Моя песня спета .
С Сашей я дружу всю жизнь. Он хороший, добрый и умный
малый. Недавно ему исполнилось пятьдесят три года. Когда его поздравляли с днём
рождения и желали здоровья и успехов в личной жизни, он замахал руками:
– Ой, перестаньте, какая личная жизнь. Мне бы день
простоять и ночь продержаться, и я был бы счастлив.
Саша любит философствовать. Особенно после
сытного ужина или обеда. Но его понимают не все, и даже жена. Я, это другое
дело. Я понимаю его с полуслова. Ведь мы одногодки. Его проблемы, это и мои
проблемы. Хотя его мысли, это не всегда мои мысли. Однажды мы расслабились,
выпили, вспомнили молодость, девочек, наших жён. Саша замотал головой:
– Не говори мне о ней. Не надо. У нас
сейчас кризис. Понимаешь, кризис. Моя песня спета. А она поёт, как канарейка. Ты
понимаешь, мне уже за пятьдесят. Ужас! Никто меня не понимает. Поговорить не с
кем. Ни у кого нет времени. А у меня есть? Я тебя спрашиваю, есть? Видишь, нету.
Всё! Моя песня спета. А у жены вторая молодость, ведь моложе меня на целых… эх,
если бы я знал. А ведь мне говорили, не женись на молодой. Дурак. Я как козлик
возле неё прыгал. Губки подставлял. Целуй меня, целуй, я твой на всю жизнь.
Дурак. Теперь она внимания требует, говорит, что ещё любит, ласки ей хочется. А
какая ласка, когда мне вечером покоя хочется. Нет, конечно, ещё один куплет я
спою, но подпевать мне должна не жена. Ты вот послушай, какая у меня
жизнь.
…Однажды ночью мы занимались любовью.
Вернее сексом. Или слиянием. Или называй это, как хочешь. Делали мы это
молча. Чтобы не отвлекать, друг друга, каждый занимался только своим делом. Я
старался тихо сопеть и гримасы на моём лице говорили, что совокупление
доставляет мне много хлопот. Моя жена тихо скрипела зубами, и чтобы не видеть
моих гримас закрыла глаза. Слияние наших тел доставляло ей неудовольствие. Она
так и сказала: – Я тобой не довольна. Дело в том, что в эту ночь мы решили
продолжить то, что было прервано две ночи назад. Тогда, в самый разгар нашего
совокупления жене показалось, что от меня пахнет чужим духами и перед
заключительным актом она, перестав скрипеть зубами, сказала:
–Ты где сегодня был? Почему от тебя пахнет женскими
духами?
Мне сразу стало как-то не по себе, и я вспомнил
Наполеона, который сказал:
– Сделать остановку можно во время подъёма, но никак во
время спуска. Ритмичные движения перешли в хаотичные и, сбившись с ритма, я
ответил:
– Прежде чем сказать что-либо другим, скажи это себе. А
запах, который учуял твой нос, это новый дезодорант, который ты подарила мне на
23 февраля. На этом наше слияние было закончено.
Она осталась недовольна, и не
поняла меня. И я решил, лучше в ближайшее время отказаться от секса с женой
вообще, чем опозориться.
Прошло два дня. Когда-то, Зигмунд Фрейд
сказал, что мужчина думает о сексе каждые двадцать шесть секунд. Он ошибся. Я
перестал о нём думать вообще.
Я наслаждаюсь состоянием, которого раньше постоянно
страшился. Я не преследую никакой цели. Я блаженствую. Женщины перестали меня
интересовать. Уже целых два дня. Ах да! Жена может воспринять моё состояние, как
утрату интереса к ней, или даже, как конец любви. Ты понимаешь дружище, как бы
мы не старались, а мухи летом будут. Вот я и решил пойти на уступки и совершить
с ней половой акт. Ты только вдумайся, какой могучий русский
язык:
– Половой акт – слово то, какое – акт. Можно подумать,
что акт совершается на полу.
От таких слов ни то, что акт не совершится, но и
прелюдия к нему исчезнет, как ласточка в небе. Из кислого винограда, никогда не
получится сладкое вино.
Кстати, причём здесь жена? Я же не о ней.
