— Значит, у меня всего неделя осталась, и сразу — дебют?   

Элла прикусила губу. Она-то рассчитывала оттянуть эт событие ещё хотя бы на неделю.
Уверенность в себе и самоуверенность — это очень не одно и тоже. Провала она не опасалась совершенно. Не так уж трудно будет сыграть саму себя. Тут Светлана Петровна права. Но хотелось, мечталось именно блеснуть. Сразу, с первого выхода на настоящую сцену, заявить о себе так, чтобы уже никогда не затеряться среди множества дебютанток. Согласна начинать с «кушать подано». Ага, счас и вот прямо. Надо, надо ещё готовиться. И Ангелина Степановна права: Сандомиров — талант, и учить умеет. Педагог прирождённый. Это в придачу к его артистическим и режиссёрским данным. Вот только не переучиться бы, как это бывает с зубрилками перед экзаменом, когда от усердия и страха у них шарики за ролики, и великолепно они вспоминают вызубренное, но только сразу после «неуда» в зачётке. Нужно переключиться, отвлечься. Пусть всё уляжется в башке. В институте её сокурсники сверлили себе пальцем виски, когда она вечером перед экзаменом шла в кино или на танцы. Умоталась она вусмерть с этими уроками и репетициями. Стоп, а в чём проблема? Medice cura te ipsum.*
 И полуобещание наставнику самое время исполнить и пошалить — вот прямо императивный невтерпёж.   

— Больше недели, но вряд ли намного больше двух. И то благодаря вашей помощи. Пора уже Юлю разгружать, а то и вправду, как бы чего…   

— Ладно, так тому и быть. Всё равно, если ружьё пришло на сцену, оно должно же выстрелить. Заряжайте меня дальше. На чём мы остановились? Дьюла идёт домой через мой балкон.   

К пяти часам репетиции закончились.
Сандомиров был доволен, как никогда раньше. Ни одной поправки. Только: «правильно», «именно так» и даже «а это идея, запомним и будем так всегда».   

— Всё, на сегодня хватит. Отлично, Эллочка, лучше, чем отлично! Что скажете, Ангелина Степановна?   

— Что девочка до сих пор занималась не своим делом. Хотя, что она сделала с Юлей и с моим радикулитом, говорит о другом.   

— О чём?   

- — О том, что у тебя не один талант. Только не спеши нос задирать. Отдохни хорошенько. В понедельник будет генеральная с тобой. Если покажешь не хуже, то, как там на твоей любимой латыни:
«Пер аспера ад астрам!»?**   

Уходя, она на секунду задержалась в дверях и, уверенная, что Элла этого не видит, показала Сандомирову кулак. А зеркало на что? Элла тихонько засмеялась.  

— Что вас насмешило, будущая прима?   

— Забота Ангелины Степановны о моральном облике этой будущей примы. Намучились вы со мной, Геннадий Сергеевич.   

— Оно того стоило. У вас большое будущее. Афиши с именем Элла Файна уже готовы.   

— Значит, я у вас в долгу. А долг платежом красен. Поэтому сегодня я вас прокачу.   

— В каком смысле?   

— В самом прямом. На «Запорожце». Как справедливо заметила Ангелина Степановна, необходим отдых. Нам обоим. А лучший отдых от наших с вами серьёзных занятий — это занятия чем-нибудь абсолютно несерьёзным. У вас дома нет какие-то неотложно важных дел?   

— А вдруг есть?   

— Значит, отлОжите. Спорим?   

— На что?   

— На что хотите. Вы уже проиграли.   

— Вы так уверены?   

— Помниться, вы интересовались моими упражнениями. Что-то такое говорили о со участии, о со действии. Я тогда не сказала «нет».   

— Всё! Не продолжайте. Согласен, я вам проспорил. Но не проиграл!   

— Тогда —вперёд! Вот чем хорош «замурзик», что он не замёрзик. Радиатора у него нет, а вот печка — есть.   

Доехали без приключений. Несмотря на изрядный морозец, пара дежурных дам на подъездном КПП присутствовала. Заметив их издали, Элла взяла своего спутника под руку и прижалась к нему плотнее. Быстро шепнула:    

— Изображайте страсть, такую, что аж невмоготу терпеть.   

И сама тут же исполнила свою команду. Проходя мимо скамейки, замедлила движение и вежливо поздоровалась с пожилыми леди в серых платках. Проходя в дверь, страстная парочка успела услышать: «Ты глянь-ка на бесстыжую. Один хахаль за дверь, а уже...»   

— Порядок. Полдома обеспечили темой для оживлённых дебатов.   

— Зачем это вам, Эллочка?   

— Акт милосердия. Они умирают от скуки. Топаем на четвёртый.   

   
  В квартире было очень тепло, и вкусно пахло чем-то ванильно-коричным. Элла первым делом открыла форточку и скрылась на кухне, предложив, пока она приготовит что-нибудь, без церемоний осматривать их с Мареком берлогу. У них тут много интересного.   

Интересного оказалось столько, что Геннадий Сергеевич по-настоящему увлекся этим осмотром. Блестящая медная труба посреди комнаты. Ну, да, этот самый пилон. Электромузыкальный инструмент с какими-то приставками. «Грюндиг». Ничего себе! Необычной формы футляр. Явно не гитара, не виолончель. Какая-то экзотика. Немецкая пишущая машинка. На полках книги, альбомы, папки. Ноты. Песенки из спектакля. Да, конечно. Но не только. Тут музицируют серьёзно. И целая выставка рисунков и фотографий. Элла говорила, что её парень отличный фотограф, но, чтобы настолько? А этот портрет изумительной красоты женщины в белой, спущенной с плеча, майке, обнажившей безупречную грудь, это настоящий шедевр. А рисунки — это вообще что-то запредельное. Обнажённой танцовщицей Сандомиров любовался несколько минут. А вот и мужское ню. Если это только не фантазия художника… Элла говорила, что её любовник — красавец атлет. Он?   

