она извивалась под ним, стонала и хохотала одновременно. И он тоже.

— А чем мы с тобой занимались только что? Мы вели себя иначе? Мне кажется, твоим милым грудкам очень нравится моя рука. Ты её всё время возвращаешь к ним.

Оп-с! Огромные глаза и палец во рту.

— А что было дальше?

— У меня зазвенело в голове. Очнулась в больнице. Оказалось, воспаление лёгких. Но я быстро выздоровела.

И так оно у неё пошло. Ненависть к матери, кошмары, панические атаки, постоянный навязчивый страх. К психиатру? Чтоб на учёт поставили? К бабкам, дедкам, гадалкам.

Когда стало совсем плохо, нашли-таки психотерапевта, к счастью - женщину. Та принимала частно, негласно. Судя по всему, толковая тётка. От её бесед и упражнений стало лучше. и для поддержки были назначены лекарства. Помогло! Отлично закончила школу. Поступила в хороший институт. На втором курсе пошла на день рождения к подруге. Весело было! Но врач забыла предупредить, или сама не знала, что лекарство несовместимо с алкоголем (или что-то ещё хуже было, поди знай теперь). Проснулась в кровати, голая, в обнимку с каким-то парнем. Рядом пыхтела ещё одна парочка. Лекарства бросила. И весь ужас вернулся. Но она уже научилась с ним жить и воевать с ним. С собой. Ушла из дома. Всему свету назло с блеском окончила учёбу. Пробилась в аспирантуру. Но сил уже осталось чуть-чуть. Давно бы покончила со всем.

— Но, Марик, милый, это так страшно! Ой! Что ты де... что это? Оооо!

Когда она немного отдышалась, спросил:

— А сейчас?

— А сейчас я дура. Я поняла, что я дура. Ду-ри-ща. Правда?

— Ты умница и красавица.

— Да? Ты серьёзно? Не врёшь. Знаешь, я хочу ещё твоего волшебства.

Когда она, наконец, устала и уснула, я тоже передохнул немного и, углубляя её сон нежными пассами, начал тихую монотонную речь. Сейчас, когда её мозг купается в медиаторах счастья, он особенно податлив положительному внушению. Но точность нужна. Снайперская точность слов. Потом разрешил себе заснуть.

Московское утро, оно такое серое. Самая предновогодняя погодка: минус восемнадцать по термометру за окном, и непроглядная метель. Бррр...

— Ты уже не спишь, волшебник? А что ты делаешь?

— Свою обычную зарядку. Надо же поддерживать форму. А то девушки разлюбят.

— Какой ты красивый! Тебя все любят. Иначе быть не может.

— Так. Пока всё. Продолжим обмен комплиментами или ополоснёмся под душем после трудов наших?

— Кто первый?

— Чтобы не драться за очередь, идем вместе? Вдвоём веселее. Или страшно?

Она пулей вылетела из постели и пронеслась мимо меня. Через пару минут я услышал:

— Ну, где ты там?! Сам же звал.

Нам действительно было весело. Потом она вспомнила.

— Когда я тебе рассказывала про маму, ты сказал, что до этого мы ещё не добрались. А когда доберемся?

— Прямо сейчас хочешь? Становись на коленки.

— Слушаюсь, повелитель.

Когда я вытирал её мохнатым полотенцем, она выгибалась и урчала, как котёнок.

— Что ты со мной сделал, Марк. Это не я! Этого всего не может быть.

— Соскучилась по своим страхам?

— Да ну их. Я... сама себе не признавалась. Читал "Таис Афинскую"?

— Конечно. Замечательная книга. Так ты примеряла на себя роль Таис?

— Не смейся. Гесионы. Её оскорбили, изнасиловали мужчины, и она поклялась мстить им!

— Жуть. А что было потом?

— А что потом?

— "Таис критически осмотрела подругу и спросила лукаво:

— Так ли уж плоха мужская любовь?

— О нет! – горячо воскликнула фиванка, покраснела и добавила:

— Только…

— Утомительна? – засмеялась Таис. - Чтобы любить сильного мужчину, нужны стальные мышцы Ипподамии и выносливость Артемис. Если он любит как надо!"

— Обалдеть! Ты как будто прочитал, как в книгу смотрел.

— Примерно так. Только книга давно уже в голове.

— Волшебнииик... Так, а что сейчас будем делать? - она аж приплясывала на месте. Неплохо. Успеть перехватить маятник, когда он полетит обратно. Но это забота на завтра и послезавтра.

— Позавтракаем и поставим ёлку. Украсим. Тебе еще надо домой, переодеться. Гости только завтра к вечеру придут. Времени у нас полно. Можно не спешить.

