Холл отеля “Магдалена”. 

— Мари, составите мне компанию? Не могу никак привыкнуть к таким ранним ночам. Погуляем по городку, поужинаем. Мне тут рассказали про несколько уютных местечек. 

— Вы заметно продвинулись в изучении французского, мадемуазель Файна. У вас и в этом большие способности. 

Это прозвучало со страшным сарказмом. 

— Ну, уж что бог дал. Я не виновата. Видимо, просто тренированная память.
Вам не приходилось зубрить одновременно латынь, анатомию, гистологию, английский и историю коммунистической партии? Нет? Ваше счастье. Ну, что, идёмте, раз уж наш неутомимый мэтр даёт нам завтра денёк отдыха, и не надо рано вставать. Вы поправляйте меня, если буду ошибаться. Французский у меня вполне ещё эмбриональный, да и английский, честно говоря. 

— Как скромная помощница режиссёра может отказать кинозвезде? Куда вам хочется пойти? 

— Фрррр! 

Уютное местечко нашлось на набережной. Маленький ресторанчик с верандой, обдуваемой лёгким ветерком с океана. Лунная дорожка на воде. Негромкий блюз. Идиллия. 

— Ну, что способна заказать девушка из дикой России, кроме водки и бефстроганова? Давайте предоставим выбор вашему утончённому французскому вкусу, дорогая Мари. 

Когда официант принял заказ, Элла, слегка наклонив голову, некоторое время изучала хмурое лицо француженки и рассмеялась. 

— Ну, хвати дуться, Мари. У меня и в мыслях не было подтрунивать над вами. Я же первый раз в жизни за границей, да ещё в таких экзотических местах. Для меня это меню — набор таинственных заклинаний. Сама бы я смогла выбрать только то, что сказала сначала. Вот бы парень удивился! 

Мари в ответ проворчала что-то эквивалентное “свежо предание...” и “если так угодно госпоже...”. 

Они сидели молча, пока официант, расставив всё заказанное на столе и, пожелав приятного аппетита, удалился. 

Элла подняла бокал. 

— Не знаю, есть ли во Франции такой обычай, который у немцев называется “выпить на брудершафт”, а у грузин — “вахтангури”, но я предлагаю выпить до дна и перейти на ты. Или ты хочешь, чтобы и дальше мы, две заезженные рабочие кобылы Жаннэ и Саара, общались только по всем правилам политеса? Йо-го-го, мадемуазель Мари. Йо-го-го, мадемуазель Элла. Постукивая при этом копытом? 

У неё это получилось так забавно, что Мари не выдержала и расхохоталась. 

— Ну, что: на ты? 

— На ты, согласна! 

— Какое приятное вино! И совсем не туманит мозги. Это ты нарочно заказала такое, потому что я упомянула водку. Умница! Ладно, начнём лакомиться, а то я голодная, а эти ароматы так голову кружат, что водка может только завидовать. 

Официант убрал со стола, оставив высокие стаканы и два стеклянных кувшинчика с соком: апельсиновым — для Мари и ананасовым — для Эллы. 

— Так это всё с той репетиции в Кайенне? Вот же дура я. У нас говорят, что простота хуже воровства. Прости, пожалуйста. Я больше не буду, правда. Я тогда ещё не добралась до речевого этикета, а с него начинать надо было. 

— Забудь, всё я уже поняла. Знаешь, я давно работаю с Жаннэ. Сколько разных актрис перевидала... Ты не такая какая-то.  

— Если ты имеешь в виду мой убогий французский, то я согласна. 

— Да ну тебя. На той репетиции, тогда ты меня просто возмутила своим бесстыдством. Ну, думаю, она и шлюха. Заговорила – совсем другая. Эта сцена, ну, когда ты - тоже голая - ринулась с саблей на корабль – я чуть сама не побежала за тобой. Потом, когда эта ракета: мадам профессор из Сорбонны — не иначе, старая зануда. 

Она замолчала. Элла, молча наблюдая за ней, потягивала через соломинку ледяной напиток. 

— Этот военный совет в каюте. Господи, да я сама захотела убивать испанцев. Я актрис всяких видала. Есть такие, что всё время изображают что-то из себя, а ты, ты даже перед камерой – ты. Одна и та же, совсем другая. А с тем водолазом... Ещё ни в одном фильме не снялась, а... 

— А ты так завидуешь, так завидуешь, что даже кушать не можешь, да? 

— Да. 

Элла вздохнула. Бедняжку Мареку бы, в его нежные лапы, а потом к Тане в “Школу". А ещё француженка. 

— Не ври. Я ещё не выучила подходящую французскую идиому, а по-русски весь твой панегирик называется «тянуть кота за яйца». Грубый мы народ. Все, что ты наговорила – правда. С удовольствием признаю. Но ты завидуешь другому. У тебя проблемы с мужчинами. Завидуешь ты отсутствию их у меня. Проблем, а не мужчин, разумеется. Знакомо, очень знакомо. Весьма строгое воспитание, задавленная самооценка, бестолковый и отвратительный первый опыт секса. Насмешки, зависть, стыдные сны и безнадёжность неутоляемого желания. Компенсация всего этого – чувство собственного морального превосходства над такими развратными тварями, как я.  Это бывает и это можно исправить. Не подскакивай. Я права, иначе твоя реакция была бы другой. Если сама этого хочешь, конечно. Но для этого нам придётся вместе поработать над тобой. Сильно поработать. Не так. Вот: интенсивно, это будет правильно. 

