Предложение Амалы было принято с восторгом его однокурсниками. Сам Юра выглядел солидно и уверенно спокойно — это было ему совершенно не свойственно раньше.  Лицедей из него никудышный, значит он так изменился. Вот что заслуженное признание работы по призванию с человеком делают! Особенно — посредством гонораров. 

Амала планировала повторить тот же приём, что очень поспособствовал успеху нашей выставки: подать одну и ту же модель в одной и той же позе, но разными изобразительными средствами. Да с удовольствием! Безотказный “Никон” был при мне, карандаши и бумага — при Юрке. Для своих приятелей он тоже нашёл всё необходимое. В студии был даже маленький подиум для работы с натурой. А высокий забор вокруг всего участка и тенистый сад позволяли спокойно творить на пленэре без участия любопытных. 

— Юри, я очень хочу то, что Марк называет “аналитическим портретом”. Это возможно? 

— Не сейчас. Только поздно вечером или завтра утром, если вы с Марком не спешите покинуть нас. 

— Понимаю. Вы скрываете этот свой дар. Согласна. 

Этот коротенький диалог остался без перевода и сошёл за обмен незначительными репликами. Вера сделала вид, что отвлеклась на что-то за окном. Умница.  

Подиум и пол перед ним застелили тёмно-голубой тканью и приступили к делу.
Амала преспокойно, без малейшего смущения разделась. Привыкла там у себя в “Нирване” обходиться без текстиля. 

  Юре хотел увидеть её в движении; она же сама сказала, что неплохая танцовщица. Вот тут я пожалел, что ситар остался дома. Но вспомнил какую-то мелодию из индийского фильма — тягучую такую, знойную — и подсел к пианино.  

Амала начала танцевать, и мне сразу вспомнились колдовские танцы, которым Ольга обучала Таню и Катерину. Вот оно всё откуда идёт! И ту музыку вспомнил. Нет, это уже будет слишком. Надо нервы ребят пощадить. Она же с ума их сведёт, даже простого стриптиза отродясь не видавших. Юра тоже это понял. 

— Марк, Амала, стоп! 

Я убрал руки с клавиш. 

— Амала, это изумительно! То, что мне надо, я понял. Вас нельзя рисовать просто, как любую другую модель. Вы слишком экзотичны. Ладно, теперь покажитесь в статике. Марк говорил, что вы хорошо владеете йогой. Покажите несколько самых красивых асан по вашему выбору. Я в этом не смыслю. Если можно, вот на этом подиуме. Вам же не нужно много места?  

— Вполне достаточно. И Марку будет удобнее выбирать ракурсы. 

Амала виртуозно исполнила серию из совсем простых и очень сложных асан, плавно перетекая из одной в другую, замирая в каждой на десяток секунд. Фантастическая грация и пластичность! Куда нам с Ольгой до неё, даже после всех уроков Чарны и Шендара. Чурки мы деревянные супротив неё.     
      Я шепотом называл Юре упражнения, чтобы потом можно было вернуться к тем, что ему понадобятся. Демонстрация завершилась позой лотоса — куда же без неё. Амала, расплетя конечности, сошла на пол, изобразила почтительный поклон медленно приходящей в сознание публике, и обратилась к моему кузену. 

— Довольны ли вы увиденным, достопочтенный муртикар (художник)? Достоин ли мой скромнейший облик вашего волшебного карандаша? 

— Вы идеальная модель, Амала. Настоящая апсара (женское полубожество, дух воды и облаков, олицетворение женственности). Такой у меня ещё не было и вряд ли будет хоть когда-нибудь. Вы сейчас немного отдохните, и начнём работать. Постараюсь сделать как можно больше, пока вы гостите у нас. 

— Вы мне льстите, муртикар, ну какая я апсара? Так, скромная девадаси (храмовая танцовщица). Правда, я — самая скромная. — заявила ослепительно обнаженная красавица и устремилась к миске с яблоками. Выбрала самое большое и сходу отхватила чуть не половину. 

