«Военнослужащий должен стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы». Эта фраза в разных формах была включена почти во все воинские уставы и хорошо известна всем, кто служил в советской армии в семидесятые годы. И новобранцы по-разному представляли себе эти тяготы и лишения: не завезенный вовремя обед, сон на голой земле во время полевых учений, шторм в северной Атлантике, неуставные отношения или, так называемая, «дедовщина». Но никто из них не думал еще об одном испытании - практически полной изоляции от лиц противоположного пола на время их службы.
        Нет, конечно, никто впрямую не запрещал встречаться и заводить романы, военнослужащие не были осужденными, иногда их даже отпускали в увольнения.  Да и военная форма, особенно морская, сидела на их молодых фигурах лучше, чем костюмчики на некоторых гражданских.  Но, увы, молодые девушки в конце семидесятых годов не сильно стремились проводить время в компании солдата или матроса, у которого в кармане звенела мелочь на мороженое или, от силы, на билет в кино. Ведь конкурентами в ухаживаниях у этих парней были зачастую куда более перспективные студенты в модных заграничных шмотках, а иногда и с ключами от родительской автомашины.  И не то, чтобы бедные двадцатилетние парни были совсем лишены женской ласки, а просто у них отняли тех, что получше и оставили тех, что похуже.

        Блестящей иллюстрацией к этому наблюдению был рассказ об амурных похождениях матроса дважды Краснознаменного Балтийского флота Юрия Коновалова, который он охотно повторял своим товарищам по воинской части сразу после приезда из отпуска. Весь отпуск парню не везло, девчонки в их деревне встретили его приветливо, но сразу заявили, что они, только если серьезно, а просто так ни-ни, что в деревне скажут?  И вот ехал он к себе в часть после полного облома, как вдруг подвернулась ему в поезде сговорчивая проводница.
        - Стою, - рассказывал Юрка, - в тамбуре, курю. А она идет, бедрами виляет и что-то напевает. А рядом курит десантник  с беретом на одном ухе. Ну проводница проходит, а десантник и спрашивает, как, мол, расшифровывается эмблема МПС у нее на рукаве, будто не знает, что это Министерство Путей Сообщения.  А она ему, - это означает: Матрос Постой Со мной, а в обратную сторону: Солдат Проходи Мимо. Ну десантник залупился и свалил, а я после отбоя к проводнице - шасть. Дверь в купе приоткрыта, она с понтом на кровати, якобы дремлет. Вошел, стою, молчу, а она глаза открыла и говорит, - дверь закрой на защелку.  Я, было, не понял, - чего? - говорю. А она опять, - ну дверь закрой на защелку, люди войти могут, и иди сюда, я тебя давно жду...
        После чего в рассказе шли пикантные подробности, как она, чтоб не пугать вагон сексуальными вскриками, «морду» подушкой закрывала и «мычала» в нее, вонзая в спину «когти» и прочее.  На этом месте менее счастливые сослуживцы не упускали возможность пошутить, что, мол, подушку это он сам, наверно, ей на морду накинул, чтоб не видеть, какая она страшная, но тут же получали заверения, что проводница была красотка хоть куда, что выглядело довольно сомнительным, глядя на Юркину деревенскую физиономию. 
        По словам рассказчика бурный роман с проводницей продолжался и весь следующий день, чередуясь с приемом дешевого алкоголя, который у нее никак не кончался.  Изрядно приняв, проводница, вдруг, спросила, не на подводной ли лодке он служит. Юрка кивнул, хотя служил он в береговой части радиотехником.
        Тут прекрасная проводница и спрашивает, - а вот давно хотела узнать, на подводной лодке окна есть?
        Юрка не сразу понял вопрос, и она повторила, - ну окна, окна, ну чего непонятного?
        – Ах окна, - с пониманием протянул Юрка, - конечно есть, такие большие, идем, бывало в подводном положении, а там рыбки, ну как в аквариуме, подплывают и в окна заглядывают, любопытные суки. Только это... т-ссс... военная тайна, поняла?
        – Слушай, как интересно, - заплетающимся языком продолжала проводница, - и чего на флот женщин не берут, я б пошла, плывешь себе, в окно смотришь, рыбки плавают, матросики вокруг…
        Рассказ об окнах на подлодке вызывал бурный смех, хотя весь прочий личный состав тоже на подлодках не был, но хорошо знал, что их там нет.
        А через три дня Юрка погрустнел и пошел докладывать командиру, что подцепил триппер. Командование встретило известие о триппере с полным пониманием. Офицеры считали своим долгом поддержать молодого матроса в трудную минуту его жизни и даже рассказывали истории, начинающиеся словами: а вот у меня тоже дружок один в поезде от одной шалавы подцепил… И далее шли подробности, после которых начинало складываться мнение, что этот мифический друг и сам рассказчик – есть одно и то же лицо, и что интимная близость в поезде всегда заканчивается именно этим. 
        Триппер быстро вылечили, но всем свидетелям этой истории стало понятно, на какое социальное дно эта срочная служба всех их опустила. Ни молодые двадцатилетние тела, ни элегантно сидящая морская форма, ни ленточки с якорями, так красиво развивающиеся на ветру, не делали их привлекательными для успешных сверстниц, сидящих за партами вузов, а только поддатая проводница, по возрасту годящаяся в матери, готова была ответить взаимностью.

