Дела опоздавшие, с краю

обидно пылятся.

Опять

потерянно письма сверяю — 

куда их тебе переслать?

 

Скучаю, мечусь, опадаю...

Я знаю, тебя не поднять,

Но заново день примеряю

Зачем-то он дан мне чтоб встать...

 

И как бы тобой проживаю —

Тревогу твою не унять.

И снова лишь слезы глотаю,

Надежде уже не мечтать.

------------------------------------------

Как больно!

(прости меня мама, тебе ведь еще больней)

ему хорошо, — эгоистка. 

не сложен весь пазл? — заверши!

кидаюсь из крайности в крайность 

топчусь не проделав шаг...

ах, папа. 

насколько слаба я. 

не удержу твой флаг.

Дела опоздавшие с краю...
Все летит кувырком. Работа стоит, сроки горят, а у меня ком в горле не дает дышать, смотреть, думать. Отодвигаю все эскизы в сторону. Беру лист ватмана, тушь, перо.

У меня все стоит перед глазами, кадр за кадром. Серпантин дороги со сбившимися в неровный шлейф провожающими, а до этого, мой судорожный бег за каталкой с папой до ящика морга, и до этого... тяжелые дни отчаяния и робкой надежды, что выход из комы произойдет. Я прикрываю глаза, нет зажмуриваю, чтоб не пропустить ни одной шероховатости в каменной кладке могил... Я рисую, зажав перо, почти яростно. Осознаю, что жаль инструмент — беру кисть, обмакиваю в тушь... закрываю глаза и продолжаю — силуэты людей, близких, родных, незнакомых религиозных служителей, маленькую трогательную Катюшку... Наконец, слезы прожгли дорожку, я меняю кисть на рапидограф, и продолжаю уже глядя на рисунок, понимая, что основная боль схлынула в него. Последний на сегодня штрих.

Что это? Насыщение? Удовлетворение?
Я понимаю, что теперь могу закончить работу над логотипом, делаю это сейчас же — легко и свободно.