Соловки

Утром, разбуженная будильником, Людмила кинулась к окну. На фоне ясного неба чётко вырисовывался знакомый по картинкам силуэт Соловецкого монастыря: в обрамлении мощных стен и башен белоснежными свечками устремились ввысь стройные барабаны, увенчанные изящными луковками. Сквозь лёгкие тучки робко проглядывало заспанное солнышко. Тёмно-свинцовые волны мирно ласкали бурые от водорослей сваи Тамариного причала.

Вот она – долгожданная цель путешествия!

            За завтраком Вероника сообщила:

– Нам крупно повезло, ещё вчера здесь лил дождь, и было холодно. Солнце на Соловках  – довольно редкий гость.

– В казематах можно замёрзнуть, – предупредила Раиса. – Капитанша велела хорошенько одеться. И чтобы женщины обязательно были в юбках и платках.

От причала вела дорога, покрытая уложенными вкривь и вкось бетонными плитами, которые закончились где-то на полпути к монастырю. Дальше шёл обычный грунтовый тракт, пыльный и ухабистый.

Приземистые бараки, отмытые дождями и высушенные ветрами до серебристо-серого цвета, чахлые северные огороды за полусгнившими заборами, ржавые остовы брошенных на берегу судов – весь этот прибрежный пейзаж переносил из привычного и понятного настоящего в пугающее разрухой и убогостью прошлое. Следы буйного нрава жестокой приполярной стихии, тронутые тленом непостижимого людского равнодушия, вызывали чувство отчаяния и безысходности.

Окраина, не одно столетие служившая отечеству, выживала в полном забвении. Каково приходится её обитателям в пору бесконечных штормов, под тяжёлым, нависшим небом, проливающимся свинцово-серыми дождями, когда насквозь продуваемые студёными ветрами жилища разбухают от сырости, и измученные непогодой чахлые деревца сиротливо прижимаются поближе к спасительной земле? И наступает пора тяжёлых испытаний? Не безжалостная стихия гнетёт смелых поморов – попавшие в плен безвременья, их крепкие тела разрушает вынужденное безделье, и чёрная, непроходящая тоска разъедает душу. Лишь в зимнюю пору дороги становятся проходимыми и чуть веселее смотрятся неказистые домишки, заботливо укрытые девственно-чистым снежным покрывалом. И суровый с виду монастырь выглядит сказочным замком, и морозный воздух звенит кристалльной чистотой...

Солнечная погода, случившаяся на счастье гостей в день приезда, немного сглаживала мрачную картину – при большом желании можно было найти свою прелесть и в живописных, проложенных без определённого порядка, кривых улочках с придорожными канавами, заросшими лопухами и крапивой, и в дворах, застроенных покосившимися сараями, и в водопроводных колонках, заботливо ограждённых корявыми железными заборчиками.

Дорога выглядела безлюдной, только изредка, в клубах пыли, дребезжали по ухабам разбитые «Жигули» да пронёсся на велосипеде пацанчик, отчаянно дёргая за сиплый звонок – просто так, ради озорства, привлекая к себе внимание.

Монастырская крепость основательно покоилась на громадных валунах, башни и стены имели грозный и неприступный вид. Внутри обитель оказалась довольно обжитой и многолюдной – шли со службы местные прихожане, работяги-строители стучали молотками и стрекотали «болгаркой», через двор спешили по своим делам монахи, шагали размашисто, по-деловому; один остановился и, отвернувшись от туристов, чтобы не попасть в объективы камер, разговаривал по мобильному телефону. Недалеко от трапезной были разбиты длинные, тщательно прополотые грядки с овощами, возле келий виднелись цветники с ирисами, очитками и совсем недавно отцветшими тюльпанами. Восстановление святыни шло полным ходом.

Во все времена Соловецкий монастырь служил  надёжным оплотом,  крепостью, сдерживающей натиск иноземцев. Был он и вместилищем одной из самых страшных российских тюрем, слывя одновременно крепким хозяйственником, центром просвещения и духовной жизни региона. Советская власть оставила за обителью лишь единственную функцию, превратив в лагерь для заключённых, знаменитый С.Л.О.Н. В 1939 году, после ухода НКВД, архипелаг перешел в руки военных, и лишь в шестидесятые годы реставраторы приступили к спасению уникального архитектурного ансамбля.

В девяностые годы монастырь возобновил свою деятельность, и теперь его братия,  монахи и послушники, составляла семьдесят человек. В собственность монастыря перешли: Северный двор Соловецкого Кремля, келейный корпус, храм на горе Секирной, Савватиевский скит. Остров Анзер теперь можно посетить только с благословения настоятеля обители, который принял руководство также и Соловецким государственно-архивным и природным музеем-заповедником. Местный народ заметно приуныл – музей был настоящим «градообразующим» учреждением: из тысячи постоянных обитателей острова более сотни числились в его штате, и теперь их участь вызывала опасение, впрочем, так же, как и судьба остальных жителей...

            (Фото автора)

Туристов по монастырю водила женщина неопределённого возраста в платке и бесформенном платье. Она подолгу задерживалась возле икон, с выражением хронической усталости на лице, уныло и невнятно, будто следуя навязанной и порядком надоевшей инструкции, талдычила о церковной истории обители и житии святых. И лишь на монастырской стене, возле экспозиции, посвящённой осаде крепости, вполголоса проговорилась, что сообщает исторические факты, о которых представители Церкви упоминать не рекомендовали. По-видимому, в тот момент самоуважение профессионала и желание поделиться интересной информацией пересилило страх потерять работу.

– А как местные жители восприняли нового настоятеля-директора музея? – не удержалась от вопроса Вероника.

– Вы знаете... страсти между музеем и церковью потихоньку улеглись, – гид отвечала осторожно, обдумывая каждое слово. – Кто захотел – остался в штате музея. Монастырь старается помогать жителям посёлка: кому-то оплатит детский садик, кому-то коммунальные счета. С работой здесь плохо, и люди рады любой помощи… и всё оказалось не так уж страшно… – пролепетала вполголоса и добавила уже увереннее. – Наш архимандрит – образованный и деятельный человек, служил казначеем Троице-Сергиевой лавры и здесь проявил себя хорошим хозяином.

Впечатление от экскурсии по монастырю было никаким.

К полудню погода окончательно разгулялась, и после обеда на теплоходе туристы переоделись в более лёгкую одежду.

На причале шесть УАЗиков-«буханок» ожидали желающих отправиться на экскурсию по скитам. Колонна машин растянулась по пыльной просёлочной дороге. Едва скрылись с глаз последние поселковые домишки, соловецкий тракт, испытывая туристов на прочность, начал показывать свой непростой норов. В лесу тряска стала невыносимой: казалось, внутренности покинули свои законные места и, перемешавшись в произвольном порядке, неосмотрительно подступали к самому горлу.

На серьёзных колдобинах пассажиры взлетали над сиденьями, на доли секунды застывали в состоянии невесомости и приземлялись, с облегчением сознавая: на этот раз удалось избежать падения на пол. Молодёжь веселилась, мужчины старались держаться стойко, и только Раиса, намертво вцепившись в поручень кресла, тихонько поскуливала в углу. Вмиг превратившись в обычную деревенскую старушку, она с виноватым видом поглядывала на соседей, будто извинялась, что больше не в силах держать фасон.