        М-да, грустно все это, - думал старшина первой статьи Андрей Макаров. Они с Коноваловым были друзьями, и уже прошли вместе два года службы на Балтийском флоте. Если Коновалову посчастливилось съездить в отпуск, то Андрей уже и не рассчитывал. Их воинская часть находилась в Восточной Германии, поэтому служили они безвылазно и безвыездно. Отпуск был связан с проездом на поезде через несколько стран Восточной Европы в спец вагоне, где были одни военнослужащие советской армии с сопровождающим их офицером, что имело чисто технические трудности, поэтому отпуск в группе советских войск в Германии был делом исключительным.  Одиноких женщин среди служащих в Германии было крайне мало, а за подозрение в интимных отношениях с местной девушкой военнослужащий переводился дослуживать на территорию СССР в течение двадцати четырех часов. Такие драконовские законы по отношению к неформальным контактам с местным населением были обусловлены строгой секретностью их военной деятельности. Их часть занималась слежением за военно-морскими объектами вероятного противника, то есть США и НАТО с помощью супер современной и сов. секретной на тот момент радиоаппаратуры. Матросы перехватывали и идентифицировали все радиоволны, представляющие военный интерес с целью держать в поле зрения все до одного плавучие объекты условного противника и знать, где они находятся в любой момент времени. Аппаратура была такой сложной, что простые ребята из российской глубинки и тем более с национальных окраин панически терялись при одном взгляде на это обилие тумблеров с постоянно сканирующими развертками на маленьких экранах, так что почти все матросы были набраны из числа отчисленных из технических вузов студентов. В эту же категорию попадал также и Андрей.

        Его отчислили после драки с инструктором райкома комсомола Игорем Бусаловым во время дискотеки. Андрей закончил в Ленинграде школу с усиленным изучением иностранных языков, где ему преподавали два языка - английский и немецкий, но счел филологию уделом женщин и поступил в технический вуз.  Учился так, без энтузиазма, с пятого на десятое, только чтоб не отчислили, зато со своим дружком Аликом Моховым проводил все свое свободное время, организуя дискотеки в доме культуры Кировского завода, над которым шефствовал райком комсомола Кировского района города Ленинграда. Андрей и Алик оба по очереди сидели за пультом ди-джея и зажигали толпу не совсем комсомольскими шутками:

        - Ну что мы топчемся на месте, медленный танец, разберитесь, кто с кем вечер проводит.
        - А сейчас песня Донны Саммер о женщинах легкого поведения Бэд Гёл, что можно перевести как "хорошая девочка".
        - А теперь песня Пола Маккартни "Миссис Вандербилт", что в переводе на русский означает Гоп-Гей-Гоп.
        - Спортивные новости, репортаж из сектора по метанию дисков: Василий Иванов, прослушав последний диск Иосифа Кобзона, метнул его на рекордную дистанцию для закрытых помещений.
        - Так, а почему так вяло танцуем? Сейчас самому ленивому танцору подарю билет в филармонию на концерт Шостаковича.

        В разгар дискотеки подошел Бусалов, представился инструктором райкома комсомола и объявил, что в свете последних решений Кировского райкома комсомола наряду с зарубежной эстрадой требуется ставить, по крайней мере, одну из трех песен из советского репертуара. Алик быстро согласился и объявил:
        - А сейчас песня советского исполнителя - солист из Туркмении Стиви Уандер исполнит ее на английском языке.
        Раздался дружный хохот, все в зале понимали, что происходит. Рассвирепевший Бусалов полез выдергивать вилку из розетки, чтоб обесточить усилители, но техника того времени требовала постепенного отключения кнопками за пультом и в определенной последовательности. Выдергивание вилки могло сжечь усилитель. Андрей кинулся к розетке и оттолкнул Бусалова, спасая технику, тот воспринял это как атаку, завязалась драка, их растащили. Потом быстро последовало исключение из комсомола, института и призыв на военную службу. Алик Мохов удержался в институте, поскольку был студентом пятого курса и формально в драке не участвовал, ему на заседании комитета комсомола объявили строгий выговор. Второй секретарь на комитете кричал: «Я б вашу аппаратуру сжег, а пленки ножницами бы на мелкие фрагменты… вот так…», и он изображал ножницы пальцами рук.  Алик стоял и кивал, а Андрей, предвидя всю бесполезность какой либо дискуссии, просто не явился.

        На военную службу призвали очень быстро, как будто им кто-то сообщил. Когда все призывники, еще даже не обритые наголо, вповалку лежали на полу одного из пересыльных пунктов и вяло травили анекдоты, в помещение вошел мичман с учебником английского языка и спросил, - ребятки, а кто тут у вас в английском шарит? Я вот на вечернем учусь, текст, собаки, задали, ну ни хрена не понять, кто волокет, а? Андрей быстро перевел мичману текст, тот поблагодарил, порасспросил, где учился, поинтересовался родителями, что-то записал и ушел. На следующем пересыльном пункте его отозвали в сторону, протянули наушники и спросили, что он слышит? Вначале он услышал одни шумы, но потом сквозь них начал пробиваться голос, было едва различимо, но он услышал "рэдио-чек-овер... рэдио-чек-овер... рэдио-чек-овер..." в голосе было что-то просящее. Андрей воспроизвел, что услышал, но добавил, - голос что-то очень грустный.
        - Будешь тут грустным, когда ко дну идешь.
        - Что-что, я не понял? - спросил Андрей.
        - Ладно, тебе понимать больше и не надо, ты нам подходишь.

