— Марк, ты куда так торопишься? - окликнул меня Анант, куратор француженки Мишель, серьёзно пострадавшей от встречи с безобидной рыбиной - групером. Удирая от этого флегматичного толстяка, которому не было до неё ровно никакого дела, она напоролась лицом на острый отросток коралла. Рана была что надо, как от сабельного удара.   Нам с Ольгой удалось довольно удачно заживить повреждение, но некоторый косметический дефект оставался. Позавчера Оля провела дополнительный сеанс регенерации, вполне успешный, а сегодня была моя очередь. Не исключено, что больше и не понадобится. 

— К твоей подопечной. Немножко ещё поколдую, и её мордашка станет даже лучше, чем была. 

— Тогда меняй курс. Эта чудачка — слушай, француженки, они что, все такие сумасшедшие? — больше не хочет лечиться. Она намерена оставить этот след на память о таком замечательном приключении. Передаёт вам с Ольгой глубочайшую благодарность, но... 

— Баба с возу... 

— Что ты сказал? 

— Это русская поговорка. Примерно так: если леди покидает “форд”, уменьшается нагрузка на ходовую часть. Через год - полтора само всё пройдёт. 

Анант хохотнул. 

— Надо запомнить. Как это звучит по-русски? Так вот, если тебе больше нечего делать, загляни к Амале. Она будет или у себя в кабинете или в своей комнате. Пока, дружище!  БабА свазу... 

Амалу я застал в её рабочем кабинете. Красавица была занята изучением нашего с Юркой каталога. Она молча показала рукой на стул рядом с собой. Страницы перелистывала медленно, внимательно всматриваясь в каждое изображение. Иногда возвращалась, смотрела ещё раз. И остановилась на пятой странице. 

— Замечательная идея: одни и те же модели разными изобразительными средствами. Никогда не встречала ничего подобного. Вы молодцы с твоим кузеном. Скажи, а правда, что это твоя мать? Рисунок с натуры, я уверена. 

— Да, это мама Рита. Она тогда впервые увидела Юркины рисунки и захотела, чтобы он нарисовал её. Там была занятная история. 

— Расскажешь, если это не секрет? 

— Никаких секретов. Это история превращения бездарного медика по принуждению в талантливого художника по призванию. У нас есть время? 

— Сколько угодно. Рассказывай. 

Она переместилась в кресло, прихватив с собой каталог. Если сейчас заложит руки за голову... Точно! 

— Что тебя так развеселило? 

— У тебя очень красивая грудь. 

— Я знаю. Что в этом смешного? 

— В этом — ничего. У вас Ольгой совершенно одинаковые повадки. Вы и внешне немного похожи, но характер и повадки: до мелочей. Вы просто реинкарнация друг друга. 

— Да? Знаешь, я тоже это заметила. Ладно, если тебе так нравится, любуйся и рассказывай. 

Она отложила книгу и перекинула ногу на ногу. 

— Вот теперь совпадение полное. Слушай. 

Когда я во всех подробностях рассказал ту, уже давнюю, историю, она долго молчала. Интересно было её читать. Снова взяла каталог. Открыла на пятой странице. 

— А почему здесь нет её фотографии? 

— Фотографии есть, и не одна. Но на выставку они не попали. Как-то всё делалось в страшной спешке. От нашего города до Москвы далеко. 

— Марк, помнишь, в первый день я спросила, подойду ли тебе, как модель? Ты тогда отшутился. Ну, так как? 

— Ни малейших проблем. Кроме технических вопросов: место, время, свет, позы. Когда ты хочешь? 

— Можешь сегодня? 

— Пожалуйста. Пока я схожу за камерой, подумай о композициях. Вернусь, обменяемся соображениями и приступим. Кстати, можно и твоих сотрудников. Сделаете потом целый альбом. 

— Мысли читаешь? 

— Нет. Просто... 

— Я помню, вы объясняли. Так и сделаем. Вот бы ещё твоего Юру сюда. Придумаю.  Но сегодня ты только мой. Мой! Понял? 

— Понял, о прекраснейшая из членов попечительского совета. О! Идея! У тебя есть “Полароид”? Или у кого-то из твоих ребят? 

— Хочешь сразу оценить картинку? Пойду посмотрю. Аппарат есть. Не уверена, что остались кассеты. Встретимся у входа. 

Место для съёмки мы нашли быстро. Амала отлично знала своё хозяйство. Солнце стояло очень удачно. Можно было работать на коротких выдержках, с рук. Только зря прихватил штатив. И сама съёмка не заняла много времени. Сплошное удовольствие — работать с такой умной и понимающей моделью. 