– Эх, не зря Екатерина… ох!.. предупреждала… ой!.. насчёт дороги! Видать, немало от пассажиров наслушалась! – пыталась комментировать происходящее между прыжками.

– Да это только в этом году такая дорога, – баском отозвался водитель, – два года грейдер не проходил, говорят, нет денег – кризис.

– И что, помогает? – сердито поинтересовался кто-то из пассажиров.

– Грейдер-то? А как же! Он же ямы и ухабы сравнивает…

– Ну да, сравнивает... если только совсем немного… – успел съязвить пожилой мужчина, взлетая вверх. – Первый раз о таких дорожных работах слышу…

Минут через двадцать, показавшихся вечностью, путешественники прибыли на место.

– Мама родная! Печёнка точно отвалилась! – охала Вероника, почти ползком выбираясь  из машины.

Туристы потихоньку собирались вокруг мужчины, неуловимо напоминавшего Владимира Высоцкого – та же спортивная, натянутая, как струна, фигура, узкое лицо с острым подбородком, та же манера рассказывать – раскованно, но хорошим литературным языком. Гид притягивал какой-то внутренней силой и уверенностью настоящего мужика, отвечающего за каждое своё слово.

– Так вот он какой, Олег Збуро... – не удержалась Вероника, с интересом рассматривая мужчину. – Какой симпатяга и живчик – ни минуты на месте!

– И умница – действительный член Географического общества, автор путеводителей, – отозвалась Людмила.

– Машины обогнут Секирку и подождут нас на другой стороне горы, – объявил Олег и повёл группу вверх по дороге.

Остановился возле большого каменного валуна с высеченным на нём текстом.

Гид покорил слушателей с первых же минут – ссылался на источники, подавал материал грамотно и интересно,  в каждой фразе чувствовалась убеждённость знатока, хорошо ориентирующегося в естественной для него среде архивов, книг, живых свидетелей событий. Олег не боялся излагать своё собственное мнение, порой делая неполиткорректные выводы, которые вряд ли пришлись по душе нынешней власти – и светской, и церковной. Привёл доказательства исторического факта: ко времени прихода монахов Соловецкие земли не были безлюдными, как это описывается в «Житии Соловецких чудотворцев Савватия и Зосимы».

– На острове жили племена чуди, корелов и саамов, которые, по всей видимости, тогда не рассматривались как население, что позволяло монахам заявлять: мы первые! –  впервые услышанная информация невольно заставляла задуматься.  

 – Что нужно для нормальной жизни в суровом климате? – продолжал он возле  выложенного из валунов сооружения. – Тёплая баня да колодец! Именно такие жилища строились первопроходцами в первую очередь.

Вершину Секирной горы венчала одноглавая церковь – действующий, уникальный в своём роде храм-маяк – на луковке, чуть ниже креста, виднелся фонарь, до сих пор подающий судам световой сигнал. В сталинские времена здесь была тюрьма, но не простая, а СИЗО строгого режима. У узников не было шанса пережить этот рукотворный ад. Отсюда, из церкви Вознесения, души мучеников возносились на небо, а склоны горы превратились в одно большое кладбище.

Возле поклонного креста туристы почтили память страдальцев и двинулись к следующей пустыни. Неожиданно одна из машин встала из-за спущенного колеса, перекрыв дорогу всей колонне. Не теряя времени, Збуро предложил прогуляться в лес. Похоже, ему была известна каждая тропка – через пятьдесят метров туристы вышли к берегу озера.

В самом конце Второй Мировой войны Соловки служили базой для подготовки юнг. Поздней осенью сюда собрали несколько сотен мальчишек, в основном сирот. Разместить всех в посёлке было невозможно, и ребята начали строить себе жильё прямо в лесу. Землянки на тридцать-пятьдесят человек оборудовали лежаками в несколько ярусов и здесь, на берегу озера, перезимовали.

– Перед вами остатки жилища, – показал Олег на осыпавшийся и заросший мелколесьем овраг. – Подростков, живших в таких условиях, спешно обучали морской профессии. Многие потом погибли в боях. Каждый год ветераны собираются на Соловках почтить память товарищей. Я как-то поинтересовался, сколько сейчас приезжает на встречи, ответили: хорошо, если с одной такой землянки осталось 2-3 человека…

Савватьевская пустынь – место самого первого поселения монахов на острове – была отмечена капитальным зданием из красного кирпича, возведенным ещё до революции.  Во времена С.Л.О.Н монашеский скит был превращён в тюрьму.

– До сих пор архивы не раскрывают все секреты о той поре, но кое-что удаётся найти, – начал Олег. Судя по всему, тема лагерей была ему особенно близка. – С 1923 по 1925-й год число арестантов на Соловках увеличилось больше, чем в пять раз, не хватало средств на их содержание. На уровне правительства было принято решение о создании специальных лагерей, где зеки осуществляли бы хозяйственную деятельность, – свой рассказ гид сопровождал показом фотографий лагеря. – Первые поселения заключённых на Соловках считались показательными, даже немцы приезжали сюда для обмена опытом – к тому времени они планировали создавать свои концлагеря. Зеки сами себя обеспечивали всем необходимым, а на лесоповалах зарабатывали валюту для государства. Выжить в тех условиях могли только люди крепкой крестьянской закваски, привычные к физическому труду. Самый сильный инстинкт для любого человека – инстинкт выживания. Слабые здоровьем интеллигенты самой системой были поставлены в положение, не дававшее выбора: они или становились «стукачами», или их ждала неминуемая смерть. Именно отсюда и полезла по стране эта зараза – доносы начальству друг на друга, на сослуживцев, соседей. Не избежали этого греха и известные впоследствии писатели и деятели культуры. Читаешь некоторые мемуары и, порой, находишь неточности, несостыковки с реальными фактами, а иногда и явные противоречия с порядками, принятыми в лагере.

Живая речь Олега магически действовала на слушателей: даже водители, расположившись в тени кустарника, с интересом внимали рассказчику.

– Саш, ты так внимательно слушаешь… – с удовольствием отметил Збуро, обращаясь к молодому парню, наблюдавшему за ним с неподдельным восхищением, – в десятый раз, наверное, всё это слышишь!

Тот только смущённо улыбнулся.

Припекало. Олег снял куртку, на футболке открылся необычный рисунок – в красном перечёркнутом круге изображёно насекомое, а над ним – двусмысленная надпись: «Долой богомольцев!».

– А какие у вас отношения с музеем? – поинтересовался кто-то из экскурсантов.

– Я вышел из штата и создал свою туристическую компанию, – спокойно объяснил Олег. – Не считаю нужным озвучивать то, что велит начальство сверху. Надоели мифы и легенды. Людям нужно знать правду!

Караван УАЗиков двинулся к месту водораздела многочисленных озёр.