        Потом были тренировки по радиоперехвату и быстрой записи английского текста по десять и более часов в день в течение нескольких месяцев и, затем, пересылка к месту службы в Германии. Их часть была элитной, даже в военном билете открыто стоял штамп «ОСНАЗ» - подразделение особого назначения. Матросы попадали сюда почти после годового обучения в учебных отрядах, при том, что они отбирались уже с определенными способностями. В силу специфического контингента части, дедовщины у них почти не было, поскольку почти все были бывшими студентами. Командир части капитан первого ранга Иващенко гордился своим образованным личным составом, а отсутствие дедовщины приписывал исключительно себе.

        Из всей службы Андрей любил только ночную вахту с нуля до шести утра. К двум часам радиообмен стихал. Соседи по вахте начинали клевать носами, старослужащие в наглую спали, откинувшись в креслах с открытыми ртами, повиснув головами на проводах наушников, которые на флоте называли телефонами. В полумраке бесчисленные блоки аппаратуры, полностью закрывавшие стены, потрескивали своими реле, подмигивали многочисленными светодиодами, подсвечивали развертками, количество которых могло ввергнуть в ступор студента электронщика, а Андрей настраивал свой самый чувствительный приемник на частоту 1439 килогерц - радио Люксембург и начинал слушать свои любимые хит-парады вперемешку с новостями из жизни рок звезд.
        - Вчера солист группы Дип Пёрпл был арестован за езду на мотоцикле по коридору пятизвездочного отеля, где он останавливался во время гастролей.
        - Сузи Кватро видели с Крисом Норманом, полагают, они любовники.
        - Оливия Ньютон-Джон уличила Джона Траволту в измене.
        Андрей вспоминал, как они с Аликом дергали такие новости из журнала Нью Мьюзикал Экспресс и вываливали на танцующих на дискотеке, пока не поняли, что все это никому не нужная туфта.
        - Хватит трепаться, - мысленно приказал Андрей далекому ведущему, - давай что-нибудь веселенькое, а то спать хочется.   Он вспомнил частушку из новогодней стенгазеты их воинской части и усмехнулся.

        Ух -ты, ах-ты
        радостные вахты.
        Ай да парни – молодцы
        заграничные певцы.

        Несмотря на все эти легкие развлечения, Андрей не забывал свои обязанности. Два года сделали из него специалиста.  На те же наушники были заведены несколько частот, за которыми ему требовалось следить.  Он мог записывать радиограммы вероятного противника со скоростью стенографистки и разобрать английскую речь в таких радиопомехах, где был бессилен профессор с филфака.
        Вот в эфире прорезался американский пилот, вызывающий в ночи свой авианосец - алфа-браво-чарли-голф, алфа-браво-чарли-голф, рэдио-чек-овер, рэдио-чек-овер…
        -Ну вот не спится вероятному противнику, - подумал Андрей.
        - алфа-браво-чарли-голф, алфа-браво-чарли-голф, рэдио-чек-овер, рэдио-чек-овер…,- продолжал голос.
        - Ну ответьте уже пилоту, надрывается бедняга, - подумал Андрей.
        Наконец база ответила женским голосом.
        - Хорошо у них там, бабы служат, хоть не так скучно, как у нас тут, - подумал Андрей, - эта, судя по голосу, черная да еще и с юга.  Он вспомнил, как их тренировали разбирать невнятную речь различных этнических групп.  - Интересно, пригодится мне все это на гражданке или нет? – подумал он.
        - Вижу русский сторожевой корабль, бортовой номер си-двадцать-пятнадцать, координаты дать? - спросил пилот.
        - Есть какая-нибудь активность? - поинтересовался ленивый женский голос.
        - Активности нет, три матроса загорают на юте, конец связи.
        - Ага, - подумал Андрей, протягивая перехваченное сообщение Мишке, для дальнейшей передачи, - сейчас командиру си-двадцать-пятнадцать из Москвы сообщение придет, что его личный состав распустился в конец, и он их на юте накроет, а бедняги ведь ни за что не догадаются, что на них стукнул пилот вероятного противника.
        Мишка - радист-шифровальщик спал, положив голову на стол, из уголка рта стекала слюна.
        - Слышь, Мишаня, ты если во сне на вахте слюной захлебнешься, я тебе искусственное дыхание по методу "рот-в-рот" делать не буду, ты уж извини, - пошутил Андрей.
        - Буркнув в ответ что-то нецензурное, радист начал передавать перехваченную радиограмму.
        - алфа-браво-чарли-голф, алфа-браво-чарли-голф, рэдио-чек-овер, рэдио-чек-овер,- продолжал американский пилот.
        - Ну вот опять, что ж тебе неймется-то?
        База опять ответила лениво, видимо он им тоже надоел.
        - Вижу русскую подводную лодку на всплытии, номер на рубке...
        - Ого, - подумал Андрей, - а это уже серьезно, за такое командиру не полное служебное соответствие вкатят, американские самолеты не должны обнаруживать наши подводные лодки, на то они и подводные. Он опять толкнул радиста и передал вторую перехваченную радиограмму.