— Это Марк, Геннадий Сергеевич. Тут его работы и его двоюродного брата — художника. Залюбовались? Не удивительно. Я это вижу каждый день, а всё равно, иногда залипаю.   

Режиссёр вздрогнул от неожиданности. Элла не подкрадывалась. Он просто так глубоко погрузился в созерцание, что не заметил, как она подошла.   

 А вашего изображения здесь нет. Жаль.  

— Зачем изображение, если перед вами оригинал? Но изображение есть. В спальне, ещё увидите. Идёмте на кухню, лень сюда тащить. Я приготовила и чай, и кофе. Выберете, что вам захочется. Что-то хотите спросить?   

— Да, если можно. Вот эта штука, этот ваш пилон. В фильме, что мы видели, он был стальной. И вы говорили о полированной стальной трубе. А тут почему-то медь.   

— Бронза. Сами поймёте, когда я разденусь. Ладно, идемте заморим червячка. Не развлекаться же натощак. Кстати, снимайте этот ваш пиджак. У нс тут топят безбожно. Вообще, можете снять всё лишнее. Или вообще всё. Отдыхать, так отдыхать.   

— Что, уже можно? А вы?   

Элла расхохоталась.   

— Чуть позже. О вас прямо легенды ходят, как о жутко активном ловеласе. Так и думала: только мы войдём, он меня кааак сразу завалит. Не успею трусики снять. А вы такой скромняга на самом деле. Ждёте приглашения и разрешения. Так вы его уже имеете, как говорят в Одессе. Да забудьте вы об этих дурацких приличиях! Оторвёмся на всю катушку! Ходжми впелни! Мамо боза, неужели же все врут? Ладно, ещё проверим. Идите уже, остывает всё.   

Через полчаса легкой застольной болтовни она осведомилась:   

— Ну, что, низменный голод утолён? Если да, перейдём к возвышенному. Идёмте в гостиную. Я буду перед вами раздеваться, а вы — любоваться этим мерзким развратным зрелищем. Так, кажется, наши дамы называют стриптиз?   

Когда его назвали «активным ловеласом», Сандомиров особых эмоций не испытал. Нормальное и правильное определение, хотя и не вполне точное. Сам себя он считал режиссёром по профессии и любовником по призванию. Ну не был он развратником! Обожал женщин, как обожает марки филателист или картины — собиратель живописи. С предметами своего пристрастия коллекционеры обращаются бережно и нежно, более всего опасаясь их повредить. Наслаждаются ими и берегут. Вот он и был таким эстетом - коллекционером. Всех своих женщин он любил совершенно искренне. А какие они были разные! Элла была не первой из тех, кого не надо было завоёвывать или покупать. Не в прямом смысле, конечно. Проститутками он брезговал. Были в его коллекции такие, что сами дарили ему себя, очарованные его мужественной красотой или рассчитывающие через его постель сделать карьеру. Не только в театре. У Геннадия Сергеевича было множество полезных связей в мире искусства и в других, далёких от искусства, мирах. До сих пор лн отлично чувствовал и понимал женщин, мотивы их поведения. До Эллы. Но вот ей-то чего от него надо? Наслушалась театральных сплетен? Эта красавица с таким огромным талантом и без его помощи очень скоро взлетит очень высоко. Уже сейчас ей кое-кто отчаянно завидует. Очарована его мужским обаянием? Приятно было бы так думать. До того, как увидел портрет её любовника. Странный портрет, чёрт его дери. Мистический какой-то, в душу лезет. Ладно, рефлексировать будем потом.    

Стриптиз, так стриптиз. То, что он видывал раньше, оставило впечатления, вполне совпадающие с определением «наших театральных дам». Контрабандные кассеты: занятно, но не более. А на интимных вечеринках, когда, хорошенько поддавшие и вошедшие в раж, девушки раздевались под музыку, да это возбуждало. Но это была даже не эротика. Слово «похоть» — это архаизм, но очень точный архаизм. А тут обещано искусство. Элла уже доказала: всё, что она делает, любое её действие — искусство. Ну-ну, посмотрим.    

Усадила гостя в кресло, пощёлкала переключателями. Яркость люстры наполовину уменьшилась. Комнату заполнил неповторимый, мгновенно узнаваемый, чувственный голос Эллы Фицджеральд.   

— «Апрель в Париже». Обожаю танцевать под её блюзы. Наберитесь терпения. Всё, всё у нас с вами будет, но досмотрите до конца.   

Досмотрит.  Даже с огромным удовольствием досмотрит. Но чем она собирается его удивить. Не видел он, как раздеваются женщины? Или не раздевал их сам? С наслаждением, с восторгом и страстью, но какие такие «тайны» она вознамерилась ему открывать? Вспомнил, у Куприна: «Он любил белолицых, черноглазых, красногубых хеттеянок за их яркую, но мгновенную красоту, которая так же рано и прелестно расцветает и так же быстро вянет, как цветок нарцисса; смуглых, высоких, пламенных филистимлянок с жесткими курчавыми волосами, носивших золотые звенящие запястья на кистях рук, золотые обручи на плечах, а на обеих щиколотках широкие браслеты, соединенные тонкой цепочкой; нежных, маленьких, гибких аммореянок, сложенных без упрека, — их верность и покорность в любви вошли в пословицу; женщин из Ассирии, удлинявших красками свои глаза и вытравливавших синие звезды на лбу и на щеках; образованных, веселых и остроумных дочерей Сидона, умевших хорошо петь, танцевать, а также играть на арфах, лютнях и флейтах под аккомпанемент бубна; желтокожих египтянок, неутомимых в любви и безумных в ревности; сладострастных вавилонянок, у которых все тело под одеждой было гладко, как мрамор, потому что они особой пастой истребляли на нем волосы...». И так далее, в общем. Ну, до библейского царя ему далеко, но и удивить… Однако же, что это?!   