Её личные апартаменты ничем особенно не отличались от других. Только селектор и телефон, установленные так, чтобы не бросаться в глаза. Она разложила на низком столике пасьянс из полароидных квадратиков. Сосредоточенно разглядывала их, передвигала. Наконец сложила их стопкой и оставила в покое. 

— На плёнке то же самое? 

— Почти. Но не совсем. Это же разные снимки. Другая оптика, другие пропорции кадра. Должно быть немного лучше, хотя технический брак не исключён. 

Амала перебралась на просторное, убранное пёстрыми тканями ложе. Потянулась, глубоко вздохнула. По безупречному телу пробежала волна. Расслабилась. 

— Ты показал меня красивее, чем я на самом деле. Художники часто льстят своим клиентам. Обычное дело. Но как это удаётся фотографу? Не понимаю. Иди ко мне. 

— Замри так и не открывай глаза. Только ещё один кадр. 

Чарна и Лалит — мои милые наставницы — добросовестно и с удовольствием обучали меня практике Тантры. Как учителя музыки, “ставили руки”, посвящали в таинства исполнения музыки любви. Но ни одному музыканту, будь он хоть трижды гений, не дано познать, что чувствуют их скрипка или рояль, когда звучит мелодия. И вдруг я сам оказался инструментом, на котором вдохновенно музицировала Амала. Исполняемая ею потрясающая романтическая симфония приближалась к финальному скерцо. 

— Какой изумительный нефритовый жезл! Нет, он царственно прекрасен. Это скипетр! Но нефрит твёрд и прохладен, а твой скипетр пышет жаром. О-о-о! 

— Скипетру место во дворце. Во дворце из раскалённого пурпурного порфира. 

— Так пусть войдёт он во владения свои! 

Крещендо! Аллегро! Фортиссимо! 

На уставленный блюдами с экзотическими яствами и фруктами стол Амала добавила изящный серебряный кувшин. 

— Немного вина нам не помешает. Быстрее восстановим силы. 

— Не смею спорить, предводительница гурий. 

Амала содрогнулась.  

— Только не это! Можешь называть меня апсарой, Драупади, девадаси... Как тебе угодно. Но только не так. Не понял? 

— Я понял, что у тебя аллергия на ислам. И меня с самого начала занимает вопрос: как возникло всё это (я жестом пояснил свои слова) и как в центре этого оказалась ты? Дочь, как ты сама сказала, очень знатных и богатых родителей. Ты была завидной невестой. Я очень мало знаю и боюсь тебя невольно оскорбить. Но, кажется, тебя должны были рано выдать замуж, и всего этого не было бы. 

— А я была замужем. Совсем недолго. Ты знаешь, что такое белая вдова? 

— Ты арийка. Но не очень белая. Красивый загар. 

— Ты действительно мало знаешь. Вообще — ничего. Что тебе известно об обычае сати? 

Сто тысяч жареных чертей! Я даже не пытался думать в эту сторону. Вот же дурак! 

— “Женщины всегда страдали больше мужчин. С тех пор как военные государства одержали верх над всеми другими формами общества, женщину лицемерно славили, а на деле гнали, презирали и угнетали, хотя бы за то, что она лучше, нежнее и открыта природе больше мужчины. 

Мы возмущаемся позорными для христианской религии временами европейского средневековья, когда женщин мучили ужасными пытками и жгли на кострах, называя ведьмами. Но у нас самих, в нашей собственной истории, разве не было страшного обычая топить новорожденных девочек в Ганге? Да, это так, не ужасайся, Даярам! Ты сам уже постиг, что прошлое непоправимо, его можно лишь забыть, понять, но слова о прощении здесь лишь пустой звук, ибо над Кармой не властны даже высшие боги, и что вошло в мировой механизм судьбы и воздаяния, не может быть вынуто оттуда. А чем лучше европейских костров наше Сати? В древних легендах воспета любовь женщин, покончивших с собой на костре мужа — немногих настолько храбрых, фанатичных или обезумевших от горя, что они решились на столь ужасную гибель, оставив детей и родных, вместо того чтобы нести через жизнь память любимого. Случаи эти польстили ревнивому чувству собственников, никак не мирившихся с мыслью оставить принадлежавших им красавиц жить после себя, чтобы они любили еще кого-то. Только так, Даярам, других чувств тут не было! 

И во время мусульманского завоевания Индии после того, как тысячи героинь покончили с собой, бросаясь в пламя горевших, осажденных городов, чтобы не достаться победителю, Сати вошло в обычай. Сначала это была мода, установленная принцами крови, магараджами, потом распространившаяся как признак хорошего тона на другие касты и слои населения от брахманов до шудр. И как всегда и везде, чтобы оправдать зверский обычай и доказать его древнее происхождение из Вед, нашлись «ученые» фальсификаторы. Неведомый негодяй изменил всего две буквы санскритского слова и обрек на огонь несчетное число невинных женщин. Там, где в Ведах сказано было, что на похоронах мужа жена должна идти во главе, впереди — «агре», он изменил на «агни» — огонь. 