        Разумеется, вероятный противник был хорошо осведомлен о подразделении радиоперехвата. Они даже поздравляли русских радиоперехватчиков с Новым Годом в ноль часов по московскому времени, но, тем не менее, продолжали передавать часть информации открыто через микрофон, хотя шифрующие устройства у всех давно имелись. 

        Наконец все стихло, он опять переключился на радио Люксембург, оттуда грянул голос Ани-Фрид Лингстад с песней «Деньги»:

        I work all night, I work all day, to pay the bills I have to pay,
        Ain't it sad.
        And still there never seems to be a single penny left for me.
        That's too bad
        In my dreams I have a plan
        If I got me a wealthy man.
        I wouldn't have to work at all, I'd fool around and have a ball...

        Money, money, money,
        Must be funny
        In the rich man's world.
        Money, money, money,
        Always sunny
        In the rich man's world.
        Aha-ahaaa
        All the things I could do
        If I had a little money -
        It's a rich man's world

        A man like that is hard to find but I can't get him off my mind,
        Ain't it sad
        And if he happens to be free I bet he wouldn't fancy me,
        That's too bad.
        So I must leave, I'll have to go
        To Las Vegas or Monaco
        And win a fortune in a game, my life will never be the same...

        Money, money, money,
        Must be funny
        In the rich man's world.
        Money, money, money,
        Always sunny
        In the rich man's world.
        Aha-ahaaa
        All the things I could do
        If I had a little money
        It's a rich man's world.

        Money, money, money,
        Must be funny
        In the rich man's world
        Money, money, money,
        Always sunny
        In the rich man's world.
        Aha-ahaaa
        All the things I could do
        If I had a little money
        It's a rich man's world

        It's a rich man's world

        Он кивал головой в такт красивому проигрышу на фортепьяно, предвкушая этот феноменально выразительный, ударяющий по нервам, идеально синхронизированный почти истеричный вскрик на два женских голоса: money, money, money. И потом, такое длинное и протяжное "аха-ахааа"...

        Вся жизнь - сплошная суета, чтоб только оплатить счета,
        жизнь не та.
        И почему и где ответ, работа есть, а денег нет,
        жизнь пуста.
        И вот засело в моих мечтах
        поймать кого-нибудь при деньгах.
        Я этот шанс не упущу, его по полной раскручу.

        Деньги, деньги мои,
        мне купите
        золотые дни.
        Деньги, деньги мои,
        солнце светит,
        если есть они.
        Аха-ахааа
        Сколько пролито слез.
        Где вы,
        деньги,  деньги мои -
        мир волшебных грез.

        Мои мечты – какой-то бред, таких богатых просто нет,
        не везет.
        Все это глупая мечта, я для него совсем не та,
        вот и все.
        Хочу уехать я далеко -
        пускай в Лос-Вегас иль Монако,
        поставить фишку и сыграть, и жизнь красивую начать...

        Деньги, деньги мои,
        мне купите
        золотые дни.
        Деньги, деньги мои,
        солнце светит,
        если есть они.
        Аха-ахааа
        Сколько пролито слез.
        Где вы,
        деньги, деньги мои -
        мир волшебных грез.

        Деньги, деньги мои,
        мне купите
        золотые дни.
        Деньги, деньги мои,
        солнце светит,
        если есть они.
        Аха-ахааа
        Сколько пролито слез.
        Где вы,
        деньги, деньги мои -
        мир волшебных грез.

        Мир волшебных грез.

        А денежное довольствие солдат и матросов срочной службы в группе советских войск в Германии вдруг неожиданно изменилось к лучшему с 1978 года.  Начали платить за старшинское звание и за звание специалиста первого класса.  Зарплата Андрея сразу скакнула на цифру 80 марок в месяц. Конечно, по серьезному, это было мало, но значительно выше  по сравнению с прошлой зарплатой, которой хватало на две порции мороженого. На новую зарплату можно было подкупить немного дефицитных для того времени импортных шмоток и привезти со службы. Некоторые сослуживцы Андрея набивали чемоданы гэ-де-эр-овским барахлом, которые они хранили в баталерке. Андрей же был к этому равнодушен, поскольку в Питере все это продавалось на черном рынке и не вызывало такого ажиотажа, как у ребят из провинциальных городков. Зато, пользуясь случаем, он завел себе нелегальную гражданку на летнее время в виде джинсов и футболки и бегал в самоволки на дискотеки, где собственно и оставлял всю зарплату.  Там он представлялся девушкам норвежским моряком торгового флота, поскольку быть русским в тот момент было не популярно в Восточной Германии.  Столкнувшись с языковым барьером, Андрей быстро вспомнил школьный курс немецкого, достал в библиотеке учебники и словари, подработал язык и вскоре мог сносно общаться с местными девушками даже под грохот тяжелого рока.
        Завести роман с местной девушкой не являлось его целью, к тому же он знал, к чему это может привести, ему просто нравились дискотеки как элемент его прошлой жизни. Грохочущая музыка, шокирующие шутки ди-джеев и прыгающая на одном месте толпа молодежи – все было знакомо. Он безошибочно узнавал в толпе девушек-студенток и отличал их от простых работниц фабрик и заводов. Казалось, что и в Питере и здесь дискотечное движение работало по одним и тем же универсальным мировым законам.
        Юрка Коновалов прикрывал его как мог и был полностью доверенным лицом. Смыться можно было, когда дежурным по части заступал их общий друг Мишка Фарутин, тот закрывал глаза на бушлат, лежащий под одеялом в той кровати, где должен был спать Андрей. Сам Коновалов, сходив с ним один раз, решил завязать – слишком дорого. Юрка копил деньги, скупал то, что можно было продать в СССР, и складывал в чемодан. Он имел талант бизнесмена, ни слова не говоря по-немецки.  Из отпуска он провез в Германию контрабандой какое-то неимоверное количество ручных часов. Никто толком не знал, сколько и где он их прятал при проезде через границы.