— Мммм, какой вкус! Чуть с ума не сошла от этого аромата, пока добралась до них. Никогда ничего подобного не ела. 

Она уселась прямо на стол, и, болтая ногами, с упоением хрумкала яблоком. Зрелище — фантастическое. Несколько секунд, и мы с Юркой отреагировали одинаково. Он схватил планшет и карандаш, я — фотоаппарат. Господи, только бы она не перестала! Только бы её не отвлекли! Но эта “самая скромная девадаси” умела сконцентрироваться на главном. Ни щелчки затвора, ни  лихорадочное шуршание карандаша не отвлекли её внимания. Ни малейшего! Да она позирует, лукавая чертовка! Юрка тоже это понял. Ни говоря ни слова, переставил миску на диван. Амала немедленно переместилась туда же и не переставая уплетать экзотические фрукты, выложилась в живописнейшей позе. На лице — выражение неземного блаженства. Сменила позу. Интересно, сколько яблок в неё поместится? Новая поза. Плёнка кончилась. 

— Марк, смени кассету. Я подожду. А Юри может пока рисовать. 

Это было сказано очень спокойно, самым деловым тоном. Вера только ахнула. Ну да, и глаза шире очков. В этом её особая прелесть. 

— Так, значит... 

Амала перебила её, не меняя позы, объяснила: 

— Нет, яблоки — это самое главное. Восхитительные. Это потом я поймала взгляд Юри. Но яблоки — прежде всего. 

— У вас в Индии мало фруктов? 

— Полно. Но яблок нет. Вернее, они есть, но очень мало и они невкусные. Им слишком жарко у нас. Не плодоносят без холодной зимы. Привозят откуда-то с гор, но это совсем не то. Я жила одно время в Европе, в Германии, и то таких не пробовала ни разу. Не видела даже. Особый русский сорт? 

— Может и там есть. Но, я, кажется, поняла в чем дело. Такие в магазинах не продают. Они просто не доезжают до них — слишком нежные. Потом я ещё нарву. Лето в этом году жаркое, уже начали поспевать. 

— Вера, а можно я сама? Так интересно!  А Юри меня там нарисует. Я знаю, художники любят женщин на природе. Ой, я сказала что-то не то? 

Вера расхохоталась 

— Нет-нет, вы сказали именно то. Вы правы. Проверено много раз. 

Я перезарядил “Никон”, Юра взял новый лист бумаги. Возможности дивана явно исчерпаны, что дальше? Сад? Солнце ещё высоко, но что скажет наш маэстро? Чёрт, совсем забыл про его приятелей.  Юрка рисует очень быстро, а они успели что-нибудь? 

У всех троих что-то нарисовано. Сейчас они прямо-таки лихорадочно орудуют карандашами, стараясь успеть, пока такая шустрая модель не изменила позу. Сосредоточены до крайности. У Иры — так кажется её зовут — аж пот выступил на лбу от напряжения. А Амала  перестала жевать, застыла с надкушенным яблоком в руке. 
  Вера несколько раз перевела взгляд с неё на ребят, поняла и жестом остановила мужа: не мешай! Юрка бесшумно отступил, потом опять взял карандаш. А я стал так же тихо перемещаться по студии, не отрываясь от видоискателя. В поле зрения должны поместиться и художники, и натурщица. Какие лица! Какая композиция! Какие кадры! Такую постановку не сделаешь, такое можно только поймать. Golden shot — золотой выстрел — идиома общая у артиллеристов и фотографов. Вот она, невероятная удача.  

Обычно натурщицы позируют художникам непрерывно минут сорок - сорок пять. Дольше не выдержать неподвижность без болей в суставах и вреда для здоровья. Студенты это хорошо усвоили и, хотя не смотрели на часы, остановились вовремя. Молодцы, что и говорить. 