Уже готовая с самым праведным гневом высказать своё справедливое возмущение, Мари притихла и боясь поверить услышанному, очень осторожно спросила: 

 — Ты ясновидящая? 

— Нет, просто наблюдательная. А твоя проблема – типичная. Вот, только не ожидала такого в стране с такими свободными нравами. Ладно, здесь мы уже всё съели,  пойдём в другие гости. 

— Куда? 

— Ко мне. Начнём дурь из тебя  изгонять. Как это у вас, католиков, называется? А, вспомнила: экзорцизм. Только мы с тобой, наоборот, будем осваивать не экзо, а индорцизм. 

— Да? Ты иногда говоришь непонятные слова. 

— А что тут непонятного? Экзорцизм – это когда изгоняют дьявола, а я научу  тебя его правильно ловить и загонять. 

— Зачем это тебе?  

— А мне интересно: умею я хоть что ни будь или просто много о себе воображаю. 

— Ты бываешь хоть когда ни будь серьёзной? 

— Вот именно сейчас. Понимаешь, Мари, я ненавижу несчастных возле себя. Мне от них плохо. Ладно, идём. Узнаешь много нового о себе, моя неотразимая Мари. 

Кабинет губернатора. Присутствуют: губернатор Дюкасс, его секретарь Ларок, Мирэй и её старпом де Вилье. 

— Мирэй, я понимаю и вполне разделяю ваши чувства и ваше стремление к воистину священной мести. Да, понимаю и разделяю совершенно. Но вы же женщина! Мой бог, где это видано: женщина - капитан боевого корабля! Тридцатипушечного фрегата! Это невозможно, немыслимо! Послушайте, дитя моё: от имени его величества я готов купить этот корабль и включить его со всем экипажем в состав королевского морского флота. Вы вернётесь во Францию хм... да хоть на нём же, с великолепным приданным, и прекрасно устроите свою судьбу. У меня есть связи при дворе, вам помогут. Но вы просите совершенно неслыханного. 

Мирэй, одетая в морской офицерский мундир, поудобнее устраивается в кресле и, дождавшись окончания губернаторской тирады, отвечает совершенно спокойно. 

— Что именно невиданно, господин Дюкасс? Женщина, командующая боевым кораблём? Так вот она, сидит перед вами. А мой фрегат вы можете видеть из окна. Не этого кабинета, но из окна вашей спальни. Если же вы имеете в виду, что он не входит в состав королевского флота, а у меня нет офицерского чина, так я отнюдь не претендую ни на первое, ни на второе. Мне это просто не нужно. Мало того, это мешало бы мне, ограничивая свободу моих действий необходимостью подчинения. Сейчас я вольна исполнять свой долг, руководствуясь исключительно собственным разумом и советами людей, которым доверяю абсолютно. Им я обязана свой жизнью, они мне — тем же самым. Я не прошу у вас даже денег взаймы. Того, что досталось нам с “Санта Долорес”, включая груз, проданный вашему агенту по весьма выгодной для вас цене, с избытком хватило для ремонта и оснащения корабля всем необходимым. Мы готовы к выходу в море, и пусть Сатана хранит испанцев, ибо Бог — за нас. 

— Но женщина - корсар, это же нонсенс! 

— Да неужели? 

Лицо Мирэй крупным планом. Ирония, насмешка, полнейшая уверенность в себе и с трудом сдерживаемое озорство. 

— Стало быть, леди Мэри Киллигру,  наводившая ужас на всё, плававшее в Ла-Манше в середине прошлого века, была мужчиной? А “Королева пиратов”, прекрасная Грануэль — Грейс О’Мэлли? Пятьдесят лет, господин губернатор, пятьдесят лет её флот хозяйничал в морях! И погибла она в возрасте семидесяти трёх лет в бою, с абордажной саблей в руке! Согласитесь, неплохой пример. 

Крупным планом лицо губернатора.     
Храбрый вояка и умный, расчетливый делец, сколотивший состояние на работорговле и пиратстве, он уже понял, в какую ловушку сейчас угодит. Не самый большой проигрыш сейчас, который сулит ему не самые малые барыши в будущем. Он откровенно любуется Мирэй и с удовольствием ей подыгрывает. До чего же хороша, чертовка! 

— Воинственное дитя моё, всё это события столетней давности. Вы бы мне ещё Жанну де Бельвиль напомнили или, паче того, Альвильду. Подумаешь, одиннадцать веков всего!                                            

— Ах, одиннадцать веков! А Энн Диу ле Веут и Жакот Делахаэ? Напомнить, что они вытворяли на Ямайке всего несколько лет назад? Да и здесь, на Тортуге, они славно порезвились. 

— На этом резвости Энн и закончились. Где она сейчас, по-вашему? 

— Зато “Рыжая с того света” ушла невредимой. Где она сейчас, по- вашему?  

— Меня тогда ещё тут не было. Задрал бы ей юбки и всыпал бы хорошенько за все её безобразия. Да и вам бы не помешало! 

