1.

Торгую я  матрешками на Арбате, а живу на Чистых Прудах, дома же их- матрешек расписываю.
Конечно, мечтала я не о такой жалкой доле. Но что делать, если третий раз проваливаю экзамен в Строгановку.

Весной на Арбате шумно и весело. Проходит час и о своей меланхолии я забываю.
Появился у меня и друг, не любовник, а именно друг, 50-летний дядька Константин Степанян.
Неподалеку от моего лотка он гадал по ладони, хиромант, если не врет, уже в пятом поколении.

— А ну-ка, дочка, покажи ладошку, — просит меня.

Я снимаю шерстяную перчатку с отрезанными пальцами.

— Вот!

— О, линия жизни у тебя длинная. Жить будешь долго.

— Дядя Костя, об этом как-то не думаешь в 23 года.

— Погоди, погоди… С линией судьбы что-то не то! Она рвется именно в 23 года.

— Неужели? Попаду под трамвай? Выпаду с балкона?

— Не все так просто. Она рвется, а потом резко взмывает. Ты будешь на грани жизни и смерти. А потом придет хэппи-энд.

— Поступлю в Строгановку?

— Этого не знаю. А ты, букашка, мечтаешь о мировой славе?

— Кто не мечтает? — вздыхаю я. Зорко гляжу на лысого, с черными, что маслины, глазами Константина Наполеоновича. Эх, был бы он лет на 20-ть моложе, могла бы в него влюбиться.

Дядя Костя трет рукой по черной от щетины щеке.

— Аннушка, неужели ты не догадываешься, что любая человечья слава — дым, морок?

— Что-то новенькое… — после кофе мне страшно хочется в туалет, я скрещиваю ноги.

— Любая слава паразитирует на мифе. А миф — это махровая ложь. Был бы триумф у Ван Гога без его отрезанного уха? Или у Достоевского без каторги?

Я меняю очередность скрещенных ног, до туалета еще можно пять минут выдержать. Разговор занятный.

— А нынешний президент РФ, Юрий Абрамкин, тоже миф?

— Ну, конечно! Иначе, с какого бодуна он достает из бассейна древние амфоры? Развязывает безмозглые войны? Парит с вороньем?

— Говорите тише. Нас могут услышать.

— Я свое отжил. Ничего не боюсь. Тем более, линия жизни моя безукоризненно длинная. Я не оппозиционер. Нет! Их не люблю. Жулики еще те. Творцы собственных мифов.

— Мне надо в туалет.

— Так встань и иди! Держи голову выше.

Я хохочу. Дядя Костя такой забавный! Funny!

— С гордо поднятой головой удаляюсь в сортир.

Константин Наполеонович ловит меня за руку:

— Аня, о линии твоей судьбы я не шучу. Может, не стоит тебе на матрешек наносит лик президента?

 2.

Лица матрешек у Анны выходи добрые, светлые, нежные. Конечно, с изрядной долей мачистости, маскулинности. Ведь это сам туз и джокер политики, альфа и омега России.

Был, правда, период, когда Анюта озлобилась на президента РФ. И даже не столько на него, а на свою жизнь при нем. Ее тогда бросил молодой композитор, Артемий Жоркин, из Гнесинки. Столько, подлец, наплел слов о вечной любви, дарил охапки роз, планировал, мол, сколько у них будет детей, пять или семь, а потом — бац! — сошелся с рыжей Анфисой, чемпионкой Москвы по синхронному плаванию. Анфисе не приходится торчать на стылом Арбате в перчатках с отрезанными пальцами. У рыжей лахудры ноу проблем. Папа ее был откуда-то из нефтегазового сектора, ворочает большущими деньгами, рассекает на бентлях, по РФ перемещается на личном вертолете.

И тогда, сгоряча, Аннушка решила испить целебную горечь сатиры. Деревянные болванки приобретали обличье стервятников, волков, даже шакалов. Поглумилась вдоволь. Потешила душу.