«Танец томительного обнажения»? Как бы не так. Танец мучительного откровения. Между тем, то, что сейчас свершалось перед ним, имело столько же общего с виденным ранее, сколько у виртуозной оперной арии — с блатной частушкой. Медленные, плавные движения, грация застенчивой страсти сменялась вызывающим бесстыдством и вдруг возвращалась, повергая в недоумение: а было ли то, другое; презрение на лице и неодолимое влечение в глазах. Одежда жила какой-то своей жизнью, скрывая, приоткрывая, намекая, обещая, обнажая… исчезая. Весь его опыт, всё ироническое предзнание — всё это ерунда, этого не было. Была открывающая себя, творящая себя красота, страсть, нестерпимое желание увидеть, узреть ещё неведомое, отрыть ещё одну тайну, ещё.   

Его подшефная, ещё не состоявшаяся актриса. Какого дьявола?! Жрица самого Эрота, или как там звали этого древнего бога. Да не жрица, а сама… эта, как её… богиня любовной страсти Астарта, да. Восторг, восхищение, возбуждение, боль. Откуда? Сердце колотилось уже где-то в глотке.   

   

                                                    /Фото из сети - танцы на пилоне/

Уже совершенно обнажённая Элла повернулась ещё пару раз, давая хорошенько рассмотреть все подробности своей идеальной фигуры, и остановилась. Несколько секунд, слегка склонив голову набок, с сочувственной улыбкой созерцала взмокшего, шумно дышащего, как будто вынырнул из глубоченного омута, мужчину, и осталась вполне довольна эффектом своего сольного номера. Ольга тоже была бы довольна: и своей ученицей, и своими педагогическими способностями. Присмотрелась внимательнее и расхохоталась.   

- Геннадий Сергеевич, миленький, да зачем же так страдать? Хоть молнию расстегнули бы, выпустили бы его на волю. А если бы сломался, боже бронь? Давайте я сама, горе моё приличное. Вот так, уже легче? О, какой красавец! С таким не заскучаем.   

Раскрасневшийся Сандомиров вышел наконец из транса и вошёл в реальность. И тут же попытался схватить хохочущую голую смуглянку. Она ловко увернулась и отскочила на шаг.   

— С потными тряпками не обнимаюсь. Шмотки долой! Я помогу, мне самой уже не терпится. Вот, совсем другое дело! Мужчина а-ла натурель в полной боевой готовности.   

Она позволила ему поймать себя, подхватить на руки.   

— Стоп-стоп, не здесь же! Что мы — бобики? Несите меня в постель. В ту дверь, мой багатер!   

Просторное ложе, приглушенный розовый свет, волнующий экзотический аромат и зеркало во всю стену. «Капище Эрота» —: успел подумать Сандомиров, а потом его разум был унесён ураганом эмоций. И вернулся не скоро. Сознание медленно всплывало из радужно мерцающей глубины или наоборот, возвращалось на грешную землю с заоблачных райских высот, продолжая купаться в блаженной нирванне. Или нирвана — это через одну «н», и в ней не купаются? А что в ней, в нём, в этом делают? Пребывают. Или прибывают? Куда? В ванну или в нир?   

До Геннадия Сергеевича дошло, наконец, что он, похоже, просто бредит с закрытыми глазами, а чтобы этот бред прекратился, надо их открыть. Что он сделал без особых усилий и вполне успешно. В розовом свете, заполняющем мироздание, обнаружились два рядом лежащих тела: его собственное и женское. Женское, приподнявшись на локте, внимательно изучало его поразительно глупую физиономию. Сразу решил, что он умер, а его отделившаяся от тела душа, пребывая в раю, созерцает оттуда его бренную плоть. Эта мысль настолько его испугала, что он моментально вспомнил Эллу, фантастический стриптиз, перемещение в спальню и понял, что просто видит их отражение в большом зеркале. Разум вернулся окончательно и с лёгким щелчком вставился на своё законное место.    

— Ну, как понравилось всё это вам, учитель, наставник мой в актёрском ремесле? Довольны ли вы платой за уроки? И не хотите ли, не медля, продолженья?   

— Уроков — да, а с платой погодите. В себя я не совсем ещё пришёл. Мне время нужно, чтоб вернуть сознанье.  

Элла с хохотом упала ему на грудь. Потом нашла в себе силы приподняться и размазать слёзы по лицу.   

— Всё, приехали, мой милый режиссёр. Мы уже заговорили в мольеровском стиле. Дотрахались, однако. В секс-марафоне объявляется перерыв. Пойду налью ванну. Поплескаемся вместе, освежимся. Идёмте.  

— Накинуть есть чего нибудь?  

— На кой черт? Вставайте, лежебока.  

Когда им надоело нежиться в тёплой воде, и они вылезли из ванны, Геннадий Сергеевич опять удивился. Который уж раз за этот фантастический день? Удивился отсутствию полотенец.  

— Могу вам принести, если хотите. Но я переняла у Марека то, что он перенял в Индии у йогов. Они вытираются руками. Просто стирают ладонями воду со всего тела, пока кожа не станет почти сухой. Самочувствие после этого просто замечательное. Попробуете, или дать вам полотенце?  