На Соловках была создана целая система каналов для пополнения уровня пресной воды в Святом озере, снабжающем крепость. Впоследствии каналы служили и водными путями к отдалённым скитам.

В конце путешествия машины свернули к Исаковской пустыни. С небольшого пригорка открылся живописный вид на соловецкие дали. Приземистый, сложенный из валунов, скит на берегу тихого лесного озера навевал воспоминания о пейзажах Нестерова и Левитана. Гид подтвердил: это место вдохновило не одно поколение художников.

После экскурсии у Людмилы осталось радостное чувство невероятного везения, как бывало каждый раз после встречи с неординарным человеком. Потомственный помор, внук политзаключённого покорил независимым нравом и обаянием настоящего мужика. Невольно примешивалась и тревога – скорее всего, бесстрашному рассказчику, имеющему своё мнение и умеющему его отстаивать, недолго дадут возможность говорить правду о Соловках. И не таких смельчаков перемалывал жестокий молох церковно-светской власти, чутко реагирующей на любые поползновения на раздуваемые в последнее время официальные мифы об истории государства.

                              (фото автора)

После ужина Людмила прогуливалась по палубе, к ней присоединилась Раиса с явным намерением побеседовать.

– Вот раньше все люди были набожными, не то, что сейчас, – начала старушка наигранно-благочестивым тоном, видимо, под впечатлением от поездки по святым местам.

– Раньше церковь была центром духовности и просвещения, и даже науки. Слышали, как Олег рассказывал о каналах? Монахи делали настоящие инженерные расчёты, чтобы вода пошла туда, куда нужно. Да и ремёсла в монастыре были развиты на высоком для тех лет уровне. Мельницы, солеварни, судостроение. А сейчас у людей для самореализации есть другие возможности.

Озадаченная ответом, Раиса надолго замолчала.

– А у нас в семье все верующие! – произнесла назидательно некоторое время спустя.

– Это хорошо…

– Я всегда посты соблюдаю…

– И это с вашим-то диабетом?

– Ну... я за сахаром слежу…– старушка немного смешалась.

– А разве суть веры в том, чтобы соблюдать посты и обязательно ходить в церковь?

– А как же! Так батюшка говорит! – Раиса задохнулась от возмущения. – И я, и невестка часто ходим в храм!

– Ну, вы – понятно, пенсионерка. А невестка работает, находит время?

– Нет… но у неё и так много дел – на фитнес она ходит, потом, нужно и в магазин, и в салон красоты… – почувствовав подвох в вопросе, сбивчиво пробормотала Раиса.

– Вот видите! Наверняка невестка может позволить себе дорогие и вкусные посты с икоркой да креветочками, есть время приготовить овощи с грибочками. А как поститься тем, кто работает по восемь-девять часов, да по три часа на дорогу тратит? Когда им готовить вкусно и разнообразно? Не сидеть же на одних макаронах и кашах? Если в церковь пойти – минимум полдня потратишь, а в выходные нужно заняться домом, детьми – близким тоже необходимо внимание, не только богу и собственной душе. Кстати, одна моя воцерковлённая знакомая пост не соблюдает, хотя молодая и здоровьем не обижена.

Раиса вопросительно подняла брови, а Людмила продолжала.

– Она служит референтом в монастыре и призналась: настоятель своим сотрудникам в пост даёт специальное «послабление», по блату, только для избранных…

Раиса промолчала, обиженно поджала губы, и потихонечку ретировалась подальше от богохульных разговоров.

Поздним вечером Людмила долго не уходила в каюту: белая ночь над Соловками не отпускала, подарив незабываемое зрелище. Золотой диск солнца, надолго зависнув над горизонтом, щедро разливал по волнам залива огненно-красные ручьи. На зеленовато-сером фоне предзакатного неба, похожего на трепетный шёлковый батик, причудливо, как в калейдоскопе, менялись узоры из нежных, словно пёрышки, перистых облаков –   розовых, голубых, сиреневых…

        (Фото автора)

На следующий день теплоход отходил в четыре часа пополудни. Времени для изучения острова оставалось предостаточно.

Людмила и Ольга намеревались посетить ботанический сад. Веронике пришлось отправиться катером на Заяцкий остров – из-за больной ноги не могла позволить себе пешую прогулку.  

В то лето мощный антициклон на два месяца накрыл европейскую часть России небывалым по силе зноем, задев краешком даже северные территории. Непривычно безветренные, солнечные дни начались на Соловках как раз в то время, когда сюда пришёл «Чернышевский».

– Как нам повезло, – радовалась Ольга, вышагивая по пыльной каменистой дороге. – Погода – просто чудо!

– Всё замечательно! – отозвалась Людмила. – Да и ноги полезно размять. До сада километра четыре, за час доберёмся.

В лесу, плотно обступившем дорогу, ничто не напоминало о близости полярного круга – беспечно щебетали птицы, папоротники радовали глаз пышными розетками; обещая щедрый урожай, сплошным ковром расстилался по земле цветущий черничник.  По мере удаления от берега, мелкие, искорёженные ветром деревца и кустарники, сменились высокими и статными елями и берёзами. Дорога раздвоилась. Следуя указателю, путницы свернули правее и вскоре вышли к деревянной изгороди. Небольшой домик у входа на территорию, по-видимому, служивший кассой, был закрыт. Обошли вокруг, постучали в окошко – тишина.

Место для ботанического сада было выбрано не случайно – лесистые холмы закрывали путь холодным прибрежным ветрам, здесь было спокойно и уютно. Любуясь живописным видом, женщины невольно замедлили шаг. Справа, за деревьями, поблескивало озеро с причалом для лодок, влево уходила лиственничная аллея. Дорожка, покрытая мягким ковром прошлогоднего опада, привела к сложенным из валунов хозяйственным постройкам – колодцу и леднику.

В рукотворном саду росли привезённые с материка тополя с серебристой листвой, японские спиреи, декоративные яблони. В эту пору в цветнике можно было полюбоваться изящными стрелками ирисов, голубой россыпью незабудок, пёстрым ковром маргариток. Упругие сочные листья и мясистые, кроваво-розовые соцветия бадана не оставляли сомнений – растению здешний климат подходил идеально.

Среди зарослей люпинов виднелась заросшая розовой «кашкой» тропинка, по ней путешественницы поднялись в гору, не уставая удивляться разнообразию и пышности растений. Их сердца окончательно растопили кусты розы-ругозы, усеянные источавшими сладкий аромат цветами, похожими на больших розовых бабочек.

Здесь, всего в нескольких километрах от студёного моря, существовал в своей трогательной ипостаси цветущий,  благоухающий запахами лета уголок, настоящий рай среди сурового и аскетичного прибрежного ландшафта.  

