«В одном часе любви – целая жизнь!»

                        Оноре де Бальзак

Папку с текстом принесла Галина Петровна, корректор нашей редакции.

– Посмотри, пожалуйста, если будет время. Соседка попросила дать почитать записки кому-нибудь сведущему.  

Воспоминания, явно не предназначенные для чужих глаз, захватили с первых же строк…

***

«Как замечательно обрести себя в череде угрюмых будней, порой доводящих до отупения и психоза. И всеми клеточками чувствовать: жизнь наполняется смыслом...

             В мире, где царит суета – только бы самоутвердиться, куда-то успеть, кого-то догнать, что-нибудь ухватить – вдруг внезапно осознаешь: темп жизни замедлился, и потеряло значение то, что совсем недавно казалось важным. И захватили совсем иные мысли.

С удовольствием погружаешься в волшебные воспоминания, паришь на невидимой остальным высоте, отстранённо наблюдая за происходящим вокруг и людьми, такими обычными, скучными и думаешь: боже, какие они жалкие в своём неведении и суете.

Ни власть, ни богатство не приносят столько счастья, сколько дают бесценные часы и минуты любви.

            Жарко, внезапной волной, охватывает желание видеть единственного человека. Быть с ним, и думать о нём, и мечтать о встречах. Странно, отчего это? Неужели так безоговорочно поверила словам – я самая лучшая и любимая? Доверилась признанию, сказанному не только губами – глаза не могут лгать, – в них читались мольба и жажда понимания.

Опытную, знающую себе цену женщину, не трогают слова: «Ты красивая». Но фраза, произнесённая иначе: «Ты для меня самая красивая», – и есть та ловушка, головокружительная пропасть, в которую хочется провалиться и забыть обо всём. Эти слова кажутся безоговорочно верными – в толпе проходящих мимо по жизни людей хочется отыскать лицо, родное и близкое, именно для тебя. Всматриваешься в окружающих и ждёшь встречу, которая озарит чувством близости, ищешь человека, понимающего тебя с полуслова, притягивающего и наполняющего смыслом каждый прожитый день.

Что может быть чудеснее такой встречи? Красивых людей много, а красивого для тебя человека найти нелегко.

            Слова, разлившиеся теплом в каждой клеточке, пусть даже произнесённые чужестранцем на примитивном «итальянском английском»: «Для меня ты самая лучшая» – пароль, заклинание, ключ, вскрывающий жгучее желание поверить сказанному.

Но разве тайна лишь в словах? Есть нечто сильнее и выше любых слов…

Кто-то там, наверху, запланировал нашу встречу и я благодарна провидению за чудо  совпадения счастливых мгновений во времени и пространстве.

Когда за плечами почти четыре десятка лет, встречи и расставания, большой и совершенно ненужный опыт проб и ошибок, особенно остро понимаешь, как прекрасно и как редко случается подобное чудо – обретение близкого человека. Тем страшнее и мучительнее мысль о потере... Если не судьба быть вместе, встреча на долгие годы останется в воспоминаниях, согревая теплом.

            Это было, было, я побывала на небесах, ощутила себя желанной: именно меня он нашёл и заметил в толпе туристов. Моё эго умиротворилось, я любила всех на свете и его, единственного, не хотела отпускать от себя ни на шаг.

И сейчас так легко мечтается и верится во всё самое лучшее и будущее рисуется непременно счастливым.

            Состояние эйфории не покидает ни днем, ни ночью.

            Удивительно – все наши встречи и разговоры помнятся до мельчайших деталей...

            Почему у меня нет его снимков? Может оттого, что, фотографируя, подсознательно приходит мысль: снимаю на память. То есть, возможно, больше не увижу. Любимого снимают, желая сохранить образ, остановить мгновение, смягчить боль от сознания скоротечности времени. За желанием запечатлеть – понимание – всё в жизни временно и тленно.

Всю поездку я не выпускала из рук камеру, азартно наводила видоискатель направо и налево, стараясь сохранить в памяти красивые пейзажи, не пропустить ни одну достопримечательность. И ни разу не пришла мысль сделать его фото. Пребывала в спокойной уверенности – это лишнее – я его чувствую, он и так всё время рядом, и мы никогда не расстанемся – это невозможно, а если вдруг случится, то ненадолго. И никак иначе.

Сделать его снимок – означало поверить в скорую разлуку.

Сознание отказывалось принять столь чудовищное предположение. Под гипнозом впечатлений и мысли не допускала о скоротечности счастливых минут. Человеку, купающемуся в эйфории чувств, недосуг думать о переменах.

Он признался в любви и, как мальчишка, упрямо добивался ответа.

Я поверила его дрожащему от волнения голосу, коротким фразам на примитивном английском с долгими паузами – память с трудом отыскивала нужные слова. И от этого наш разговор казался значительнее самых гладких речей, скрывающих за славословием истинные намерения и мысли. Невероятное чувство близости помогало в общении, мы обрели способность разговаривать случайными прикосновениями, взглядами, непроизвольным движением друг к другу.

И мне было легко понять его, гораздо легче, чем пытавшихся общаться со мной соотечественников. Бывает и так, оказывается.  

Нас магнитом влекло друг к другу.

Помимо воли взгляд искал его образ, ноги сами несли к нему. Не давало покоя неотступное, непреодолимое желание быть ближе, знать, чем он дышит, куда смотрит, с кем разговаривает...

            Италия увлекала и не давала покоя, проносясь за окном автобуса холмами и долинами нереальной красоты, застывая перед взором каменным кружевом дворцов, сливаясь в сознании в единое целое с моим итальянцем. Казалось, эта прекрасная картина не исчезнет  никогда.

            Италия и он.

Он и Италия...

            Что же тогда с нами случилось? Или, возможно, только со мной?

            Сейчас на экране сознания его образ выключен, я его не вижу. И потому мне плохо.

            Вот ведь загадка природы: для обретения душевного покоя нужно видеть любимого человека, жизненно необходимо в любой момент чувствовать, что с ним происходит.

            Может быть, воспоминания помогут облегчить разлуку...

                                                                      ***

Эта поездка была долгожданной. Зарубежные командировки по Европе уже дали кое-какое представление о западном мире. По туристической визе я ехала впервые.

            Почему выбрала Италию? Страна – кладезь мировой культуры – для меня оставалась загадочной «терра инкогнито».

            Первое знакомство состоялось в Милане и вызвало необыкновенную симпатию к стране и её жителям и ощущение – они гораздо ближе нам, русским, чем англичане, сохраняющие видимую дистанцию, или холодные расчётливые немцы, или заносчивые французы.

            Помню: сопровождавший меня коллега слишком увлекался общением и приходилось не раз корректировать график деловых встреч. Получилось совсем по-нашенски, по-русски, с опозданиями и бесконечным трёпом по любому поводу. У этого итальянца, крупного, лысоватого, с круглым добродушным и открытым, как у какого-нибудь малоросса, лицом чувствовался неподдельный интерес к собеседнику. Поразительно, но и остальные сотрудники внешне совсем не походили на типичных, в нашем понимании, жителей Апеннин – невысоких, чернявых, взрывных. 

            – Странно, я представляла итальянцев другими, – откровенно призналась во время ужина.

– А, понимаю вас: ожидали увидеть смуглых, с чёрными волосами, – засмеялся  нетипичный итальянец. – Такие тоже есть, но они живут, в основном, на юге.

Ресторан был рыбным и очень престижным, с десятком перемен деликатесных блюд: омары, рачки, мельчайшие креветки, угри, экзотические глубоководные рыбы. Хозяева покорили желанием удивить.

После командировки решила обязательно познакомиться с Италией поближе и убедиться: действительно ли между Севером и Югом страны –  «две большие разницы». И, главное, наконец, избавиться от навязчивой идеи – увидеть Венецию…

День первый

В салоне самолёта стала присматриваться к пассажирам в надежде угадать, кто из двухсот туристов окажется в моей группе. Рядом сидела молодая девушка, одетая с претензией на европейский стиль, как и полагалось завсегдатаю международных рейсов. Прикрыв глаза и притоптывая в такт ногой, меломанка самозабвенно внимала звукам плеера. Дешёвые наушники монотонно и нудно, словно дятел клювом, выдавали долбящие мозг звуки. Против ожидания, даже шум моторов не смог заглушить примитивные аккорды.  Холодея от ужаса, я представила, в какую пытку могут превратиться три часа полёта.

Скрывая раздражение, я очень вежливо попросила девушку уменьшить громкость.

            – Вы не можете слышать музыку, у меня наушники, – безапелляционно отрезала любительница тяжёлого рока, не удостоив меня взглядом.

            Пришлось позвать стюардессу и попросить уговорить пассажирку уменьшить звук плеера или, на крайний случай, рассадить нас. Бортпроводница цепким взглядом оценила дорогой фирменный наряд девушки и кивнула мне идти за ней в хвост самолёта. Молча показала неудобное место возле туалета.

            – Вы считаете, что поступили правильно? – спросила я, наивно полагая, что пересадить нужно было девушку.