Продажи скоморошьих матрешек пошли. Правда, не обошлось без эксцессов. Одна бабушка в старозаветных галошах, в обтерханной кроличьей шубке, долго вертела в руках деревянного Абрамкина с ликом шакала. Нос у бабули принял лиловый окрас, на щеках проступил болезненный румянец. Старушка вдруг замахнулась авоськой с громыхнувшими бутылками, нанесла разящий удар Ане по голове.

— Вот тебе, сволочь, за Крым! Вот тебе, гадина, за войны! За мою грошовую пенсию…

Аннушка потом лечилась компрессами с настоями трав. Почти месяц под глазами держались черные круги. И почему божий одуванчик спутал ее с Абрамкиным? Разве она несет ответственность за глупые войны?

Затем грянуло худшее. Лоток ее демонстративно перевернули штурмовики из движения «Идущие вместе». Мало того, что перевернули, так еще и растоптали матрешки ногами, Анну же обозвали американской шлюхой.

Убытки тогда Анна понесла жуткие. Душевный ущерб того больше. Хотелось эдакой бедной Лизой утопиться в Чистых Прудах, благо два шага от дома.

Дядя Костя вытер ей слезы:

— Дочка! Лапа! Ну чего ты залупаешься на этого мускулистого карлика? Власть на Руси всегда была отвратительна. Трон может заполучить, увы, лишь мразь.

— Константин Наполеонович, так что же мне делать? Я потеряла веру в человечество.

Степанян нежно оглаживал ее русые волосы:

— Эко куда хватанула! Человечество… Какой-то предгробовой шизоид в галошах и президентские пробляди, идущие вместе. Разве это человечество? Знаешь, я тебе дам совет.

— Дайте!

— Завязывай со своей сатирой и фарсом. Порезвилась. Довольно! Изобрази-ка ты нашего президента РФ с ангельским ликом.

— Считаете меня за дуру?

— Зачем? Чем ангелоподобней будет твой Абрамкин, тем смешнее. Есть такое слово — ирония!

— А что? Это мысль! — расхохоталась сквозь слезы девчушка.

— И напоследок! Срочно займись своим здоровьем. Выглядишь, будто из Бухенвальда. Кожа да кости. Мёда поешь. Шашлык из баранины. Витамины. Верни себе форму!

 3.

Абрамкин на моих матрешках выходил все более ангелоподобным. Хоть сейчас его канонизируй в качестве святого мученика. Лик лучезарный. Над головой, мнится, переливается золотистый нимб.

Сама я смеялась до колик над пустотелыми чушками. На Арбате же эту разящую иронию никто не заметил. Напротив! Козырный представитель движения «Идущие вместе», Иннокентий Гирькин, сразу заказал мне оптовую партию в 1000 штук.

Деньги появились. Даже лишние. Я прикупила кисти, холсты, скребки, краски недешевые.
Стала набрасывать в стиле позднего импрессионизма арбатские тупики и переулки. Чуяла мозжечком, вот-вот выйду на свою истинную дорогу. Да и Константин Наполеонович хвалил последние опусы. Советовал только безжалостно избавляться от подражательства. Только свое! Всех классиков, даже пресловутых Ван Гога с Рембрандтом, решительно за борт.

Жизнь на Руси шла, как обычно, с тухлинкой.
Эдакий бархатный фашизм в яркой демократической упаковке.
Разнообразили зауныв инфляция, коррупция, локальные войны, кровавые разборки на кладбищах, да техногенные катастрофы. То пороховой завод взлетит под небеса, то лайнер заденет крылом взлетную полосу. И. т.д.

Так вот, когда под Ростовом-на-Дону сошел с рельсов поезд, низвергся под откос, жертвы исчислялись тысячами, Юрий Абрамкин решил выйти в люди. Одним своим присутствием, как Иисус Христос, всех успокоить.

Он шел по Арбату, окруженный дюжиной мордоворотов охранников, по крышам скакали снайперы с лазерными берданками. За президентом РФ двигалась роскошная свита, премьер-министр, председатель Центробанка, министр обороны и прочие випы помельче.