— А где ёлка?

— Вон на балконе мёрзнет.

— Бедняжка.

Она бросила полотенце на вешалку и спокойно направилась в гостиную. А там открыла балконную дверь и прямо так, голышом вышла на балкон, в эту метельную жуть. И закрыла за собой дверь.

— Господи, что она творит? Где, как я ошибся, дьявол меня раздери?!

Я метнулся к двери, чтобы утащить с мороза эту сумасшедшую, но был остановлен её спокойным голосом:

— Марик, я сейчас. Пару минут.

Сквозь полупрозрачное от изморози стекло было видно, как она с явным удовольствием растирается снегом. Потом повозилась с ёлкой и торжественно втащила её в комнату.

— Я с неё снег сбила. Не тащить же в комнату целый сугроб.

Она отнесла ёлку в ванную.

— Вот тут пусть согреется и обтечёт. Вчера оттепель была, она обледенела вся.

И ни одного тревожного сигнала. Она даже не дрожала, эта худенькая девушка. Кто спятил? Не она, наверно. Я настолько глубоко погрузился в анализ хаоса в своей голове, что пропустил момент её возвращения. Когда, наконец, осознал её рядом с собой, сразу кинулся читать это удивительное существо. Всё в абсолютной норме. Она была тёплая, нежная и с явным удовольствием принимала это внеплановое обследование.

— Ещё немного и мне опять захочется твоего волшебства. А мы ещё даже не позавтракали.

— Идём. Но скажи мне, бога ради, чего тебя понесло голой в этот кошмар?

— Никакого кошмара. Я даже купаюсь в такую погоду.

— В "Москве"? - сказал я, имея в виду знаменитый бассейн. - Так там хоть вода тёплая.

— Зачем в "Москве"? В проруби.

Теперь я вытаращил глаза, а палец готов был засунуть в рот по самый локоть.

— Ты ходишь в клуб "моржей"?

— Нет, там одни мужики. Толстые, противные. Не понимаешь? Я жду, пока все уйдут, а потом купаюсь в своё удовольствие. Никого нет, никто не мешает.

— Но это же смертельно опасно! Это страшно!

— Вот именно поэтому.

Помолчали. Я перевёл дух. Вот теперь пасьянс сложился. В непрерывной войне со своими страхами и со всем на свете это нежное хрупкое существо выковало себе стальную волю. И просто физическую выносливость, которую показала, когда мы резвились в Левитановской кровати. И вот сейчас, когда неспеша отряхивала эту чёртову ёлку на зверском ветру и морозе. А вот душевную силу истратила почти всю. Инстинктивно искала опасности, чтобы не умереть от страха. "Не к славе, но к смерти он рвался в бою.". Чтоб такое чудо погибло?! Не дам! Но весь план придётся менять. И учиться читать, доннерветтер! Маг-недоучка. Столько всего пропустил. Морду себе набил бы.

Потом мы завтракали, приводили в порядок спальню. Интересно, после прямого попадания фугасной бомбы это выглядело бы так же? Или же на капельку приличнее? Занялись ёлкой. Я обработал ствол, набил крестовину. Вера взяла украшение на себя. Но отдохнуть мне не пришлось. Заставила мыть все эти стекляшки мыльным раствором, в который добавила вонючего нашатырного спирта. Вот какого дьявола я тренировал обоняние: чтоб так страдать? Но игрушки воссияли. А сама ёлка, когда этот пучок энергии перестал с ней, наконец, взаимодействовать, выглядела изумительно. Я только молча зааплодировал. Слов нет, как красиво.

— Что дальше делаем?

— Не напрыгалась ещё?

Отрицательно помотала головой.

— Ты полностью соответствуешь критериям Таис. Все лучшие мужики - твои.

Правильно: палец в рот, глаза как плошки.

— Ну, помнишь: стальные мускулы Ипподамии и выносливость Артемис. Всё это при тебе. Плюс очаровательная мордашка и совершенно неотразимая фигурка. И ещё один громадный плюс, который дураки считают минусом. Ты - умная. Очень! Значит это, что твои мужчины - только сильные и умные. А это лучшие. Или я ошибаюсь? И твоё безрассудное бесстрашие, которого я, честно говоря, опасаюсь.

— Беффтфафие? Сы фто?!

— Можешь есть свой палец дальше. Тебе это очень идёт. Хотя для химика это опасная привычка. Когда ты выскочила голышом на мороз, я решил, что где-то ошибся, и ты спятила. А когда рассказала про свои ночные купания, даже мне стало страшно. Но, если раньше это было твое оружие против твоего обсессивно-фобического невроза - так это по-научному называется - и уравновешивалось страхом, пусть с бездарным расходом энергии, то какое-то равновесие было. Теперь страха не будет. Храбрость может превратиться в безрассудство. И оно по тебе ударит.