Амала прикончила яблоко, встала, потянулась и занялась разминкой. Держалась она совершенно непринужденно, не придавая ни малейшего значения своей наготе. Обычно натурщицы и натурщики ведут себя иначе, да и выглядят далеко не таким совершенством. Вера и Ира любовались ею с восхищением и изрядной завистью, а Витёк и Толик — с восхищением и страстным вожделением, впрочем, старательно скрываемым. Хорошо воспитаны парни, уважаю. 

Амала восстановила нормальный тонус и вернулась на диван, поближе к яблокам. 

— Юри, мы продолжим? Или вам надо отдохнуть? Понимаю, но скоро солнце уйдёт, а мне очень хочется в сад, позировать вам в саду. Если можно, разумеется. 

— Можно и нужно. Без этого я вас просто не отпущу, иначе буду всю жизнь об этом сожалеть. Но спешить некуда. Вы забыли о широте. Заход солнца только в девять часов с минутами.  Свет пока слишком отвесный и белый. Для меня это не существенно, а вот для Марка... 

— Понятно. Мальчики, мне снова лечь с этим яблоком? 

Она проговорила это очень медленно и раздельно. Её поняли. 

— No. You are sitting so beautifuly. 

Амала улыбнулась и осталась сидеть неподвижно, только время от времени откусывая от яблока и тут же возвращая руку в прежнюю позицию. 

Мы вышли в сад, чтобы не мешать. Прошлись, присматривая место для сессии на пленэре. Вера вспомнила, что гостей надо кормить, да и хозяевам пора бы подкрепиться. Ребята тут с раннего утра, приехали автобусом. До метро тут пока далеко. Когда ещё дотянут линию. 

— Марик, а чем кормить это чудо? Я же не ждала. Хоть бы предупредил, придумала бы чего-нибудь. Как ей наша еда? 

— Пойдёт отлично. Она же сама сказала, что жила в Европе. И тут уже несколько дней ни на живот, ни на аппетит не жалуется. Можешь не мудрить. Она богатая аристократка, но сама видишь, как себя ведёт. И ни капельки не рисуется. Она на самом деле такая. Если хочешь, сготовь чего по-быстрому, а то и вправду солнце уйдёт. Мне-то что? Щелчок — и готово, а Юре нужно время, при всей его скорострельности. Дай бог, чтоб хоть один сюжет успел. 

— Тогда я на кухню. Кстати, можете заночевать у нас. Ребята вечером уедут. Правда, у нас дом маленький. 

— Отдельных спален для гостей нет. Не переживай, мы с ней отлично устроимся в студии. Диван же раздвигается? А ей будет как приключение. Не всё же в люксах скучать. И дверь прямо в сад. Сама же сказала, что художники любят женщин на природе. Фотографы — тоже. 

— Да ну тебя. Но вот же как везёт тебе на удивительных женщин! 

— Ага. А когда они мне надоедают, сплавляю их, кому не попадя. Тебя вот Юрке отдал. Честно, хотел себе оставить, но ты так уцепилась за него. 

— Это ещё вопрос, кто за кого уцепился. Но всё равно, спасибо тебе. 

Чмокнула в щёку и умчалась, пока я не разглядел. Ну, что за глаза у этих женщин? Чуть что — и уже мокрые. 

Когда начало по-настоящему темнеть, молодые дарования засобирались по домам. Я предложил подвезти их до метро, но они отказались. Автобусом проще. Все доедут одним маршрутом. Подарили Амале по эскизу, старательно надписав их по-английски, и были по очереди прилежно и основательно расцелованы на прощание. Этим она повергла ребят в ужаснейшее смущение. Им же накрепко (и правильно) вдолбили в училище, что к натурщице прикасаться нельзя. Табу! А вот как не прикоснуться, когда тебя так обнимают? Эта хулиганка и не подумала одеться. 

Мало того, она заявила, что очень гордится собой. Она, видите ли, только что стала матерью-родоначальницей новой ветви студенческого фольклора. 

