— Всё, Анри, можно выключать. Давай общий свет.  

Экран просмотрового монитора погас, вернулось нормальное освещение.  

— Ну, что скажете, мадемуазель Файна?  

— Скажу, что девчонка просто прелесть. Понимаю, что вы подбирали похожую на меня. Она же Мирэй де Моро в детстве; но темперамент, повадки — это прямо я в её возрасте. Да чёрт побери, мэтр, эта сцена, где она швыряется скомканным платьем, это что-то невообразимое! Это же почти до мелочей я, как я вам рассказывала. Если вместо капитана и няни — мои родители, а вместо платья — ночная сорочка, то совпадение полное. Но я-то вам рассказала эту историю несколько дней назад, а этим кадрам не меньше пары месяцев, если этикетка на коробке соответствует содержимому. Фантастика! Машина времени какая-то. Сколько ей лет на самом деле?  

— Четырнадцать, хотя по сценарию — тринадцать. Но разница небольшая, а смотрится лучше.  

— Согласна. Операторская работа очень деликатная, эротический компонент дозирован просто идеально. И дети таино очаровательны, но маленькая Мирэй — просто чудо.  

Жаннэ открыл большой планшет, достал несколько фотографий, разложил на столе.  

— Взгляните, какая-то из них похожа на вашу сестру?  

— Вот эта. И эта, пожалуй. Но Анешка была немного полнее.  

— А из этих можно выбрать бабушку?  

Элла просмотрела несколько фотографий.  

— Вот эта. Лицо другое. А тело очень похоже. Пожалуй, что и тип лица... Мэтр, верните мне неверие в чудеса! И в машину времени — тоже. Как это может быть?  





Жаннэ, страшно довольный собой, улыбнулся.  

— Вы же сами сказали, что жизнь —лучший сценарист. Пока об этом рано говорить, но идея сделать фильм по вашему рассказу меня не оставляет. А фото... фото — это просто фотопробы к нашему фильму. На всякий случай прихватил с собой. Пока закончим съёмки про нашу Мирэй, пока фильм будет готов к прокату, напишем сценарий. На роль мамы согласитесь? Она небольшая, конечно.  

Элла вздохнула.  

— Заманчиво. Но не будем спешить. Я буду думать. А вот вы меня сейчас просто поразили, мэтр. Работаете над таким сложным фильмом, над блокбастером, и находите возможным одновременно планировать ещё такую, вполне камерную историю.  

— Принимаю как комплимент. Но всё просто. Когда-то, уже давно, мне попался сборник одного русского автора. В переводе, разумеется. У вас такие странные фамилии, не помню. Но там была сказка. Девочка в лесу собирает землянику и приговаривает: “Одну ягодку беру, на вторую смотрю, третью примечаю, четвертая мерещится”. Вот и я так.  

Элла рассмеялась.  

— Не читала. Но мультфильм помню. Там ещё был волшебный гриб.  

Оператор включился в беседу.  

— И здесь кинематограф. Судьба. Следуйте ей: в одном фильме снимайтесь, другой примечайте. Робер показал мне ваши наброски. Очень интересно, но материала маловато. Вы, кажется обещали добавить?  

— Да-да, мадемуазель Файна, где обещанные вами смешные воспоминания?  

Элла изобразила глубочайшее, до горьких слёз, раскаяние и заныла:  

— Мэтр, простите меня, бога ради простите. Я не знала, что вам это так срочно. А я-то, дура набитая, занималась французским и физическими упражнениями. У вас же по плану первая сцена со мной на острове — это учебный бой с предводителем воинов. Вот я и подумала, что тело должно быть в идеальном состоянии. Простите, мэтр!   

— Я бы разрыдался, мадемуазель Файна, если бы точно не знал, что вы сейчас дразнитесь.  

— Ага. Вы опять правы, глубокоуважаемый мэтр Жаннэ. Я больше не буууудууу.  

Анри, с интересом наблюдавший эту сценку, деловито поинтересовался:  

— Вы и в постели так официально друг к другу обращаетесь: мадемуазель Файна, мэтр Жаннэ? Вот это настоящая порнография. Вы уж при мне-то хоть не ломайте комедию.  