        Через небольшое время после отпуска Коновалов попросил Андрея об одолжении, сходить с ним в ближайший пивной бар и помочь на зашедших в тупик бизнес переговорах по продаже нескольких дамских ручных часов. Андрей не любил эту его копеечную коммерцию, но пошел, поскольку Юрка постоянно прикрывал его самоволки, рискуя также попасть на гауптвахту за сговор.
        - Мы ж договорились, трое бабских часов, все вместе за двести пятьдесят, я привез, а он на попятную и чего-то лопочет, - возмущался советский подпольный бизнесмен.
        - Ну-ка повтори, как он просил трое дамских часов, - удивлялся Андрей, так как Юрка толком-то «здрасьте» на немецком сказать не мог. Юрка постучал пальцем одной руки по запястью другой руки, затем изобразил на себе женскую грудь и после показал три пальца.
        - Ну и продолжайте общаться в том же духе, у тебя здорово получается, после службы сможешь на сцене пантомимы показывать.
        - Что-что показывать? - недоумевал Коновалов.
        - Ладно, черт с тобой, схожу, - говорил Андрей.
        Переговоры уже заканчивались, когда он заметил пристальный взгляд двух молодых девушек, сидящих рядом за барной стойкой, лица которых показались ему знакомыми.
        - Хельга, гляди - это тот самый норвежский моряк, с которым ты недавно танцевала.
        - Ну он же не совсем нас обманул, а только наполовину, он действительно моряк, - девушки засмеялись.
        - Боже мой, как мне стыдно, как я мог? - включился в шутливую беседу Андрей, - теперь я знаю, все тайное становится явным.
        Юрка тут же нашелся, - часы, часы предложи.
        - Уже предложил, им не надо, - соврал Андрей.  Он еще немного поговорил, договорился встретиться с Хельгой на следующей дискотеке, после чего они вернулись в часть к вечерней проверке.


        Его новая знакомая  Хельга Браун жила в небольшом домике со своей бабушкой не далеко от их воинской части. Уже следующая встреча с ней на дискотеке закончилась у нее в постели и вскоре их интимные отношения стали частым и необходимым атрибутом их жизни. Родители Хельги были живы, но она находилась в конфронтации с ними обоими и не хотела общаться. Их постоянные ссоры и скандалы в тот период, когда она была подростком, вынудили ее сбежать и поселиться у бабушки. Когда родители, наконец, развелись, разъехались и начали приглашать ее жить вместе, уже не хотелось. С бабушкой было проще. Хельга училась в университете днем и подрабатывала вечером, так что она была все время занята. Без подработки ей с бабушкой было просто не прожить.
        Как только отношения с Хельгой установились на интимном уровне, для Андрея все упростилось. Дискотеки отпали за ненадобностью, а к Хельге можно было смыться и днем, когда никто не проводил дурацких построений и проверок. К тому же, поскольку дом Хельги был рядом, можно было наведаться в безопасное время, например, после двух ночи. Все ночные обходы дежурного офицера проводились от отбоя и примерно до часа ночи. Проверять личный состав под утро им и в голову не приходило, этим и можно было воспользоваться.
        Иногда Хельга брала старую машину у своей подруги Марты и они вместе ездили смотреть то, что Андрей называл "иллюстрации из сказок Андерсена в натуральную величину". Это были кварталы города со старинной немецкой, почти средневековой, архитектурой. Они останавливали машину где-нибудь на вымощенной булыжником старой ратушной площади, и Андрей просто молча смотрел из окна на характерный архитектурный блок. Хельга сидела рядом молча, давая ему спокойно насладиться видом, но, не проявляя никаких эмоций, видимо, потому, что выросла среди всего этого.
        Однажды они подъехали к так называемому «интершопу». Магазину, где все продавалось на конвертируемую валюту. Андрей объяснил, что у них тоже такие есть, но в них постоянно дежурят агенты КГБ и выявляют всех, у кого есть валюта и даже берут на заметку всех просто интересующихся. Хельга сказала, что у них иностранную валюту тоже иметь не желательно, но в тюрьму за это не сажают, а товар в магазине продают без вопросов. Они вышли, и Андрей купил у спекулянта возле магазина двухсот франковую купюру, просто так, ради интереса.  Хельга поторговалась и сбила цену.
        - Вот они, те деньги, на которые продают все и везде, - думал Андрей, упаковывая купюру в портмоне. Она была большая как кусок газеты, и ее приходилось складывать в несколько раз.