– Никак не могу представить, что мы где-то далеко, на севере, на самом краю земли, –  не удержалась Ольга, восхищённо оглядывая окрестности с пригорка. – Здесь так тепло и благостно, настоящая Соловецкая Швейцария…

За поворотом, на самой вершине холма, показался деревянный двухэтажный дом с мансардой и маленьким балконом, служивший когда-то настоятелю монастыря летней резиденцией, а в советское время – дачей для лагерной администрации. Ветхое строение напоминало чудом сохранившуюся небогатую усадьбу, словно сошедшую со страниц тургеневских или чеховских произведений. Бурые, потемневшие от времени, бревенчатые стены оживляли выкрашенные голубой краской наличники и маленькая терраса-тамбур.  Проржавевшее рыжее железо на крыше привносило в общий колорит усадьбы тёплое живописное пятно. И этот старый дом, и могучие ели вокруг, и раскидистые яблони, и цветущие кусты с исходившим от них пьянящим ароматом, и клумбы с бархатцами и петуниями – всё трогательно напоминало о русской деревне.  

            Позади дома хлопотала худенькая женщина средних лет.

– Скажите, пожалуйста, где можно купить билеты? – обратилась к ней Ольга. – Домик у входа был закрыт.

– А… ну, значит, автобус не пошёл, и Валя не приехала. Если её не будет, ничего, и так погуляйте… – оторвавшись от горшков с рассадой, сотрудница доброжелательно оглядела посетительниц.   

– А в дом заглянуть можно?

– Нет, к сожалению. В усадьбу туристов не пускаем, здание слишком старое, да и мы скоро переберёмся в другое место, – женщина махнула рукой в сторону  видневшегося среди елей свежесрубленного дома.

Подуставшие от ходьбы и впечатлений, путницы медленно поднялись по узкой лесной тропинке к часовне Александра Невского. С высоты холма открывался вид на озеро и склоны, покрытые кустарником, грядками с овощами и цветами. Снизу в гору поднимались туристы с какого-то чужого теплохода. Очарование безлюдного места моментально исчезло. Ольга пожаловалась на боль в ногах и, чтобы сэкономить драгоценное время, предложила вернуться в посёлок на машине.

Кассирша Валя на этот раз оказалась на месте и любезно согласилась отыскать мобильный телефон таксиста. Аппарат Людмилы сигнал не принимал, сработал только МТС Ольги. «Буханка» примчалась минут через пятнадцать.  

– А в посёлке есть памятник узникам? – поинтересовалась Людмила у водителя. –  Как-никак, сорок тысяч здесь полегло…

– Есть такой, – охотно пояснил парень, – правда небольшой…

УАЗик быстро доставил до места, минуя монастырь, сухой док, Святое озеро.

Центр посёлка немногим отличался от окраин – несколько обветшавших от времени деревянных коттеджей и десяток кирпичных домов не меняли общего впечатления – в глаза бросались всё те же чёрные покосившиеся сараи во дворах да разбитые пыльные дороги.

– Как-то неблагоустроенно у вас здесь, – глядя в окно, разочарованно протянула  Ольга.

– После визита президента все надеялись, что денег подкинут, но ничего не изменилось. Всё, что видите – построено ещё в советское время, за двадцать лет появилась только пара частных гостиниц да здание МЧС. И ни одного метра жилья… – откликнулся водитель.

В окружении жилых домов, на огороженном пятачке, выложенном тротуарной плиткой, высился деревянный поминальный крест, такой же, как и остальные на Соловках. Рядом – гранитный валун с надписью «Соловецким заключённым».

За поездку водитель попросил шестьсот рублей.

– Дороговато за пять километров, прямо как в Москве…– заметила Ольга.

–  Мы же только летом работаем, зимой туристов почти нет. Зимой даже самолёты редко летают… – оправдался парень.

До отхода теплохода оставалась куча времени, и путешественницы решили подкрепиться. Неподалёку от монастыря обнаружили домик с трогательной вывеской «Чайная бухта». В маленьком кафе, украшенном искусственными цветами, предлагали нехитрую еду, выпечку, чай из корней бадана и традиционные напитки. За соседним столиком женщина ела простую гречневую кашу, видимо, пришла на обед. Вбежали шумные иностранцы – парень и девушка, увидели на витрине аппетитно выглядевшие пирожки, радостно залопотали и, набрав снеди, ушли.  

Цены в заведении были сродни столичным, явно рассчитанным на туристов.

            – Вы случайно не знаете, здесь централизованная канализация? – поинтересовалась Людмила у буфетчицы после посещения туалета.

            – Не знаю, – смущённо ответила та, переглянувшись с помощницей. – Мы здесь не местные, только летом работаем.

– Судя по акценту, хохлушки, – определила Ольга, когда вышли из кафе. – А вот и канализация, – показала она на дощатый щит среди травы, – всё ясно, откачивают из ямы,  – если, конечно, откачивают… скорее, само рассасывается… – добавила и осторожно обошла опасное место.

– Надо же, не ожидала увидеть здесь столько иностранцев, – поделилась Людмила.

– Судя по услышанным разговорам, больше всего финнов и немцев. Утром на причале металась одна старушка, божий одуванчик с рюкзаком, по виду явно иностранка. Я спросила по-английски, чем ей помочь, она только рукой махнула и продолжала стучать в окошко кассы, повторяя на ломанном русском: «Бьилет, бьилет».

– И как они не боятся ходить здесь в одиночку? – Людмила вспомнила молодую пару в кафе: рюкзаки и грубые ботинки выдавали в них пеших туристов.

– Да, имеется некоторая доля наивности, – согласилась Ольга. – Европейцы всё вокруг воспринимают через своё мироощущение здравого смысла и справедливости. Пока не наткнутся на что-нибудь дикое и мерзкое. Хотя… некоторые специально ищут острых ощущений, чтобы встряхнуться от пресной благополучной жизни, и потом, дома, среди друзей предстать настоящим героем и, сидя долгими зимними вечерами у камина, рассказывать необыкновенные истории о дикой России, ужасах сурового края и его непредсказуемых аборигенах…

  По пути к причалу, в заросшем лопухами переулке с трудом отыскался разрекламированный капитаншей магазин Архангельского водорослевого комбината. Цены на яко бы чудодейственные кремы, соль для ванн и пищевые добавки ничуть не уступали стоимости аналогичных европейских товаров – неумолимые законы рынка проникли и в этот окраинный уголок. В советское время в маленьких глухих посёлках можно было запросто наткнуться на дешёвый залежалый товар, дефицитный даже для Москвы. Теперь на такие подарки судьбы рассчитывать не приходилось.

Возле теплохода наблюдалась заметная суета – на пирсе и палубах пассажиры сбивались в кучки и о чём-то тревожно переговаривались. Как оказалось, причина для беспокойства была достаточно серьёзной – до отхода оставалось всего полчаса, а один из катеров с туристами до сих пор не вернулся.

Раиса, посетив архипелаг Кузова, была на месте, значит, задерживались туристы с Заяцкого острова. Народ напряжённо вглядывался в море, обсуждая причины возможной задержки.

Наконец долгожданный катер показался на горизонте и, спустя несколько минут, под аплодисменты публики, приветствовавшей его, как героя, пришвартовался к «Чернышевскому». Вероника стояла возле закопченной рубки, устало опершись на палку. В толпе пассажиров отыскала знакомых, радостно замахала руками.