Пытается схватить Мирэй и замирает перед дулами направленных на него двух пистолетов: Мирэй и де Вилье. 

Изображая ужас, отступает и возвращается на своё место за рабочим столом. Поднимает руки в вверх 

— Всё-всё, сдаюсь. Уберите ваши пушки. Я же пошутил, Мирэй. 

— Я тоже иногда шучу, господин Дюкасс. 

Мирэй открывает полку пистолета и демонстрирует, что она пуста. То же делает де Вилье. 

Все смеются. Губернатор вдруг становится очень серьёзным. 

— Вы очень опасный противник, мадемуазель де Моро. Очень. Вот теперь я окончательно поверил, что вы способны держать в узде шайку отчаянных головорезов, что набрали в свой экипаж. С вами можно и очень даже стоит вести серьёзные дела. Однако же, на кой чёрт вам так сдался этот каперский патент? Он же только ограничит вашу свободу, которой вы так дорожите. 

— И спасёт мне жизнь в случае неудачи. Я смотрю на вещи очень трезвым взглядом, господин губернатор. Могу погибнуть в бою — се ля ви, но не согласна плясать в петле, истекая дерьмом и слюнями, на потеху толпе негодяев. Сэр Фрэнсис Дрейк исходил из тех же соображений. И он остался в истории как великий мореплаватель и воин, а не как удачливый разбойник. 

На лице Мирэй появляется обворожительная лукавая улыбка. 

— Да и вы сами, в своё время весьма предусмотрительно поделились с его величеством доходами от встреч с англичанами и испанцами, не так ли, мессир? 

Крупным планом лицо губернатора, выражающее сочетание некоторого удивления и большого уважения. 

— Вы столь же мудры, сколь отважны, капитан де Моро. И это не комплимент. Ларок,  сейчас же займитесь составлением lettre de course на имя капитана Мирэй де Моро, владельца фрегата “Чёртова дюжина”. 

Ларок почтительно кладёт на стол и открывает перед губернатором большую папку, которую до этого всё время держал в руках. 

— Всё готово, мессир. Недостаёт только вашей подписи и печати. 

Теперь лицо губернатора выражает самое искренне восхищение. Он выводит на документе свою подпись и скрепляет печатью. 

— Могу только завидовать вашей способности завоёвывать людские сердца, несравненная Мирэй. Примите ваш каперский патент, корсар де Моро. И, господа, приглашаю вас и всех офицеров вашего корабля ко мне на ужин сегодня вечером. Поднимем бокалы за вашу удачу и обсудим некоторые деловые моменты наших дальнейших отношений.  

Камера, стоп! Снято! 

Небольшая бухта со скалистыми берегами. Довольно свежий ветер. Умеренное волнение моря. На прибрежных рифах прочно сидит испанский бриг “Санта Мария”. Фок-мачта сломана, рваный и перепутанный такелаж полощется в воде. На палубе мечутся уцелевшие члены экипажа. Вопли тонущих матросов, сброшенных в море при кораблекрушении. 

Из-за высокого мыса в бухту медленно входит чёрный фрегат с “чёртовой дюжиной” на флаге. Пушечные порты закрыты. Паруса свёрнуты. Корабль идёт только под гафелями и бизанью, что позволяет ему безопасно маневрировать между рифами в небольшой бухте. Он бросает якоря у противоположного от разбитого брига берега. Убирает паруса. 

Камера, стоп! Снято. 

На шканцах накренившегося брига капитан и штурман. 

— Вот чего они выжидали, дон Диего! Мы не можем уйти, и не способны причинить им ни малейшего вреда своей артиллерией. Мы вообще ничего не можем, дьявол забери их души в преисподнюю!  Но как они могли знать, что оборвутся якорные канаты, причём сразу оба? Мы же полностью обновили такелаж в Гаване. Нежели им и вправду служит враг рода человеческого? 

— Или они ему. Не в силах человеческих такое предвидение. Но в любом случае, нам конец. Сняться с рифов мы не в состоянии.  

Вопль, перекрывающий шум ветра: “Пресвятая Дева, канат перерезан! Дьявол, мы во власти морского дьявола!” 

Капитан и штурман осеняют себя крёстным знамением. 

 — Однако, сеньор капитан, вряд ли Сатана воспользовался бы ножом. Но, кроме нас тут нет ни одной живой души! По крайней мере, эта часть острова необитаема. 

— Вы настолько в этом уверены? А этот дьявольский фрегат? 

— Он появился здесь перед самым началом шторма, а в момент крушения находился не ближе мили от берега, даже дальше. А берега тут такие, что только безумец рискнул бы высадиться со шлюпки в такую погоду. Да и проглядеть пловца мы просто не могли. Уж кто-нибудь да заметил бы. Мы стояли далеко от берега. 

— Да, воистину чертовщина. Однако, смотрите, они поднимают сигнальные флаги. 

Смотрит в подзорную трубу. 

— “Сдавайтесь, или открываю огонь”. Этого следовало ожидать. Но стрелять они начнут не скоро. Далековато для прицельной стрельбы. 

Тяжко вздыхает. 

— Спешить им некуда. Боцман! Спустить шлюпки с подветренного борта. Всё оружие и припасы - на берег. Потом - вся команда, все, кто уцелел. Крюйт-камера не затоплена? 