— Попробую! С вами всё так необычно.  

— Тогда делайте как я. Смотрите.  

Некоторое время он старательно повторял её движения, а потом решил помочь ей вытираться. Помощь была отвергнута категорически.  

— Это каждый делает сам. Не обижайтесь, Геннадий Сергеевч. Это на самом деле чисто гигиеническое действие. Ели будем помогать друг другу, эффект будт совсем другой.  

Элла лукаво улыбнулась и показала взглядом туда, где другой эффект уже начал проявляться.  

— Вам надо отдохнуть. Не ожидала от вас такого мощного выброса энергии. Это при вашем-то опыте! Совсем не хочу, чтобы с нами приключилось то же, что с чересчур активной парочкой из новеллы Мопассана.  

— А вам?  

— Женщины выносливее. В среднем. А я очень несредняя. Согласны, Геннадий Сергеевич?  

— Не берусь опровергать бесспорное.  

Когда они вышли из ванной, он обратил внимание на густую тьму за окнами. Даже большинство окон в домах погасло. Оказывается, уже глубокая ночь. Удивительно, сна ни в одном глазу!  

— Ну-с, дорогой шеф, как себя чувствуете?  

— Как никогда раньше. Странно, должно быть холодно — вот так выйти мокрым в комнату, а мне тепло. Изнутри идёт. Удивительно приятно. Вы об этом спросили?  

— Об этом тоже. Но так и должно быть, странно, если бы иначе.  

— Я понял, дорогая подшефная. Отвечаю теми же словами: как никогда раньше. Кстати, почему мы ещё на «Вы»? После всех наших игр…  

— Не после, Боже бронь, а во время и перед будущими. С вами приятно и интересно. Садитесь, поболтаем.  

Она усадила партнёра по играм в уютное кресло, сама заняла место напротив. Забавно, ученицы Ольги, сами не замечая того, перенимали её повадки. Вот и Элла: нога на ногу, руки за головой, грудь вперёд.  

— Почему мы всё ещё на «Вы»? А так забавнее. Элла Феликсовна, ноги шире, пожалуйста. Геннадий Сергеевич, глубже, будьте добры, ещё, ещё, если вас не затруднит, ааххх! Это добавляет перчика или я не права?  

- Правы, ох как правы, Элла Феликсовна! - сквозь смех согласился Сандомиров. - У вас такие неотразимые аргументы.  

— Вы ещё с ними поиграетесь. Пока просто любуйтесь. Это первое. Второе: чтобы не перескочить случайно на «ты», когда это неуместно. Лишние проблемы нам не нужны. Я не о театре. Там и так всё всем понятно. Светлане Павловне расскажете, как прилежно и с каким удовольствием исполняете её поручение. Её любовнику — тоже.  

Сандомиров вскочил, покраснев с ног до головы. Попытался что-то сказать, но не сумел вставить ни звука в размеренную и спокойную речь.  

— Пусть она успокоится, а он обзавидуется. Хорош, но не в моём вкусе. И староват для такой темпераментной девушки. Помните куплет у Мирова и Новицкого: «Наш профессор отличился, на студентке он женился. И на части развалился после дождичка в четверг». Как я могу оставить театр без главного режиссёра?  

- Да откуда вы всё это…?!  

Элла с удовольствием обозрела напряжённую фигуру режиссёра и осталась вполне довольной выражением его лица. Несколько секунд помолчала и продолжила с той же невозмутимостью..  

— Александр Македонский охотно взял бы вас в свою армию. Вы краснеете в гневе, а руки у вас тёплые и сухие. Очень приятные. Хорошо уравновешенная вегетативная нервная система. Такие воины надёжны в бою. А такие друзья — в жизни. Мой Марек тоже такой. Сядьте, пожалуйста. Или стойте, если хотите. Я вовсе не намерена вас обижать. Напротив, хочу, чтобы мы стали добрыми друзьями и успешными коллегами. Поэтому предельно откровенна. Доверяю вам и жду того же от вас. Слушайте. Откуда я знаю? От людей, которые хорошо информированы о нравах и порядках в нашем театре. Есть такие среди моих друзей. Говорила же, что я по натуре — прагматик. Поэтому хорошенько разведала брод перед тем, как соваться в воду. Вот о том, что на меня обрушится главная роль мне никто не сказал. Я ещё не спятила, чтоб, как говорят китайцы, идти на тигра с зубочисткой. Но, раз уж пошла, заднего хода не дам. Aut Caesar, aut nihil! Естественно, мне рассказали и о вас.  Не всё оказалось правдой. Вы — лучше, намного лучше, холера ясна. Мой любовник, Марек, он не совсем обычный человек.  

Сандомирову удалось в какой-то мере восстановить душевное равновесие. Если бы эта голая ведьма язвила, поучала, хоть как-то выражала своё явное превосходство, ему было бы не легче. Но проще - да. Он мог бы хотя бы что-то, как-то отвечать, возражать. А чему возражать-то? Правде? А она говорит так спокойно, доброжелательно. Так говорят с близким человеком. Но надо хоть как-то прервать её монолог, пока она его не околдовала. Она, что, она его сейчас гипнотизирует? Ну уж нет!  

—  Вы, Элла Феликсовна, всё время прямо тычете мне в нос вашим любовником. И изменяете ему со мной в его же доме, в его же постели. Неужели это не предел цинизма?  

 — Немного успокоились, и вернулась способность понимать. Вот и хорошо. Вы бы сели. Так вот о Мареке: я ему не изменяю. Я его люблю. И мне сказочно повезло. Меня любит самый лучший в мире мужчина. По крайней мере, лучший из тех, кого я могу вообразить.  