—Вы думаете, у них хватит терпения помолчать хотя бы пять минут? Уверена, они уже по дороге начали обсуждение этого происшествия. Продолжат в автобусе, а потом каждый у себя дома, как только доберутся до телефона. А что будет, когда начнётся семестр! Они же представят свои рисунки, как доказательство, и будут апеллировать к вам, мастер, как к главному свидетеля. 

От этих её слов Юрка сперва не на шутку расстроился. Потом обдумал ситуацию всесторонне и развеселился. 

— А я буду так многозначительно отмалчиваться. До начала семестра ещё полтора месяца. За это время у каждого, особенно у Иры, сформируется собственная версия. И всё это время будет работать испорченный телефон. Им никто не поверит, и чем больше они будут болтать, тем забавнее это будет выглядеть. А вы жестоки, доктор Нандини. Как это у вас сочетается с вашей гуманной профессией? 

— Считайте меня жрицей богини - матери богов. Мой ашрам располагается в её храме, а великая Кали жестока. Но вы ещё можете их спасти. 

— Срочно обзвонить и предупредить, чтоб не трепались? И не подумаю. Виктор и Анатолий — хорошие парни, но слишком много болтают о своих мужских победах. Хвастаются и врут безбожно. Пусть бы себе трепались. Но называют настоящие имена для достоверности, а это уже противно, потому что некоторые им верят. В этот раз их поднимут насмех. Чересчур феерично, как влажные фантазии подростков. Вот и пусть повзрослеют.  

— Вам виднее. Ну что, на сегодня закончим? Вы устали, и темно уже. Можно одеться. 

— Зачем? — искренне удивилась Вера. —  Но если вы только сейчас забеспокоились о чём-то, то совершенно напрасно. Нет оснований. Вы невероятно красивы, я всё это время любуюсь вами. Немножко завидую. Это естественно, но я не ревную к красоте. Иначе не вышла замуж за художника. Да я и сама не дурнушка. 

Амала держала паузу, чувствуя, что сказано ещё не всё. Вера, помолчав несколько секунд, продолжила. 

— Вы же хорошо знакомы с методами Ольги и Марка. Они своих...хм... пациентов называют учениками и ученицами. Так вот, мы — я и Юра были когда-то учениками Марка. Мы друг у друга не первые. Может быть, и не последние. Первыми женщинами Юры были подруги Марка. Они же открыли его талант. А к Марку я попала в таком состоянии... не хочу вспоминать этот ужас. Зато отлично помню, как приятно он меня учил. Чем, по-вашему, отличается успешный учитель? 

Амала ответила очень быстро. 

— Приобщает ученика к своему мировоззрению. 

— Вот и всё. — улыбнулась Вера. — Нужно ещё что-нибудь говорить? 

Амала отрицательно покачала головой. 

—Знаете, я с вами не соглашусь. Всё-таки ваше имя — Истина. 

Кто бы спорил! 

— Об этом я уже давно догадывался, но сейчас вы меня совершенно уверили, дорогая Амала. Я женат на самой Истине, да ещё какой красивой! 

— Искренне рада за вас. Но мы продолжим сейчас или, когда вернемся утром? Вы устали, наверно. 

— Ничуть. Рисовать вас — это не труд, а наслаждение. Но зачем вам уезжать? Оставайтесь. Приготовим вам постель в студии. Если это вас устроит. К тому же Марк плохо знает город, а добираться ночью через пол-Москвы — это очень непросто, долго и утомительно. 

— Спасибо. Замечательная идея! Марк, остаёмся. Мне тут очень нравится. И дверь прямо в сад. На индийской природе у нас с тобой получалось замечательно. Попробуем на русской. Вот только... 

Амала подыскивала слова. Вера выручила её. 

— Вы жили в Европе. Видели там такие заборы? А у нас это обычно. Чувствуйте себя свободно. Мы тут сами ничего не стесняемся, и вам некого опасаться. Да вы же только-что были там. 

— Мой дом — моя крепость? 

— В самом прямом смысле. Марк, ты бы только Олю предупредил, а то она всю милицию на уши поставит. 