— Никак нет, сеньор капитан. 

— Превосходно.  Исполняйте. К вам это так же относится, дон Диего. Командуйте высадкой. И, да, пришлите за мной шлюпку, когда все уже будут на берегу. 

Камера, стоп! Снято. 

Та же бухта. Голубое небо. Слабый ветер. Море почти спокойно. Сидящий на камнях сильно повреждённый бриг. На палубе — ни души. Берег безлюден. 

Стоящий у противоположного берега фрегат снимается с якорей, поднимает кливера и контр-бизань и начинает медленно двигаться по направлению к разбитому бригу. На шканцах Мирэй, де Вилье и рулевой Жак. 

Мирэй пристально всматривается во что-то, находящееся правее и выше брига. 

— Капитан, ветер благоприятный. Можно прибавить парусов и двигаться быстрее. 

— Не будем спешить, шевалье. В нашем положении торопливость неуместна. Лучше ещё подождать. 

— Чего вы опасаетесь, капитан? 

— Подлости испанцев, чего же ещё? Смотрите на вершину вон того утёса, я могу пропустить сигнал. 

— Какой сигнал? (Смотрит в указанном направлении.) Обычная скала... Но... Есть! Три ярких вспышки! Вы это имели в виду? Что это было? 

Голос: 

— Три вспышки на вершине! 

— Видели? Значит, я не ошиблась. Прикажите спустить паруса, стать на якорь. 

Де Вилье отдаёт распоряжения. Фрегат останавливается. Его разворачивает бортом к бригу. 

— Марсовый, продолжать наблюдение! Всё внимание на утёс! Брессон, шлюпку на воду! Призовой команде следовать к бригу. Тщательно промерить глубину на всём пути. И, Брессон, предупредите их: выстрел из мушкета - немедленно назад, как можно быстрее.  

— Так что это было, Мирэй? Все женщины - интриганки, но вы превосходите в этом искусстве всех, кого я знал. 

— Простите, Жан, я забыла вам рассказать. Надеюсь, вы не обидитесь. Пока мы поджидали эту “Санта Марию” в западной бухте, я подарила туземцам аж целых четыре зеркала. Для них это огромная ценность. За такой подарок они согласились понаблюдать за бригом с того момента, как мы войдём в бухту.  

— И послать нам солнечный зайчик в случае чего! Остроумно. Что ж, подождём нового сигнала. 

Камера стоп! Снято. 

Лагерь испанцев на берегу. Несколько тентов из парусины. Шалаши. На кострах готовится какое-то варево.  

Под одним из тентов капитан и несколько офицеров.  

— Сеньоры, надеюсь, никому не надо объяснять, что груз не должен, не может попасть в руки пиратов, кем бы они ни были: людьми или исчадиями ада. Поэтому я принял решение уничтожить его вместе с кораблём. Крюйт-камеру я лично подготовил к взрыву. 

— Это значит, сеньор капитан, что мы навечно останемся здесь, на этом проклятом острове. 

Капитан пожимает плечами. 

— Надолго, может быть. Но, вряд ли навечно. Места эти довольно оживлённые. Поставим постоянных наблюдателей на возвышенностях, будем сигналить. 

— Не смеем спорить, сеньор капитан. Но почему же наш бриг до сих пор не взорван? Уже почти неделя, как мы покинули его. 

— А потому, что я ждал хорошей погоды. В шторм, даже в такой хорошо защищённой бухте, пираты не осмелятся подойти к рифам, на которых сидит наш корабль — с гораздо меньшей осадкой, чем у них. 

На лицах испанцев появляются зловещие ухмылки. 

— Значит, наша “Санта Мария” уйдёт в лучший мир не одна. 

— Именно так, дон Педро. Дверь крюйт-камеры будет надёжно заколочена после того, как я подожгу длинный фитиль. Даже, если они заподозрят... 

Прибегает запыхавшийся вестовой. 

— Осмелюсь доложить, сеньор капитан, наблюдатель сообщил: фрегат снялся с якоря и движется в нашу сторону! 

Капитан осеняет себя крестным знамением. 

— Час настал, господа. Да поможет нам Бог. Плотника с инструментами — ко мне! 

Камера, стоп! Снято. 

Та же бухта. 
Разбитый бриг на рифах.  

Фрегат, прибавив парусов, уходит за мыс, прикрывающий бухту от океанской стихии. 

Камера возвращается к бригу и к прибрежным скалам. За ними скрываются испанцы, собравшиеся на берегу. Они осторожно выглядывают из-за камней. Все смотрят удаляющийся фрегат и посылают ему вслед страшные испанские проклятия. Кто-то в бессильном бешенстве палит из мушкета. 

Камера, стоп! Снято. 

Лагерь испанцев на острове. 

Он совершенно безлюден. Издалека доносятся выкрики на испанском.   
Из окружающих лагерь зарослей выходят два индейца, вооружённых копьями.
На поясе у каждого нечто вроде большого кошелька, сплетенного из травы. Они обходят лагерь, ненадолго задерживаются у костров с кипящим в котлах варевом, заглядывают под тенты, где сложены съестные припасы, и бесшумно растворяются в лесу. 

Камера, стоп! Снято. 