– Представьте себе, – с трудом поднявшись по трапу и не успев отдышаться, начала отважная путешественница, – нас выгрузили на острове, и катер ушёл назад. Вскоре гид сообщила: катер сломался… и вместо двух часов мы бродили по острову почти пять! Хорошо, что кто-то взял с собой еду и питьё – всё по-братски поделили. На всякий случай начали присматриваться к часовне Святого Андрея – нужно же где-то укрыться, если вдруг дождь пойдёт! А разбросанную по берегу ламинарию стали пробовать на зуб, мало ли что… известий никаких… шутили, конечно, но как-то вяло. С нами была старушка-немка, вот уж кто не унывал!.. Кстати, она неплохо говорила по-русски...

– Да, я видела её утром на пирсе, – откликнулась Ольга. – Отчаянная туристка.

Пассажиров пропустили через «рецепцию» и, убедившись, что все на месте,  убрали трап. До отхода теплохода оставались считанные минуты. Публика заполнила палубы, чтобы попрощаться с Соловками.

По пирсу степенно, будто по важному делу, прогуливался местный дедок – со своим, одному ему ведомым, интересом. Подошёл к борту и стал поглядывать наверх.

– А вы откуда пришли? – как бы между прочим, окликнул туристов.

– Из Москвы.

– А сейчас куда? Прямиком в Москву? – переспросил недоверчиво.

– Да, прямо в Москву. Через пять дней там будем…

Дед постоял минуту, будто раздумывая, и медленно пошёл прочь.

Он уходил в свою окраинную Россию с холодными ветрами и штормами, с разбитыми дорогами и тёмными от дождей бараками, беспросветными буднями, изредка скрашенными радостью от удачного улова, похода за грибами да ягодами или от случайного заработка в короткую туристическую пору. Если повезёт...

А красавец белый теплоход величественно отчалил совсем в другую страну, которую дед видел только по телевизору. В том краю люди живут в роскошных загородных особняках, за которыми ухаживают горничные и садовники, а в больших городах сверкают стеклом и сталью небоскрёбы, и чистые зелёные улицы радуют глаз цветами на огромных клумбах. Там редко встретишь «Жигули» – по дорогам тихо шуршат шикарные иномарки с важными парнями за рулём, одетыми по последнему слову моды и   предпочитающими видеть рядом с собой девушек с внешностью героинь глянцевых журналов. Там процветают рестораны, где можно пообедать, оставив месячную зарплату соловецкого учителя.  

И отделяют эти две страны, казалось бы, всего-то пять дней ходу по озёрам и каналам, да ещё сумма, неподъёмная для обычного жителя Соловков – шестьдесят тысяч рублей.

Дед обречённо шёл к своему берегу и, наверное, в который раз размышлял, почему так случилось, что между ним и этими беспечными пассажирами, которых ждал вкусный обед и отдых после полученных впечатлений, образовалась такая огромная, непреодолимая пропасть?

Вроде граждане одного государства…

За столом пассажирки продолжили обсуждать приключение на Заяцком острове.

– Екатерина предположила, что катер решил подхалтурить, взял ещё одну группу,   сломался и застрял на каком-нибудь острове. Летом здесь бегают за каждым туристом, зарабатывают, как могут! – сообщила Ольга. – Но, в любом случае, теплоход вас бы подождал.

Перед ужином капитанша провела традиционное для круизов мероприятие. Разбив пассажиров на две группы, каждую по очереди пригласила в капитанскую рубку. Теплоход шёл по Белому морю. Неулыбчивый молоденький рулевой выравнивал курс, сосредоточенно глядя на линию горизонта и манипулируя каким-то длинным рычагом. По счастью, море было спокойным, водную гладь нарушала лишь мелкая белесая рябь. Старательно подбирая слова, капитан пытался доходчиво объяснить разношерсной публике назначение разных штуковин. Екатерина стояла неподалёку и зорко наблюдала за тем, чтобы супруг не отвлекался от темы и не заострял своё внимание на симпатичных пассажирках.

Зона

На следующий день прошли Беломорско-Балтийский канал и встали на стоянку в  маленьком посёлке Надвоицы, известном двумя интересными объектами.

Один – зона строгого режима с вышками и автоматчиками по углам высокого забора. Капитанша запретила даже близко подходить к тюрьме, тем более, фотографировать, напугала: часовые могут открыть стрельбу.

А в двух километрах от посёлка, среди живописного хвойного бора, завораживая дикой первобытной мощью, гремела и стремительно мчалась по отвесным каменистым порогам водная стихия. На мелководье поток чистейшей воды терял силу и становился совершенно прозрачным, и под его искристыми струями гранитные валуны казались  настоящими камнями-самоцветами.

Такое вот случилось в карельском местечке странное соседство.

К теплоходу возвращались мимо зоны, опасливо поглядывая на вышки.

По пути заглянули в сельский магазин, где товары повседневного спроса соседствовали с поделками заключённых. Просторное помещение заполняло множество рукотворных вещиц, осенённых неуёмной фантазией мастеров-сидельцев: склеенные из спичек модели известных храмов; аляповатые, дичайшего колорита картины; ножики с резными рукоятками, фигурки из дерева и хлебного мякиша. Безвкусные и совершенно бесполезные в быту, поделки не вызывали ни малейшего желания стать их владельцем. Лишь две, явно не бедные, дамы решили помочь несчастным, о чём не преминули сообщить, укладывая в сумки сувениры сомнительного вида и назначения.

Слух о прибывшем теплоходе собрал возле пристани местных подростков. Ребята  разложили свой нехитрый товар прямо на земле. У девушки охотно покупали оформленные в рамки коллажи из разноцветных лоскутков. Шустрый говорливый парень лет четырнадцати самозабвенно и небезуспешно убеждал каждого, проявившего интерес к кусочкам горных пород, что это – самоцветы.

В стороне от места серьёзной распродажи скромно стояли два мальчика. Один,  судя по чёрной шевелюре, южанин, предлагал скромный урожай с огорода: пучки зелени, редиску и букет садовых цветов. Его белобрысый товарищ высыпал из пакета сокровища, честно добытые со дна реки – мелкие, похожие на хрусталь, камешки, голубые створки ракушек.

Покупатели к ним не подходили, никчёмный товар никого не заинтересовал.

Глядя на мальчишек, Людмила вспомнила историю, рассказанную возле водопада Екатериной. Однажды несколько туристов решили развлечься, великодушно предложив местным пацанам за купюру в сто рублей прыгнуть со скалы в бурлящий поток. И те, не раздумывая, рисковали жизнями…

– Наверное, обладатели денежных знаков чувствовали себя в тот момент этакими цивилизованными Джеймсами Куками, попавшими к папуасам, – с горечью прокомментировала Вероника. И уже тише добавила, обращаясь к подругам. – Постоянно наблюдаю, как внезапно свалившееся благополучие превращает людей в отъявленных циников. Нувориши убеждены, что за деньги всё можно купить, и делят окружающих на платёжеспособных и «лузеров», которых не грех и унизить.

Поторговавшись для вида, Людмила купила у паренька кучку камешков и ракушек. Потом долго, до самого отхода, стояла на палубе, наблюдая, как пассажиры неспешно возвращаются на теплоход, а продавцы собирают остатки товара. У мальчиков больше никто ничего не купил. Разочарованные, они поплелись домой.