Отхохотавшись, актриса и режиссёр дружно пообещали комедию не ломать, а только трудиться над её сценарием, дабы не оставить оператора безработным.  

— Вот то-то. Кстати, Элла, а вы не могли бы прямо сейчас рассказать нам что ни будь? Я, так и быть, буду записывать.  

— С удовольствием, Анри. Вот с чего бы начать? Ну, скажем с приключения на речке.  

Элла удобно устроилась на коленях у Жаннэ и рассказала об одном из своих приключений, которому предстояло стать эпизодом будущей комедии.  

Дело было на летних каникулах. Я перешла в десятый класс. Июнь, жара. Естественно, я собралась на речку. У нас, в Станиславе, есть большое и очень живописное озеро. Но оно в городской черте, народу там полно на пляжах. А мы жили на окраине, и речка Быстрица была совсем рядом. Только я вышла на улицу и направилась в сторону речки, из переулка на велосипеде вырулил Эдик, симпатичный парень из параллельного класса.  

Кстати, мэтры, вы должны помнить выставку советского женского белья, которую устроил в Париже Ив Монтан, году в шестьдесят пятом, кажется?  

— О, да! Это незабываемо! Но при чём тут ты?  

— А вот при чём. Ракеты-самолёты у нас делают отлично, а вот технология нормального женского белья нашим производственникам не по зубам, особенно, если размеры нестандартные. Импорт — от вас, например — напрочь отсутствует. А на фига строительницам нового мира эти буржуазные извращения? Перебьются.  размеру. В магазинах размеров мало, черта с два точно подберёшь. С купальниками лучше, они по конструкции проще и ткань обычная. Но опять же, на фигуру со стандартными пропорциями и без изысков. А если бёдра узкие, а грудь большая или наоборот? Чего проще: взять верх и низ разных размеров. А нельзя! Запрещено разбирать комплекты. Или два покупай, или гуляй отсюда со своими капризами. Так ещё же найти надо эти два нужных.  Есть повод побегать. Поэтому — внимание, важный момент! — многие женщины не самого молодого возраста не мучились по поводу купальников. Они обходились вот этим самым бельём, особенно не на городских общественных пляжах, а “на природе”. Вам, несчастным, отсталым в социальном развитии общества буржуям, этого не понять. Ну и слава богу.  

Мы с сестрёнкой не белоручки, и обе с фантазией. Шили себе сами, благо хоть журналы к нам как-то просачивались.  

Элла состроила лукавую мордашку.  

— Ткань зря не расходовали, благо, уже было что показать. Вот и старались так прикрывать, чтобы очень хотелось увидеть. 
 Так вот, вырулил Эдик.  

— Привет, ты куда, красавчик?  

— На речку, куда же ещё в такую жарищу? А ты куда, красотка?  

— Туда же.  

— Составишь компанию?  

— С удовольствием. Погоди минутку, тоже велик возьму.   

Проехали мы с ним подальше. Речка не глубокая и там много уединённых песчаных пляжиков, а берега все заросли... как это по-английски? … такие кусты с гибкими ветками. Из них ещё делают корзины.  

— Ива.  

— Да, точно. В общем, места живописные и вполне себе дикие, не то что на озере. Вот на одном таком пляжике мы и расположились. Жара, тишина, птички и, кроме нас — никого. Благодать!   

И вот мы — я в своём самодельном мини-бикини, Эдик в плавках — залезли в воду. Глубина там метра полтора, редко где чуть больше.  Вода чистая, прохладная. Поплавали, побарахтались, разыгрались. Я была та ещё оторва, а Эдик был красивый, хорошо воспитанный мальчик, весь в математике и в скрипке. Мы в одну музыкальную школу ходили. Не знаю, как у вас таких называют, а у нас — ботан.  

— A grin or a nerd. - подсказал Анри.  