Та же бухта. Та же мизансцена с бригом и неистовыми испанцами. 

Общий план. 

Корма брига вспучивается, из неё вырывается столб пламени. Весь корабль превращается в огненно-дымный шар. В воздухе летают какие-то горящие ошмётки. Пылающий обломок падает на кого-то из испанцев. Они в ужасе разбегаются. Грохот взрыва. Панические вопли. 

Камера, стоп! Снято. 

Капитанская каюта “Чёртовой Дюжины!”. Квадратные окна распахнуты, открыта и дверь на квартердек. Слышны голоса с палубы, восторженные восклицания. 

Мирэй, де Вилье, Брессон, Окайя. Все в прекрасном настроении, обсуждают недавнее происшествие. 

— Бедняга Планель грозится поднять мятеж, капитан. И, похоже, он не шутит.  

— Его можно понять. Ни одного бортового залпа за почти четыре месяца. Этак его ребята заплывут жиром и вовсе разучатся стрелять. В конце концов, они же канониры, а не пассажиры. 

Мирэй смеется. 

— Не переживайте так за него, Брессон. Устроим учебные стрельбы. Пороха хватит, а то, что израсходуем на его развлечения, восполним за счёт испанцев. Уж пару-другую бочонков они наверняка перевезли на берег. 

Брессон: 

— Если они согласятся отдать. 

— А кто будет спрашивать согласия покойников? 

— Что!!! 

Брессон и де Вилье выражают крайнее удивление. Окайя совершенно невозмутима. 

— Вы же знаете, друзья мои, что я весьма неохотно оскверняю душу свою грехом убийства.  Тем более, если эту неприятную для нас работу можно доверить тем, кто исполнит её с удовольствием. 

Входит вестовой. 

 — Капитан, с марса виден дым над южным мысом. 

— Спасибо, Жан.  Передай мою команду: поднять паруса и следовать в бухту. Ну, вот и всё господа. К тому времени, когда мы сойдём на берег, наши друзья индейцы уже избавят нас от неприятного зрелища испанской падали и вообще уничтожат всякие следы присутствия испанцев на этом берегу. Огнестрельное оружие и порох, с которыми они не умеют обращаться, мы заберем себе. А у них останется всё, что им пригодится в хозяйстве. 

— Но, чёрт побери, Мирэй, голые дикари и вооружённые до зубов испанцы! Силы несопоставимы. 

— Силы бываю разного рода, господин де Вилье. Госпожа права. Испанцы уже мертвы. Смерть их была мучительной. Возможно, некоторым из них повезло, и их прикончили индейцы, чтобы скорей закончить это дело. Но они обычно неторопливы. 

— Вам известно что-то, неведомое нам, уважаемая Окайя. Вы можете поведать нам, каким туземным колдовством поражены наши враги? 

Усмешка на лице Окайи. 

— Могу. Вот этим. 

Окайя указывает на чучело рыбы-ежа, висящее на шнурке под потолком капитанской каюты. 

— Мы с госпожой попросили наших друзей незаметно приправить такой рыбкой еду испанцев, чтобы последняя трапеза не показалась им слишком пресной. Дым над южным мысом — это сигнал, что угощение пришлось по вкусу. 

Камера, стоп! Снято. 

Взрыв испанского брига занял целых три съёмочных дня, не считая подготовки.    Правительство Тринидада и Тобаго ни за какие деньги не позволило бы такого безобразия на территории государства, славного прямо-таки трепетным отношением к охране нерушимой девственности природы. Почти всё побережье обоих островов - литораль и шельф - было сплошным подводным заповедником. 

Бухта, предоставленная для съёмок, была исключением. Во время обеих мировых войн именно в этих местах происходили какие-то военно-морские безобразия. Фаина даже показала Элле обросшие ракушками и водорослями руины и обломки. Из круглой дыры, бывшей когда-то иллюминатором сторожевого катера, высунулась безобразная голова здоровенной мурены. Обе девушки без особых душевных терзаний дружно признали приоритет благоразумия над женским любопытством и переключились на другие интересности. 

Тем не менее, нарушать подводную идиллию было строжайше запрещено. Поэтому большую масштабную модель брига взорвали возле како-то безымянного островка с похожим берегом далеко за пределами заповедной зоны, а в бухте тщательно разместили на скалах обломки, осколки и ошмётки, а также изувеченные “трупы”. Водолазы разместили на дне пушки (алюминиевые, но прямо как настоящие) и всякий неплавающий хлам. Плавающий хлам запускали непосредственно перед командой “Мотор”, дабы несознательная морская стихия не нарушала режиссёрского видения мизансцены. Окованные сундуки с сокровищами заняли свои места над глубокими расщелинами. Потом со специальных катапульт выстреливали в воздух какие-то горящие предметы. 

Они летели не туда, падали не там, горели не так, обрушивались не на тех. “Обожжённые” испанцы вопили неправильно, метались по берегу не в том порядке. Приходилось всё повторять. Дубль. Дубль. Дубль...                                                                                                   Под усиленные мегафонами руководящие вопли обоих режиссёров, шел творческий процесс. 

Пока он шёл, Элла была не у дел, ничуть по этому поводу не огорчаясь. Соскучиться в этой тропической сказке, да ещё с такой подругой — это просто невозможно, немыслимо. 