Так я и сделал. Ни гражданки Черниковой, ни господина Карнада на месте не оказалось. Продиктовал сообщение. Передадут, когда они вернутся. Амала тем временем захотела посмотреть рисунки. 

— Понимаю, что это только эскизы, но это ещё интереснее. 

Нормальная реакция на Юркины творения. 

— Я тут живая. Невероятно: бумага и карандаш, всего-навсего. А тут и на самом деле — апсара. Можно я этот рисунок оставлю себе? Вот прямо этот, без доработки. 

— Амала... 

— Я помню наш уговор. Когда закончите — я полагаю, это потребует времени — заберу себе те, что мне особенно понравятся. С остальными делайте, что хотите. Можете выставлять, продавать, издать альбом. Даже составлю документ о полном вашем праве на мои изображения, чтобы никому не вздумалось... Великая Мать, вот это вы называете набросок! Наверно именно такими являются апсары мужчинам в их самых жарких снах. Это я тоже заберу. Марк, что скажешь? 

— Что ты зря отнекивалась, когда Юра так тебя назвал. Девадаси, как же! Ты Апсара в облике танцовщицы. Художник видит глубже внешности. Вот потому фотография не отменила живопись и графику. 

Несколько минут она молча сосредоточенно изучала рисунки. Аккуратно сложила их, откинулась на спинку дивана. 

— Юри, хотите идею? 

— Весь внимание. 

— На изображениях  апсар — я имею в виду ваши рисунки, на которых я так выгляжу — не хватает одной детали. Небесная дева, она же не уникальна на самом деле. Валькирии скандинавов, гурии мусульман, пери иранцев, суккубы христиан — названия разные, но суть одна: волшебные потусторонние любовницы, награда мужчинам за доблесть. Апсару часто изображают рядом с мужчиной: царём, мудрецом или воином. Или в его объятиях. 

— Понимаю. Вы хотите сделать тематическую серию. Партнёр у вас есть. Сплошная красота и доблесть. Очень, очень заманчиво. Но такое не делается за один день. И насколько я помню тот курс, в традиции индуистского искусства женщину не изображают абсолютно нагой. Хоть лоскуток ткани, украшения. Но, это, как раз не проблема. Время, вот его у нас нет. 

— Найду. У нас с Марком и Ольей намечена большая программа. Могу и задержаться. Есть ещё один момент. У вас запрещено эротическое искусство. Вообще обнаженное тело не приветствуется. Не смею судить и, тем более, осуждать. Марк и Олья мне рассказывали, как готовилась ваша выставка. Я так хохотала. Но и этот вопрос я решу. Организую выставку... не здесь, не в вашей стране.  Сделаем большой альбом. Найду, где его издать. Придумаем вам псевдоним. Что-нибудь вроде Аджиаат Гуру — Неведомый Мастер. И не беспокойтесь, ваши интересы будут у меня на первом месте. И авторские права, и финансовые. Клянусь, не пожалеете. Ваш талант и ваш труд будут вознаграждены достойно. 

Юра возмутился. 

— Амала! Я уже один раз сказал! 

— Сказали. Даже принимаю, как данное, что вы бескорыстный убежденный большевик в искусстве. Но мы с вами живём на земле. Это на ваших рисунках я небесная любовница, а в жизни — нормальная бизнес-леди. Себя я тоже не обделю, поэтому ваши моральные установки никак не пострадают. У меня есть люди, которым я поручу все дела. Мы с Марком, ваши послушные натурщики, будем с вами заниматься только искусством. И не думайте больше ни о чём, кроме него. Согласны? 

Юра думал долго. Амала молча ждала, время от времени обмениваясь взглядами с Верой. Женщины очень практичные существа. Я отчётливо чувствовал, как укрепляется у них взаимопонимание. Интересно их читать. Молчание нарушила Вера цитатой из Пушкина. 

— Не продаётся вдохновенье, но можно рукопись продать. 

— Дорогой муртикар, вы слышали, что глаголет ваша Истина? 