Тоже мне виноградинка. Изюм, вот кто она. Лезет, куда ей не нужно, а потом
обижается. Я бы тоже мог обидеться, но сдерживаю себя. А если бы не сдержался?
Ты понимаешь, если бы женщины, роняя стакан, не кричали, то стекло не разбивалось
бы на мелкие части. Понял?
Когда-то я был орлом. Но мне подрезали крылья, и я стал
воробышком. Простора мне не хватает. Эх, прав был Соломон:- хуже смерти только
женщина.
Ты только послушай. Когда-то у меня был
роман. Она была рыжая, пухленькая, как дынька. Большие глаза, ноги, руки, живот,
ну, настоящая красавица. Я долго добивался внимания и однажды сказал ей, что
независимо, от того, что у нас произойдёт под одеялом, я буду счастлив и
благодарен ей за понимание. Она посмотрела на меня, глубоко вздохнула и
ответила:
– Я не такая. Сначала, мы должны узнать друг друга и
хорошо прочувствовать или это надо, ну вы понимаете, это самое – секс. Главное в
сексе это неожиданность интимной близости. Вы понимаете? Неожиданность. Я вас
не жду. Думаю о возвышенном, а вы раз и в дамки. Я делаю вид, что не ожидала, а
на самом деле, ой, как ждала. Понимаете?
– Ты мне скажи, почему, ко мне предъявляют требования
все кому не лень? Я должен угождать всем, но только не себе. Узнать друг друга,
почувствовать что-то. Главное и не главное. Там поцелуй! Там потрогай! А там,
где мне хочется, даже думать запрещают.
-Как же после этого остаться мужчиной? Не могу же я
настраивать свои чувства, как гитару. И почему другие не трогают мои струны.
Почему им не хочется станцевать на моём возбуждённом теле горячий танец любви
«Фламенго»? И я сказал себе – этот роман не для меня. Захлопнул книжку и на
полку. Правда она потом бегала за мной и говорила, что я не понял её. Что мы
мужчины думаем только об одном. А ей хочется романтики, вздохов, неожиданности и
чтобы всё это закончилось страстной любовью. Я ответил, что для меня этот роман
может закончиться только кастрацией, если жена узнает, с кем я ей изменил. С тех
пор рыжие женщины меня больше не интересуют.
Я решил сделать паузу. Два дня без секса.
Какая прелесть. Чувствую себя свободным, расслабленным, можно поговорить,
поразмышлять с самим собой. Чтобы полностью взять ситуацию под контроль, решил
избегать все, что меня нервирует. Например, жену. Хотя ради эксперимента, просто
так, можно подойти к ней и неожиданно обнять, то… скорее всего можно нарваться
на скандал. Она с юмором не дружит. Он ей жить мешает. Всё серьёзно. Как в
больнице. Понимаешь, дружище, мне за пятьдесят. Те, кого хочу я,
не хотят меня. А те, кто хочет меня, из серии здравствуй ужас. Жена? А что жена?
Она светлое пятно в моей серой жизни, если бы иногда молчала.
Так вот, паузу я не выдержал. Она была
худая, как карандаш. Глаза маленькие, как у мышки. Животик прилип к
позвоночнику. Руки мешали ногам. Такие женщины мне никогда не нравились. А эта и
подавно. Но любопытство узнать, что-то новое, неизученное, и такое доступное,
как мне казалось, толкнуло меня к карандашу. Я долго искал с кем её можно
сравнить и просто так, без задней мысли пошутил:
– Вы похожи на артистку Доронину. (Хотя она
была похожа на артиста Никулина).
Карандаш с трудом подняла брови. Её мышиные глазки,
уставились на меня. Я был её последней надеждой потерять девственность. Мне
сразу стало интересно, что она скажет. И она выдала:
– Спасибо. Доронина мне тоже нравиться. Но
учтите, если я разрешу вам прикоснуться к моему телу, и дам вашим пальцам волю
пробежать по моей спине, то это не причина воспринимать наш разговор, как призыв
к сексуальному контакту.
Вот этого я не ожидал. После этих слов мои пальцы
онемели. А я понял, что влечение к женщине это очень сильный яд. Величина
смертельной дозы зависит от размера бюстгальтера и цвета нижнего белья. Секс в
малых дозах возбуждает и способствует беседе. В больших дозах секс угнетает.