— Спасибо, буду знать. Ботан он или не ботан, но: лето, речка, шестнадцать лет, гормоны, красивая девчонка почти ни в чем, которую совсем нечаянно можно в воде потрогать, а она... ух ты, ей это даже нравится. Не может быть! Хохочет и сама прижимается. А вот так? Тоже можно? Ура! А вот так?  

Стали играть в догонялки. Я убегаю в воде, а Эдик меня ловит. Поймал, обхватил, руками по всему телу, прижался сзади. Смешной такой. Потом я его ловила. Потом он меня. Наконец-то решился, обнял за грудь. Я его не торопила. Мне самой было интересна такая его эволюция. Когда его поймала, потрогала через плавки: чем это он так в меня сзади упирается? Обстоятельно потрогала, и он понял. Когда опять поймал, уже совсем смело забрался мне в лифчик и вдумчиво познакомился с грудью. Ещё раз поймал и спустил лифчик с обеих грудей, а я завела руку назад и забралась к нему в плавки. Впечатлилась. В общем мы так и игрались. Отпустим друг друга,  приведём, так сказать, одежду, в порядок и опять ловим. И целуемся. Ох, здорово было!   

Расшалились так, что, что он с меня под водой обе части бикини спускал вниз, а я с него — его красные плавки.   И — полная воля рукам. Потом оказались лицом к лицу и — тоже самое упражнение. Речка, как я уже сказала, мелкая, вода прозрачная. Как раз по грудь.  

— Эллка, какая же ты красивая! Ой, ты что голая загорала?  

— Ну да, сам же видишь.  

— А где так можно?     

Ну, не говорить же, что дома, в саду, в компании с мамой и сестрой.  

— Да здесь же. Мы что, мы с тобой сейчас сильно одетые?  

В общем, подняли мы всё спущенное и выбрались на берег. Вода всё же здорово прохладная, и мы замёрзли. Грелись и целовались уже на песке.  

— Красивая сцена, прямо трогательно красивая. Два вот таких прелестных юных существа познают друг друга. Что скажешь, старина?  

— Что уже представляю, как её снять. Мне уже не терпится.  

— Patientia, Quirites, patientia.  

— Что, что ты сказала?  

— Вы что, не католики? Призвала к терпению. Обычная латынь. Простите, утонула в подробностях. Такие милые воспоминания. Но дальше будет самое интересное. Но, если вы собрались обсуждать ваши киношные дела, я подожду.  

Оба кинематографиста хором выразили желание сперва дослушать. Обсуждать можно и потом.  

— Продолжай, Шехерезада.    

— Продолжаю, о мой Шахрияр. Ну, мы отогрелись, напились из родника. Пляжик выбрали не случайный, забыли прихватить с собой воды. Я предложила было дальше резвиться просто голышом, но иногда слышались  голоса.  Мне  это было как-то фиолетово, но Эдик опасался, что могут на нас выйти какие -нибудь знакомые. Если что, секунда, и “Вам что-то померещилось? Бывает”. А если до одежды, даже такой минимальной, надо ещё добежать? На окраине, где мы жили, все были знакомы друг с другом, а нравственность в СССР просто запредельная. Мало бы не показалось. Тут он был прав.  

Мы залезли опять в речку и продолжили наши игры. Ой, как увлеклись! А речка наша не случайно называется Быстрица. Это от слова “ быстро”. И вот, хотя мы почти не плавали, нас потихоньку сносило вниз по течению. Мы на это не обращали внимания, да и вообще ни на что, кроме друг друга. И на глубину — тоже, а она там местами, как говорят у нас на Украине, “старой жабе по колено”. Нам — тем более.  

И вот вам мизансцена: я спускаю ему плавки до лодыжек, он мне обе части бикини — на тот же уровень. И страстный поцелуй а-ла Роден. Но Родену остаётся только курить в сторонке. Руки у обоих понятно где, и чем заняты. Кайф — до небес. И в это неземное блаженство врывается дикий, жуткий, истошный, истерический вой.  

— Да что же это вы, бесстыжие творите-то?! Чего вы вытворяете?! Тут, всем напоказ, да ещё при детях! Ах, ты, такая сякая, совсем напрочь стыд потеряла, такая претакая! Да чтоб вас обоих...    