Кузен вышел из транса, основательно проскрёб затылок. 

— Убедили, сдаюсь. Амала, будете не только моделью, но и постановщиком. Вы лучше владеете темой. 

Уставился на меня. 

— Ну, Марик, если тут твои штучки... Ну, погоди! 

Последнее было сказано по-русски, но Амала вдруг рассмеялась. 

 — Я по телевизору в отеле видела мультфильм, даже два. Там были только эти слова. Я прекрасно поняла, что они значат, но не могли бы вы мне точно перевести? 

Мы ещё немного поболтали о разных пустяках. Для молодых Левитанов это было неплохой практикой по разговорному английскому. И вдруг погас свет. Юрка, чертыхнувшись, пошёл проверять пробки и вернулся с горящей свечкой в одной руке и с ещё двумя и коробком спичек — в другой. Оказывается, он выглянул на улицу и обнаружил там тьму. Даже уличные фонари не горели. 

— Опять где-то кабель перебили или трансформаторную будку грохнули. Это уже не впервые. Простите Амала, бывает у нас такое. Прошлый раз до утра света не было. 

— За что прощать? Бывает. Зато у нас получается романтичный вечер при свечах. Давайте и эти куда-нибудь пристроим. 

— Романтика — это замечательно, но и вентилятор не крутится. А душно, как у у вас в тропиках, наверно. 

— Похоже. — согласилась дама из тропиков. — Только у вас очень тихо. А у нас какофония: насекомые, лягушки, обезьяны. Кстати о тропиках. Чего вы сидите, как лорды в парламенте, в полном облачении? Я вот голая, и мне не так жарко. Вы же приобщились к мировоззрению вашего учителя, так в чём дело? Понимаю, пока тут были ваши приятели, условности необходимо было соблюдать, но сейчас-то зачем? Стесняетесь? Кого? Меня?! Или Марка? 

Она повертела головой и обнаружила меня, пристраивающего свечку на горлышко бутылки. 

— Сейчас управлюсь с этой штуковиной и исправим положение. Наверно, это просто инерция. Но не только. 

Амала поняла, перевела взгляд на Веру. Понимающе улыбнулась ей. 

— Не бойся сравнения, девочка. Мы с тобой обе красивые, только по-разному. Оттенков красоты бесконечно много. У нас ты бы, наверно, затмила меня, окажись мы обе среди наших мужчин. А беременность тебя только украшает. Срок у тебя пока небольшой, и маленький круглый животик тебе добавляет женственности. Это хорошо понимали старые мастера. Самые красивые женщины на их полотнах — беременные. Спроси у мужа, если мне не веришь. 

— Не собираюсь спрашивать, Юрка меня уже просветил. Специально водил в Пушкинский, когда узнал. Там так смешно получилось. 

— Расскажешь? 

— Ага, вот только вылезу из этих тряпок. И правда, инерция. Чего в них преть? Помоги с молнией, застряла. 

Вера с явным удовольствием разделась и устроилась в кресле напротив Амалы. Мы с Юркой последовали примеру дам. Мерцающий свет трёх небольших свечей придал красоте нагих женщин какое-то мистическое очарование. Живой огонь для человека очень много значит. Все мы — дети огня. 

— Так что там за смешная история, в музее, как я понимаю? Марк, поведёшь меня туда? 

— Непременно. Верочка, так что там у вас было? 

— А вот, что. Мы галопом проскочили все эти древности внизу, и мимо Давида по лестнице прямо в средние века. Юрка меня водил от одной беременной принцессы-баронессы к другой и очень интересно всё рассказывал. Сам увлёкся, я — само собой. А голосина у него, как у тёзки: “Работают все радиостанции Советского Союза!” В общем, пока добрались до позднего Ренессанса, за нами уже шла целая толпа. Они от других экскурсий отделялись, послушать, и прилипали. Вдруг возникла какая-то страшно официальная дама. Ну такая, при пиджаке на белой блузке под горло и с “поплавком”. И объявляет: “Товарищи, тематическая лекция закончена. Прошу вернуться к своим экскурсоводам”. Ну, Юрку тут все разблагодарили и разошлись, а нам эта дама приказала следовать за ней. Мы даже струхнули слегка. Порядок нарушили не слабо. Пришли аж в кабинет зам. директора. Очень серьёзный товарищ. Мы ждали страшного нагоняя. 