Может наступить даже смерть. Тогда, рядом с карандашом, я не умер, а только на
пару дней тронулся умом.
Век живи и век учись.
С тех пор, худые женщины, вызывают у меня странное
чувство недоверия, и мне хочется на воздух в лес – к птичкам и кузнечикам, к
бабочкам и божьим коровкам.
Два дня я не думаю о женщинах. Благодать.
Но моя потенция, отдохнув, дала о себе знать. Как думаешь, может пожаловаться
жене? Она поймет, и не будет чувствовать себя ущербной. Ущербной – слово то,
какое. Жена юмор не понимает, это ты уже знаешь.
А вот это было совсем недавно. Она была
прекрасна. Полные, нет, скорее всего, толстые, губы просили прикоснуться к ним.
Но груди, как две мины стояли между нами. Поцелуй с такими губами, даже лёгкий,
мог привести к тяжелым последствиям.
Куда бы не смотрели мои глаза, они
постоянно спотыкались на сладких малиновых губах. Мне показалось, что я слышал,
как они шептали мне:
– Прикоснись к ним, не бойся. Она как змея
приоткрыла рот, и я увидел два золотых зуба. От блеска я ослеп и как
завороженный полез целоваться. На этом наш роман закончился. От недостачи
кислорода, мне стало плохо, и как расплавленный кусок воска я распластался у её
ног. Она перешагнула через меня, и легкий ветерок пробежал по моему телу.
Смеёшься? А зря.
Ты только подумай, я целых два дня не думаю
о женщинах. Благодать. Но мне, почему не по себе. Мне чего-то хочется. Но я ещё
не знаю что. Моё здоровье находится под угрозой. Особенно психическое. Наверное,
оно уже нарушено. Дурнота. Слабость. Дрожь в коленках свидетельствует о
сопротивление организма. У меня превратное отношение к моему телу. Я страдаю от
него. Я стал врагом сам себе.
Теперь, когда я думаю о сексе, меня тошнит.
Но вырвать я не имею право. Жёлчь и желудочный сок могут испортить эмаль на
зубах. Пальцы скрючатся. Зубы стану дрожать. Жизнь моя бессмысленна. Никто меня
не понимает. На помощь рассчитывать не приходиться. Так, беру себя в руки.
Потенция стала моим личным врагом.
И я понял! Пора дарить, любовь, прошла.
Наступило время требовать любовь обратно. Пора чтобы ближние, возлюбили меня,
как самих себя. Сижу так на кухне и думаю о жизни. А тут раз, на ловца и зверь
бежит. Жена. Пора поговорить открыто. Начинаю сразу упрекать
её.
– Ах, ты такая! Ах, ты сякая! Ах, ох,
ух!
Говорю ей эти хорошие слова, а сам думаю, что моя лёгкая
возбудимость может, вызывает у неё негативную реакцию. А она подходит, рукой по
оставшимся волосам провела, и сразу в лоб:
– Знаю, знаю, о чём ты думаешь. Но ты ошибаешься. Твоя
жена не такая сякая, а принципиальная. Понимаешь? Всё дело в принципе. Вот у
тебя всё упирается в твой принцип: – в больших дозах секс угнетает.
А я говорю… Ты почему не смотришь на меня? Я говорю…
подыми голову и посмотри мне в глаза. Я же знаю, тебе хочется к птичкам,
кузнечикам, к бабочкам и божьим коровкам. Или я ошибаюсь? Или тебе, наконец,
что-то ещё хочется?
– И как ей удалось забраться в мои
мысли.
И тут я вспомнил, что часто раскаивался в своих словах,
но ни разу не я ещё не пожалел о том, что промолчал. И я промолчал. В ту ночь мы
занимались тем, что прекратили три дня назад.
Мой друг Саша закончил рассказывать, допил
оставшуюся водку и спросил:
– Ну, завидуешь? Вот то-то! Всё! Пошёл сдаваться. Пусть
„казнит“! Так мне и надо. Счастливый человек мой друг Саша. Счастливый. И он это
знает. Но не хочет в этом признаться.