Иногда мне кажется, что человечество забыло с тех самых пор, как кончился матриархат и поклонение женщине-матери, что она не только возлюбленная, не только мать, рождающая ребенка! Она воспитательница человека, ребенка и мужчины тоже. Вспомни о глубине «медного кувшина», и станет ясно, что воспитать человека — это главная задача для всего будущего Земли, более важная, чем достижение материального благополучия.” 

— Согласна с каждым словом. Но слова не твои. У тебя замечательная память. Откуда это? 

— Из книги моего соотечественника, Ивана Ефремова. Он был учёным, философом, писателем. “Лезвие бритвы”. Там много об Индии. 

— Смысл названия? 

— Одна из глав называется “Мост ашвинов”. 

— Тонкий, как лезвие бритвы, путь над пропастью между добром и злом. Она переведена? 

— На множество языков. 

Амала сидела в задумчивости. Решилась. Я правильно понял сигнал. Притянул её к себе, обнял. 

— Так вот, слушай. Я родилась в очень богатой семье из древнего и знатного рода. В шестнадцать лет меня выдали замуж. Нет, не насильно. За очень хорошего и достойного человека, которого я скоро полюбила. Но он был офицером. 

— Ты из варны кшатриев? 

— Да, естественно. Счастье длилось целых семь месяцев и восемнадцать дней. А потом в Кашмире мусульмане подняли очередной мятеж, устроили резню. Мой муж командовал отрядом, который был направлен для восстановления порядка. Когда он открыл дверь своей машины, вооружённый только мегафоном, чтобы призвать людей к спокойствию, кто-то метнул бутылку с “коктейлем Молотова”. Очень точно метнул. Солдаты отомстили за своего командира. Ох, как жестоко отомстили! Но на такой вот погребальный костёр мужа я не попала. Не успела. 

— Но сати запрещено законом. Это преступление! 

— Да. Сожжение вдовы сейчас очень редкое событие. Закон суров. Но я стала вдовой. Не достигнув семнадцати лет. Сати теперь превратилось в условность. Ты не представляешь, в какую страшную условность. Многие предпочли бы костёр. Знаешь, что это такое — белая вдова? Женщину приводят к реке. В воду бросают все её нарядные одежды, украшения, все предметы, которые доставляли или могли бы доставить ей радость. Смывают косметику. Даже красную тику запрещено теперь ей наносить на лоб. Запрещено владеть любым имуществом. Ей смеяться, ей даже улыбаться нельзя. У неё нет никаких прав, даже на собственных детей. Вдова приносит несчастье! Даже тень, понимаешь, даже тень вдовы приносит несчастье! Ей запрещено радоваться хоть чему-нибудь. Одна миска несолёного риса — вся её еда на целый день. Её облачают в белое сари из грубой ткани. Это единственная одежда, которую ей разрешено носить. Зимой и летом, в любую погоду. С момента совершения обряда она — ничто. Не никто даже — ничто. Носительница горя. Очень часто родственники изгоняют вдову из её же дома. Как собаку. На улицу. Вот там, с бродячими собаками и обезьянами... пока не умрёт. Таких миллионы, Марк. Двадцать, тридцать миллионов? Кто знает. Точных цифр нет. 

Теперь уже мне стало нехорошо. Физически. Такого ужаса я даже не мог себе вообразить. В конце двадцатого века. В стране с собственной космической программой. Бред. Такого не может быть. 

— Это есть, Марк. Это объективная реальность, данная нам в ощущениях, как пишут твои марксисты. Но слушай дальше. Некоторые вдовы пробираются в священные города, Вриндаван и другие. Там, в особых ашрамах для вдов, они находят приют, пищу, молятся своим богам. Пока не умрут. Я поняла твой вопрос, милый. Ты умеешь слушать. Да, у меня очень хорошая семья. Но её положение в обществе зависит от многого, от соблюдения обычаев - тоже. Было объявлено, что меня отправят в монастырь для вдов. Есть и такие. После совершения обряда меня посадили в наш самолёт, старший брат сел за штурвал, и я оказалась в Шри-Ланке. С документами на другое имя. Потом улетела в Германию. Там попросила убежища, рассказала чистую правду — почему.  Получила германское гражданство. Взяла новое имя — Фрида Шварцман, поступила в университет. Со средствами, сам понимаешь, у меня проблем не было. Вот так, вдова исчезла. Но я же индианка, Марк! Мне там холодно, чужое там всё. Докторат я делала у твоего знакомого — профессора Раджа Чатурведи. Он так смешно изображает из себя ужасного тирана, а на самом деле он прелесть. Потом возник вот этот проект. 