            – Пассажирка имеет право слушать музыку.

            – Но при этом она приносит неудобства другим.

            – Ну, что вы, – безапелляционно возразила стюардесса, посмотрев на меня, как на неразумное дитя, – девушка ничего не нарушает, – и продолжила, увидев моё удивлённое лицо. – Весь прошлый рейс туристы громко пели, выпивали – и что теперь? Возмущался только один, остальные понимали: люди на отдыхе, имеют право расслабиться...

            «Это тебе не «Алиталия», – успокаивала я себя. – Ты, голубушка, летишь дешёвым чартером и вокруг тебя – кусочек России со своими собственными понятиями о приличиях».

И постаралась поскорее забыть круглое простоватое лицо бортпроводницы с  выражением непрекрытого презрения к капризной пассажирке.

По-видимому ей, видевшей-перевидевшей всяких путешественников: и шумных русских, и вежливых европейцев, понятнее простые, курящие и общающиеся матом русские,  нежели опутанные правилами и законами, вечно качающие права заорганизованные жители Запада.

Мне ближе европейцы, которым на самом деле нет никакого дела до вашего внешнего вида и публичной демонстрации самобытности, если это в рамках приличий и не затрагивает интересов окружающих: оригинальность спишут на неординарность личности или национальные традиции. Но стоит только кому-то принести беспокойство, нарушитель обязательно получит отпор, тем более, если он – иностранец. Ему посоветуют изучить правила поведения, а свою «самость» оставить дома.

Так уж принято в цивилизованном обществе. Нам же до этого понимания – трубить и трубить...

В аэропорту Римини на детекторе багажа висела бумажка с надписью по-русски: «Положить!», а ниже – уже отчаянное: «Лёжа!». Руководившая процессом темпераментная итальянка львицей кидалась к багажу очередного пассажира из России, упорно ставившего чемоданы на ребро, и кипела от возмущения, тыча пальцем в объявление.

            В зале прилёта туристы не спеша собирались возле худой сутуловатой женщины с невыразительным лицом и хвостиком жидких волос. В прошлой жизни наша гид Ольга учительствовала в маленьком украинском городке и потому сохранила привычку суетиться без меры, хотя командовать приходилось уже не школярами, а вполне взрослыми людьми. Её  сопровождала дочка лет десяти. Смуглая кожа, озорной взгляд чёрных глаз и живой темперамент девочки не оставляли сомнений – её отцом был итальянец южных провинций. Забегая вперёд, скажу: юная пассажирка стойко сносила все тяготы поездки, ни разу не пожаловалась, не закапризничала.

            Метеопрогноз обещал около тридцати пяти градусов на всё время тура. Вспомнить об этом пришлось, как только покинули кондиционированное помещение: влажный душный воздух улицы тяжело сдавил лёгкие. Но жаждующие новых впечатлений туристы всем своим видом демонстрировали готовность безропотно принимать грядущие испытания и, громыхая по мостовой тяжеленными чемоданами, целеустремлённо двинулись к стоянке автобусов, напоминавших огромных блестящих жуков с точащими усами.

Вокруг аэропорта ничто не напоминало чистенькую аккуратную Европу, взору приезжих открылась грустная картина: покрытая щербатым асфальтом мостовая, мохнатый, выгоревший и усеянный опавшими листьями газон, мусор вдоль бордюров. Дополнял картину запустения видневшийся неподалёку облупленный нежилой дом без стёкол.

На минуту показалось, будто никуда не уезжала из Москвы.

            В автобусе смогла занять место недалеко от водителя. Рядом плюхнулась пожилая жеманная дама в нелепой шляпке, судя по всему, рассчитывая на начало дружеских отношений. Представилась Светой из Саратова. Перекинувшись парой фраз, я поняла: лучше держаться от неё подальше: слишком часто собеседница переключала внимание исключительно на свои собственные переживания.

К тому же впереди предстояла встреча с соседкой по комнате некоей Натальей.

Набрав скорость, автобус плавно покатил по автобану, удобные кресла, кондиционер и мониторы телевизоров вселяли надежду на вполне комфортные условия – за восемь дней предстояло проехать более двух тысяч километров.

Сан-Марино стало первым объектом осмотра на нашем пути. Правительственные здания, основные музеи и памятники архитектуры мини-государства располагались на горе Монте-Титано, куда и направился наш автобус, натужно урча на крутых подъёмах.

– Не каждый водитель умеет пройти эти опасные места с первого раза, – заметила гид.

В салоне похлопали. Позднее, взглянув сверху на автобусную стоянку, я испытала настоящий ужас – огромная машина стояла буквально в сантиметрах от пропасти.

            Миролюбивое государство трогательно сохраняло вековые традиции и жило по своим собственным законам, став настоящим раем для охотников за непугаными туристами.

Своя в доску хохлушка Ольга в одночасье превратилась в расчётливую бизнес-леди:  перво-наперво потащила подопечных в магазин «элитных спиртных напитков».

Раскрутка проходила шустрыми украинскими парнями, обещавшими «выгодные приобретения и невиданные ранее вкусовые ощущения». Туристов усадили за большой стол, щедро разлили по бокалам содержимое бутылок с вином, настойками и ликёрами. Не давая опомниться, усыпили бдительность, прострекотав захмелевшим гостям ласковым малороссийским говорком текст презентации, по-видимому, не первый раз за день.

Даже с натяжкой, столовое вино не тянуло на декларируемое элитное, во вкусе ликёров грубо выпирали ароматизаторы, низкокачественный спирт царапал горло. Однако ставка на непритязательность клиентов дешёвых российских туров не подвела – покупатели легко проглотили наживку.

Отношение к еде у большинства россиян за полтора десятка лет относительно сытой жизни не успело поменяться: срабатывал хватательный рефлекс, въевшийся в плоть и кровь за годы жизни среди пустых прилавков «социализма по карточкам». Помешало трезво оценить содержимое бокалов и традиционное преклонение перед любым заграничным товаром. Никто не воспринимал игрушечное Сан Марино, как самостоятельное государство, где, в отличие от Италии, не действуют строгие законы, контролирующие качество и продажу алкоголя.

В девяностые и нулевые годы отечественные производители занимались наглым обогащением: пользуясь многочисленными лазейками новых стандартов, выпускали продукты и напитки, напичканные пищевой химией. На суррогатах успело подрасти целое поколение, не знакомое с качественной едой и ставшее весьма неразборчивыми покупателями, сметающими с полок всё, что предлагалось пищевой отраслью.

И здесь никто из туристов не смог отличить настоящее сухое вино от ароматизированной подделки, хватали всё подряд. К сожалению, мои замечания никем не принимались на веру.

С большим трудом я отыскала приличный ликёр, чтобы хоть чем-то порадовать домашних и ускользнула от группы, чтобы побродить одной.

Узкие улочки и уютные площади хранили дух средневековой старины. С вершины холма открывался живописный вид на холмистую долину, тянувшуюся до самого горизонта.

Однако полностью погрузиться в атмосферу этого чудного местечка мешали настойчивые оклики, сдобренные южным акцентом: «Дамочка, к нам идите, у нас скидочки на сумки», – торговки намётанным глазом вычисляли во мне русскую.

            – У вас что тут, туго с итальянцами? – позднее поинтересовалась я у Ольги.

            Та дипломатично улыбнулась:

            – Почему же, некоторые итальянцы уже выучили русский язык.

            «И успели подхватить украинский акцент», – отметила я про себя.

            И всё-таки по магазинам пришлось походить.

Отыскалась соседка по комнате, та самая Наталья.

Жребий выпал мне провести восемь дней и семь ночей с преподавателем музыкальной школы подмосковного Серпухова. Наталья являла собой типичную еврейскую маму: забота о родне не отпускала её даже на отдыхе. Всю поездку мне приходилось выслушивать бесконечные разговоры о детях и внуках.

Однажды вызвавшись помочь, я обрекла себя на повинность постоянно переводить процесс покупок. Посещение магазинов превратилось в настоящую пытку.

Наталья могла часами бродить среди вешалок и прилавков, прицениваясь и рассматривая вещи для каждого из своих домочадцев, тщательно отбирала вещи и скрупулёзно подсчитывала расходы. В отличие от меня, рачительная хозяйка не совершила ни одной стихийной покупки, просто так, по зову сердца, потому что ну просто – ах, и всё...

Итак, я была вынуждена участвовать в выборе платья внучке и игрушки для внука, туалетной воды для дочек (нужные ароматические ноты уточнялись ею звонками по мобильнику – недешёвый выпендрёж!); перебирать горы кожаных сумок или копаться в зажигалках, выискивая «что-нибудь оригинальное» для её супруга.

Было бесконечно жаль потраченного времени, но свалившееся на меня положение ближайшей подруги обязывало с унылым видом таскаться за азартной покупательницей и мучить продавцов, метавшихся по магазину в поисках того, не знаю, чего…

В остальном компания Натальи меня вполне устраивала: воспитанная и не лишённая чувства юмора женщина старалась, как и я, не пропускать ни одной достопримечательности.