— А что получили? 

— Когда начала собираться та толпа, ему доложили. И они с этой дамой, оказывается прошли с нами пару залов. Юрка стал извиняться, я — его защищать, а они так удивились! Нас позвали, оказывается, благодарность выразить. У них никто там до такой темы не додумался. В общем, в училище отправили длинную похвалюшку, а Юрка теперь там активист-общественник. Свой человек! Неделю текст для экскурсоводов сочинял. В такой вот форме выразили благодарность. 

Амала пробормотала с крайне озадаченным видом: 

— Забавная история. Но я никак не пойму: неужели эта дама такая фанатичная рыбачка, что даже на службе в музее не расстаётся с рыболовными снастями? 

Хохотали мы так, что Юра с грохотом уронил на пол свои рисовальные причиндалы, которые не выпускал из рук с той минуты, когда я зажёг третью, укреплённую на бутылке, свечу. Он её ещё переставил с телевизора на журнальный столик. Вот её мы своим хохотом загасили. Когда успокоились, Юра спохватился: 

— Поздно уже, а рассвет рано. Если хотим что-то завтра успеть, то пора спать. Я вам там на диване оставил фонарик, если захотите в сад. Правда, он не очень нужен. Там Луна как фонарь.  Вода в летнем душе аж горячая была. Всё, спокойной ночи. 

Не задерживаясь в студии, мы вышли в сад. Невероятно: совсем рядом колоссальный, шумный, пропитанный бензином город. А здесь только Луна, тишина и опьяняющий аромат душистого табака, ночных фиалок и ещё каких-то жёлтых цветов. И фантастическая женщина. А тепло-то как! 

— Марк, мы найдём то... как оно называется... на чем я позировала днём? Не обязательно же нам же нам ложиться. Ну, я хочу прямо сейчас, возле этих цветов. Ааах! Только не урони меня, милый.  

“То” мы тоже нашли и успешно использовали. И остались там спать, под яблоней. Кто ж добровольно покинет рай? А первое, что услышали утром, было сказано шёпотом: 

— Успел? Дай посмотреть. Блеск! 

— Тише, разбудишь. 

И, как всегда спокойный, голос Амалы над самым ухом: 

— Я давно не сплю. Юри, дайте и мне посмотреть, что у вас получилось. 

 Она убрала руку с того места, где мне было так приятно, и потянулась к рисунку. Тут я совсем проснулся и открыл глаза. 

   Юрка устроился капитально. Мольберт на треноге, большой лист, стакан карандашей. Теперь эту парочку можно рассмотреть при нормальном свете и без лишнего тряпья. Оно всё лишнее, вообще-то. 

Амала права: Верочка всегда была очаровашкой, но лёгкая беременность, если так можно выразиться, вознесла её очарование до облаков. И Юрка похорошел. Обычно мужчины толстеют после женитьбы, но кузен не на той женился. Нет — именно на той. У этого лежебоки прорисовалась мускулатура, пропало пузцо и появилась не то, чтобы выправка, но уже осанка. Гармоничная пара, дай им бог! 

Амала, поняла, что лёжа до мольберта не дотянется и упруго вскочила на ноги. Пришлось и мне вставать. 

— Юри, это очаровательно. То, что я хотела. Этот рисунок я тоже сразу забираю себе. Всё равно, у вас его выставить не удастся. Настоящая небесная любовница с великолепным мужчиной. 

Я тоже посмотрел. Этот студент “Суриковки” давно уже зрелый мастер. Хм, апсара, значит. 

— Амала, я с тобой согласен на все сто. Но вот именно этот Юркин шедевр — он из совсем другой серии. Он не зачал в тебе новую идею? 