Подступил Абрамкин к моему лотку, взял дурынду со своим иконописным ликом. Усмехнулся. Поднял на меня свои ясные, что небушко, голубые глаза.

— И сколько же, барышня, таковые стоят? Цена кусается?

— Зависит от размера и тщательности обрисовка… — от волнения голос мой подрагивал.

Абрамкин толкнул в плечо министра обороны, Сергея Сойгу:

— А ведь похож!

— Думаете, она что пронюхала? Пятая колонна? Агент ЦРУ?

— Ну, завел патефон! Угомонись… Всюду у тебя, брат, шпионы…

— Девку в мешок и на Лубянку? — подскочил председатель ФСБ, П.П. Петухов, маленький, брыластый, с преданно вытаращенными очами.

— Отставить! — тихо и властно произнес президент. — Живем, чай, не в подлые времена Лаврентия Берии. В век гуманизма! Прости их, милая девушка. Сама расписываешь?

— Сама. Мечтаю поступить в Строгановку.

— Поступишь! Любишь меня?

— Очень! — зачем-то соврала я.

— Зря… Любовь — это для пионеров. Хочешь побывать в Кремле? Поговорить со мной тет-а-тет?

— Об этом мечтает каждый.

— Товарищ Петухов, доставьте эту чудную девушку в мои покои. Чисто для деловой беседы.

 4.

Никогда не была во внутренних покоях Кремля.
Все оказалось проще, обыденней, только почему-то ошеломляюще много золота.
Стены, потолок, мебель — все в золоте. Пол выложен золотистыми шашечками паркета, только не из металла, а из золотистого дуба.

— Ну, как тебе здесь? — подмигнул Абрамкин. Мы с ним оказались в каком-то укромном закутке, сидели на гнутых золотых креслах.

— Сойдет. Ощущение такое, что меня сейчас позовут к дантисту.

— Золотые слова! Тут еще те дантисты. Не зуб вырвут, а целую челюсть. А потом и голову оторвут. Так, на всякий случай.

Я зябко поежилась.

— Не дрейфь! — Абрамкин встал за мной, положил мне руки на плечи. — Значит, любишь меня?

— Не то слово.

— А разве, дочка, у тебя есть выбор?

— Выбор всегда есть.

— Брешут! Здесь ситуации с жесточайшим алгоритмом. А ведь ты, Аннушка, можешь мне помочь.

Президент вывернул из-за моей спины. Ловко сел в гнутое кресло напротив. Обжег огнем голубых глаз.

— Я? Помочь?

— Ты! Мне! Ах, Аня, Аня… Тебя ведь Анной зовут?

— Да.

— Поможешь?

— Но я всего лишь рисую и торгую матрешками на Арбате.

— Это и нужно. Покажи матрешку.

Я достала из холстяной сумки деревянную дуру средних размеров, протянула гаранту.

Президент с улыбкой на устах повертел ее, с потрясающей скоростью разобрал, выстроил на стеклянном столе шеренгу из шести клонов.

— Отменно! Только в моем проекте «Кремлевская матрешка» клонов должно быть не меньше дюжины. А с моим лицом ты, молоток, угадала. Внутри я — ангел. Жаль только этого никто не видит. Знаешь, я ведь страшно одинок. Хоть вой на луну.

Руки мои тряслись, во рту пересохло:

— Можно я закурю, господин президент?

— Нет! Я сам не курю. Впрочем, кури. Разрешаю.

Я достала желтую пачку «Кэмела», выбила сигарету.

— Официальное курево американской солдатчины? — с нехорошей ухмылочкой спросил Абрамкин.

— Другого нет.

— Плевать! Так вот, лапа, на мониторе ты должна проследить превращение мое в матрешку. Своим соколам-орлам я не доверю. Продадут за грош. Крысиное семя.

 5.

Выяснилось следующее обстоятельство.
Абрамкина по ночам мучают кровавые мальчики. Точнее, их призраки. Щелкают по носу, таскают за волосы, щекочут пятки.

— Много же вы обидели людей… — качала я головой.