— Твой. 

— Молодец, соображаешь. Я ещё раз сменила имя. Так появилась доктор Амала Нандини. Знаешь, что означает это имя? Чистая! Кто я на самом деле, знают только мама, отец и Раджан. И ты. Для всего остального мира я лью слёзы и сопли в какой-то горной дыре. А может уже подохла. А вот вам всем! 

Какой изысканной красоты кукиш! Не иначе, Ольга научила. 

— Значит, Лалит, Амрита, Чарна, Ришима... 

— Да. Но их настоящие истории известны только мне. 

Она вскочила на ноги, подпрыгнула, прогнулась. Великая Змея, вот это кульбит!  

— Налей ещё вина. Давай всё-таки поедим. Если ты думаешь, что нам больше нечем заняться... 

— О таком мне страшно даже подумать. Мммм! Как называется эта штуковина? 

Когда мы окончательно истощили все силы и фантазию, я предложил пойти освежиться в море. 

— Зачем? Вот же душ. 

— А море - живое. Я живу от него так далеко, что был только пару раз в жизни, с родителями. И неизвестно, когда ещё удастся побывать. Или ты тоже боишься глупых толстых рыб? А, понял: у тебя проблемы с купальником. 

Амала расхохоталась, и мы побежали на пляж. Там уже вовсю резвились Ольга с Джоном и ещё несколько весёлых пар. Мы сходу включились в их игру в догонялки. После нескольких неудачных попыток мне удалось поймать обеих одновременно. А вот не надо секретничать, когда на вас охотятся. Красотки отчаянно брыкались и извивались, стараясь освободиться. Вот прямо они так старались-старались. Главное — освободиться они старались. 

— Ну, как он тебе? Что-то вас очень долго никто не видел. Тигр? 

— Саблезубый! Фрррр. Но я не представляла себе раньше такого нежного саблезубого тигра со слоновьим хоботом. Фрррр! Буль-буль-буль. 

— Джон! - отчаянно завопила Ольга. — Спаси нас от этого крокодила! Он хочет нас утопить! Буль-буль-буль. 

Бравый Джон моментально примчался на помощь, и не один. В неравной битве Ольгу пришлось отдать. Отбили бы и вторую, если бы она так крепко не цеплялась за меня ногами под водой. Вот это женщины в здешних селеньях! 

Потом мы валялись на тёплом песке, болтали о разных пустяках, но мы с Олей видели: Амала хочет нам что-то сообщить, но ей мешает присутствие Джона. Ну, это не проблема. 

— Джон, милый, ты не мог бы притащить сюда несколько кокосов? Разопьём прямо тут, на берегу. 

Когда верный паж прекрасной сеньоры Ольги удалился на достаточное расстояние, Амала перешла к делу. 

— Ребята, завтра я улетаю на два дня. Очень хочу взять вас с собой, если хотите, конечно. Но Джон будет лишним. Марк в курсе дела, он тебе объяснит подробности. 

— Не очень-то я в курсе. Объясни.  

— Наш проект оказался рентабельным, и мы открываем третий такой ашрам. Не совсем такой. Он для свихнувшихся на аюрведе. Вчера туда начали прибывать первые пациенты. За сегодня и завтра заполнится первый набор. Я хочу сама проинспектировать, что там и как. В это дело вложены довольно большие средства, в основном — моей семьи. Но это не самое важное. Я хочу проверить персонал. Мы очень тщательно их отбирали и готовили, но сомнения у меня есть. Марк? 

— Я всё понял. Мы согласны. Оле я потом всё объясню. 

— Мне нужна ваша способность незаметно читать людей. А если хватит сил и времени, поможете в диагностике гостей. Как с этими бразильцами. Мне бы и голову не пришло. Да, так вот в чём проблема: как оставить Джона здесь и при этом его не обидеть. Золотой парень, не хочу. 

— Летим на “Чите” с Лалит? Тогда вопрос решается легко. Машина пятиместная, но может быть оборудована двумя носилкам в санитарном варианте. Если одни носилки, то останется два пассажирских места. Там, куда мы летим, случилась большая кака, пострадавшего надо эвакуировать. Но к тебя есть ещё надежда на нас с Олей. Вдруг и там справимся? Где это, кстати. 

— На островке в заливе. Два часа лёту. 

— Обычно туда добираются катером? Вот на катере всё и стряслось. Джон нас проводит до вертолёта, сам всё увидит и, к величайшему сожалению, вынужден будет остаться. Только напряги Лалит прямо сейчас. Но заканчивать возню с техникой она должна уже при нас. 

— Марк, тебя не оскорбит, если индийская арийка с германским образованием восхитится изворотливостью твоего еврейского ума? 