        Андрею все нравилось в этой белокурой немке с голубыми глазами. Та пунктуальность, с которой она поддерживала чистоту в доме. От нее пахло даже не духами, а чем-то другим, похожим на духи - смесь душистого женского мыла и молодого женского тела. Как будто она только что вышла из ванной, помывшись ароматным дамским мылом. Она сразу завела ему дома сменную футболку, и всякий раз, когда он появлялся в своей нелегальной гражданской одежде, она доставала из шкафчика чистую накрахмаленную и забирала ту, что на нем. Когда она открывала дверцу шкафчика, он видел аккуратные стопочки чистого белья, отсортированные по размеру, белое отдельно, цветное отдельно.
        - Вот они национальные особенности, - думал Андрей, - с моей мамой она б не ужилась, у той могли грязные тарелки в раковине плавать полдня, да и вещи могли быть разбросаны по всей квартире.
        Хельга с пониманием отнеслась к вынужденной конспирации и неожиданным появлениям Андрея под утро, и даже предложила ставить цветок на подоконник, как знак того, что она дома и ждет.
        - Ну, прямо "Семнадцать мгновений весны", - подумал Андрей, - когда-нибудь, когда будет можно, рассказ напишу. Но на цветок согласился. Он обычно стучал в окно, Хельга, улыбаясь, открывала так быстро, как будто она сидела у окна и ждала. Андрей делал попытку влезть в окно, но она, смеясь, спихивала его в грудь и говорила, что к приличным женщинам мужчины через дверь заходят. Бабушка знала о его существовании, не одобряла, но предоставила Хельге строить самой свою жизнь.
         Иногда она учила его правильно и красиво выговаривать немецкие слова и фразы. Непосвященным кажется, что немецкая фонетика проста и похожа на звучание русского языка. Но это так только в советских фильмах про войну. На деле звуки немецкого языка довольно сложны и требуют тренировки. Хельга рассказывала смешной случай, как она с подружками по университету пришла на нудистский пляж.
        - Я только лифчик снимала, - пояснила она на всякий случай.
        - Нет, - перебил Андрей, - тебе надо было сказать, что ты вообще не раздевалась, а пришла за компанию, я бы все равно поверил.
        - Ну ладно, слушай дальше, - продолжила она, оценив шутку. На пляж пришел в форме какой-то советский младший офицер, разделся, положил форму в сумку, лег на полотенце и лежит. Тут идет их патруль. Подходят и чего-то говорят, видимо поняли, что он их, и решили забрать с пляжа.  А он им с таким жутким славянским акцентом говорит: «Извините, я по-русски не понимаю».  Все немцы вокруг, кто слышал, от смеха на землю повалились. Моя подруга Кирстен как раз в это время пила воду из бутылки, так она чуть не захлебнулась.  Ваш военный тут же признал провал миссии под названием «бесплатное зрелище» и последовал за патрулем.
        - Хорошо, - согласился Андрей, - будем избавляться от славянского акцента, возможно пригодится.

        Как-то они сидели с ней в машине, и Андрей решил задать ей вопрос, который его давно интересовал. Попросив разрешения задать персональный вопрос, он спросил, не состоит ли Хельга в родстве с известной бывшей любовницей Гитлера Евой Браун. Хельга на какое-то время замерла от неожиданности, а затем принялась истерически смеяться.
        - Я и Ева Браун? О господи, а я вижу, ты давно чего-то спросить хочешь, но никак не решишься, потом это разрешение задать личный вопрос, ну, думаю, сейчас спросишь, сколько мужчин было, уже начала вспоминать и приготовилась назвать всех поименно, но такого не ожидала. Я понимаю, как тебе хочется, чтоб я оказалась ее племянницей, но, увы, мы не родственники. Это, наверно, моя арийская внешность ввела в заблуждение, сожалею, что разочаровала, ну не делай такое лицо, не будем ссориться из-за пустяков, у вас же тоже есть частые фамилии.
        - Да есть: Иванов, Петров, Сидоров.
        - А твоя? - спросила Хельга.
        - Ну не как эти, но тоже встречается.
        - Ну, вот видишь, не злись, правда смешно, - Хельга явно подавляла остаточные вспышки смеха.

        С появлением Хельги жизнь Андрея эмоционально наполнилась и изменилась. Он перестал считать дни до демобилизации: на вахтах хит-парады, а по ночам экскурсии в «сказки Андерсена» с белокурой подругой, всегда пахнущей как только что распакованный кусок дамского мыла, портмоне, полное немецких марок, просто полученных как зарплата, у кого еще такая служба?