В первый же вечер мы отсмотрели снятые Натальей фотографии. Как и следовало ожидать, половину кадра занимал асфальт под ногами, а собственно, снимаемый объект – замок или башня – безжалостно обрезался. Пришлось научить подругу основам построения кадра, где важен объект, а не моя собственная фигура. Наталья оказалась способной ученицей  и мы неплохо дополняли друг друга.

В гостиницу курорта Римини группа приехала затемно.

На ужине за наш столик подсел интеллигентного вида москвич, представившись Мишей. Судя по заискивающему тону и неухоженному виду, мужчина не был женат. Всё в нём вызывало жалость: и рыхлая фигура, и заторможенная реакция по причине высокого давления, которое он постоянно сбивал таблетками.

Уже по дороге к отелю на нас с Натальей напало игривое настроение, которое к вечеру вылилось в откровенные насмешки. Мы подтрунивали над нерасторопной официанткой-хохлушкой, раскритиковали скудную трапезу – тонюсенький ломтик рыбного филе с сиротливой кучкой картофельного пюре из концентрата, содержащего неприлично много крахмала.

В конце концов, наши приколы утомили Мишу и он пересел за столик Светы, той самой, из Саратова. Мы только переглянулись и в очередной раз хохотнули, посчитав, что понесли не слишком большую потерю.

            Забегая вперёд, нужно сказать, что Света на протяжении всего путешествия стойко сносила Мишино общество и лишь в последний день посетовала на судьбу, подкинувшую ей столь хлопотного спутника. То ли по причине гипертонии, то ли из-за своей пофигистской натуры Миша обладал феноменальной рассеянностью. Информацию гида упорно пропускал мимо ушей и постоянно переспрашивал: куда идти, во сколько вернуться, когда выезжаем и тому подобное. Перспектива быть поводырём взрослого мужчины никого не вдохновляла – как-никак, люди приехали отдохнуть. Свету мы жалели, но от Мишиных попыток подружиться шарахались при первой же возможности.

            После ужина решили искупаться – море находилось в трёхстах метрах от отеля. Пляж был безлюден. Свет прибрежных фонарей не доставал до кромки моря и ласковые волны плескались в полной темноте. Купались голышом. Миша по нашей просьбе добросовестно отворачивался и присматривал за вещами.

            – Далеко не заплывайте, – наставлял наш рыцарь.

            – Далеко ли уползешь на коленях, – отвечала я, топая по мелководью, тянувшемуся на десятки метров от берега и не оставлявшему шансов поплавать. В конце концов, мы просто улеглись на песчаное дно и принимали морскую ванну, любуясь прибрежными огнями.

День второй

Утро началось с раннего подъёма и отвратительной бурды вместо кофе. Хлеб был чёрствым, вместо сока чернокожий официант разливал в прозрачные кувшины ароматизированный напиток, запах и ядовитая окраска которого напрочь отбивали желание его попробовать.

Курорт Римини окончательно пал в моих глазах. Не нужно быть провидцем, чтобы догадаться: дешёвый до безобразия завтрак предназначался исключительно для неразборчивых российских туристов.

            «Ничего, – подумала я, – этим нам настроение не испортить, вкусно завтракать будем дома… но за державу, однако, обидно. Немцам или французам такое не рискнули бы предложить…».

            По дороге в Рим Ольга раздала список дополнительных экскурсий. В этот день расписание мероприятий было слишком плотным. Предстоял многочасовой переезд, затем экскурсия по городу на тридцатиградусной жаре. Мы с Натальей решили отказаться от  «Ночного Рима»: после дневной программы просто немыслимо воспринять что-либо ещё без ущерба для здоровья. Турист, конечно, вынослив, но валиться с ног от впечатлений почему-то не хотелось.

            На обед остановились в придорожном кафе, где в меню обнаружили салат «оливье» и бефстроганов – местные повара учли кулинарные пристрастия гостей из России.

            Долгие перегоны не утомляли: Ольга развлекала рассказами о жизни итальянцев, о привычках в питании, об уровне зарплат, отношении к старикам и детям. Простые итальянцы предпочитают сытную еду, за столом едят много хлеба и пасты с соусами. Иногда макароны заменяет суп. Расчёт простой: заполняя желудок, первое мучное блюдо даёт ощущение сытости, более дорогие продукты – мясо, рыба – подаются позже. Таким образом решается проблема насыщения, совсем как в России кашами и хлебом, а в Азии – рисом.

            За окном автобуса мелькали зелёные холмы, речушки, окружённые садами деревенские домики, разноцветные лоскуты полей. Великолепные виды радовали глаз своей первозданной чистотой.

Итальянцы трепетно относятся к природе и живут среди этой красоты просто и органично, принимая и сохраняя, как божественный дар.

Похожие средиземноморские пейзажи можно увидеть на побережье юга Франции, в пригородах Канн или Ниццы. С одной лишь разницей: практичные французы извлекли из окружающего ландшафта максимум пользы, превратив благодатный край в мекку для богатейших людей планеты. Изумляя роскошью отелей, гламурными великосветскими тусовками, престижными международными фестивалями, безумными по стоимости сделками с землёй и недвижимостью, Лазурный берег давно стал символом ярмарки тщеславия…

В Риме от стоянки автобуса пришлось топать несколько кварталов под палящим солнцем. Нашим экскурсоводом стала немолодая дама по имени Татьяна. Её тщательно продуманный туалет выглядел не по-европейски вызывающе: огромная белая шляпа с перьями, нелепые крупные бусы на тонкой морщинистой шее. Экстравагантный облик, навеянный фильмами итальянской киноклассики, диссонировал даже с прекрасными улицами Вечного Города. Манерная дама была полной противоположностью Ольге, всем своим видом демонстрируя: я теперь настоящая итальянка и вам не чета.

Экскурсия под девизом «галопом по Европам» выглядела следующим образом.

Следовать за гидом полагалось в темпе спортивной трусцы. Едва взглянув на достопримечательность, туристы должны были умудриться на ходу сделать снимок и не потерять из виду шуструю хозяйку белой шляпы, норовившую затеряться в толпе. При этом не пропустить уличные фонтанчики – без их спасительной влаги пришлось бы совсем худо. Гид фурией носилась по узким улочкам, нисколько не волнуясь, поспевает ли за ней группа; могла не проинформировать по рации о манёвре и резко свернуть куда-нибудь в переулок. В результате, к концу экскурсии, треть группы рассеялась где-то по дороге.

Татьяна проговаривала заученный текст быстро и без каких-либо эмоций, дабы исключить любые попытки диалога и возможность задавать вопросы и потому закончила путешествие возле Колизея на полчаса раньше запланированного времени.

            К сожалению, Рим нами прочувствован не был…

            Перед расставанием Татьяна принялась агитировать группу на экскурсию по ночному Риму – понятное дело, из туристов нужно выжать максимум пользы.

– Мы еле стоим на ногах после длительного переезда и экскурсии по жаре, –  попыталась я объяснить отказ. – Хочется восстановить силы для завтрашних мероприятий. К тому же, по слухам, объекты города недостаточно подсвечены.

            – Ой, боже! И с чего это вы взяли, что в Риме плохая подсветка? – в тоне дамы, претендовавшей на светскость, неожиданно проявились нотки скандальной обитательницы коммуналки.

Услышав, что отзывы получены из интернета, презрительно бросила:

– Фу, интернет, тоже мне, нашли источник! – дала понять, что ставит под сомнение умение визави пользоваться всемирной сетью.

            – Ну и ну… стоило ли ехать так далеко, чтобы сидеть в номере? И что вы сегодня вечером будете делать вместо экскурсии? – влезла в разговор туристка, которую мы с Натальей между собой прозвали «педагогом» за общение с соотечественниками исключительно менторским тоном.

            Наталья, единственным желанием которой было добраться до отеля и вытянуться на кровати, от неожиданного вопроса потеряла дар речи. Потом собралась и выдала, вложив в интонацию максимум язвительности:

– А как вам рассказать о наших планах – в общем или со всеми бытовыми и интимными подробностями?

Поняв бестактность своего вопроса, «педагог» стушевалась и отошла.

            Кстати  на следующий день она с подругой отказалась ехать на экскурсию в Неаполь и Помпеи, в результате чего каждому в малочисленной группе пришлось заплатить за поездку не шестьдесят, а восемьдесят евро. Тогда мы с Натальей только посмеялись, великодушно решив не пытать «педагога» вопросом, почему её планы не были связаны с Неаполем.

Бесполезно, не поймет юмора.

            В гостинице, еле живая от поднявшегося давления, Наталья без чувств рухнула на кровать. Придя в себя после выпитого лекарства, продолжала возмущаться беспардонной туристкой.

В любой компании можно встретить подобных «педагогов», реализующих своё призвание всех учить и строить и пребывающих в полной уверенности: только им предначертано знать, что нужно делать в той или иной ситуации.