– Зачем вам эти камни? Их и в наших речках полно! – поинтересовалась Раиса.

– Чтобы дать мальчишке денег.

Вытегра. Белозёрск

На девятый день прошли по Онежскому озеру и Волго-Балтийскому каналу. Смекалистый глава администрации небольшого городка Вытегра, служивший когда-то на флоте, подогнал на понтонах списанную подводную лодку, и вот уже пять лет судно исправно пополняло городской бюджет – почти каждый  проходящий мимо теплоход с туристами делал в этом месте стоянку. Как и многие прибрежные городки в этих местах, Вытегра служила грузовой пристанью до той поры, пока не были построены сухопутные дороги. С достопримечательностями здесь было негусто – кроме подлодки, гостям предлагали осмотреть мемориал воинской славы да Сретенский собор девятнадцатого века.

Впрочем, по совету Екатерины, подруги посетили ещё одно, приятно удивившее место – краеведческий музей. Здесь было тепло и уютно, как в ухоженном и любимом хозяевами доме. В провинциальных, не испорченных цивилизацией местечках ещё можно встретить добросовестных служащих, с трудом выживающих на нищенскую зарплату, но трепетно относящихся к своему делу.

Музеи больших городов, вылощенные евроремонтом, обжигают холодом бетона и мрамора и больше походят на шоу-румы. Их настоящие сокровища – старинные раритеты, как правило, прячутся за толстым бездушным стеклом и выглядят никому не нужными, безжизненными муляжами.

К вечеру теплоход подошёл к Новинкинскому гидроузлу и тремя шлюзами, расположенными один за другим, поднялся на тридцать восемь метров. Пассажиры долго не уходили с палуб, любуясь уходящими за горизонт далями, прочерченными серебристой лентой каналов. Уже в сумерках миновали самую глубокую, семнадцатиметровую шлюзовую камеру.

На следующий день капитанша обрадовала – «Чернышевский» зайдёт-таки в Белозёрск. Помешать этому вполне мог плохой метеопрогноз. Высокие волны – частое явление на Белом озере – были опасны даже для современного теплохода, а в народе до сих пор жива невероятная история о том, как в этих местах в XIX веке жертвами осенней бури стали шестьдесят два судна.

С трудом развернувшись в узком обводном канале, теплоход встал на якорь возле городской пристани. Ветхие деревянные дома, жалкие остатки асфальта на мостовой красноречиво говорили о царящем в городке запустении. Туристы поплелись по пыльным улицам за девушкой-гидом, не особенно надеясь получить яркие впечатления от местных достопримечательностей – сначала к деревянной Ильинской церкви, затем к остаткам земляного вала, сооружённого аж во времена Ивана Третьего.

«Реша русь, чудь, словене, и кривичи, и вся весь: «Земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет. Да поидеть княжить и володети нами». И избрашися три братья с родами своими, и пояша по себе всю русь, и придоша, старейший Рюрик седе в Новгороде, другий Синеус на Белеозере, а третий в Изборске Трувор…», – так город впервые упомянут в летописи 862 года. Первоначально Белозёрск принадлежал киевским князьям и лишь в четырнадцатом столетии присоединился к Московскому княжеству. Хлеб в этих суровых северных краях не родился, зато рыбы, зверья и мёда было достаточно…

На стенах полуразвалившихся домов, стыдливо прячущихся за ветхим штакетником и буйными зарослями палисадников, виднелись таблички с названиями улиц: Коммунистическая, Пионерская, 50 лет ВЛКСМ. Ещё четверть века назад пафосные слова казались вполне уместными, теперь же смотрелись жалко и трагично, словно немой укор поколению, сдавшему революционные идеалы, а с ними и надежду на построение светлого будущего. По правде сказать, следов советской эпохи в городке встречалось немного, самым заметным, выглядевшим инородным телом, было типовое здание торгового центра, прозванное местными «стекляшкой».

Город на берегу Белого озера почти в неприкосновенности сохранил свой старинный облик. «Богатые», вычурной архитектуры усадебные дома с облупленной штукатуркой, купеческие лавки на главной улице, видневшиеся отовсюду увенчанные крестами шатровые купола и церковные главки, прудики с гусями и утками – всё создавало атмосферу доброй провинциальной старины. В Белозёрск, расположенный на Онежском торговом пути, привозили хлеб, железо, ткани, а вывозили отсюда, главным образом, рыбу. Особенно славились белозёрские стерлядь, снетки и судаки. Город всегда слыл рыбацким, купеческим, набожным.

Главной достопримечательностью местечка считался кремль и его Спасо-Преображенский собор семнадцатого века. Внешний облик храма, построенного в традиционно-русском стиле, совершенно не вязался с его внутренним убранством, оформленным позднее в новомодном стиле барокко. Иконостас походил на триумфальную арку с колоннами, витиеватыми портиками коринфского ордера, скульптурой и пышной лепниной и смотрелся в православном храме чуждой, неуместной эклектикой. 

– У меня ощущение, будто нахожусь в католическом соборе, – не удержалась Ольга от комментария.

Свободное время, отпущенное туристам, неумолимо таяло.

Вероника поставила себе задачу непременно добыть знаменитого белозёрского леща и потому прочёсывала все попавшиеся на пути магазины, правда, без успеха. Подруги еле уговорили азартную добытчицу потихоньку двигаться к пристани. На другом берегу обводного канала она заметила неказистого вида кафешку и потянула всю компанию на мост.

– Может, там повезёт? – упрямо твердила неуёмная любительница вкусной рыбки.

В заведении стоял тяжёлый запах типичной столовки и, кроме чипсов, сникерсов и пива, купить было нечего. Оставалось смириться с мыслью: придётся покинуть когда-то рыбный Белозёрск без рыбы...

Тем временем возле канала собралась небольшая толпа, ожидающая возможности попасть на другой берег. Зеваки поневоле наблюдали, как ловко хрупкая девушка в оранжевой жилетке управляется с маховиком, разворачивая среднюю часть поворотного моста, чтобы пропустить баркас. И незадачливым туристкам ничего не оставалось, как четверть часа просидеть на берегу, рассматривая добротные каменные дома, служившие когда-то купцам и жильём, и лавками, а теперь напоминавшие о прежней жизни,  бурлившей в этих богатых торговых краях...

Недалеко от причала в траве валялся, похрапывая, довольный жизнью толстый дядька – тельняшка задралась, обнажив огромное белое пузо.

– Вот шустрый морячок… уже до обеда успел отметить День речного флота, – беззлобно заметила Вероника, проходя мимо.

Отход «Чернышевского» всколыхнул весь Белозёрск: редкого гостя провожали и  отдыхавшие на песчаной косе жители, и сбежавшаяся на берег ребятня. Капитанша врубила «Прощание славянки». Под бравурную музыку, через специальный проём в дамбе, теплоход гордо проследовал на волю, в Белое озеро.