        Неизвестно, сколько это бы продолжалось, но вот однажды под утро, когда он возвращался от нее и подошел к кустам, где спрятал свою форму, от кустов отделились две фигуры и он услышал голос командира части, - ну, здорово, Макаров, как подруга?
        - Все понятно, накрыли, - подумал Андрей, - сцена классическая, отпираться бессмысленно. - О чем вы, товарищ капитан первого ранга? - Андрей решил не сознаваться в опасных связях, - вышел пройтись, люблю готическую архитектуру, знаю, что поступил неправильно...
        - Архитектуру, ... твою мать, - заорал командир, - да от тебя ж за версту бабой несет, и футболочка накрахмаленная, бабенка-то явно не русская, от наших такого не дождешься.
        Уже через полчаса Андрея определили в камеру на гарнизонной гауптвахте за самовольную отлучку. Злой как черт командир объявил ему 15 суток ареста - максимальный срок. Он попытался уснуть на жестких нарах, но не спалось. Еще через час вызвали на допрос. Приехал представитель особого отдела, капитан Бордуков.
        - Ну, началось, - подумал Андрей, - как будто сериал про Штирлица смотришь только со своим участием.  Тому надо было объяснить, как его отпечатки попали на чемодан русской разведчицы, а мне надо объяснить, откуда взялась чистая футболка.
        Капитана Бордукова он встречал и ранее, он опекал их часть и проводил профилактические беседы со всеми, держась не по-офицерски фамильярно. Он называл матросов и старшин типа Миша или Санек и сыпал анекдотами про Вовочку, а между делом выведывал интересующие его детали у потерявших бдительность собеседников. Но теперь Бордуков держался по-другому.
        - Ну что, Макаров, допрыгался, трибунал светит за самовольное оставление боевого дежурства, сказал капитан, как бы между делом, нарочито перевязывая в этот момент шнурки на ботинках, словно давая понять, как незначительна и никчемна вся оставшаяся жизнь Андрея.
        - Вы что-то путаете, товарищ капитан, я вахту не оставлял, обычная самоволка, вот сутки уже объявили, отсижу и с чистой совестью дослуживать.
        Все знали, что их вахта, в силу военной специфики является боевым дежурством, самовольное оставление которого может повлечь за собой военный трибунал, но за пределами вахты на них распространялись обычные нормы военной дисциплины, и его отсутствие было обыкновенной самовольной отлучкой. Служба за границей ничего не меняла, дисциплинарный устав был везде один и тот же.
        - Самоволка, говоришь, - продолжал особист, - а вот у меня рапорт командира части - капитана первого ранга Иващенко Вэ-Вэ, в котором говорится, что ты в это время должен был находиться на вахте, и что в журнале боевых дежурств есть твоя подпись о заступлении на пост.
        - А можно мне журнал с моей подписью увидеть? - поинтересовался Андрей.
        - Ишь, чего захотел, журнал изъят и находится в сейфе с прочими вещь доками, кстати, где ты хранишь иностранную валюту?
        - О чем вы, товарищ капитан?
        - Так, ко мне лучше обращайся: гражданин капитан. Я о валюте, которой тебе платят за государственные секреты. Я слыхал, во франках берешь, продешевил, брать надо в долларах США.
        Андрей вспомнил, как в то время, когда он Юрке показывал двухсот франковую купюру, к ним через плечо сунул голову подозреваемый в стукачестве матрос Потапенко. Ну, ясно, - подумал Андрей, - Потапенко стуканул и завертелось. Хорошо, он сдал купюру Юрке на хранение, тот прячет так, что и КГБ не найдет.
        - Да нет у меня никаких франков.
        - Нет, говоришь, а кое-кто видел и даст свидетельские показания с описанием, что на купюре изображено.
        - А может ваш свидетель ее где-нибудь в другом месте видел, - парировал Андрей.
        - Да, разумеется, в своем колхозе "Путь Ильича". У них там франки в ходу. Ты, ... твою мать, что нас тут за идиотов держишь? – вдруг заорал капитан, стукнув ладонью по столу. Или ты думаешь, там адвокат будет? Это тебе, ... твою мать, не гражданский суд, а трибунал, на хрен. Адвокат-то там будет, но он будет сидеть и газету читать, а прокурор тебе десятку влепит, не задумываясь.

        Капитан помолчал, закурил, - ладно извини, кури. Он положил на стол пачку сигарет и зажигалку, - мне, думаешь, приятно все это дерьмо копать?
        - Тактика меняется, - подумал Андрей, - у них просто нет средств на доброго и злого следователя, вот Бордуков и совмещает.
        - В общем давай без дураков, садись пиши, - продолжил капитан, - где, чего, как, что за баба, как познакомились, о чем трепались, и со всеми подробностями, ну понятно, где ты ее раком ставил детали можешь опустить, а про треп ваш давай подробнее. Ну, а мы с вашим каперрангом посмотрим, что сможем сделать. Он нажал на кнопку, появился охранник.