— Ну и физиономия у вас, грозный капитан Моро! Прямо как у моей племяшки в магазине игрушек. Ох, простите, забыла прибавить де. 

— Так и быть, прощаю. Можешь обращаться ко мне просто: товарищ Страшножвидецкая. Запиши, чтобы не забыть. 

— Как?! Та-вар-исч Старж... вжзд. Издеваешься, да? 

— Боже упаси, это моя настоящая фамилия. Файна — это артистический псевдоним. Ладно, не страдай. Я и вправду, как ребёнок в сказке. Полгода назад даже не могло в голову прийти помечтать о таком. Ой, что это?! Бежим отсюда, страшно! 

— Успокойся, это просто обезьянки, совсем небольшие и безобидные. Что-то не вовремя разорались.  

— Ох, ничего себе. Кажется, читала что-то про т-таких. Ещё парочка таких воплей, и я заикой стану. Конец карьере ак-ктрисы. Придётся всю оставшуюся жизнь радикулиты лечить. Пошли к твоей машине. У меня всё равно плёнка кончилась. Мало взяла, не ожидала, что так интересно будет. 

— У меня припасено для тебя несколько кассет в глави. Съездим ещё на водопады, а потом- на пляж. Там в кафешке и пообедаем.  

— Как ты сказала: “глави”? Это от glove – перчатка? У нас эта штука называется смешнее: бардачок — а little mess. 

— Кстати, о бардачке… ладно, об этом потом. Леди энд джентльмен, далее у нас в программе мой любимый водопад. 

Это было совершенно не похоже на водопады в Карпатах или в окрестностях Тайнограда. Стена развратно пышной тропической флоры, в просветах которой — ниспадающие непонятно откуда струйки, струи потоки. Сливаются, разделяются, переплетаются со множеством маленьких и больших радуг. Не грохочут — поют какую-то фантастическую мелодию под аккомпанемент птичьего хора. 

Внизу всё сходится в овальный каменный бассейн, из которого вытекает спокойный прозрачный ручей с ярко-зелеными водорослями на дне. 

— Всё, больше никуда не еду, даже не уговаривай. 

— Как это?  

— Очень просто: превращусь в наяду или дриаду и поселюсь тут навсегда. 

— И конец покою этого уголка. Из-за тебя тут всегда будет толпа туристов. 

Фаина рассмеялась. 

— А знаешь, это идея! Давай, раздевайся. Сделаем несколько шикарных снимков с тобой: в воде и среди зелени. Волосы распусти. 

— Это идея! Я тебя тоже пофоткаю. Вот только мы никаких законов не нарушим? Тут же, наверно, туристический объект. Не хочу проблем. 

Фаина пожала плечами. 

— Если на городском пляже можно топлесс, да и голышом, если очень хочется… Не помню, чтобы у кого-то были проблемы. Как-то сама видела, как полицейский приказал парню плавки надеть, а его голой подружке вообще ничего не сказал. Такая, понимаешь, дискриминация.  

— Наверно, он просто тому парню позавидовал. 

Фаина задумалась, припоминая. 

— Точно! Так оно и было. 

Элла лукаво прищурилась. 

— А ты — девчонке. Признавайся. 

Фаина шмыгнула носом. 

— Было дело. Признаюсь. Да раздевайся уже, ясновидящая! 

Подруги расхохотались. 
 Обе красавицы сбросили на травку ту минимальную одежду, что на них была, и Элла первой забралась под струю водопада, приняв чрезвычайно соблазнительную позу. Потом они поменялись ролями, и Элла, вспомнив лесную фотосессию с Марком, принялась руководить своей натурщицей чрезвычайно профессионально. 

— Можно подумать, что ты всю жизнь занимаешься художественной фотографией. 

— Не я, мой любовник. У него и научилась. 

Фаина прищурилась. 

— Он тебя только фотографировать научил? 

— Не только. Но, знаешь, это отдельная тема. Потом поговорим. Садись на эту корягу. Так, ноги разведи шире, ещё, но повернись боком. Вот. Прогнись назад, голову запрокинь, не так сильно. Изобрази наслаждение на лице. И немного развернись ко мне, чтоб эта ветка с цветами слегка прикрыла левую грудь. Ага, ещё один цветок. Замри! Готово. 

Когда Фаина предложила забраться поглубже в заросли, Элла осторожно поинтересовалась насчёт змей. 

— Да тут их полно. Не бойся, ни одной ядовитой. На Тринидаде есть один опасный вид, копьеголовая гадюка, но и там никакого риска. Эти твари выползают на охоту только ночью, а днём где-то прячутся. Вот на маленьких островах, там да... Лезь на дерево! Дриада ты или кто? 

 — Спасибо, успокоила. Уже лезу. 

Когда они вернулись на поляну перед водопадом, их поджидал сюрприз: двое мужчин в маленьком открытом джипе с эмблемой заповедника, стоявшем рядом с их брошенной одеждой. 

Обе стороны не испытали ни малейшего смущения, когда девушки подошли к машине. Лесники — потому что увидели то, чего дожидались, а Элла с Фаиной — в силу чрезвычайной природной стыдливости. Спокойное отсутствие стремления немедленно прикрыть ослепительную наготу было воспринято с восхищённым удивлением. А Фаина возмутилась.  

