ACH, ALLES IST HIN!
Сбылось! Никогда со времён потопа
хлопот таких (знаю!) никто не лопал:
как малым взять?…да кармана худоба…
Но громко гремит настроения топот:
Пустите же Дуньку скорее в Европу!
Разбег, после Праги галопом – и в Вену!
Ведёт нас (везёт же нам!) чешская Лена.
Но если ей быть до конца откровенной –
былым землякам по завышенным ценам
себя преподносит, как прима на сценах.
С прискоком бежим, на прицеле снимая.
У «Стефана» сцена восторга немая.
Вот площадь без края, вот Моцарт играет,
лошадки гарцуют, туристы лягают,
в толпе Августин промелькнул, улыбаясь.
В кафе гладкошёрстные Sitz-австриячки
и наши мадамки, вспотевшие клячки,
над чашкой склонились с восторгом ребячьим:
Ach, Jesus Maria, никак не иначе,
так вкусно, сейчас от блаженства заплачу!
Я тоже гуляю по улицам Вены,
в отрыве: степенно и самозабвенно.
Уйдя прямиком в положение крена
от массовых знаний и массовой пены:
в толпе редька гида не выигрышней хрена.
Десерт – на Мариа на хильфер на штрассе.
Здесь каждый второй – это наши, из Раши.
Заплыв на покупки – размашисто, брассом!
За массой товаров – растратчиков массы:
успеть бы за чёсом да помня за часом…
А мне столько лет, что печалит в сумме:
уж год, как Иосиф Бродский умер.
А я лихорадочно в венском ЦУМе:
(сам Фрейд до такого бы не додумал!)
дешевле, побольше бы да поярче?
Но время… И вечер за днём неуклонен.
Дворцы, и музеи, и площади тонут
в закатных лучах. За разъездом за конным
мелькнёт позолотой «чумная» колонна,
и камни брусчатки откликнутся звоном.
Потом, через дней и недель километры,
вдруг Вена почудится в мареве лета:
имперских дворцов и садов эполеты,
венчание Франца и Элизабеты,
проезды, проулки, просветы, кареты…
Мычанье органа: звук низкий и чёткий.
Глазастые кирхи – святые бочонки.
Прохлада музеев. Дунайские чётки.
На каменный трон взгромоздилась с почётом
Мария-Терезия. Кто-то ещё там…
Как много картинок, как времени мало
досталось мне в Вене, мне в Вене досталось…
Вот будь бы я Клара, кларнет бы украла,
но только из Карлов не выбрала Карла…
Имперского плена пленительность Вены!
Лишь флейты смешок, странной песенки жало:
«Ach, Alles ist hin!»*Всё прошло, всё пропало,
что было со мной.
И чего не бывало….
*«Ach, Alles ist hin!» - (нем.) Ах, всё прошло (пропало)(строчка из стародавней австрийской песенки «Ах, мой милый Августин»
TUMELTSHAM
По утрам у лица золотая пыльца:
солнце брызжет на стены, в постель мне.
Долго будет мне сниться село Тумальцам,
на окне орхидеи цветенье.
За окном луч дороги, квадраты полей:
аккурат в аккурате в квадрате.
Звоны с кирхи. На яблоке – дремлющий шмель,
нажужжался, все силы истратил.
Травы стрижены по-парикмахерски – грех
наступить, что сродни оступиться.
Детский говор и смех, на пригорке орех
плодовитый: не зря, заграница!
Серый длинный сарай – серых мыслей стена.
Аккуратный погост – всё под боком.
Как мне нравится здесь! Тишина, тишина…
Как легко мне здесь, как одиноко!
И еда, и питьё, и житьё, и бытьё:
всё красивое, только чужое.
Только синее низкое небо моё,
только облако голубем Ноя.
И лугов опояс, и дороги шлея…
И вспорхнувшей с куста птичьей стае
я – чужая! Но всё-таки, может, своя?
Может, Богу своя? Я не знаю…
Как мне знать, им понять меня иль не понять?
Молча смотрят мне вслед, провожая.
На пригорке – родня, под горой – полынья.
Что мне спать, что проснуться мешает?
Золотой Тумальцам, рыжий кот у крыльца.
Вправо, влево и прямо дороги.
Вновь орехи звенят, вновь на кирхе звонят:
Песнь о ближнем. О доме. О Боге.
Октябрь 2010-сентябрь 2011 Вена-Тумальцам-Москва