Император всероссийский Николай второй был влюблён в балерину Матильду Кшесинскую, блиставшую на сцене Мариинского театра и на других сценах мира в конце Х1Х столетия. И, говорят, подарил он ей дворец в Петербурге, что на Петроградской стороне рядом с мечетью. Особняк был построен в модном в ту пору стиле модерн (1904-1906, архитектор А.И. фон Гоген). Потом этот дворец стал общежитием Ленинградского кораблестроительного института, где я когда-то, давным-давно, учился на первом курсе. В настоящее время в здании располагается музей политической истории России. Заканчивались сороковые, но уже не грозовые - шёл 1948 год.

Нас, первокурсников в количестве 11 человек поселили в одну из комнат на 3 или 4 этаже под номером 509. Из огромного венецианского окна её была видна только боковая стена соседнего здания (музея С.М.Кирова), с балкона которого когда-то выступал Ленин, призывая народы России к счастливой жизни.

Дворец или особняк Матильды Кшесинской, как его называют, надо признаться, был мало приспособлен к общему житию студентов. Но кое для чего, напротив, - удобен. Широкие мраморные лестничные пролёты прерывались площадками, окружёнными полукруглыми стенами, в которых были пустые ниши, уже давно лишенные стоявших там некогда скульптур. В этих нишах по ночам, при отсутствии освещения, удобно было стоять в обнимку с девушками и целоваться - ну просто греческие античные скульптуры, хоть и не нагие, но почти изваяния, да и только! Разумеется, свет выключался по требованию, а благовоспитанные и скромные очевидцы проходили мимо, молча, с понимающей улыбкой, или с некими междометиями, либо оброненными словечками. Помешаешь, - в другой раз не сможешь повторить тоже... Днём в нише можно было сидеть и читать, ожидать свидания, например: у третьей ниши на втором этаже в такое-то время...

Обстановка в нашей 509-й комнате была мало приспособлена для серьёзных занятий. В комнатах, где жили студенты, размещалось около десятка кроватей. В нашей их число даже равнялось дюжине. Благо, в институте была хорошая библиотека и оборудованные залы для черчения. Зато для веселья и всяческих выходок и розыгрышей условия были хоть куда. "Шефствуя" над жильцами комнаты номер 9 женского общежития Института иностранных языков, размещавшегося в Смольном (в бывшем Институте Благородных Девиц), мы иногда приглашали наших пассий в гости, но они долго никогда не задерживались, так как надо было им успеть домой до развода мостов. Как и мы торопились, погостив у них. Но однажды, в день 8 Марта, мы и наши «потомки» благородных девиц, тоже не менее благородные, как нам казалось в ту юношескую пору, загостились, немного перебрали румынского рома, который тогда только появился, и заснули все в одной нашей большой комнате - где, кто и с кем, мы разобрались, только проснувшись поутру. В наше сегодняшнее, свободное от условностей время сексуальной революции, этот инцидент не произвёл бы шокирующего впечатления, но тогда, когда даже о мини - юбке мы и не мечтали, этот случай вызвал у нас и у девчонок стресс. Мы распрощались, не глядя в глаза, друг другу, и долго не могли вернуться к нормальным взаимоотношениям...

Шуточки в общежитии, почему-то были довольно злые, часто неприятные по ощущениям и последствиям, но всегда вызывавшие здоровый смех у зачинщиков, их помощников и наблюдавших. Иногда, если кто-нибудь и высказывался негативно по поводу той или иной шутки, его голос оставался «гласом вопиющего в пустыне»... Одной из шуток было засовывание в распоротую на небольшом участке ватную подушку со сбившимися комками ваты, селёдки или другой дурно пахнувшей рыбки. Обычно эта была подушка позже всех возвращавшегося жильца, который через какое-то время начинал ворочаться, переворачивать подушку, шарить под ней или под матрасом, осматривать пространство под койкой, обследовать свою или рядом стоящую тумбочку и, наконец, включать свет и, под придавленный хохот соседей, обнаруживал причину. Вынимать рыбу с целью искоренения запаха было бесполезно, т. к. он уже въелся в ткань, а сама начинка слегка разложилась и пропитала вату. Подушка отправлялась в мусор, а пострадавший ложился спать без неё и засыпал, если был настроен добродушно и миролюбиво. Если же обида обуяла его, то он отвергал даже предложенную ему другую подушку одного из доброхотов, умеющего спать и без таковой, несмотря на все приносимые извинения, и носил обиду в себе некоторое время...

Другой «шуточкой» были "балалайка" или "велосипед". Спящему студенту вставляли маленький лоскуток бумаги между пальцами руки или ноги и поджигали. Как только огонь начинал лизать кожу, «музыкант» или «велосипедист», как мы нарекали терпельцев, тут же воспроизводили типичные для игры или, напоминающие игру на балалайке, дёргания рукой или кручение педали велосипедистом, просыпались с криком, переходящим в матюги после оценки всего случившегося. Ожоги были мало ощутимы и не более 1-й степени на незначительной поверхности и быстро забывались. Охлаждающий «душ» из довольно объёмной посудины с холодной водой, подвешиваемой над входной дверью и всегда опрокидываемой на голову входившего, относился к общеизвестным штампам, многократно тиражировавшимся в книгах и кино, но почему-то нередко срабатывал.

Шутки наши иногда выходили и за окна и за двери комнаты. Из окна обычно к нижним женским окнам опускались послания без указания адресата с рифмованными пошлостями или неплохими частушками, рисунками-карикатурами, конфетками. Порой послания отсылались, привязанными к разноцветным надувным шарикам, а порой, когда шутили на подпитии, и на надутых презервативах. Девицы сдавали их иной раз коменданту, который журил и предупреждал нас о выселении из общежития при повторении подобного. А когда по коридорам общежития в трусах и на лыжах проследовала группа безобразников с призывом к китайским однокурсникам последовать и в этом нашему примеру, скандал приобрёл "международную" огласку и обсуждался уже в деканате. Наши китайские друзья, переполнявшие в те годы многие вузы страны, не все наши шутки понимали, да и мы порой переживали содеянное, объяснимое может быть только молодостью и нерастраченной энергией.

Партийные и комсомольские организации в конце сороковых годов в вузах Москвы и Ленинграда не были столь влиятельны в среде студентов, как это имело место в периферийных учебных заведениях и, особенно в Украине, где я позже учился, и испил всю чашу подавления юношеской свободы и инициативы. Там уж было не до шуток, так как некоторые заканчивались исключением шутников из комсомола и института.

Не знала и не ведала, жившая в эти годы во Франции прекрасная любовница членов семьи Романовых и одна из лучших балерин мира, красавица Матильда Кшесинская, что творилось в стенах её подарка... И хорошо, что не знала. Самим вспоминать стыдно, но всё же весело было жить со всем этим в студенческие времена.