— Простите сэр, но не могут же леди одеваться в присутствии мужчин! 

— Восхищён вашим чувством юмора, милая леди. - справившись с приступом смеха, сказал тот, что представился инспектором Смитом. — Но вынужден вас обеих оштрафовать за непристойный вид на территории национального парка. Здесь вам не пляж. 

— Ещё раз простите, инспектор, но в данной ситуации наш вид является вполне пристойным, в силу осуществления нами в настоящий момент нашей профессиональной деятельности: а именно — фотосессии для журнала художественной фотографии. И мы никоим образом не нарушаем общественных приличий, поскольку находимся в совершенно безлюдном месте. До вашего прибытия, разумеется. 

— Однако, мы здесь, и таким образом место не является безлюдным. - вмешался второй инспектор, Раджсингх. — А сумма штрафа удваивается, поскольку вы занимались профессиональной деятельностью на охраняемой природной территории без предварительного согласования с департаментом охраны природы. Придётся платить. 

По щекам Эллы покатились горючие слёзы, а горе, отобразившееся на её лице, способно было бы размягчить даже камень. Если бы она не стояла к скале совсем другим местом. 

Она зарыдала. 

— Вы правы, как же вы правы, господин инспектор. Мне нечего, совершенно нечего вам возразить. Но откуда, скажите, бога ради, откуда мы вам вытащим деньги? 

Несколько секунд тишины, нарушаемой только журчанием воды, и в воздух взвилась целая туча разноцветных птиц, напуганных оглушительным хохотом. 

Слёзы по лицам размазывали уже все четверо. 

— Это воистину убийственный аргумент, очаровательная леди. - заикаясь от смеха проговорил Раджсингх. — Неотразимый. На закон нарушен. Что прикажете делать? 

— Пожалеть бедных девушек, а, господа? 

— Погоди, Ганеш. У меня, кажется, есть решение этой проблемы. 

— Какое, Джефри? 

— Если они прямо в таком виде сфотографируются с нами на память, мы, так уж и быть, нарушим служебный долг и оставим их преступление безнаказанным. Согласен?  

— Я-то согласен. А вот что скажут преступницы? Они согласны? 

— С этого бы и начинали, а то сразу пугаете. Раздевайтесь, мальчики. 

— Погоди, Фаина. Ребята, давайте сделаем несколько снимков с нами, пока вы одеты. Может очень эффектно получиться. А уже потом разденетесь.  

Лукавая, как у самого чёрта, улыбка. 

— И продолжим. 

Лихо орудуя рулём на извилистой лесной дороге, Фаина изрекла истину, не подлежащую сомнению: 

— Фотосессия на природе удалась на славу! Вот только в кафе придётся уже не обедать, а ужинать. 

— Ничего, совместим. А эти инспекторы - славные ребята. 

— Особенно Джефри. Здорово порезвились. Ни на один цент они бы нас не оштрафовали. Я иногда вожу туристов на экскурсии. Не всё же только в конторе сидеть. Поэтому выучила все их правила наизусть, и там ни слова нет о том, в каком виде можно гулять по лесу и фотографироваться. Думаешь, только мы там ню на память снимали? Природа наша, знаешь ли, располагает. Людям, измученным цивилизацией, иногда хочется почувствовать себя немножко дикарями. Никогда не возражаю. 

— А этим инспекторам ты просто подыграла. 

— Ну, да. Ужасно захотелось пошалить. Я же видела, что и ты не против. 

— Знаешь, мне показалось, что этот Джефри с тобой уже знаком. 

— Правильно показалось. Не здесь, а возле асфальтового озера — мы ещё там побываем — я позировала для “GQ Magazine”. Там меня, кстати ваш Жаннэ и нашёл. Вот, и он туда прикатил. Парень красивый и сексуальный. Ему фотографы предложили поучаствовать, неплохой гонорар обещали, но он тогда отказался. То ли стеснялся, а скорее всего, просто не хотел светиться в журнале: мало ли кто увидит? 

— Понятно. Тут он тебя узнал и решил со своим напарником приколоться над нами... как это сказать по-английски? ... вот: having us on. Правильно? 

— Правильно. Им это удалось. Во всех смыслах. 

Они рассмеялись. 

— Теперь будут хвастаться фотками перед приятелями, особенно, когда нас покажут на экране. Носы задерут до потолка! 

— Да на здоровье. Не жалко. 

— Кстати, где у нас отснятые пленки? 

— Последняя ещё в камере, остальные положила в глави. 

— Мне больше нравится, как вы, русские, называете этот ящик. Бар д' ачьок. Правильно? 

— Почти. Скоро заговоришь по-русски без акцента. 

— Да ну тебя.  

— Ты хотела мне что-то рассказать про бардачок. – напомнила Элла. 

— Точно, хотела. Слушай. Называется “Shelter of the pious”  

— Стоп! Как ты сказала: Приют благочестивых? Всё, я уже туда хочу. Больше не рассказывай. Проверю свою интуицию. Это ночной клуб с очень скромными посетителями, аскетическим баром, и там на сцену выходят столпы благочестия с демонстрациями способов усмирения грешной плоти. Угадала? 