— Как это?

Я сжал кулак и с размаху заехал её в физиономию. Она мгновенно прикрылась руками. Это правда, она очень сильная. Но я-то заведомо сильнее, поэтому мой кулак всё равно медленно приближался к её лицу.

— Руки! Убрать!

В миллиметре от её носа я остановился. Она даже не зажмурилась.

— Поняла, учитель.

— Жить совсем без страха нельзя. Как нельзя жить совсем без боли. Бывают такие несчастные. Они быстро погибают. Не всё можно преодолеть. Иногда нужно убежать, обойти, вооружиться, спрятаться - не победить, а спастись. Жизнь того стоит, девочка.

— Марк, ты же студент, ты моложе меня. Мальчик. Но говоришь и действуешь как очень взрослый и очень опытный.... - Она замялась, подбирая слово.

— Так и есть. Один мой знакомый психолог уверяет, что вычислил мой, как он выразился, "ментальный возраст". Оказывается, мне под сорок. Ладно, шло оно в болото.

— Но он прав. Что дальше делаем?

— Убираем все эти ветки и опилки, вытираем пыль и вообще, приводим всю берлогу в праздничный вид. Тут тебе карты в руки. Я слепо подчиняюсь. Потом обедаем и идём по магазинам. Уверен, ты найдёшь, чего не хватает.

Вечером мы сидели в гостиной. Я - за пианино, играя ноктюрны. А Вера уютно устроилась в кресле. Идиллия покоя.

— Марк, ты мой первый мужчина. Тот придурок не в счёт. Первый настоящий мужчина. Первый настоящий врач. Не смейся. Исцелитель. А дальше? Я ж понимаю. — она помолчала. — Будет другой. Может быть, другие. Не такие, как ты. Какие они? Как?

— Ты чего-то ещё боишься? Знаешь, бывают такие пациенты: они опасаются уходить из больницы, даже, когда уже здоровы. Я как-то возился с одним старичком. Он два месяца не вставал с кровати после пустяковой операции. Боялся, что его выпишут, а у него дома швы разойдутся. У тебя не разойдутся. В тебе, как в твоей любимой Гесионе, проснулась Женщина. Услышала заглавную букву? Вот оно самое. Это навсегда. Я другого опасаюсь. Совсем другого.

— Чего другого?

— Что тебя понесёт. "Не всякий вас, как я, поймёт. К беде неопытность ведёт". Знаешь, куда несёт маятник, если его слишком сильно оттянуть в сторону, а потом резко отпустить? Он полетит в другую сторону так же сильно и далеко. А может и сорваться. А ты очень Женщина. Это замечательно! Но...

— А ты уже что-то придумал. Придумал же, правда? Так смотришь... Я сама должна догадаться? Согласна. Заранее согласна. Но, знаешь, женщина, которую ты разбудил, соскучилась по твоему волшебству. Раздень меня.

Я с огромны удовольствием освободил от тряпок это милое тело.

— А теперь мне выйти?

— Дудки! Буду бороться с неопытностью.

Утром мы окончательно всё прибрали и занялись кухней. В смысле - стряпнёй.

— Кстати, а сколько у нас будет гостей. И кто?

— Четверо. Мой двоюродный брат Юра. Собственно, вон та комната - его. Он ушёл от родителей, но иначе, чем ты. Потом расскажу. Молодой, но фантастически талантливый художник. Студент Суриковского. Две наших подруги: Лена и Наташа. Очень красивые умницы, но не такие, как ты. Библиотекарши-гимнастки. Занимаются акробатическими танцами. И будет ещё один парень - Антон. Студент "Физтеха". Увлекается теми же танцами. Не дурак по определению. Других в "Физтехе" не держат. Все красивые, интеллектуальные, сексуальные, весёлые, и напрочь лишены хоть каких-нибудь комплексов или предрассудков. Вот увидишь, как с ними приятно будет!

— Представляю.

Ого, какая улыбка! Похоже, вместе с женщиной я разбудил в ней чёрта. А как иначе, если это одно и то же.

— Как они будут одеты?

— Ой, Верочка! Леший меня забодай. Платье!

— Так во что же они будут одеты? Ты всё знаешь, и это тоже.

— Понятия не имею, во что, но почти точно знаю - как. Они будут одеты так, что сразу захочется их поскорее раздеть.