Элла посмотрела на Сандомирова и расхохоталась.  

— Ну и рожа у тебя, Шарапов! Сейчас ещё добавлю. Марек сейчас в Новосибирске, в научной командировке, и я почти уверена, что он сейчас в постели не один. Занимается с какой-нибудь девушкой тем же, что и мы с вами - только что и ещё продолжим. Разве что меньше болтает. И это не измена. И ни капельки не цинизм.  

У режиссёра аж голова закружилась, и ему пришлось сесть. Ощущение от ворсистой ткани напомнило ему, что он совершенно голый. Три тысячи чертей!  

— Ничего не скажешь, отношения у вас с ним... слов не нахожу. Сверхнеобычные. Вообразить не могу.  

— Жизнь превосходит воображение. Простите за банальность. Объясню. Он не такой, как все. Не так. Он не сверхчеловек какой-нибудь, не Супермен из киношной халтуры, в трусах поверх трико. Но у есть него способности, очень необычные способности, которых нет у вас или у меня. Вот как Вольф Мессинг, но по-другому. Я не всё могу рассказать, простите. Это не мои тайны. А что могу, вот: он умеет читать людей. Он не один такой. Есть ещё, но очень мало. Обычного человека тоже можно научить. Не так, как этих — особых, но можно.  Вот и меня он кое-чему научил. Вы хороший. Хочу с вами дружить. Предлагаю дружбу. Не любовь. Это место занято.  

— Значит, вы меня покупаете, нет — подкупаете — вот этим.   

Элла снова рассмеялась.  

— Дошло наконец. дзейки богу! Ну не деньги же вам совать. Да сидите вы. Ещё напрыгаемся. Подумайте: зачем? Зачем мне вас покупать или подкупать? Вы же очень умный человек, подумайте. Спешить нам некуда. Можете проговаривать свои мысли, это иногда помогает, упорядочивает.  

Геннадий Сергеевич погрузился в размышления. Элла подумала, что с него Роден мог бы сваять ещё одного “Мыслителя”. Мускулатура не столь рельефна, но красив, красив и сексуален.  

— В самом деле, покупать меня незачем. Подкупать — тоже. Вас приняли в труппу единогласным решением худсовета. Вы талантливы безусловно. Вашему устройству, получению роли я никак не помогал. Ваш талант и обстоятельства — это всё. Но, чёрт побери, я работаю над вами, как папа Карло. Из полена вырезаю Буратино. Можете обижаться, но вы пришли полено-поленом. Природа наделила полено способностями, но этого мало! Я вас обтесал. Я добыл из полена волшебную куклу. Вы же ни черта не смыслите в нашей профессии, в ремесле. А без этого...  

Он безнадежно махнул рукой.  

— Если человек не владеет нотной грамотой, не владеет музыкальным инструментом, у него в голове могут звучать небесной мощи симфонии, но они там и останутся. Никто их не услышит.  

— Да, грош цена таланту без ремесла. Вы рассуждаете правильно. Завершайте силлогизм. — подбодрила его Элла.  

— Так значит... значит это - благодарность? Элла, вы благодарите так? Ну, да, вы же сказали что-то про плату за уроки.  

— Ага! В десятку. В яблочко! Но не только. Это опережающая благодарность. Считывала давление на вас Светланы Павловны, видела, что вас и без того тянет ко мне, что совершенно естественно, но вы боялись реакции такого взбалмошного существа. Вот обижусь и убегу. Катастрофа! Взяла инициативу на себя. Ещё момент. Вы мне нравитесь. Вы красивый мужчина и, я не ошиблась, вы хороший любовник. Вы не эгоист в сексе. Даёте женщине больше, чем берёте от неё. Марек называет это “радость отдавания”. Но и вас еще надо учить. Научу.  

— Опять Марек! Ваш земляк, поляк? У Сенкевича, помню, гетман Марек Собесский. Такой весь из себя грозный и величественный. Так и намекаете: вот он как счас вернётся, как мне тут задаст. Атлет могучий.  

— И атлет, и могучий. Но не задаст. Может быть даст: пару дельных советов по технике секса.  И не поляк. Еврей. Позвоню ему в понедельник в этот НИИ. Может успеет к моему дебюту. Ну, теперь всё понятно? Нет, вижу, что не всё. Сделаем передышку. От болтовни горло пересохло. И засиделась я.  

Элла встала, грациозно потянулась, демонстрируя своё великолепие, и удалилась на кухню такой походкой, что Сандомирову потребовалось колоссальное усилие воли, чтобы остаться на месте. Что-то слишком долго она возилась там, тихо позвякивая какой-то посудой. Он уже собрался идти к ней, как она вернулась, катя перед собой сервировочный столик со стеклянным кувшином, парой высоких стаканов и вазочкой с печеньем странного зелёного цвета. Разлила по стаканам розовую, слегка опалесцирующую жидкость. Подняла стакан.  

— За нашу дружбу, Геннадий Сергеевич! За наш общий успех!  

Он тоже взял стакан, осторожно пригубил. Вкус очень необычный, но приятный.  

— Счастлив буду дружить с таким чудом, как вы, Элла Феликсовна.  

— Пейте не спеша. Это не водка, залпом не надо. И заедайте этим печеньем.  

— Вкусно. Это колдовские зелья?  

Элла изобразила загадочную улыбку.  

— А вы догадайтесь.  

— Ваш Марек был в Индии. Оттуда?  