— Ну, ты даёшь! Прямо святая пророчица Иезавель: вот прямо точь-в-точь. Столпами усмиряют крайнюю... ой! … грешную плоть аж до полной праведности. 

— Идём сегодня? 

— Неужели ещё не устала?  Сильна ты, однако. - искренне восхитилась Фаина. — Нет, сегодня не выйдет. Мою работу никто за меня не сделает. Полночи корпеть, и ещё успеть выспаться. У меня завтра две деловых встречи. Бизнес, ничего личного. А вот завтра, часам к пяти, я за тобой заеду. Сейчас ужинаем и разбегаемся. 

— Как одеться? Там же, наверно, дресс-код. Заведение, я понимаю, для избранных. 

— Ага, внутри - хоть дресслесс, а на входе — фэйс. Это заведение весьма аристократическое. 

— Кошмар! С моей рожей пропустят? 

Фаина аккуратно припарковалась у входа в кафе. Скорчила страшно критическую мину и внимательно обозрела подругу. 

— С твоей пролетарской рожей не пустят даже в церковь. Но меня там знают, попробую тебя как ни будь провести. “Улыбка акулы”. Приехали. Тут такие тушёные кальмары — пальчики оближешь! 

Элла забрана на ресепшене ключ от своего люксового номера — а как же, ведущая актриса, не хухры-мухры — и поднялась к себе. Славный выдался денёк. Джефри - прелесть. А Ганеш! Ганеш — ни малейшего сомнения — изучал Камасутру не только по книжкам с картинками. Как здорово Джефри придумал изобразить завтрак на траве, как на картине Моне. Наверно чёрная борода и тюрбан его приятеля навели его на эту мысль. Сначала с Фаиной — как было красиво, боже мой! — а потом с ней. Заберём пробники из ателье, посмотрим, как там оно вышло.  

Элла раскинулась на покрывале широченной и, что весьма немаловажно, совершенно бесшумной, кровати и, прикрыв глаза, перебирала в памяти приятные моменты сегодняшнего приключения.  Надо же, Пушкин из памяти вынырнул. 

Ночной покров ногою отдалила, 

Довольный взор с улыбкою склонила, 

И, счастлива в прелестной наготе, 

Сама своей дивится красоте.  

 Такие милые парни. Сначала они так забавно стеснялись друг друга... А потом, потом такое с нами вытворяли! 

Упоена живым воспоминаньем, 

В своем углу Мария в тишине 

Покоилась на смятой простыне. 

Душа горит и негой, и желаньем, 

Младую грудь волнует новый жар. 

Звонок телефона вернул её к реальности из мира эротических грёз. 

— Элла Феликсовна, добрый вечер! Мне сказали, что вы уже с полчаса, как вернулись. 

— Ну, в этих краях это уже скорей спокойной ночи, Серёженька. Ты же этого хотел мне пожелать. 

— Хм, не совсем этого. Но хотел посетить вас и выразить глубоко лично.  

— А почему хотел? Уже не хочешь? 

— Так я зайду? 

— Нет, я сама к тебе зайду. Если ты так соскучился, то увидишь меня прямо сейчас.  

— Это как? 

— Как король - Анжелику. В одном кружевном пеньюаре. 

Когда они успокоились, Никодимов спросил: 

 —  Почему ты не позволила зайти к тебе, как обычно? У тебя там кто-то есть? 

— Пока - никого. Всё проще. У вас был напряженный день, а ты, как ни удивительно, работал по-настоящему. Умничка. Завтра с утра будет то же самое. Тебе надо хорошо отдохнуть, выспаться. Сейчас мы с тобой ещё разок, и тебе нестерпимо захочется спать. Мне тоже, но женщине легче. Убегу к себе. Мне рано не вставать, а вот если ты у меня проспишь до самого... и выйдешь из моего номера, когда уже все будут метаться по коридорам, это уже моветон. Секрет Полишинеля, ясен пень, но борзеть не надо. 

— Ты прямо не Элла, а Нонна! Просчитываешь все ходы. Какая ты красивая! О, сразу не заметил: от тебя пахнет рекой. Ты же морская ведьма? 

— Фаина возила меня в лес. Это сказка, Серёженька. Волшебная сказка. А потом мы купались в водопаде с двумя симпатичными мальчиками. 

— Не только купались. 

— Совмещали. Здорово было. 

— Познакомишь меня с ней? 

— Так вас же Жаннэ познакомил. Она будет Фаиа, дочкой главного жреца. Во всех эпизодах с ней будет совершенно голой, насмотришься. 

— Я не о таком знакомстве. 

— Понимаю. Постараюсь для тебя. Она девушка любознательная. Обязательно захочет вдумчиво пообщаться с таким твёрдым членом партии. 

— Ах ты!... 

— Ой-ой-ой! Серёженька, не так. Вот, вот так, милый. 

Она вернулась в свой люкс. Хватило сил принять душ, включить вентилятор на потолке и сдёрнуть с кровати покрывало. Вот теперь всё точно по Пушкину. 

Усталая Мария 

Подумала: «Вот шалости какие! 

Один, два, три! — как это им не лень? 

Могу сказать, перенесла тревогу: 

Досталась я в один и тот же день 

Лукавому, архангелу и богу».