Углич

Утро следующего дня порадовало отличной погодой – в каюте свежий ветерок колыхал занавески, за окном переливалась всеми оттенками ультрамарина гладкая, как зеркало, водная гладь. Приближались к Угличу.

Город особенно выигрышно смотрелся с воды – отсюда красота его парадного, узнаваемого фасада проявлялась в полной мере: сияли на солнце подновлённые яркой краской и похожие на сказочный лубок, дворцы и храмы, их отражения в прозрачной воде дробились, играя разноцветными всполохами. В панораму волжских просторов с низкими берегами, поросшими лесом, гармонично вписались и возвышавшиеся на изумрудном холме современные мульти-звёздные гостиницы, и арки гидроэлектростанции.

– Какая красота! Как изменился Углич, – не удержалась Ольга, любуясь открывшимся видом. – Всего три года назад я поднималась на этот берег по каким-то деревянным сходням.

Огромные трёхпалубные теплоходы теснились у пристани, выпуская из себя, словно большие рыбы – икру, нескончаемые толпы иностранцев.

Екатерина объявила двухчасовую стоянку.

– В какой-то Вытегре стояли четыре часа! Больно нужна была их подводная лодка, там смотреть нечего, а в Угличе всего два часа! – сердито проворчал пассажир, пробираясь к выходу.

– Наверное, стоянка денег стоит, – предположил другой. – Там было дёшево, а здесь, ближе к Москве, дороже…

Делать нечего, туристы почти бегом двинулись в сторону кремля, минуя  палатки с матрёшками и ушанками – желанными сувенирами для хозяев валютных кошельков.

– Не отставайте, – подстегнула группу местный гид. – Попробуем оторваться от иностранцев.

Все понятливо покосились на толпу шустрых, напиравших сзади, то ли корейцев, то ли японцев и прибавили шагу. Мелкой рысью пересекли мост через ров, едва отметив боковым зрением пожилых женщин, ряженых в народные костюмы и затянувших при виде туристов разудалую песню. Посещать кремлёвские соборы пришлось в перерывах между короткими перебежками. Не было лишней минуты, чтобы как следует рассмотреть настенные фрески в церкви, возведённой на месте гибели несчастного царевича Дмитрия – в соседнем помещении уже галдели вездесущие азиаты.

Гид скороговоркой прострекотала положенный текст и предложила самостоятельно посетить городские музеи: тюрьмы, водки, часов, игрушек – все они располагались неподалёку от пристани.

Людмила недолго размышляла над выбором: ни часами, ни игрушками Россия похвастать не могла. Водка – это скучно. Зато тюремная тема до сих пор не потеряла актуальности…

Музей располагался в старом тесном помещении.

Троих посетителей женщина в костюме тюремного надзирателя пригласила посидеть в камере в компании вора и денежного махинатора – их восковые муляжи были вылеплены с реальных персонажей.

– Очень полезно прочувствовать, что такое настоящая тюрьма, особенно мальчишкам-озорникам, – назидательно произнесла смотритель и с лязгом захлопнула железную дверь. Добровольным узникам в холодной камере с серыми бугристыми стенами и впрямь стало не по себе: угнетала и убогая обстановка, и ощущение замкнутого пространства, и неприятное соседство в виде неподвижных фигур…

Людмила вскользь осмотрела витрины с поделками зеков и остановилась возле книг – заинтересовал  толковый словарь тюремной «фени».  

– Зачем нужен этот словарь в обычной жизни? – раздумчиво произнесла вполголоса, листая книгу. – Я же не учёный-лингвист…

– Не скажите, – многозначительно подхватила смотритель. – У нас такая жизнь – не знаешь, что завтра случится, и где мы с вами будем… от тюрьмы и от сумы, как говорится...

Слова, произнесённые просто так, походя, стали последней каплей – Людмила пулей вылетела из мрачного помещения, ругаясь про себя: «Типун тебе на язык... ишь, вошла в роль, тюремщица».

Полюбовавшись на красочные витрины музея игрушек, куда уже не успевала, она спустилась по крутой улице к набережной. «Что делать, какая у нас жизнь, такие и шутки...», – подумала уже спокойнее, щурясь на ласковое солнышко.

Возле пристани, в тени деревьев стояла интеллигентного вида старушка с букетиком пахучих оранжевых «ноготков». Судя по виноватому и испуганному виду, ей была непривычна роль продавца: в грустном покорном взгляде не было ни тени призыва к покупателю – только стыд и неловкость.

Воспоминания о незадачливой продавщице потом долго не давали покоя. Людмила корила себя за то, что прошла мимо, не купив цветы.

После Углича последней достопримечательностью оставалась только Калязинская колокольня, возвышавшаяся над водой немым укором людской глупости. Слегка наклонившись, она словно прислушивалась к тайным, одной ей понятным процессам, протекающим в каменных недрах и отмеривающим срок её земной жизни. Останки обречённого сооружения, готового в любой момент навсегда исчезнуть под водой, пассажиры созерцали в молчаливом почтении.

В Москву, в Москву!

К концу путешествия неутомимая Екатерина объявила ещё одно мероприятие – «встречу с капитаном за чашкой чая».

Сбор назначили в салоне. На маленьком столике девушка-бармен расставила   посуду, самовар, сахар и пакетики с заваркой, однако, приглашения пассажирам попить чаю так и не последовало. Ни капитан, ни Екатерина таких попыток не сделали, а барменше это просто-напросто не приходило в голову: приветливость и доброжелательность были явно противопоказаны её натуре. На протяжении всего круиза девушка не выказывала ни служебного рвения, ни уважения к клиентам, напротив, презирала и обсчитывала – по её нижегородскому разумению, зажравшиеся москвичи, выложившие две тысячи долларов за поездку только ради того, чтобы увидеть невзрачные городки да церквушки, не обеднеют, если не получат сдачу якобы по причине её отсутствия.

Так что, беседа «за чашкой чая» проходила «всухую».

Капитан чувствовал себя по-домашнему: вальяжно развалился в кресле, внимательно и строго рассматривал собиравшихся пассажиров, ожидая, когда все рассядутся. Его отглаженные брюки и кремового цвета форменная рубашка были безупречными, однако тщательно продуманный образ портили белые носки,  предательски выдававшие неискушённого в моде провинциала. Капитанша села неподалёку – зорким взглядом оценивала обстановку, но в беседу не вмешивалась. Минут через пятнадцать после начала встречи капитан попросил у барменши чашку кофе, но и на этот раз не догадался предложить чай остальным. Так все и сидели, глотая слюнки, а рассказчик, ничуть не смущаясь, с удовольствием смаковал любимый напиток.

По версии Екатерины, пассажиров собрали, чтобы услышать замечания о работе экипажа, но в результате получился долгий и складный монолог капитана, который начал издалека, со своей биографии.

– Я четыре года уговаривал собственника судна сделать рейс на Соловки с  двухдневной стоянкой, – с гордостью сообщил капитан. – Хотя получал возражения: за сезон можно сделать десять рейсов вместо девяти. И вот, мы – единственные, кто ходит с таким расписанием, и судно заполняется на сто процентов!

Слушатели одобрительно загудели, в полной мере оценив заслуги капитана.