— Оттуда. Тонизирующий напиток и печенье по рецептам из Аюрведы. Совершенно безопасно и очень полезно. Быстро восстанавливает силы. У нас с вами остаток этой ночи и ещё два дня и две ночи. Погода мерзкая, гулять не тянет, так какая разница, что там на часах. Когда соскучитесь, уйдёте.  

— С вами не заскучаешь. Вкусно! Можно ещё?  

— На здоровье. У вас остались вопросы. Спрашивайте.  

Он прикончил печенье и напиток. Оттолкнул столик.  

— Потом. Иди ко мне.  

Элла мигом оказалась у него на коленях.  

— Я до кровати не дотерплю.  

— И не надо терпеть. Здесь нам тоже будет хорошо.  

Когда Элла решила, что после таких веселых игр надо бы привести комнату в порядок, Сандомиров взялся ей помочь.   

— Не надо, шеф. Отдыхайте. Мне самой проще, да и не так уж мы набедокурили. Хотя порезвились мы с вами на славу. Посмотрите пока на полках, там много интересного.  

Управилась она быстро. Комната вернулась в исходное идеальное состояние. А что тут особенного? Ну, убиралась девушка в квартире. А что она при этом совершенно голая в компании с голым мужчиной, так и тут ничего особенного. Среди множества любовниц режиссёра бывали и такие. Он припомнил одну пианистку. Та, после каждого акта любви голышом садилась к роялю и так виртуозно исполняла ноктюрны Шопена, что сразу хотелось следующего. Не ноктюрна. Были и такие, что любили наводить порядок. Боже, как эротично они его наводили! В общем, не было там ничего удивительного. А вот тут — было! Элла вела себя так спокойно и непринуждённо, как будто была одета в любимый домашний халатик, и не было тут никого, кроме неё самой. Сандомиров читал в какой-то книжке — Даррела, кажется — что даже у животных, у каких-нибудь макак или барсуков изменяется поведение, когда они чувствуют присутствие наблюдателя. Что уж говорить о людях. Эта девушка наблюдателя не замечала. Или не принимала за наблюдателя. Так бывает с очень близкими людьми или с такими, которые привычно безразличны. Но его невозможно отнести ни к первым, ни ко вторым. Так это что — она так играет безразличие? Да нет же, игру бы он различил. Такой сверхъестественный талант? 

— Привычка, милый шеф, просто привычка. 

Сандомиров вздрогнул от неожиданности. Она, что, читает его мысли? 

— Не беспокойтесь, я не телепатка. Даже в простой интерпретации спонтанных невербальных сигналов я всего лишь скромная ученица. Но ход ваших мыслей легко просчитывается. 

— Что же вы просчитали, милая подшефная? 

— Что вы ищете разгадку моего естественного поведения в неестественной — это с вашей точки зрения — ситуации. А всё просто: загадки нет и разгадывать нечего. Повторяю: привычка, просто привычка. Я не кокетничала и соблазняла вас, когда говорила вам, что мы с Мареком дома ходим голышом. И не только с ним. Многие наши друзья, как и мы, убеждённые натуристы. Правильнее было бы сказать — нудисты, но мне не нравится звучание этого слова. В своей компании мы обходимся без одежды. И дома, и на природе. Ясное дело, не на городском пляже. Поэтому мы не воспринимаем наготу как безусловный половой сигнал или что-то, чего следует стыдиться. Влечение и возбуждение включаются иначе. Так вот, для меня наша с вами ситуация абсолютно естественная. Я навела порядок в доме. Только и всего. Я понятно объяснила? 

— Вполне. Но у меня ещё куча вопросов. Ответите? 

— На те, что смогу — с удовольствием. Хочу понимания и доверия. Не бойтесь меня обидеть. Вам это не нужно. Поэтому не ломайте голову над формулировками. 

Сандомиров тем не менее постарался изъясняться как можно мягче. 

— Эллочка, но при всём при том, у меня в голове не укладывается, как может мужчина, спящий с другой женщиной, оставаться верным вашей, как вы сами сказал любви? И вы тоже… со мной. С любовью это несовместимо! Ни измены, ни цинизма в этом нет? Но это же, простите бога ради, абсурд. Какой-то круглый квадрат. 

— Да хоть сферический. Геометрия бывает и не эвклидова. Такие отношения не новость. Если они вам не встречались в жизни, то читали вы о них наверняка. 

— Не читал! 

— Гуманитарий. — это слово Элла выговорила с величайшим презреием. - Спорим, что читали? 

— Спорим! 

- Итак, ab ovo, с античности. Лонг, «Дафнис и Хлоя». Читали. 

- Естественно. Классический буколический роман. При чём тут ваш неэвклидов секс? 

— Гуманитарий, - повторила Элла. — Парень с девчонкой влюблены друг в дружку по уши, а но то, что надо. Сельские жители, но, ухаживая за животными ухитряются ничего не знать о взаимодействии полов. Поэтому от своей любви только мучаются, придурки. Потом кто-то их надоумил: «Обнявшись, нагими вместе лежать». В общем, петтингу научил. Дальше эти древние идиоты продвинуться не додумались и продолжали страдать. Какая-то разумная баба в конце концов научила Дафниса правильному поведению и дала практический урок, всласть им попользовавшись. Всё бы хорошо, но она по доброте душевной предупредила, что Хлое в первый раз будет больно. Итог: Дафнис любит Хлою, но не хочет причинять ей страдания, потому свои абсолютно естественные потребности удовлетворяет на стороне, пока во всё это безобразие не вмешались боги. Так? Где тут цинизм и прочая бяка? 

—  Ладно, так и быть. Один ноль в вашу пользу. 

— Ладно, это было примум. Секундум: Дюма, «Три мушкетера». 