— Тогда всё в порядке. Я взяла с собой. Сойдёт. Не понимаешь? Когда мы первый раз говорили с тобой, ты сказал, что у нас будет два дня и три ночи. Одна из них - новогодняя. Достану из сумки, проглажу и вообще, приведу в боевую готовность.

Она помолчала, задумалась.

— Ты сказал, что Юрий, твой двоюродный брат - художник, да ещё и "фантастически талантливый". Он похож на тебя?

— Габаритами и типом физиономии. Но он чистейший, рафинированный гуманитарий, эстет. Умница редкий. Можешь посмотреть его рисунки. Вон, в его комнате на столе папка лежит. Там его ранние работы. Ими дядя Яша и тётя Рая перед гостями хвастаются.

Вера скрылась в Юркиной комнате. Я не двинулся с места. Слушал, как шуршит бумага, как изменяется дыхание и ускоряется Верино сердце. Она надолго погрузилась в рисунки: смотрела, раскладывала по столу. Один прошуршал на пол. Она охнула, как будто уронила что-то хрупкое и драгоценное. Наконец вышла с папкой в руках.

— Это всё он? - я кивнул. — Простым карандашом? Вот это?

Она осторожно, как-то нежно вытащила один лист. Это была та самая зарисовка, которая очаровала маму: обнажённая Лена, сидящая с журналом в руках. Вера держала рисунок, как икону.

— Это Лена. Ты с ней скоро познакомишься. А вот Наташа. А это мама. А здесь жанровые рисунки. Вот эти два были в "Юности". Иллюстрации к рассказам. Но Юрке лучше всего удаются портреты и ню.

— Мама. Какая мама?

— Моя мама. Мама Рита. Правда, очень красиво?

— Она ему позировала обнажённой?

— Ну да. Это же ню.

— Удивительно молодая и красивая. И смелая.

Вера никак не могла отвести взгляд от изображения Лены. С трудом это ей удалось. Она бережно вернула рисунок в папку, отнесла всё в комнату и осторожненько, медленно закрыла дверь.

— Марк, ты волшебник, но вот это - настоящее чудо.

— Это чудо скоро будет здесь. Захочешь, он и тебя нарисует. Юрка очень простой, общительный парень. Только у него бзик такой: его можно не кормить, только дай рисовать. Но если не дать, так он ничего, нормальный.

Вера посмотрела на меня, как инокиня на богохульника. Пришлось слегка привести её в чувство. А потом напомнить, что гости на подходе и пора одеваться соответственно. Чем мы и занялись.

— Верочка, ребята зашли в подъезд. Играем встречный марш.

— Откуда ты знаешь?

— Слышу. У меня слух намного лучше, чем у среднего гражданина. Потом как-нибудь...

Вся четверка ввалилась с шумом, гамом, поцелуями и поздравлениями с наступающим. Пока дамы освобождались от зимних одеяний, мы с ребятами отнесли на кухню пакеты и бутылки. Когда все собрались в гостиной, я убедился в точности своего прогноза и оценил Верочкино "сойдёт".

Лена была в коротком - выше середины стройных бедер - каком-то летящем голубом платье без рукавов, с открытыми плечами и спиной, без бретелек. Как оно держалось на её груди, форму которой идеально подчёркивало - тайна, для меня непостижимая.

У Наташи наряд был совсем сногсшибательным. Глубокого чёрного цвета бархатная юбка до пола, но с разрезом справа почти до талии. Как назвать верхнюю часть, не знаю. Не владею терминологией. Это было нечто вроде этакой чёрной бархатной манишки, которая соединялась с юбкой на талии спереди. Ширина этого соединения была сантиметров пять. Манишка имела глубокое, очень низкое декольте. Прекрасная Наташина грудь была только слегка прикрыта двумя не слишком широкими полосами ткани. Всё это великолепие дополнял массивный, очень простой браслет из белого металла.

— Ну, где эта наша новая подруга? Где ты её прячешь, Марик?

— Никто меня не прячет. Просто увлеклась прекрасными рисунками и не сразу услышала, «как вы пришли», — спокойно сказала Вера, выходя из Юркиной комнаты. И скромно так представилась: — Вера.

Если подруги выглядели как сказочные обольстительницы, каким-то колдовством занесенные в обычную московскую квартиру, то Верочка выглядела белокурой феей из совсем другой сказки. Простое светло-синее длинное закрытое платье. Серебряная цепочка и серёжки. Всё! Правда, сзади платье имело глубокий вырез до талии.

Контраст был разительным. Девчонки расцеловались с этой феей и мигом затормошили её, завертели и напрочь ликвидировали то скромное величие, что она на себя напустила.