Да и профессиональным педагогам трудно переключиться с воспитательной миссии на нормальные равноценные отношения и понять: вокруг них не заблудшие отроки, а свободные в своём выборе взрослые люди. Привычка манипулировать безропотными подопечными в школах, колледжах или университетах нередко переносится в обычную жизнь.

Ужинали не в отеле, а в кафе неподалёку. На удивление, еда была довольно приличной, официанты даже поставили кувшины с водой и льдом, хотя напитки за ужином в сервис не входили. Мы снова сидели за одним столиком с Мишей и Светой. Шутили, пытались разговорить единственного в компании мужчину-молчуна.

            За трапезой потекли беседы «за жизнь».

Света работала в каком-то отраслевом институте, связанном с сельским хозяйством, всё ещё оплакивала рухнувшую социалистическую систему и воспринимала теперешнюю действительность исключительно с негативной точки зрения.

– Вы представляете, – возмущённо восклицала она, – мой сын со степенью кандидата наук получает сущие копейки.

Я ёрзала на стуле, чтобы не обидеть Свету, еле сдерживалась от объяснений очевидного.

Сына, конечно, жаль, только почему бы взрослому мужчине не попытаться что-нибудь изменить в своей жизни, коль она, эта жизнь, упрямо не хочет меняться под него? Почему  нельзя обратить на пользу свою научную степень или, в конце концов, сменить профессию?

За много лет после развала социализма можно было понять: государство помахало всем ручкой: «Крутитесь, как хотите, дорогие граждане». Мои знакомые, довольно успешные доктора наук, оказавшись в девяносто первом в тяжёлой ситуации, не стали ждать у моря погоды и покинули горячо любимый институт – уважали себя и хотели иметь за труд достойную зарплату.  

– Всё сейчас в запустении, – с горечью констатировала Света. – Заросли бурьяном поля, где выращивалось зерно элитных сортов.

Бесконечные стенания и рассказы об инфантильном сыне стали раздражать.

            – Качественного зерна и в советское время не было в достатке, – попыталась я вернуть Свету с небес на землю, чтобы прекратить бессмысленный разговор. – Даже в то время, несмотря на экспериментальные поля и научные труды, пшеницу твёрдых сортов  приходилось закупать за рубежом.

Света не возражала: сказанное было правдой.

            – В сегодняшнем времени есть много положительного, – продолжала я. – Вот вы, например, сейчас ужинаете в Риме, а разве в СССР могли мечтать об этом?

За столом возникла неловкая пауза, было заметно, как неуютно стало Свете в нашей компании. Миша молча посапывал над своей тарелкой.

«Не стоит начинать полемику на серьёзные темы с незнакомыми людьми, тем более за ужином, на отдыхе – подумала я запоздало. – В таких случаях лучше беседовать о чём-нибудь нейтральном, например, о погоде».

Впрочем, мне с первых же минут поездки было ясно, что со Светой вряд ли найду общий язык.

            На следующий день, явившись на ужин, Света и Миша демонстративно прошли мимо нашего столика. Заметив манёвр, мы с Натальей фыркнули, но не расстроились, самокритично приняв нежелание общаться на свой счёт: понятное дело, не каждому понравятся наши выпады и шуточки.

День третий

Третье утро в Италии традиционно началось с раннего подъёма – в шесть с четвертью. Часть группы отправлялась в Неаполь и Помпеи. За завтраком на столики выставили чёрный-пречёрный напиток без вкуса и запаха, выдавая его за кофе. Извиняясь, Ольга объяснила: итальянцы, хотя и являются почитателями хорошего эспрессо, по утрам пьют большую чашку ячменного кофе с молоком.

– Зато такого понятия, как растворимый кофе, у них нет и в помине, – добавила, чтобы сгладить неловкость.

            По-видимому, итальянцы в своём восприятии российских туристов застыли где-то в начале не очень сытых девяностых годов. Лучше бы дали растворимый кофе, который  может быть очень даже приличного качества.

            Возле отеля уже ожидал автобус.

Мы успели полюбить наше временное жилище: и мягкие удобные кресла, и спасительный кондиционер, и мелькание картинок за окном, сравнимое с самым захватывающим киносериалом.

            Водителя Джанфранко я приметила ещё по дороге в Рим. Итальянец обладал необъяснимым природным обаянием – взгляд невольно останавливался на его подвижной фигуре и приветливом добродушном лице. Крупная породистая голова, выразительный нос и быстрые озорные глаза южанина неуловимо напоминали актёра Жерара Депардье в молодости.

На стоянках Джанфранко неизменно окружали туристы, с каждым он болтал на каком-нибудь из европейских языков, однажды слышала, как беседовал по-французски с худющим юношей-ботаником Севой из Ростова-на-Дону.

            Вот и сейчас итальянец помогал туристкам выйти из автобуса, галантно предлагая руку.

            – Merci, – поблагодарила я, ощутив его рукопожатие.

            – Parle France?

            – No, I speak English, a little, – на этом разговор был исчерпан.

            Позднее, ожидая в тени огромной фуры, когда соберутся все туристы, Джанфранко подошёл ко мне. Заметно смущаясь, спросил, как меня зовут. Услышав ответ, воскликнул:

– О, у нас в Италии много женщин с таким именем.

Завязался ничего не значащий разговор. Позднее итальянец признался, что поначалу не выделил меня среди остальных туристов – привыкал к незнакомым лицам. Лишь на второй день, по дороге в Рим заметил и стал за мной наблюдать. С его слов, я имела вид человека, довольного всем на свете – с моего лица не сходила улыбка.

Что верно, то верно, по натуре я оптимистка и стараюсь не переживать по поводу того, что изменить не в моих силах. Глупо злиться и брюзжать из-за жары, плохой еды и отсутствия кондиционера в гостиницах. Покупатели недорогих экскурсионных туров сами подписались на длительные переезды, утомительную беготню за гидом и причуды наших турбюро, бронирующих отели с непредсказуемым и очень ненавязчивым сервисом.

            Главное для меня – лицезреть Италию с её неземной красотищей и всемирно известными архитектурными шедеврами. Разве можно не восхищаться всем этим?!

            Помимо Миши в нашей группе был ещё один взрослый мужчина, Николай, путешествовавший с дочерью-старшеклассницей. Судя по всему, давно хотел со мной познакомиться и, в ожидании повода, осторожно накручивал вокруг меня круги.  

На этот раз решил, что настал удобный случай и незаметно вклинился в разговор.

Итальянец  ретировался, пошёл готовить машину к отъезду, а Николай незаметно вовлёк меня в обсуждение довольно серьёзной темы.

Дискуссию пришлось продолжить уже в автобусе.

            Наши с Николаем мнения разошлись в оценке прошлого и настоящего. В советское время мы работали в НИИ, принадлежащим разным ведомствам и имели разный уровень жизни. Сознание наше, которое, как утверждают древние философы, определяется исключительно бытиём, также находилось на разных полюсах.

Я получала копейки в небогатом отраслевом институте непрестижной отрасли народного хозяйства, входящей во второсортную группу «Б». Николаю, сотруднику «почтового ящика» в Королёве, повезло больше, он не бедствовал: трудился на оборонку и космос. Высокая зарплата, путёвки в лучшие санатории, квартиры, специальное обеспечение продуктами первой необходимости – всё было само собой разумеющимися привилегиями.

Естественно, Николай защищал ту, прежнюю благополучную жизнь, органично связанную с членством в компартии и непримиримой классовой борьбой с инакомыслящими.

            – Как вы можете его читать, он же – предатель! – воскликнул с жаром, когда я упоминула о книгах разведчика-перебежчика Резуна-Суворова.

            Наталья до последней минуты сохранявшая нейтралитет, не выдержала:

            – Ничего себе, давненько нам не указывали, что читать, а что не читать!

– Ага, совсем как раньше, – поддержала я подругу. – Хватит, начитались «Правды», теперь будем читать всё, что нравится: и Суворова, и его оппонентов, и всё, что даёт пищу для размышления. И делать собственные выводы. И потом… почему перебежчик обязательно станет лгать? Спорное утверждение, все факты при желании можно проверить, документы рассекречены.

Давно я не встречала столь рьяного ретрограда. Можно было понять пожилого ветерана, попавшего под рыночный каток и ощутившего себя не у дел. Здесь же поклонником социалистической системы предстал мужчина, разменявший лишь пятый десяток лет – в самом расцвете сил и профессиональных возможностей.

Меня словно прорвало – с жаром выпалила обличительную речь.

Напомнила о страшной эпохе, об утопической идеологии, сломавшей миллионы человеческих судеб, о том, как были утрачены накопленные не одним поколением культурные ценности и национальные богатства.  В тридцатые годы народ голодом доводили до людоедства, в сороковые на плечи забитого, запуганного населения тяжким бременем легли ужасы войны и восстановление разрушенного хозяйства. В шестидесятые годы строители коммунизма осваивали космос, развивали промышленность и сельское хозяйство, а мясо видели только по праздникам. В семидесятые-восьмидесятые годы колбасу и масло можно было купить только в нескольких промышленно-развитых городах. Теряя человеческий облик, люди бились в очередях за какой-нибудь тряпкой или телевизором. И даже во время провозглашённого «развитого социализма» люди так и не узнали простых человеческих радостей: благоустроенного жилья, нормальной еды, полноценного отдыха. Львиная доля бюджета страны расходовалась не на благо людей, а на оборонку, пресловутую группу «А».