— Это ещё при чём?! - возмутился гуманитарий. 

— При том, что д’Артаньян влюблён в госпожу Бонасье и ради её любви идёт аж на смерть. По дороге к смерти встречает Миледи и по дороге к её постели пользуется прелестями её же служанки Кэт. Так, чисто по-дружески, в комнате через стенку от спальни Миледи. «От сопротивления бывает столько шума». Его любовь и его совесть дружно безмолвствуют. В самом деле, они-то тут при чём? Любовь — любовью, а организму надо. Два-ноль, шеф? 

— Согласен. Увеличивайте счёт. Только можно поближе? Я хочу держать в руках источник знаний. 

Они устроились на диване, и она милостиво позволила себя обнять.  

— Ооо, какой вы милый, Геннадий Сергеевич, но погодите, дайте мне продолжить. Значит, терциум. Ги де Мопассан, «Окно». Все мальчишки читали. Девочки — тоже. Не трачу времени на сюжет, а то… вот именно, да погодите, сказала же. Ну, какой вы! Там герой «ждал законного поцелуя женщины, которую любил, в объятиях девушки, к которой испытывал нежную привязанность». Законную невесту он любил, а с её горничной развлекался. Три-ноль в мою… Ай! Ну, всё, сдаюсь, доказывайте мою правоту. Только отнесите меня на кровать, там больше места для аргументации. 

Проснулись далеко за полдень. Ну и что? В самом деле, какое дело до положения стрелок на часах, если им так хорошо и интересно друг с другом? 

 Элла соскользнула с пилона и, расслабляясь, вытянулась на ковре. Всё-таки три комплекса подряд — нагрузка не ординарная. Шавасана минут на двадцать — это самое то. Сандомиров углубился в изучение фотоальбомов. Его подшефная на природе, просто красивые пейзажи и пейзажи с нагими двушками… гм, не только с девушками. Насколько он петрит в композиции, всё безупречно. И красиво, чёрт побери! Красивые люди среди красивой природы. Какие же кретины — да чего там, сам был таким до знакомства с ней, с Эллой — называют такое искусство порнографией. Просветила и мозги вправила, слава те, господи. Тогда и Боттичелли, и Рубенс, и Буше — порнографы. Хотя, насчёт Рубенса — это ещё как сказать.                                                                                              А это где снято? Явно тропики. Индия. Значит, правда. Вот он, Марк в компании с этой красавицей, что на портрете в рамке из красного дерева. Наверно попросил кого-то их запечатлеть. Воистину, деньги — к деньгам, а красота — к красоте. В спальне только две больших фотографии: Обнажённая Элла и вот эта индианка — женщина экзотической, фантастической красоты. Интересно, кто она? Кинозвезда? Ни разу не видел. Кто же она такая? 

— Это моя индийская коллега, доктор Амала Нандини. Хозяйка этого ужасно дорогого элитарного санатория под названием ашрам «Нирвана» и института аюрведической медицины. Марк и Ольга проработали там полтора месяца. 

Элла успела отдохнуть, подошла своей бесшумной походкой и теперь заглядывала из-за плеча. Сандомирский уже почти привык к этой её повадке и даже почти не вздрогнул. 

— Эллочка, а почему этот санаторий — ашрам? Ашрам — это вроде бы индусский храм? 

— Не совсем. Скорее это обитель мудрецов, святых и всяких религиозных сект. Там иногда творятся очень странные дела. Поскольку место святое, власти не суют туда нос, ну, кроме особо вопиющих случаев. Вот и «Нирвану» тоже — не замечают. Все налоги платятся исправно, кто-то из чиновников имеет регулярный бакшиш, и всем хорошо. Так мне Марк объяснял. 

— Студент, который путешественник, учёный и ещё прямо образец мужской красоты. Будь я женщиной… - тяжёлый вздох. — Но во мне-то вы что нашли? Платите за уроки натурой? 

— Будь я другой женщиной, над вашей мордой уже трудился бы травматолог. Ладно, за честность и самокритичность прощаю. Друга я в вас почувствовала и нашла. Друга. 

Элла достала с полки книгу в чёрно-зеленом переплёте. 

— Этот термин мне впервые встретился у неё, хотя само явление известно давно и описано в научной литературе с конца пятидесятых. Вероника Ларссен, «Sex revolution”. На русский это никогда не переведут. 

— Вы свободно читаете по-английски? 

— А куда деваться, если надо. Это в театре русский Станиславский — всемирное наше всё. А в медицине без английского никак, если изучать не позавчерашние достижения. 

— Так что там за особенный термин? 

— Friendly sex. Дружеский секс или иначе - секс по дружбе. Это секс без любого — прямого или косвенного - принуждения, без драматических переживаний, на основе взаимного уважения, доверия, ответственности, духовной близости и так далее. Секс только для взаимного удовольствия и без обязательств, без ревности, с человеком, которого хорошо знаешь. Это именно то, что имеет место между нами. Мы чудесно проводим свободное время. Или я ошибаюсь? 

— Ничуть. Интересно, вы хоть когда-нибудь ошибаетесь? 

— Бывает. Так вот, при чём тут цинизм, совесть, измена и прочая высокая словесность. Если бы мы с вами получали удовольствие от игры в теннис или от танцев, или от совместной трапезы — это было бы поводом для обвинения в измене, разврате и прочих ужасах? Хотя… — Элла задумалась. — С точки зрения правоверного мусульманина, если его жена поболтала на улице с чужим мужчиной, да ещё, боже бронь, поцеловала его в щёку, то она гнусная развратница и подлая изменщица. 