— Фридочка, это ты о чём? 

Большую часть пути мы летели над восточным берегом залива. На всякий случай Лалит приземлилась на маленьком частном аэродроме, где дозаправилась “под пробку”. Потом повела “Читу” почти перпендикулярно берегу, и ещё через двадцать минут под нами оказался маленький овальной формы остров. Приехали. 

По дороге Амала поведала нам занятную историю. Островок давно приглянулся организаторам новых ашрамов своей уединенностью — при лёгкой доступности; красивой природой — при минимальном поголовье опасных тварей; источником чистой пресной воды и маленьким индуистским храмом. Антураж необходим, и не самим же его строить, в самом-то деле! Всё бы хорошо, но островок был обитаем. Населяли его несколько окончательно спятивших на почве аскетизма и непрерывных медитаций престарелых садху. Этих святых праведников периодически посещали их почитатели, привозившие какую-никакую еду и подношения богам. Взамен они увозили благословения, очищенную карму и прочие духовные ценности. В результате общения с несколькими ещё не достигшими полного маразма — пардон, просветления — старцами, выяснилось, что их общая сокровенная мечта проста, но неосуществима: отдать души богам в самом центре мироздания, на священных гхатах священного же города Варанаси. 

Ну как не помочь святым людям? В присутствии множества свидетелей, всех ещё живых садху, со всеми полагающимися церемониями и приседаниями, погрузили на утопающие — к счастью, только в цветах — катера и переправили на материк. Далее, в изукрашенных и нестерпимо благовонных автобусах перевезли святых поперёк всей Индии и выгрузили в священном городе, оставив на попечение прибывших вместе с ними почитателей. Теперь у местных жителей не осталось причин шастать на островок. 

Потом были работы по очистке храма от продуктов святой жизнедеятельности, ремонт, а также строительство всего, что было нужно для приёма весьма цивилизованных и далёких от аскезы гостей. 

— Понятно, что мы можем помочь тебе уточнить диагнозы гостей. Но при чём тут персонал?  Если женская часть —это вдовы, которых ты, по сути, спасаешь от этого немыслимого кошмара, то они тебе должны быть настолько благодарны, что... ну, просто запредельно. Чего ты боишься? Ты же не опасаешься, ты очень боишься. Чего? 

— Марк, я не могу на всю жизнь запереть их в наших ашрамах. 

— Кажется, я поняла. Ты сняла колокольчики с прокажённых. 

— Очень точно, Ольечка! Очень точно. Вы очень деликатные и тактичные люди, хотя играете ужасных нахалов. Неужели я сама не сознаю дикость нашей самой древней в мире высокой цивилизации, чтоб ей пусто было! Идиотская кастовая система. Ладно, это не самое страшное. Везде касты, только это иначе называется. Наше общество чудовищно консервативно, в основном безграмотно и нище. Сколько бы я не просвещала вас в этом, вы никогда не поймёте, в какой глубине какой гнусной трясины мы все обитаем. Чудовищные суеверия и предрассудки, часто одни другим противоречащие, парализовали сознание людей. Карма! У турок, которых полно в Германии, есть похожее понятие: “кисмет” — судьба. Но это нет то, не так фатально. Учение о карме — вот где главный ужас. Оно парализует волю, оно примиряет со скотством! Эта слепая вера в крови, в генах. Человек может окончить хоть Гарвард, хоть Сорбонну, быть доктором каких угодно наук, он космолёты может строить. Но он не прикоснётся к вдове. Он не сядет с ней за один стол. Он её пожалеет, он подаст ей милостыню. Кинет кусок, как собаке. И подальше, подальше, не заразиться бы несчастьем, не испортить свою такую хорошую карму. Вдовы — прокажённые. А я снимаю с них колокольчик. Всем этим чёртовым богам назло! 

— Значит, большинство этих несчастных сразу и без малейшего сопротивления принимают свою участь и уверены в том, что, к примеру, вдова землекопа в следующей жизни будет махарани. “Я от восторга прыгаю, я обхожу искусы. Хорррошую религию придумали индусы”. 

— Переведи! Можешь без рифмы, и весь текст. У тебя слишком выразительная физиономия, чтобы я это пропустила.  

Я постарался, как смог.  

— Для европейца это смешно. Нет, не все. В больших, особенно портовых, городах чуть легче. Некоторые становятся воровками. Некоторые проститутками. Самые красивые снимаются в порнофильмах, знаете, в таких, с экзотикой. Есть очень известные, богатые и популярные. Но это, сами понимаете, опять-таки единицы. Конечно, можно ещё вывозить падаль, разгребать нечистоты. Это можно.  А сейчас я тебе объясню, почему мне страшно. Большинство из них не хотят расставаться со своим колокольчиком. Большинство. (Это она произнесла раздельно.) Не сомневаюсь, что в самой образованной и богатой верхушке общества проделывают тот же трюк, что в своё время — я. Но это единицы из миллионов. Из десятков миллионов. А чуть ниже: нахт унд небель — ночь и туман. Они же все рабы своей кармы! Это страшно и отвратительно. Да. А кто страшнее и отвратительнее раба? Кто? 