– Так что я взял на себя ответственность, и пока наши расчёты оправдываются, продолжал рассказчик. – Но условия работы тяжёлые, ремонт делаем, порой, на ходу – для этого нам выделяют только апрель, успеваем немного, только что-то подкрасить. Сами понимаете, хозяин пытается выжать максимум прибыли…

После столь виртуозного рассказа о приложенных капитаном стараниях, жадности судовладельца и объективных трудностях ведения бизнеса в речном судоходстве ни у кого из пассажиров не возникло даже мысли пожаловаться на плохой сервис. Какой смысл? До хозяина судна достучаться не было шанса, а капитана и капитаншу было по-человечески жаль – супруги, как могли, отрабатывали свой хлеб на старой посудине…

Утром двенадцатого дня «Чернышевский» подошёл к Северному речному вокзалу. Пока отдавали швартовы, путешественники облепили палубы, отыскивая в толпе встречающих знакомые лица. По причалу, заставленному шикарными иномарками, прогуливалась хорошо одетая, уверенная в себе публика, казавшаяся гражданами какой-то незнакомой страны, совсем не той, что видели пассажиры всего сутки назад, на других берегах и пристанях – убогих и заброшенных. И невозможно было представить, чтобы где-нибудь здесь стояла жалкая старушка с букетиком «ноготков»...

Из машины выпорхнула девушка, стриженная ёжиком и одетая по какой-то дурацкой моде в лёгкий сарафан и сапоги, в голенищах которых болтались худенькие ножки. Попыталась докричаться до матери на палубе – сообщить что-то важное. Услужливый молодой человек в хорошем костюме подхватил чемодан того самого мужчины, который в первый день круиза разглагольствовал на шлюзе о советских временах, почтительно усадил его в «Ауди» последней модели.

Сын Раисы приехал на пристань самым первым: боялся опоздать из-за «пробок» и почти час томился в ожидании теплохода; рядом с ним стояла жена,  вымученно улыбаясь свекрови.

Веронику увёз на иномарке импозантный мужчина. Ольга взяла такси. Обе тепло простились с Людмилой, обещая поддерживать связь.

                                                           ***

Поздней осенью Людмила просматривала газеты. Взгляд наткнулся на фотографию крепости, которую после круиза могла узнать даже по маленькому фрагменту. Соловки! Обожгли, взволновали воспоминания. Статья кричала о спасении островов. Воспользовавшись кризисом государственных институтов и безволием марионеточного министра культуры, Церковь стала заявлять свои права не только на отдельные объекты Соловецкого архипелага, но и на всю территорию. В этом случае, чтобы попасть на острова, светскому туристу нужно будет купить паломническую путёвку, внимать лишь патриаршим «экскурсоводам» и осматривать только то, что рекомендуют воцерковлённые служащие – наместник святой обители подписал сам с собою акты о передаче монастырю более сотни объектов из собственности музея.

– Опять раскол! Опять деление на «тех» и «этих», – огорчилась Людмила. – Ну

почему церковные начальники, не понимают, что такими поступками только отталкивают от себя людей?

Позвонила Ольге, та тоже возмутилась произволу.

Отсюда, из благополучной суетной Москвы, Соловки казались ещё более заброшенными, беззащитными и жалкими, как бедный, но любимый родственник.

Через десять дней газета напечатала ответ Московской патриархии. С нарочито-трагической интонацией автор взывал к справедливости: «…Появится ли на месте гибели жертв Соловецкого концлагеря музейный, научный и учебно-просветительский центр их памяти, на чём настаивает Патриарх? Либо же бизнес создаст здесь международный рекреационный центр «а-ля-рюс» для ищущих отдыха и развлечения туристов».

На этот раз Ольга первая связалась с Людмилой.

– Читала ответ? Как хитро вывернулись! Патриарх настаивает! А в музее до появления монахов, выходит, ничем не занимались? И посмотри, не пишут, как будут расширять свои полномочия. О своих церковных перспективах – молчок! Типа – это их внутренние дела, зато спекулируют на больной теме, делая акцент на жертвах репрессий! А какова, по их мнению, альтернатива? Или святая Церковь, или грязный бизнес – будто ничего другого и не существует на свете.

– Оль, я согласна с тобой, разве дело Церкви заниматься историей лагеря и политических жертв? Она свои интересы блюсти будет! И про узников станет излагать только в своём, церковном ключе. Ей не выгодно разоблачать ужасы, совершённые государственной машиной. Церковь сейчас у государства на посылках и делает всё, чтобы воспитать граждан в повиновении властям. И это – притом, что государство у нас светское и многоконфессиональное. Если Соловки принадлежат истории, всему народу, почему именно Православная Церковь будет их собственником?

– Ты смотри, как по бизнесу прошлись! Хотя в земной-то жизни попы предпочитают бизнесменов нищим бабулькам, да и сама Церковь вовсю бизнесом занимается… какие же ханжи эти батюшки-менеджеры…

– Особенно возмутило: «Далеко не все работники музеев готовы профессионально решать современные задачи общенационального значения. Церковь же только приступает к формированию комплексного долгосрочного проекта сохранения и восстановления Соловков...», – зачитала Людмила. – То есть, якобы у них есть план спасения святыни, а  музей не готов. Лихо закручено! Да ещё сомневаются в профессионализме музейных сотрудников...

– Печально, но государство всерьёз не занимается ни культурой, ни историей – этим и пользуются православные идеологи, интерпретируя отдельные факты исторического прошлого в своих целях. Церковь шаг за шагом прибирает к рукам культурные ценности, и практика показывает – со временем, даже если не может обеспечить их сохранность, хрен у неё что-то отберёшь, просто-напросто не допустит общественность до объектов, отговорится «святыми тайнами».

– Соловки жалко. Обездоленная российская глубинка. Во все времена им не хватало внимания…

– И правды… как, впрочем, и всей России… 

                                                           ***

Ровно через год на Волге затонул двухпалубный теплоход того же года рождения, что и «Чернышевский», только местом создания судна была не Германия, а Чехословакия, впрочем, тоже вполне приличная страна. Тому теплоходу повезло меньше: посудина  тридцать лет не проходила капитального ремонта, работая на износ, на прибыль, и унесла за собой на дно сто двадцать жизней.

Одна трагедия за другой сотрясают страну, всё дальше отдаляются друг от друга две России – центральная и окраинная. И не только расстояния и отсутствие дорог тому причиной, но и чудовищная социальная пропасть – результат воровства, лжи и лицемерия властьпредержащих.

Больно за страну, в которой не о чем поговорить двум пожилым женщинам – москвичке Раисе и старушке из Углича, пытавшейся продать букетик «ноготков». Обе честно отработали на своём веку, но одна волей случая попала в «успешную Россию» и отдыхает в круизах, а другая прожила на окраине и потому еле-еле перебивается на пенсию.

Они не поймут друг друга. И нет у них общих тем для разговора...

Что с тобой, Россия? Очнись. Вспомни о святынях, принадлежащих всему народу. Помоги выжить российской глубинке и сбереги главную свою ценность – людей.