И все эти самоотречения – ради идеи построения коммунизма, своеобразной религии, очередного опиума для народа.

            – Это вы, оборонщики, сначала тратили народные средства на ракеты, потом  извлекали их из шахт и распиливали. Всегда были при деле и получали приличные деньги, вам и жилось лучше, чем остальным, – пыталась я достучаться до сознания Николая.

            Он молчал. Возразить было нечего. Атака была успешно отбита.

Последующие дискуссии с ностальгирующим дяденькой проходили уже спокойно, без нравоучительных ноток.

Мы проезжали мимо знаменитой горы с белым храмом на вершине.

В этих краях во Вторую Мировую партизаны вели бои с немцами. По словам Ольги в Италии совсем недавно стали упоминать о России, как основном действующем лице той войны. До этого в школьных учебниках писали лишь об освободительной роли англо-американцев.

Итальянцев во времена гитлеровской оккупации забирали на войну принудительно. Не желая воевать против России, они сдавались в плен, женились на наших «наташах».

«Молодой уроженец Неаполя!

Что оставил в России ты на поле?

Почему ты не мог быть счастливым

Над родным знаменитым заливом?»…

            На юге Италии, в местечке, где живет Ольга, совсем недавно помер старик, бывший русский летчик. Его самолет был сбит в начале войны, в плену удалось затеряться  среди итальянцев. Он женился и всю жизнь прожил на чужбине. Ольга не раз предлагала найти родных в России, сообщить, что жив – столько лет прошло – все изменилось, но страх перед «системой» не покидал бывшего солдата до последних дней: он так и не решился связаться с близкими.

            – Брат у меня был, Федька, – единственное, что сообщил о семье.

К сожалению, главную достопримечательность региона – вулкан Везувий скрывало плотное марево. Своенравная гора до сих пор таила в себе опасность для окрестных жителей: жерло вулкана прикрывала лишь пробка из горных пород, которая, как у шампанского, могла выстрелить в любой момент, устроив ещё один «последний день Помпеи».

            Легендарный город-призрак встретил раскалёнными на солнце древними руинами цвета обожжённой глины, среди которых, как призраки, бродили одуревшие от палящего зноя туристы.

Случившаяся две тысячи лет назад огненная стихия, испепелив всё живое, превратила город в выжженную пустыню. Нетронутыми остались лишь глиняные и каменные артефакты, увидевшие свет благодаря титаническому труду многих поколений, освободивших их от вулканического пепла. Сосуды для масла и вина, бытовая утварь, казалось, ещё хранили тепло хозяйских рук.

Во время раскопок археологи находили необычные пустоты. Кому-то пришла в голову мысль залить их гипсом. Так появились слепки человеческих фигур, застывших в жутких предсмертных позах: пытающийся убежать подросток, прикрывающая руками живот беременная женщина.

Среди развалин мёртвого города сохранились полуразрушенные дома, пекарни, торговые лавки. Картину трагизма и безысходности усиливал удушающий, обжигающий лёгкие тяжелый воздух. Занимаясь безуспешными поисками хоть какой-нибудь тени, я и Наталья не роптали, напротив, даже шутили: когда ещё придётся испытать трудности, выпавшие на долю жертв вулкана…

Гидом по Помпеи стал когда-то учившийся в России итальянец. Наблюдать за  классическим щёголем в белых брюках и с большим белым зонтом было интересно только первые полчаса. Вскоре его слишком игривая манера разговаривать, вызывавшая в памяти опереточных героев-любовников, стала раздражать.

– Как лучше к вам обращаться – господа или товарищи? – с иронией в голосе поинтересовался гид, рассматривая окружившую толпу.

– Называйте товарищами… или друзьями, – раздались неуверенные голоса.

Туристы были явно озадачены вопросом.

Однако, не желая испытывать фонетических мук, итальянец предпочёл собственный вариант, исключающий произношение неудобных звуков «щ» и «з».

            – Ну, так вот, ребята… – обращение, устраивающее его самого, прозвучало слишком снисходительно.

            С трудом справляясь с «шипящими», на которые богат русский язык, итальянец рассказывал о бытовых подробностях жизни обитателей Помпеи, с заметным упорством акцентируя внимание на эпизодах, связанных с взаимоотношением полов.  

            В конце экскурсии, надев на лицо маску заговорщика, предложил:

            – А теперь, ребята, если вы быстро пойдёте за мной, я покажу вам что-то о-о-чень интересное.

            Едва стоящие на ногах после двухчасовой прогулки по изнуряющей жаре, но заинтригованные словами гида, туристы поплелись по главной улице Помпеи. Нужно сказать, хождение по покатым, отполированным миллионами башмаков булыжникам – серьезное испытание, того и гляди, подвернёшь лодыжку.

Не удостоив внимания живописные, украшенные мозаикой руины богатой виллы, экскурсовод подвел группу к невзрачному дому. Возле двери на камне красовалось  изображение мужского полового органа, вместо стрелки указывающее на вход в искомое публичное заведение.

            – Женская радость, – произнёс итальянец с гордостью, глядя на древний рисунок, а у меня исчезли последние сомнения в его гендерных комплексах.

За испытанные муки наградой нам стал недорогой обед всего за тринадцать евро: маленькая бутылка хорошего белого вина и вкуснейшая пицца, приготовленная тут же, в дровяной печи. Попробовав шедевр поварского искусства, я поверила местным итальянцам, утверждавшим: родиной знаменитой на весь мир лепешки является именно Неаполь.

            В центр города въехали по набережной залива, любуясь буйством тропической зелени и нескончаемыми куртинами экзотических цветов. Справа плотным каскадом спускались к морю белоснежные дома.   

            – Как похоже на Монте-Карло! – раздалось в салоне.

            – С Монте-Карло не сравнить, здесь всё гораздо круче, – продемонстрировал знание молодёжного сленга наш «озабоченный» гид.

            Автобус шустро забрался на один из прибрежных холмов.

Перед нами открылась панорама Неаполитанского залива, явившая ту самую, пронзительной красоты, идеальную картинку, обычно всплывающую в сознании при слове «Италия». Горная гряда, с разбежавшейся по склонам мозаикой черепичных крыш и  утопающих в зелени пышных садов, полукругом обрамляла величественные воды залива. Везувий лёгкой тенью едва просматривался на горизонте. Прямо под нами, по берегу, словно огромная, сияющая перламутром раковина, раскинулся ослепительно-белый город. Морская гладь переливалась на солнце, играя всеми оттенками бирюзы и лишь на горизонте, там, где сливалась с небом, утопала в лёгкой кисее розоватой дымки…

            Немного побродили по центру города.

Как и в других местах, в Неаполе экскурсовод упомянул о культурных ценностях, вывезенных завоевателями. За многовековую историю кто только не покорял благословенный полуостров: варвары, Наполеон, Гитлер. Но о потерях говорилось спокойно, без надрыва, лишь с лёгким сожалением, будто о стихии или неотвратимой природной аномалии. Без намёка на реванш или месть.

Неужели итальянцы без борьбы отдавали своё достояние? И причина их покорности в миролюбивом характере и нежелании воевать? Или истоки великодушия в удивительной толерантности к чужой культуре и обычаям, в трогательной любви к искусству, ко всему прекрасному, нежелании разрушать и сеять зло? Возможно, говоря об утраченном, жители красивейшего уголка мира только давали понять: мы талантливы, щедры и ещё не раз удивим мир своими шедеврами?..

Джанфранко встречал туристов возле автобуса, одаривая обаятельной улыбкой тех, с кем уже общался.

Теперь в эту компанию попала и я.

            Мы с Натальей уселись на самые удобные места за спиной водителя – впереди открывался самый лучший вид на придорожные окрестности. Передо мной, чуть внизу  маячила макушка Джанфранко с чуть вьющимися, давно нестрижеными, как и подобает настоящему «мачо», волосами. Там, где пряди слипались от пота, обнажилась маленькая трогательная лысина. Почему-то было приятно смотреть на широкую спину и крепкую шею, от которых исходила мужская сила и надёжность; я любовалась большими крепкими руками, спокойно лежащими на руле, несуетными, точно рассчитанными жестами и хорошей реакцией опытного профессионала.

            На остановке Джанфранко подошёл ко мне. Смущаясь и запинаясь, попросил  встретиться сегодня вечером.

«Ого, это уже поступок», – предложение озадачило.

Не думала, что досужие разговоры и переглядывания с симпатичным водителем могут иметь серьёзное продолжение.

К свиданию я не была готова – и без того впечатлений и эмоций хоть отбавляй.

– Посмотрим, если не очень устану, – от растерянности начала по-дурацки кокетничать.