— Верный раб! — мгновенно отреагировал Ольга. 

 — Я иду против тысячелетнего чудовища, против армии ракшасов. Вы можете себе представить, на что способны толпы диких фанатиков, мстящих за свою испорченную карму. Что они сделают с моими девочками, со мной? Мне что, оборонять мои ашрамы пулемётами? Просить помощи у правительства? Да там такие же! Рабы своей кармы. Верные рабы. Мой труп сгниёт в помойной яме. Знаете, как трудно мне отбирать тех, с кого можно снять колокольчик? 

Весь этот разговор происходил, пока Лалит занималась заправкой вертолёта и вовсю флиртовала с молодыми ребятами — работниками аэродрома. 

— У них у всех, у каждой своя накрепко заученная легенда. И каждая уверена в своей уникальности. Они понимают, что разоблачение для них — это конец. Я никого не держу насильно. Все девушки знают, что могут уйти в любой момент. Уйти совсем не нищими. Они получают зарплату. Не очень большую, но вполне достойную. Тратить им деньги не на что... 

— Уходили? 

— Пока такого не было. А где они найдут такую свободу, как здесь, у нас? И такую защиту. Но это пока. Пока держится вся эта система конспирации. Стоит проговориться одной. Что знают двое, знает и свинья. 

— А почему ты так волнуешься сейчас? Что вдруг изменилось? 

— Скоро увидите и поймёте. Лалит, ты уже обеспечила этим мальчикам бессонные ночи на целый месяц. Пожалей их. Когда мы уже полетим? 

— Хоть прямо сейчас. Я вижу, у вас серьёзный разговор. Если закончили, мне только запустить мотор. 

После пары кругов над островом Лалит посадила машину на свободный от растительности каменистый выступ берега. Судя по всему, в прилив его не заливало. Здесь нам предстояло подождать, пока за нами придут. Дороги отсюда к ашраму Амала не знала. Не ломиться не наугад через заросли. О своём визите она предупредила по радио, а кружащий над островом вертолёт видели все его обитатели. Ждать пришлось недолго. Буквально через десять минут появились встречающие. Наш небольшой багаж оказался в крепких руках тройки молодых парней, и мы пошли сначала по самой кромке воды, а потом углубились в лес. 

— Вы очень удачно выбрали место для посадки, госпожа Нандини. Близко от кампуса и хорошо укрыто от непогоды, в случае чего. Оборудуем там настоящую площадку и проложим дорогу. А то нескольких гостей сильно укачало в катере, пока они добирались к нам. Волны совсем не высокие, но сами понимаете... 

Это и вправду оказался целый посёлок из небольших современных коттеджей и стилизованных под хижины домиков, красиво и удобно вписанных в местный ландшафт. Пленительной красоты маленький храм располагался на берегу озерка, чуть в стороне от посёлка. Он как бы присутствовал и осенял святостью, но не участвовал в мирской суете. В который раз мы восхитились эстетическим даром и безупречным чувством такта индийцев. 

Нас провели к одному из коттеджей, внешне ничем не выделявшемуся среди других. Навстречу нам вышла очень смуглая, довольно полная женщина лет пятидесяти, одетая в золотистое, с орнаментом по краю, сари. Приятное умное лицо, проницательный взгляд. Традиционные намасте. С Амалой они расцеловались. 

— Друзья мои, позвольте представить вам доктора Виджая Даггубати — владычицу всего этого маленького мирка. Виджая, с Лалит ты уже знакома, а это наши с тобой коллеги из Советского Союза. Мои — и на пару дней твои - гости. Их интересует наша традиционная медицина, и они готовы учиться всему, во что мы сможем их посвятить. Уверяю тебя, нам тоже есть, чему у нас поучиться. Знакомься. Доктор Олья Черникова и Марк Штерн. Он пока ещё студент, но уверяю тебя, наш старина Радж отдал бы всю свою кафедру и собственную душу в придачу за такого студента. Но увы, его московский патрон ни за что не расстанется с таким сокровищем.  

— Ничего не могу сказать за Раджа, а вот ты, подруга... Ладно, прошу господа. Отдохнёте с дороги, побеседуем. Амала заранее известила меня. Откроем вам все наши тайны. 