— Нет. Какую? 

— Серию иллюстраций к “Декамерону”. Вот эта — к четвёртой новелле пятого дня. 

Амала нахмурилась, припоминая. 

— Ну, та — про соловья. 

— Не помню. Я плохо знаю европейскую литературу. Название слышала. 

— Обязательно прочитай. Тут я тебе ни на английском, ни на немецком не найду. Дома прочтёшь. А пока слушай:  
  “После многих поцелуев, они легли вместе и почти всю ночь провели в обоюдном наслаждении и удовольствии, много раз заставив пропеть соловья. Ночи были короткие, удовольствие великое, уже близился день, что было им невдомек; разгоряченные погодой и забавой, они заснули, ничем не прикрытые, причем Катерина правой рукой обвила шею Риччьярдо, а левой схватила его за то, что вы особенно стыдитесь назвать в обществе мужчин.” 
И ещё: “Хорошо распознав Риччьярдо, он вышел, направился в комнату жены и окликнул ее словами: "Скорее, жена, встань и пойди погляди: твоей-то дочке так понравился соловей, что она поймала его и держит в руке". - "Как это можно?" - сказала жена. Говорит мессер Лицио: "Ты это увидишь, коли поторопишься". 

Амала ещё раз вгляделась в Юркин шедевр, фыркнула и от души рассмеялась. 

— Точно! Прямо точнее не бывает. Юри, вы тоже читали эту книгу? 

— Тоже. И тоже помню наизусть. У нас подростки её по много раз перечитывают, хотя родители прячут. 

— Там все новеллы такие? 

— Не все. Есть и романтические, и печальные. Есть просто смешные, без эротики. 

Амала уже ухватилась за новую идею. 

— А что ещё мы могли бы проиллюстрировать прямо сейчас? 

На этот раз подсказала Вера. С ехидной усмешечкой выдала: 

— О том, как Рустико и Алибек загоняли дьявола в ад. 

Нашла, кого дразнить. Амала сообразила мигом и ответила с полнейшей невозмутимостью: 

— Если соловей был реинкарнацией дьявола, то он уже вполне умиротворил бушующий ад своим сладким пением. Вряд ли у него на данный момент сохранилось достаточно праны для обратного воплощения. Пусть восстановит запас. А пока... Вон та чёрная бочка на столбах — это и есть ваш летний душ? Я не ошибаюсь? Мне необходимо освежиться. Милый муртикар, у вас есть ещё чистый лист? Напоминаю: апсара — дух воды. Вы сможете рисовать меня, когда я буду пребывать в своей стихии? 

После завтрака мы снова занялись искусством. Амала изобретала позы, Юра рисовал, Вера орудовала “Никоном”, когда мы позировали вдвоём. К двум часам решили, что кадров и эскизов уже вполне достаточно. Понадобится — добавим позже. 

Обедать решили в “Праге”. Договорились, что Ольга с Джоном подъедут туда после моего звонка. Уже собрались выходить, и тут Амала вспомнила: 

— Друзья мои, мне с вами так хорошо, что я совсем забыла о главном. Юри, я очень хочу, чтобы вы создали мой аналитический портрет. Это возможно, хотя бы в принципе? 

Юрка, не ответив, вышел и быстро вернулся с большим конвертом из плотной коричневой бумаги. 

— Помните, вчера пропало электричество, и мы сидели при свечах? Вот, я вставил в паспарту. Простенькое, но другого не нашлось.  

Амала осторожно вытащила из конверта рисунок, всмотрелась, отошла с ним к окну. Каким-то странным голосом спросила: 

— Кто-то ещё это видел? 

Мы с Верой синхронно кивнули. Амала осторожно, как будто он из хрупкого стекла, вернула портрет в упаковку, так же бережно положила на стол. Подошла к Юре и, сложив ладони перед грудью, низко-низко поклонилась. 

Никогда раньше не замечал слёз у неё на глазах. 

                         *  *  *