— Значит, всё только от точки зрения и общественных традиций? А знаете, вы совершенно правы. И… - Сандомиров расхохотался. — И вы очень удобно правы. Сколько проблем решилось одним махом, надо же. В самом деле, какая разница, во что играть: в теннис или в пенис? Главное — это удовлетворяется потребность и получается удовольствие. Знаете, мне эти новейшие идеи напоминают очень старую теорию «стакана воды». Не мне рассуждать о морали, но вы сами это затеяли. 

— Ага, я сама. Подтверждаю и клянусь на «Моральном кодексе строителя коммунзма». Или на цитатнике Мао. Вшистко едно, холера ясна. Правильно напоминает. Александра Михайловна была права, хотя и излишне категорична. В эпоху революций это было естественно. К тому же, как всякий истинный прозелит, будучи устремлена к своему идеалу, упускала из виду невозможность других для людей идти в точности по указанному ею пути. И игнорировала всякие второстепенности, вроде диапазона приемлемости или врождённых предпочтений, а они иногда бывают сильнее главностей. Я не слишком коверкаю русский язык? 

— Я в восторге от вашей речи. Продолжайте, пожалуйста. 

—  Теория «стакана воды». Пить необходимо. Без воды жизнь немыслима. Но вот какую воду и из какой посуды — это первостепенно важно. И почему только воду? Существует множество способов утолить жажду. Я бы не стала пить из грязного стакана сточную воду. Бррр… Так, напившись, тут же и помрёшь. Не надо. Но я — и вы тоже, вы такой же — предпочтёте однообразию глиняного черепка с родниковой водой в каморке отшельника разнообразие изысканных напитков в хрустале на пиру. Разумеется, я говорю о граничных условиях, имея в виду бесконечность градаций внутри этих границ. Отринув заведомую грязь, почему ограничивать себя в чистом? Будете спорить? 

На этот раз Геннади й Сергеевич думал долго. Элла не мешала. Стояла у книжной полки, бесшумно перебирая ноты. Нашла нужное, пристроила на пюпитр синтезатора. Уселась на круглый стул, спокойно ожидая завершения мыслительного процесса. 

— А знаете, не буду спорить. По сути, вы свели всё к простой формуле: каждому — своё. И к тезису о свободе каждого быть собой. Но преподнесли интересно. Согласен я с вами, согласен. Никогда не пытался выразить в словах, вывести формулу. Вы долго сочиняли эту речь? 

— Не сочиняла. Просто сказала, как всё это понимаю. Думала, конечно, много, но раньше. Всё уже уложилось. А что? 

Он встал и отвесил почтительный поклон. 

— Восхищён вашим мастерством в риторике. 

— Принимаю ваше восхищение. Но у вас остались вопросы. 

— Ваш Марек, Марк — он разделяет ваши взгляды? 

— Мало того, он помог навести порядок в той путанице у меня в голове. 

— Вот теперь мне ясно, почему родители выперли этого гения из дому. 

Элла слегка опешила от такого умозаключения, а потом закатилась хохотом. Успокоилась не сразу. Сквозь застилающие глаза слёзы посмотрела на недоумевающего режиссёра и, слегка заикаясь, выдала: 

— А вы, Геннадий Сергеевич, долго трудились над этим умозаключением? Грешник вы мой, самозагрызательный. 

— А что не так? 

— Всё, всё не так. У Марека идеальные отношения с родителями. Они там все друг друга любят, и его, и меня тоже. Вот эту самую квартиру ему отец подыскал, когда сыночку стало тесно с ними. Его мама в меде преподаёт. Обещала мне зачёт автоматом по её курсу. Чуть попозже я вас буду кормить настоящим, классическим еврейским цимесом! Где вы ещё такого отведаете? Это его бабушка, душа злота, ньех бог да йей здровие, меня подкармливает, чтоб я не отощала от ваших репетиций. Да они все чудо-человеки! Но Марек — самый-самый. 

Элла дала шефу время переварить услышанное и закончила: 

— Пока вы отсыпались от наших игр, я с его мамой по телефону поболтала. Не пугайтесь, они сюда не едут. Вернётся Марек, я вас сразу со всеми познакомлю. Всё, философии, мировоззрения и прочую этику закончили. Вернемся к эстетике. Как вам мои танцы на вертикали? Сильно похоже на то кино? 

— Уффф… Дайте опомниться. Ну и переходы у вас, Элла Феликсовна. Вы самый милый на свете голенький философ. 

Элла опять засмеялась. 

— Вы сейчас почти точно повторили слова Жоффрея де Пейрака. Из книги, в кино этого нет. Но вернёмся. Я вам показала все три стиля. Ну, насколько сама освоила. Стриптиз, экзотику и спортивный. Что скажете? 

— Что вы чудо. От повторений истина не портится. Но, знаете, в какой-то момент я подумал: как жаль, что этого не видит наш балетмейстер. 

— Секундочку. 

Она включила синтезатор, положила руки на клавиши. 

— Вы об этом подумали? 

— Да, чёрт побери! Танец баядерок из второго акта. Как вы догадались? 

— Милый мой шеф, друзья — это прежде всего единомышленники. Вы об этом подумали, когда я изобразила на шесте змею. 

— Точно! 

— Тогда возьмите с полки вон тот чёрный томик и откройте на закладке. 

Режиссёр повиновался безропотно. Раскрыл книгу и стал читать вслух. Остановился, подумал. Прочёл ещё раз. 

— А что, это идея. Но сначала будет ваш дебют.  

            --------------------------------------   

 Medice cura te ipsum.* - Врач, исцели себя сам.

«Пер аспера ад астрам!»?** - Через трудности- к звездам

                                                                        *  *  *

                                                         /Продолжение романа следует/