Новый “ашрам” оказался на самом деле самым настоящим институтом аюрведы: тропическим санаторием и исследовательским центром. Здесь изучали и испытывали на практике древние методы, сочетая строжайшее следование канонам с критическим взглядом современных врачей. Как-таз то, о чём поведала нам Амала в первый наш день в “Нирване”: извлекали завещанные предками реальные драгоценности из пёстрого мусора веков. 

— Мы только-только начинаем работу с иностранными гостями. До этого учились сами, обучали персонал, обустраивали всё тут. Не всё ещё, как видите. Посадочную площадку и дорогу к ней мы как-то упустили из виду. 

— Не скромничайте, доктор Доггубати. У вас тут настоящий рай. 

— У нас тут настоящая клиника. Здесь нет таких безобразий, как у Амалы в этой её “Нирване”. Никто здесь не бегает голышом, и не занимается сексом на травке среди бела дня. Бесстыдники! Хотя её результаты впечатляют. Да, впечатляют... 

Она отстучала пальцами какой-то замысловатый ритм по полированной, чёрного дерева, столешнице. 

— Ладно, поживём, поработаем. Сравним! Ещё посмотрим, чьи методы эффективнее. Хотя, признаться, и мне, старой грешнице, иногда хочется тряхнуть стариной. 

— Так за чем дело стало? Наладишь тут всё, и давай ко мне, в отпуск. Тут два часа по воздуху. Или на катере.  

—  Да ну тебя. Господа, ещё по пирожку? Тогда прошу на первую экскурсию. 

Обойдя весь кампус, побывав в процедурных кабинетах, гимнастических залах, лабораториях, даже на кухнях, где готовилась еда, и где — в особых помещениях — целебные блюда и напитки по древним рецептам, а главное, пообщавшись с людьми, мы действительно, “сами увидели и поняли” замысел Амалы и её опасения. Большинство, да что-там, почти все женщины здесь были когда-то белыми вдовами. Сама почтеннейшая госпожа Виджая Доггубати — тоже. Но, если там, в “Нирване” были молодые, задорные, внутренне свободные, и не имеющие ещё жизненного опыта женщины, этакие “табулы разы”, из которых Амала делала своих — по мысли и духу — людей, то здесь всё было очень даже иначе. Специалистами не рождаются, а такой сложной штуке, как Аюрведа, учатся всю жизнь. Хорошо ещё, что её преподают в медицинских ВУЗах Индии. Но, так или иначе, врачи и медсёстры были уже далеко не юными созданиями, а зрелыми людьми с вполне устоявшейся ментальностью. Проще было с поварихами, уборщицами, лаборантками... Это молодое и зелёное ещё можно было формировать. А вот старших — как бы не деформировать. И этот храм рядом, с новыми, но жрецами. 

Оставшись наедине с Амалой на несколько минут, я изложил ей свои мысли. И прдекламировал? 

— Вот я, гляди! Я создаю людей. Творю их по своему подобью.                                                   Чтобы они могли страдать и плакать, и радоваться, наслаждаясь жизнью.                                        И презирать ничтожество твоё. Подобно мне! 

— “Освобождённый Прометей”. Читала. Только я не титан, Марк. Я просто женщина, которой очень жалко их. И себя. 

— Амала, дорогая, всё, что мы с Ольгой сможем... 

— Знаю. Вы иначе не умеете. Пошли, на нас смотрят. 

Никак нельзя сказать, что два дня пролетели незаметно. Интересно было — не то слово. Но и потрудились мы с Олей на славу, пропустив через себя весь женский персонал кампуса и почти всех гостей. Засланных казачек из верных рабынь не обнаружили. И слава богам. 

Кстати, о богах. В программу нашего визита входило и посещение храма. Мы рассказали госпоже Доггубати о нашем маленьком трюке в храме “Священного лотоса”. Она долго и от души смеялась. 

— Ну, вы молодцы, коллеги. Спасибо, развеселили. Здесь можете пить святую воду без малейших опасений. В нашем храме служат молодые образованные люди. Они самые настоящие брахманы, но отнюдь не фанатики и совсем не аскеты. С гигиеной у них полный порядок. Вам будет интересно пообщаться с ними даже вне религиозных церемоний. Так что нет смысла применять к ним ваши чары. 

Для полноты впечатлений нас с Олей угостили несколькими самыми приятными аюрведическими процедурами и напоили волшебными напитками. Кто сказал, что врачи лечат всякой гадостью? Он не пробовал этих божественных нектаров. Так ему, дураку, и надо!  

Поздним вечером накануне возвращения в наш ашрам мы сидели за столом в уютном домике госпожи Доггубати. Результаты своего исследования мы уже сообщили Амале. Своей инспекцией она тоже была вполне довольна, поэтому атмосфера (или психологическая погода, как говорит мама) была самой приятной.  