— Дочка, иначе нельзя! Ты почитай Карамзина. Или хотя бы «Бориса Годунова» Саши Пушкина. Ты думаешь, мне это богатство очень нужно? Да пропади оно пропадом. Все эти олимпиады, войны, борьба с олигархами.

— Решили сбить матрешкой призраков со следа?

— Типа того…

— Не верю я в это. Лучше бы обратились бы к психиатру.

— Пробовал. Пустое! А вот в матрешку, в отличие от тебя, верю.

— Как же вы будете управлять в раздробленном, так сказать, виде народом?

— Ха! Одно нажатие на кнопку, и утром я буду собираться в кучку. Левши из Сколково столько бабок истратили.

— Но почему все-таки я?

— Глянулись мне твои матрешки.

Я смущенно почесала свой нос, по весне на нем предательски выступают конопушки. Затушила сигарету:

— Это какая-то профанация власти!

— Да что такое власть? Миф, пустота… Жупел!

— Тут вы пересекаетесь с хиромантом Степаняном, моим приятелем.

— Мудрый человек! Черкни адресок, телефон. Позову его работать в администрацию.

— Ага… Записывайте. А что это за прибор, превращающий вас в матрешку?

Абрамкин достал из кармана пиджака маленькую коробочку, вроде интернетовского роутера, только провода с присосками.

— Втыкается в обыкновенную розетку. Ко мне — контакты. Ты же на планшете, в фотошопе, сможешь подкорректировать мой имидж.

— Действительно, просто.

— Нет, дорогая, это не просто. Ахнули четверть годового бюджета страны. Пожертвовали больницами, школами. Ах, что говорить…

6.

Я уже прикрепила контакты-присоски к голому телу Абрамкина (он разделся до пояса), включила приборчик в розетку, врубила планшет, как в залу вбежал П.П. Петухов, глава ФСБ.

— Ваше высочество!

— Что такое? — Абрамкин мускулисто вскочил, присоски с грохотом посыпались на золотистые шашечки паркета.

— Повинную голову меч не сечет…

— Не жуй, жопа, сопли!

— Левада-центр спрогнозировал обвал вашего рейтинга. До 2 процентов. Это беда! SOS!

— Петя, спокуха! Тут дама.

— Не до дам! Срочно необходим очередной ваш подвиг.

— Какой, например?

— Покорите пик Килиманджаро. Или пик… Останкинской башни. Она ближе.

— Ты чего несешь? Отбился от рук?

— Я? Да я готов за вас землю жрать.

— Неужели?! Тогда прыгай на ножке и говори считалочку.

— Какую?

— Любую!

Петя запрыгал:

— Эники-Беники ели вареники! Эники-Беники раз…

— Довольно. Харэ! Надоел.

Я потупилась:

— Мне крайне неловко… Такой солидный человек. В погонах. В портупее. Одних медалей килограмм.

— Брось! У меня председатель Центробанка голой танцевала канкан. На столе. И ничего… Петя, пшел вон! Точнее, погоди. Обратись к пиарщикам. Пусть сочинят мне какой-нибудь подвиг. Не зря же жируют на госказне, паразиты.

П.П. Петухов по-военному щелкнул каблуками, мажорно сгинул.

— Вернемся к нашим баранам. Все, блин, растерял присоски.

Не буду вас терзать подробностями. Дюжину клонов мы легко получили. Глядя в планшет, Абрамкин результатом остался доволен.

В награду президент предложил мне акции Газпрома и Транснефти. Но я попросила лишь помочь со Строгановкой.

Прошло пару лет. Глядя в телевизор, я уже не понимаю, реальный в нем президент или его матрешечный клон.

Впрочем, какая разница!

В Строгановку меня приняли «на ура». А дальше проклюнулся талант, скоро у меня в Костроме персональная выставка «Видимость и реальность».

Обязательно на нее позову К.Н. Степаняна сказать,  что весенний ветер перемен коснулся и моей судьбы.
Степанян теперь человек высокого полета-  Зам главы кремлевской администрации.
Скорее всего, отношение к власти он свое изменил. Как встречу, расспрошу его в личной беседе.