            Всю оставшуюся дорогу до Рима пребывала в приподнятом настроении, пытаясь переварить  приглашение.

Джанфранко начал выказывать знаки внимания – предложил бесплатно бутылку минералки из холодильника, стоившую для остальных один евро. Я отказалась: «Ни к чему эти дешёвые жесты».

На очередной стоянке признался: ему нравится, когда сижу в автобусе позади него.

– Для тебя забронирую это место на все дни, – добавил, шутя, и всю дорогу в зеркало бросал на меня взгляды.

            После ужина мы с Натальей погуляли возле гостиницы, забрели далеко вглубь жилого квартала. Судя по всему, район был прибежищем вполне обеспеченных римлян, за невысокими оградами виднелись ухоженные уютные дворики, в подземные гаражи двухэтажных домов бесшумно вползали шикарные машины. В освещённом проёме одного из подъездов возник силуэт мужчины в рясе, по соседнему двору лёгкой тенью проскользнула монахиня, – священнослужители возвращались с работы – неподалёку проходила граница с Ватиканом.

            Царили тишина и спокойствие, уютно светились окна, иногда с балконов доносились негромкие голоса. Вместе с сумерками город окутывала долгожданная прохлада.

            Как это обычно случается на юге, стемнело в одно мгновение.

Я рассказала Наталье о предложении Джанфранко.

Решили вернуться к гостинице. За стеклянными дверями ярко освещённого фойе  итальянец оживлённо беседовал с туристами. Заметив меня, вышел на улицу.

Наталья предложила посидеть, за высокой стеной кустарника мы отыскали скамейку. Джанфранко появился на дорожке, остановился, поглядывая в нашу сторону. По-видимому, его смущала моя спутница. Наконец решился, подошёл, поприветствовал, присел рядом.

            Наталья, деликатно попрощавшись, ушла.

Повисла напряжённая пауза.

Я почувствовала, как Джанфранко застыл, обдумывая, с чего начать. Почему-то было приятно наблюдать смущение немолодого мужчины, немало повидавшего на своем веку.

– Ты замужем? – вопрос прозвучал от волнения глухо и невнятно.

            – Нет,  разведена.

– Я тоже, – произнёс обрадованно…

И заметно воспрянул. Свидание обрело определённый смысл – беседу вели два свободных и симпатичных друг другу человека.

            Английский для Джанфранко был четвёртым языком, на котором мог общаться после родного итальянского, а также французского и испанского. Искажённая средиземноморским акцентом речь на языке туманного Альбиона воспринималась весьма непросто.

            – Сын только один? – уточнил он.

            – А твои дети уже взрослые? – я была уверена, что у него не один ребёнок.

            – Да, и живут отдельно.

            Из дальнейшего рассказа узнала: Джанфранко живёт в сельской местности, в самом сердце Италии недалеко от города Ассизи, увлекается верховой ездой. У него две лошади и две собаки.

– Есть «ламборджини».  

«Ага, – догадалась я, напрягая весь свой дамский интеллект, – судя по многозначительному тону, это, наверное, марка престижного автомобиля».

            – У меня есть квартира и загородный дом для летнего сезона, – постаралась я не ударить в грязь лицом, упомянув свою шестисоточную дачу.

            – Кто же ухаживает за животными, пока ты работаешь? – поинтересовалась я.

            – Моя мама.

Повисла пауза.

«Наверное, нелегко старушке одной вести хозяйство, присматривать за лошадьми, собаками и домом», – первое, что пришло в голову.

            Следующий вопрос итальянца показался не слишком удачным для начала необременительного флирта.

            – Ты бы хотела жить в Италии?

            – Нет,  – ответила, не раздумывая.

Наверное, следовало бы ответить томно и нараспев что-нибудь, вроде: «Я никогда об этом не думала…», но подобные женские штучки совершенно не в моём стиле.

Упрямо продолжая тему, Джанфранко поинтересовался, какой город в Италии понравился мне больше других.

– Неаполь!

– Если  захочешь, сможешь жить в Риме или Неаполе. Если только захочешь...

Последняя фраза итальянца развеселила: ситуация оказалась не столь серьёзной, как представлялась вначале. «Не слишком ли большая цена за флирт для небогатого водителя? –  я с иронией слушала словесные экзерсисы собеседника. – Бедный Джанфранко, а если бы я согласилась? Как бы он выпутывался?».

Дальнейший рассказ итальянца прояснил желание познакомиться со мной поближе. В его деревне проживали русские женщины, с которыми он подружился и даже четыре раза ездил в Россию. Судя по всему, был неплохо осведомлён о нашей жизни.

Действительно, в последние годы в Европу хлынули толпы представительниц прекрасного пола из России и стран бывшего бывшего СССР. В поисках любой, даже самой грязной и непрестижной работы и ради заветной мечты – замужества с европейцем – женщины были готовы на всё.

Вот и ко мне опытный искуситель Джанфранко решил применить «тяжёлую артиллерию», сходу выдав смелое предложение остаться в Италии.

Пришлось объяснить ухажёру, что много лет работаю с зарубежными компаниями и в Европе бываю часто. И иностранцы для меня – не экзотика, а обычные люди, даже коллеги. И никакого трепета перед ними не испытываю. И нет смысла «клеить» меня так примитивно, завлекая многообещающими намёками.

            Наверное, итальянец понял меня.

– Можно приехать к тебе в Москву? – этот вопрос понравился больше.

Я ответила утвердительно, полагая: фраза прозвучала лишь для поддержания разговора. Мол, если вы к нам не хотите, можно ли нам к вам?

После очередной затянувшейся паузы Джанфранко предложил выпить вина.

– Why not? – рассудила я, и мы пошли к отелю.

Ольга появилась в фойе как раз в тот момент, когда итальянец шептался с портье на предмет приобретения бутылки вина. Взглядом выразила удивление, но, увидев меня, маячившую в стороне, сообразила, что к чему и тактично удалилась.

            Мы расположились на открытой террасе в окружении цветущих рододендронов. Из окон лился уютный, приглушённый листвой, свет. Тишину нарушал лишь монотонный стрёкот цикад, придавая вечеру особую умиротворённость. Было спокойно и уютно, совершенно не верилось, что находимся в центре огромного мегаполиса.

Я пригубила из бокала. Вино оказалось невысокого качества, слишком кислым.

– Да, вино не самое лучшее, – по мимике уловив мою оценку, согласился Джанфранко.

Мне понравилась его реакция внимательного и разборчивого мужчины.

            Итальянец не спеша продолжал рассказывать о себе: двадцать три года служит в  туристической фирме, разошёлся с женой семь лет назад, очень переживал, много работал, старался забыться. Восемь месяцев в году почти ежедневно возит туристов, а четыре зимних месяца у него намного свободнее: в месяц всего один-два тура.

            Зазвонил мобильный телефон – Джанфранко разговаривал долго и обстоятельно. Закончив, не без удовольствия пояснил: консультировал молодого коллегу.

            Потом взял мою ладонь в свои огромные ручищи, стал гладить, приговаривая: «Belle, belle, bellissimo». И неловко тронул пальцем скулу, объяснив свой жест: ему особенно нравятся мои глаза. Что ж, без ложной скромности скажу, в этом он не был оригинален.

            Погладил царапины на моих предплечьях, глазами спросил: откуда. Я объяснила: на даче обрезала кусты роз.

Стал трогательно и нежно касаться губами моей щеки, шеи – куда мог дотянуться.

Был двенадцатый час ночи – и мне, и ему после изнурительной поездки нужно было отдохнуть. А дело, тем временем, заходило слишком далеко.

            – Пора спать, – твёрдо сказала я.

            Поняв меня по-своему, он вскочил и мы пошли в отель. По пути к своему номеру я стала прощаться. От неожиданности ухажёр растерялся.

            – Пойдём ко мне, – произнёс отчаянно.

            – Нет, –  бросила я и ушла.

            Не люблю банальностей, ненавижу предсказуемость.

            Никогда не шла на поводу у мужчин после ухаживания «на скорую руку». Всегда казались слишком примитивными попытки кавалеров увязаться и напроситься в постель после проведённого вечера в кафе или ресторане. Ну, в самом деле, нельзя же быть такими одноклеточными. Какая самоуверенность! Никакой фантазии…

День четвёртый

За завтраком я заметила Джанфранко, махнула рукой, подзывая за наш столик. Дала понять: вечером мы просто подружились. Итальянец выглядел расстроенным и на дежурное приветствие «How are you?», – ответил нетипично:

            – Very bad without you. 

            Пытался казаться равнодушным, показывал всем своим видом: так и быть, присяду за компанию. Я принесла напиток, который по мнению итальянских поваров для русских туристов сойдёт за сок.

Джанфранко продолжал сидеть с обиженным видом, совсем как ребёнок. Разлил по чашкам содержимое кофейника, сам ни к чему не притронулся.

– Очень чёрный, но совершенно без вкуса и запаха, – кивнула я на кофейный суррогат,  пытаясь хоть как-то расшевелить приятеля.

Джанфранко только пожал плечами.