— У вас остались вопросы, дорогие гости? Готова ответить на любые. Ну, ну, Ольечка — боже, как мелодично звучит — не стесняйтесь.  

— У вас тут на сравнительно небольшой и изолированной территории собралось много здоровых и свободных молодых людей, мужчин и женщин. Понятно, они все увлечены своей профессией, высокой миссией целителей и так далее. Но они же не перестали быть живыми людьми, не лишились своих естественных потребностей. Это было бы противно природе. А у нас говорят, что супротив природы не попрёшь. Смотрю, нравы у нас тут прямо пуританские. Как вы решаете эту проблему? 

— А никак. Аюрведа не противна природе, она в гармонии с ней. Есть работа в клинике, есть учебные занятия и тренинги. А в частную жизнь наших сотрудников мы не лезем. На неё регламент не распространяется. Спит девушка одна или не спит не одна, это никого не касается. У меня в планах открыть ещё отделение аюрведической секс-терапии. Поэтому за сексуальную депривацию нашего персонала можешь не переживать. 

Амала фыркнула: “И за твою тоже”. 

— И за мою тоже, — очень спокойно согласилась Виджая. — Мы тут все свои, медики.  Да, и я тоже не всегда просыпаюсь в одиночестве. 

Рано утром Лалит подняла свою верную “Читу” в воздух и взяла курс поперёк залива, прямо на наш ашрам. 

На площадке позади храма нас встречали Джон и Ананд. 

— Ну как, всё обошлось? 

— Да, почти ложная тревога. Но ребятам всё-таки пришлось здорово поработать. И они отлично справились. 

Ананд, который оказался не только учителем тантрической йоги, но и авиамехаником, ласково шлёпнул Лалит по упругой попке. 

— Иди отдыхай. О малышке я сам позабочусь. 

В комнате Амалы мы вернулись к теме, которая теперь предельно меня занимала. 

— Да нет же, милый, конечно же, я не одна. Есть благотворители, целые благотворительные общества. Почему бы не улучшить свою карму, если завелись лишние деньги? Люди без предрассудков посещают вдов в их убежищах, привозят еду, лекарства, как-то развлекают их. Даже праздники какие-то им устраивают. Тех, кто хочет работать, привлекают к труду. Они там готовят благовония, мастерят сувениры... Но всё это капля в море и всё это не то! Совсем не то! Белые вдовы остаются белыми вдовами. Ты видел Виджаю? Я знаю её... уже не помню, сколько лет. Она работала в том же университете, что и я. Серьёзный учёный. Выпустила две монографии. Сейчас ей шестьдесят два. Мужа потеряла шесть лет назад. Как она боролась за его жизнь! Но — рак. Нет, что-ты! Я вытащила её не с улицы, не с помойки. Я её выковыряла из её собственной комнаты, которую она сама превратила в свою тюрьму и там загибалась в тяжелейшей депрессии. Уговорила родственников отпустить её со мной на прогулку, на природу. С которой она не вернулась. Бросилась, несчастная, в Джамну, и... не вынырнула, в общем. Виновата, не уберегла. Спрятала её в... у меня есть несколько таких мест. Накачала лекарствами. Несколько дней заняла возня с ней и с её документами. Потом братик Раджан на нашей “Сэссне” переправил нас сюда. Она пришла в себя в объятиях красивого умелого мужчины. Какие к дьяволу, медитации, боже упаси! Я гоняла её, как кобылу на ипподроме. Ни секунды покоя. Это моя система СТС: сон - тренировки - секс. 

— Ну, ты молодчина, Амала! Даже слов нет. 

— Это у тебя-то? Ага, верю. Теперь у неё опять куча учеников, наука, дел невпроворот. А уж командовать она умеет, будь уверен! Было бы кем. Я проверила там бухгалтерию. Ни одной рупии не потрачено зря. И любовник у неё есть. Скорее всего, любовница — тоже. Она бисексуалка. Вот так. 

Расхаживая по комнате, Амала освободилась от пятиметрового сари и нижней юбки, осталась только в коротеньком, плотно обтягивающем темно-оранжевом чоли. Ну всё, спасите мои мозги! Про остальное молчу, оно сейчас лопнет. 

— Что ты так на меня уставился? Первый раз видишь? 

— Ты... Ты на себя в зеркало посмотри. 

Она подошла к большому, во весь рост зеркалу, всмотрелась, задорно подбоченилась и расхохоталась. 

— Здорово! Пусть все апсары от зависти сдохнут! Снимешь меня так. Но сначала помоги мне содрать с себя эту тряпку, чёрррт! Нет-нет, милый. Я должна соответствовать своему имени. Сначала в душ. Составишь компанию?  

                   *  *  *