— Верка, не корчи из себя Олдри Хепбёрн. Ты красивее! Правда ребята? Ну, умна! Своя в доску! Все парни - твои. Погоди, они ещё передерутся за тебя. Не боись, мы шутим. Ребята, распаковали там? Давайте всё на стол. Ещё Старый год проводить надо. Вер, ты кто? Студентка? Аспирантка! О, у нас тут человек науки! - обычная праздничная кутерьма.

Я внимательно контролировал Веру сквозь шквал помех. Несколько раз удалось приобнять, провести рукой по голой коже. Нет здесь этой её пугающей "храбрости от противного". Ей тут хорошо и нет страхов, совсем нет. Ура! Пока что. А Юрка прямо приклеился взглядом к Вере. Отлично! Проводили Старый год. Прослушали звон курантов и подняли тост за Новый. Вера искренне удивлялась: никто не бы пьян, разве что чуть-чуть навеселе. Шампанское было самым крепким напитком. В этой компании молодых интеллектуалов умели веселиться на трезвую (или почти трезвую) голову. Так необычно для студенческого сабантуя! Правильно: пальчик во рту, очки меньше глаз. Выключили свет, и комната осветилась только ёлочной гирляндой. А через несколько минут после боя кремлёвских часов вдруг стали сами собой зажигаться разноцветным пламенем свечи: в самых разных местах. Верин профессиональный сюрприз. Кто-то включил магнитофон. Юра пригласил Веру. Он еле дождался, пока начнутся танцы. Антон обнял Наташу. А меня притянула к себе Леночка, по которой я, честно говоря, соскучился. Это были не такие "вродебытанцы", где никто не умеет танцевать, да и места нет, поэтому либо дергаются каждый сам по себе, либо тискают друг дружку в парах. При этом строят постные рожи во имя благопристойности. А когда набираются до освинения... Не будем о печальном. У нас было иначе. Мы медленно кружились, обнявшись, под негромкие знойные мелодии. Целовались, ласкали друг друга спокойно. Открытая, чистая, человеческая чувственность.

Мы с Леной остановились. Она чуть отошла от меня, чтобы не мешать. А я отстроился от помех и вслушался в Веру. Дыхание, сердце и звуки движений. Ничего, что я мог бы интерпретировать, как страх. Они с Юрой танцевали, обнявшись. Его рука нежно гладила её обнажённую спину. Им было хорошо вдвоём. Я протянул руку Лене.

— Иди ко мне, подружка.

— Всё в порядке?

— Пока всё идёт как надо. Поцелуй меня.

Антон с Наташей тоже целовались. Её удивительное платье не мешало ни взглядам, ни ласкам. Но Антону этого показалось мало. Он обнаружил застёжку на шее. Еле слышный щелчок, и бархатные ленты упали. Наташа расхохоталась и попыталась вернуть их на место. Антон поймал её руки.

— Так тебе лучше.

— Наташ, тебе так и вправду больше идёт. — авторитетно заявила Лена.

— А если ещё меньше, то ещё больше! — сказал Антон.

Ещё щелчок, тяжёлый бархат упал на пол, и Наташа предстала во всём своём хохочущем великолепии. Я вполне полагался на слух, но всё же оглянулся - как раз в тот момент, когда дверь в Юркину комнату закрывалась.

— Марк, ты к ней?

— Да. Последний сеанс.

— Можно посмотреть?

— Но без малейшего шума.

Юра не спал. Приподнявшись на локте, он любовался безмятежно посапывающей носиком Верой. Я предостерёг его жестом: ни звука! Взял его руку, слегка встряхнул, заставляя расслабиться, и этой его рукой медленно и плавно провёл по телу девушки. Следом шла моя рука. Так повторил несколько раз, а потом тихо заговорил. Юра слушал очень внимательно, запоминал. Снова его рукой произвёл пассы, показывая, каким должно быть это движение. Потом наклонился к самому его уху и очень тихо прошептал:

— Повторишь, когда она только начнёт просыпаться. А потом обязательно полюби её ещё раз.

Когда в четыре часа дня ребята собрались расходиться по домам и уже стояли в прихожей, Вера, не отпуская руку моего кузена (в другой он держал её сумку), дотянулась до меня и звонко чмокнула в щёку.

— Марик, я простила её!

— Тогда я за тебя совершенно спокоен.

Чета Левитан вернулась около семи вечера. Тётя Рая восхитилась ёлкой, а потом, обойдя и обозрев своё жилище, с величайшим удивлением воскликнула:

- Маричек! Ты весь праздник проскучал тут один?!

                  /Фото из интернета.