        - Как быстро жизнь человека может измениться к худшему, - думал Андрей, сидя в камере. Вот пошел проводить дискотеку и вылетел из института, начал встречаться с девушкой и вот уже трибунал светит. У них, наверно, хорошим будешь, только когда работаешь и спишь, любой досуг связан с риском попасть надолго за решетку. Бедная мама, она с трудом вылет из института пережила, ждет не дождется возвращения со службы, говорит, с деканом уже договорилась, в институте восстановят на третьем курсе, думает, я через пару лет после службы инженером буду, а тут на тебе. Что ж нас тут с дерьмом смешивают, вон офицеры, по городу гуляют, шмотки на родину контейнерами отправляют, у одного контейнер затерялся, так бедняга, инфаркт получил, а нам отвели роль - спи, ешь и вахты неси. Нет, я понимаю, Родину защищать надо, но почему я даже в город не могу сходить и с девушкой по парку прогуляться, про выходные и отпуска, говорить нечего, их нет, и, наверно, долго не будет.
        А что им, собственно, надо? Ну, понятно, имя хотят узнать. Хельге, конечно,  ничего не будет, она, вообще, гражданка другой страны на своей территории, и ничего не нарушила, ясно, что никакие нескромные вопросы ее не шокируют. Может сказать? Нет, тут чего-то не чисто. У них простые подозрения, а они вон чего развели, а что будет, если появятся доказательства неформальных отношений? Черт, непонятно, что делать? Надо отпираться, не мог командир липу с заступлением на вахту сфабриковать. Он же интеллигент, дома полки от книг ломятся, наверно один из их всех книги читает. Признаешься, обратно отправят, а молчать, может, сойдет, есть надежда Хельгу еще раз увидеть, конечно, теперь пасти будут с утра до вечера, но все равно, по крайней мере, рядом будем.

        Два дня к Андрею в камеру никто не заглядывал, чем он был немало удивлен. Из питания давали только хлеб и воду, спать приходилось на досках, но он не огорчался и чувствовал, что расследование буксует. На третий день он проснулся с ни чем не объяснимой уверенностью, что все проблемы уже в прошлом. Через некоторое время он услышал в коридоре приближающийся смех капитана Бордукова. Судя по голосу, он шел в его направлении с кем-то еще и травил анекдоты.
        Дверь открылась, на пороге стояли капитан Бордуков и мичман Сербенко из их части.
        - Ну, что, партизан-подпольщик, - начал благодушно капитан. Лялька твоя арийская сама нарисовалась, мог бы и не прятать ее. Девчонка хорошая, в университете учится, так что ничего страшного не случилось, но у нас тут свои правила. Было б это в СССР, никто б ничего не сказал, бегал бы ты к своей Машке, когда заблагорассудится, а здесь нельзя, и не думай, что над тобой тут издеваются, правила одни для всех, меня б за такое тоже обратно отправили, так что давай собирайся. Мичман вон аттестат твой привез, отсюда на вокзал и в славный город Балтийск - дослуживать. Там тебя на радиоразведовательный поплавок тридцать метров в длину посадят, и болтаться тебе в северной Атлантике оставшийся год. А там у них на борту баб нет, так что твоя следующая подруга будет "Машка Кулачкова", готовься. При этих словах мичман и капитан дружно заржали.

        Андрея с мичманом Сербенко доставили на вокзал как раз к отходу поезда. Мичман должен был ехать сопровождающим прямо до Балтийска. Они шли к вагону, когда Андрей вдруг увидел Хельгу. Она стояла на перроне и молчала. Они кинулись друг к другу, он почувствовал знакомый запах ее молодого тела и еще чего-то ароматного. Было видно, что она плакала, но сейчас была спокойна.
        - Как узнала? - спросил Андрей.
        - Моя бабушка знает бургомистра, а у того друзья в вашей комендатуре.
        - А как узнала, что я арестован?
        - Твой друг прибежал и сказал.
        - Юрка, что ли, он же по-немецки ни слова?
        - Слова арест и гауптвахта имеют немецкие корни.
        - Ну, ладно, хорош там, - буркнул мичман Сербенко.
        - Это твой фельдфебель? - спросила Хельга.
        Безобидное в немецком языке слово фельдфебель мичману не понравилось.
        - Да нет, он лейтенант, - сказал Андрей в шутку.
        - Прошу извинить, герр лейтенант, - миролюбиво улыбнулась Хельга, скромно опустив глаза. Андрею показалось, что она сделала едва заметный реверанс. Это подействовало.
        - Ну ладно, прощайтесь, только без истерик, - сразу смягчился мичман Сербенко и деликатно отошел в сторону.
        Слово истерика тоже имело общие корни, поэтому Хельга тут же сказала на немецком, что истерик не будет. И мичман понял.
        Объявили отправление поезда, все заторопились.
        - Не пиши мне, не надо, - сказала Хельга, - мы все равно больше не увидимся. Нам нужно несколько лет, чтоб мы смогли встретиться, мы не выдержим, а переписываться только хуже, не пиши ничего, через несколько лет мы все равно будем другими, чужими друг другу, у нас у обоих все будет хорошо, я знаю.
        Поезд уже начал движение, когда Андрей впрыгнул в него. Он взглянул на этот классический немецкий вокзал, так сильно отличающийся от советских вокзалов, на красиво сложенную фигурку Хельги и пришло какое-то чувство "дежа-вю", как будто это уже было в его жизни: этот вокзал, эта красивая юная женщина в накрахмаленной блузке.
        - Откуда это? - подумал он, - наверно влияние этих бесчисленных фильмов про войну, где показывают Германию.
        Ему вдруг безумно захотелось хотя бы еще раз в жизни постучать под утро к ней в окно, увидеть, как она его распахивает, улыбаясь, в своей красивой ночной рубашке, ощутить этот запах только что распечатанного дамского мыла и молодого тела, но было ясно, что это уже никогда больше не произойдет.