            Этим утром предстояла экскурсия в Ватикан. Мы с Натальей стали обсуждать недавно избранного папу Римского. Разговаривать по-русски в присутствии итальянца было неудобно, я объяснила о чём беседуем.

– Как ты относишься к новому папе?  

Моя попытка вовлечь в разговор не удалась, Джанфранко плечами, изобразив отсутствие интереса к теме.

            Его настроение стало абсолютной загадкой, я не понимала: действительно переживает или, принимая во внимание природный артистизм итальянцев, играет роль?

На самом деле повод для серьёзной обиды был смешным: вчерашнюю неудачу можно было поправить – для ухаживаний оставалось достаточно времени.

            Как бы то ни было, начинался наш четвёртый день в Италии.

            Ольга разработала план взятия Ватикана без лишних усилий.

Для этого нам предстояло подойти к входу как можно раньше, чтобы влиться в льготный поток туристических групп. В противном случае предстояло простоять на жаре два-три часа. Сонные от недосыпа, но покорно-послушные, туристы шустро заполнили места в автобусе.

            Наш отель находился в западной части Рима – уже через пять минут мы примкнули к  длинной очереди жаждущих попасть за высокие стены суверенной территории Святого Престола.          

В гулком прохладном помещении вышколенные секьюрити тщательно досмотрели сумки туристов. Как это обычно бывает в европейских странах, всё прошло корректно и доброжелательно – никто ни разу не повысил голос. Полицейские при исполнении служебных обязанностей не унижали, не демонстрировали превосходство и даже одаривали вежливой улыбкой. Истинное, не показное уважение к человеку. Цивилизация...

Проследовали по галерее, в окно полюбовались видом внутреннего дворика Ватикана.

И вот мы, простые смертные, уже ходим по залам, благоговейно рассматриваем мировые шедевры, не веря своему счастью, замираем перед табличками с именами: Рафаэль… Микеланджело. Когда ещё выпадет удача попасть сюда?

Вокруг колыхалась, словно живой организм, многоголовая людская масса, осторожно перетекая из одного помещения в другое. Сотни голосов сливались в глухое монотонное гудение. Особой расторопностью выделялись шустрые любопытные азиаты – каким-то чудом успевали смотреть и по сторонам, и в видоискатели фотокамер. Затворы камер издавали непрерывный стрёкот – без вспышки в залах снимать разрешалось.

Увлекшись созерцанием, туристы, порой, натыкались друг на друга, и тогда на разных языках звучали искренние извинения.

На посещение Сикстинской капеллы нам выделили всего пятнадцать минут. В святилище действовал строгий запрет на съемки и даже на разговоры.

В капелле толпа туристов была ещё более плотной. Лица счастливчиков сияли неподдельным восторгом, жаждой запечатлеть в памяти как можно больше и тут же поделиться впечатлениями с соседом. С трудом удерживаемый осторожный шёпот время от времени прерывался предупреждающими возгласами охраны.

Неподалёку от меня вертлявая дама, говорившая на испанском, тайком, с быстротой молнии отважилась сделать снимок. Не тут-то было! Уловив щелчок камеры, итальянка львицей кинулась к нарушительнице.

            – Вы не уважаете это святое место! – приглушённый вскрик разорвал напряжённую тишину, заставив повернуть головы в сторону нарушительницы…

«А, вот это откуда…», – я то и дело узнавала ставшие хрестоматийными сюжеты, встреченные до этого в репродукциях, фильмах, уличных рекламах.

Внутри меня горело, пульсировало одно только желание: затеряться, остаться здесь подольше. Что такое несколько минут? Разве можно охватить это бесконечное пространство, до краёв наполненное красотой и гармонией, осознать величие подвига гениального художника, понять непреодолимую жажду созидания?

Совершенно обездвижил «Страшный суд».

Гигантское изображение небесных страстей, выполненное плотными, сочными красками, откровенно ломало библейские каноны. Смелый посыл гения через века нам, далёким потомкам, заворожил невероятным драматизмом, мощью и динамизмом крепких обнажённых тел. Микеланджело пытался донести то, в чём был убеждён сам: смотрите, как будто говорил он нам, боги так похожи на земных людей, сравните с собой, усомнитесь в их недосягаемости.

А может, вы, люди, и есть – боги?

Ох, не зря церковнослужители долго не принимали столь смелую по тем временам работу мастера…

В соборе Святого Петра я долго не могла отойти от совершеннейшей Пьеты. Поразили и мозаики, выполненные из мельчайших кусочков смальты столь совершенно, что даже вблизи казались живописными полотнами.

Несмотря на гигантские размеры собора, его внутренние помещения казались уютными, располагающими к созерцательному отдыху. В полумраке одного из пределов мерцали свечи, звучал голос пастора, шла обычная служба…

            Меня необъяснимо притягивают европейские культовые храмы: соборы, базилики, кирхи. Мечтаю побывать на службе с начала до конца, послушать проповедь и попеть во время мессы. Хочется долго-долго, позабыв о времени, сидеть на деревянной скамейке, заворожённо следить за перемещениями пастора, вслушиваться в музыкальность незнакомой речи, любоваться бьющими в разноцветные витражи лучиками солнца и возноситься к высоким сводам со звуками органа.

Не суетиться, не бить поклоны, не думать, в какой момент нужно покреститься, а просто сидеть, отрешившись от всего земного.

            Но и в Риме времени было в обрез. Посещать храмы получалось лишь мимоходом, каждый раз догоняя группу.

            Площадь перед собором Петра оказалась не столь грандиозной, как представлялась с экрана телевизора во время трансляции репортажа о последних земных часах предыдущего Папы. Тогда, переживая кончину, милионы людей следили за кадрами хроники, с тревогой смотрели на окошко резиденции, второе от угла, под самой крышей.

            Русских туристов трудно удивить масштабами, просторными площадями, грандиозными соборами.

В очередной раз я убедилась: величием и красотой архитектурных памятников Москва и Питер ничем не уступают ни Риму, ни Парижу, ни Лондону.

            К часу дня у нас появилось свободное время до вечера.

Свободное время в Риме!

            Мы с Натальей спустились по улице Кола, добрались до площади Пополо, затем,  заглядывая по пути в базилики, двинулись по дель Корсо.  

            Возле уличного прилавка произошёл забавный случай. Присмотрев футболку, я объяснила по-английски продавцу, то ли турку, то ли арабу: нужен такой же фасон, но другой размер.

            – Понятно, нужен другой размер, – повторил он на чистом русском языке, с заметным удовольствием наблюдая нашу реакцию.

Мы не сразу поняли, что так поразило в словах торговца, а потом долго смеялись. Оказалось, парень учился в Питере.

 – Как там Россия? – поинтересовался улыбчивый продавец, заворачивая покупку.

Мир-то, оказывается, тесен…  

К четвёртому дню в Италии мы почти адаптировались к жаре и старались принимать испытания, как неизбежность, но после полудня духота, усиленная высокой влажностью, донимала особенно сильно. И потому спасительный короткий дождик, пролившийся с совершенно ясного неба, стал неожиданно приятным сюрпризом.

А впереди нас ожидало по-настоящему счастливое открытие.

            В поисках станции метро мы случайно набрели на фонтан Де Треви.

Это место в Риме стало для меня самым любимым.

Первая встреча с беломраморным чудом не произвела большого впечатления, это и немудрено: в погоне за гидом мы мало что сумели разглядеть поверх голов плотно обступившей толпы.

            Теперь же нас никто не торопил.

Я отыскала на парапете бассейна свободный пятачок и с блаженством опустила в воду усталые ноги.

Вокруг меня деликатно, без суеты, старались притулиться на ступенях представители всех уголков земного шара. Приглушённый рокот разноязыкой толпы, наслаждавшейся спасительной прохладой, сливался с умиротворящим шумом водной стихии.

Ничто не мешало погружению в расслабляющую негу.

Казалось, само время, обездвиженное неземной красотой, замедлило свой ход.

Я мечтала стать изваянием и навечно застыть среди изящных статуй, закутанных в кисею сверкающих на солнце водяных брызг.

В Риме немало местечек, в которых совершенно теряешь ощущение улицы. Порой кажется, будто ты не в городе, а внутри просторного светлого дома – настолько комфортно чувствуешь себя среди изящных фасадов, окрашенных в тёплые оттенки золотистой и розоватой охры.

И эта фонтанная площадь со скульптурами и бьющими из камней струями чистейшей воды удивительно напоминала парадный зал прекрасного дворца. Здесь всё дышало покоем и желанием подольше насладиться чудесным видом.

Настоящим открытием стали знаменитые римские дворики. Нигде больше не встречала я таких милых уголков, возникающих за арками домов неожиданно, словно зелёные оазисы в пустыне. Невозможно пройти мимо, не полюбовавшись беломраморными статуями, ухоженными газонами, стройными тёмно-зелёными пирамидками кипарисов, а то и огромными старинными часами, до сих пор показывавшими точное время.

Счастливые обитатели небольших уютных двориков жили в окружении цветущих рододендронов и кипени гераней на балконах. Кстати, балконы, со слов гида, впервые появились именно в Риме. Маленькие островки зелени среди каменных лабиринтов заменяли сады горожанам, оставившим крестьянские наделы и скучавшим по земле.

            Таким и запомнился исторический центр Рима: респектабельным и доброжелательным, с базиликами, манящими прохладными гулкими залами и спасающими  от жары фонтанами и фонтанчиками.

Рим – это не только достопримечательности.

            Неуёмная Наталья понеслась по магазинам, стараясь во что бы то ни стало выполнить план закупок для своей многочисленной родни. Я еле успевала оттаскивать её от маленьких дорогих лавочек, убеждая заходить только в супермаркеты, объявлявшие о распродаже.

В одном из центральных магазинов, выбирая туалетную воду, неожиданно столкнулись с неадекватной реакцией продавщицы, по-видимому, догадавшейся о нашем происхождении. С трудом изъяснявшаяся по-английски молодая девушка выставляла перед нами флаконы с видом госпожи, которую простолюдины отвлекали от более важных дел. Убедившись, что ничего не понравилось, демонстративно повернулась спиной и зло прошипела напарнице на итальянском что-то про «этих русских».

            – Всё, Наталья, пойдём отсюда, девушка, видно, недавно перебралась в Рим из провинции и не научилась общаться с покупателями, – увела я подругу.

Нечто похожее случилось и в других торговых точках. Я недоумевала. Казалось странным, почему продавщицам было важнее показать своё отношение к «этим русским», чем продать нам что-нибудь? Как там у них с мотивацией продаж?

Римский «шопинг» привёл к неутешительным выводам: русские покупательницы у итальянок по-какой-то, неведомой нам причине вызывали недружелюбную реакцию.

Мужчины-продавцы, напротив, являли собой саму любезность.

Мы вывели свою версию, объяснившую сей феномен гендерными проблемами.

Не скрою, во время прогулки по городу было приятно наблюдать, как мужчины сворачивали головы в нашу сторону даже с противоположной стороны улицы. Вспоминаю эти эпизоды с теплом. Местные жители оказывали внимание белокурым иностранкам очень деликатно, во взглядах, хотя довольно прямых и открытых, не было и намёка на пошлость, лишь искреннее восхищение и желание любоваться красивым объектом, как произведением искусства. Что поделать, ну, вот такие они, итальянцы, не умеют скрывать свои чувства...   

            До гостиницы предстояло добираться на метро. Мы с Натальей договорились не болтать в поезде – незачем лишний раз привлекать к себе внимание.

            Войдя в вагон, я присела на свободное место рядом с очень красивой итальянкой.

«Настоящая Кармен», – отметила про себя.

Красавица действительно выглядела очень эффектно: густые жгуче-чёрные волосы собраны в высокую причёску, открытое платье выгодно подчёркивало фигуру. Рядом сидела пожилая  женщина, по-видимому, её мать.

            Реакция пассажирки на соседство оказалась неожиданно бурной: пригвоздив меня колючим взглядом, она демонстративно отстранилась, как от прокажённой.

Я сохраняла спокойствие.

По-видимому, этого показалось мало, красавица достала веер и, обмахиваясь, что-то возмущённо залопотала спутнице, косясь в мою сторону. Я была уверена, что ничем не потревожила соседку, даже не прикоснулась к ней. Заметив нарочитые, подчёркнуто-театральные жесты дамы, делала вид, что ничего не случилось. Если кто и был неадекватен в данной ситуации, то точно не я. Решив продолжить демарш, итальянка ещё раз отодвинулась от меня. Тут уж и я не выдержала, достала из сумочки веер и стала обмахиваться, загораживаясь им от соседки – знай наших!

            Наталья сидела напротив и, еле сдерживая смех, наблюдала за разыгравшейся сценкой. Её сосед, молодой итальянец, старательно сохранявший невозмутимость, в конце концов не выдержал и стал с интересом поглядывать в нашу сторону.

            Проехав пару остановок, рассерженные непонятно чем женщины двинулись к выходу, однако и у дверей продолжали смотреть в мою сторону, что-то возмущённо комментируя и подкрепляя речь красноречивыми жестами.

            Лишь только за итальянками захлопнулись двери, Наталья подсела ко мне, и мы дали волю эмоциям. Отсмеявшись, стали обсуждать устроенный нам спектакль.

            – Ну и ну, – возмутилась Наталья, – эта тётка с мамашей готовы были просто съесть тебя.

            – Слушай, в чём дело, я точно знаю, что даже не коснулась её. И потом – мы же молчали, как рыбы!

            – Всё равно раскусила, что ты русская – блондинка, да ещё симпатичная. В этом и состоит вся твоя вина мол, понаехали. Отсюда и реакция, – заверила Наталья.

            – Но я же не натуральная блондинка.

            – Всё равно видно породу: белокожая и русая. Вот я – типичная брюнетка, хоть и выкрашена «под блондинку», да и глаза у меня тёмные, – справедливо рассудила  подруга.

            Припомнив недружелюбные выпады продавщиц, я согласилась, что, возможно, в словах Натальи есть доля истины.

После прогулок по Риму я действительно стала ощущать себя по-новому. Чёрт побери, именно здесь смогла почувствовать себя настоящей женщиной, которой любуются мужчины, а местные красотки видят во мне соперницу!

Удивило лишь то, что своё «фи» демонстрировали не только женщины вполне ординарной внешности. Оставалось загадкой, чем же не угодили белокурые славянки  настоящим красавицам, пышноволосым, стройным, наверняка не обделённым вниманием мужчин?

За ужином мы поделились историей, приключившейся в метро, с симпатичной блондинкой из Ростова-на-Дону. Девушка согласилась с нашими предположениями – сама не раз ощущала на себе неприязненные взгляды итальянок.

            Но окончательно ситуацию прояснила Ольга.

Прожив в Италии добрый десяток лет, она была хорошо осведомлена о проблемах, связанных с иностранцами. Рассказала несколько историй.

С открытием «железного занавеса», в начале девяностых в страну хлынули потоки русских. Впрочем, русскими здесь по сей день считают и белорусов, и украинцев, и даже молдаван. Именно светловолосые и светлокожие славянки произвели настоящий фурор в умах и сердцах итальянских мужчин. Ольга красочно описала, как темпераментные, по-детски непосредственные жители небольших городков выбегали на улицу встречать автобусы с приезжими, как рассыпали комплименты, восхищаясь белокурыми красавицами.

Можно понять чувства их жён и подруг, у которых нежданно-негаданно закончилась спокойная жизнь и появилась новая забота – следить за своими сужеными, поголовно увлекающимися незваными гостьями. Особую опасность представляли славянки, прибывшие в Италию ради заработка на длительное время и испытывавшие нужду в самом необходимом. Обласканные комплиментами местных мачос, поднаторевших кружить головы сладкими речами, девушки не всегда могли противостоять их бурному натиску.

Каждый такой случай служил итальянкам веским аргументом в праведной борьбе за семейное счастье. В стране с традиционно сильными ценностями семьи и церкви, любой случай падения белокурых красавиц становился предметом пристального внимания и строгого осуждения. С истинно южным темпераментом местные мадонны передавали из уст в уста истории о неразборчивых связях блондинок. Мазали чёрной краской всех подряд, без разбора.

Разумеется, не всегда и не везде итальянки проявляли нетерпимость к женщинам славянской внешности, однако, факт говорил сам за себя: с подобным отношением столкнулись даже туристки нашей группы.

Всё это Ольга рассказывала нам по пути из ресторана в гостиницу. Джанфранко шёл позади, прислушиваясь к разговору и молчал, словно понимая, о чём идёт речь. Оглянувшись, я поймала его пристальный красноречивый взгляд.

            Перед сном мы с Натальей решили прогуляться и набрели на церковь современной постройки. Затаив дыхание, стараясь не шуметь, прошли вглубь помещения. В полумраке, словно созвездия в ночном небе, мерцали маленькие красно-жёлтые лампочки. Звук шагов гулким эхом отзывался в высоких сводах: в столь поздний час мы были единственными посетителями. Деликатно кашлянув, откуда-то из темноты дал о себе знать священник. Недолго посидев на жесткой скамье, двинулись к выходу – было неловко задерживать служителя ради собственного праздного любопытства.

            Джанфранко возле отеля не было.

            «Естественно, он же не мальчик, чтобы бегать за капризной тёткой. Хотя, почему бы и не побегать, если на самом деле нужна тётка, а не постель с нею...» – единственное, что пришло тогда в голову.

На нас, бедных туристов, пробегавших километры по раскалённым на солнце улицам,  сваливалось такое количество разнообразной информации и впечатлений, что к вечеру было совершенно не до лирики. Вот и у меня не осталось сил, чтобы разгадывать загадки и анализировать поступки несостоявшегося любовника.

            От усталости мы с Натальей, как кули, попадали в кровати и мгновенно заснули.

            Назавтра нас ждал новый день в прекрасной Италии.

(Окончание следует)