Обвинения были заведомо ложными. Ну, как я могла потерять то, чего у меня никогда не было? И остальное не соответствовало моему представлению о себе. Приводить и переводить слова и выражения из табуированной русской лексики я не буду. Я девушка скромная.  

Мы мигом вернулись с небес на землю и уставились на окружающую действительность. Ой, мамочка моя! Нас, оказывается, снесло к прибрежной лужайке, на которой какая-то компашка устроилась на пикничок. Похоже, два-три семейства с детишками. Расстелили что-то такое на травке, разложили-расставили бутылки, какую-то еду, стаканы, костерок развели. Судя по многочисленным признакам, отдыхали уже давно. И вот тут мы с Эдиком перед ними нарисовались. Как на сцене стриптиз-клуба. И, вместо аплодисментов за доставленное удовольствие от безукоризненно исполненного номера, получили нецензурные вопли полупьяной бабы. Одетой, в отличие от нас, таких нагих и красивых. Во что одетой, уважаемые мэтры, угадаете? Правильно смеётесь, угадали: в  дамское бельё, в точности такое, как на вышеупомянутой выставке. Такое же — на полупьяных телах остальных борцов с бесстыдством.  

Это я долго рассказываю. Всё происходило очень быстро. Не успели мы с Эдиком толком осознать всю прелесть ситуации, как из кустов вылетела ещё одна парочка и, следуя рельефу местности и велению пьяного рассудка, очутилась в речке рядом с нами, на глубине точно по колено. Вопль защитницы детей от сексуального просвещения они приняли на свой счёт. Мизансцена изменилась. Сцена стриптиз-клуба превратилась в пропагандный постер на тему: что такое хорошо и что такое плохо. Все мои недостатки вам отлично известны. Тогда они были юными и трогательно нежными. А Эдик был, и вправду, очень красивым мальчиком. Правильное умное лицо и, вот как это сказать? Бывает такой тип мужской фигуры: утончённо-атлетическая.  Он был не худой и даже не худощавый, а умеренно развитая мускулатура не выступала, но отчётливо прорисовывалась.  

— Аполлон. - подсказал Анри.  

— Вот и я так хотела сказать, но побоялась ляпнуть банальность. Рядом с ним стало нечто. Пузато-волосатый, на кривоватых ногах, мужчина с красной щекастой физиономией и неполным набором зубов. Уже очутившись в воде, он пытался натянуть синие сатиновые трусы, которые у нас называют семейными, а у вас, кажется, “боксерами”. Он их, по-видимому, инстинктивно прихватил с собой, удирая с ложа любви. Угодил обеими ногами в одну штанину и стоял, как статуя недоумения. А рядом со мной очутилась его возлюбленная. Вот это, банальности я здесь не побоюсь, была Венера. Ожирение второй-третьей степени, как я бы теперь классифицировала, жировые складки, дряблый живот и над ним — истинные сокровища: колышущиеся до немного выше пупка, ведерные  ёмкости с желе, снабжённые сосками размером с блюдечко для варенья. Она старательно запихивала свои достояния снизу вверх в полотняный бюстгальтер цвета электрик, почему-то оказавшийся у неё под подбородком. Трусы она с собой не прихватила, от чего очень смущалась, бедняжка.  

Такая вот картина. Мы, в полном обалдении, уставились на них, они — на нас. А на всю эту голую немую сцену таращились остальные блюстители и блюстительницы приличий в кошмарном белье. И они опознали своих. Смысл возмущённых и горестных воплей можно было свести к простому: “На кого ты меня променял/променяла?! Ты хоть напротив себя посмотри, самка/самец собаки! Хотя бы на такую/такого!”. Остальное было просто риторической избыточностью. Внутри группы участников пикника произошло расслоение и начинались  выяснения, кто кого соблазнил. Взвыли дети. К нам устремились жертвы адюльтера с явным намерением покарать изменщиков, “да ещё при детях!”. Мы быстренько натянули свои купальные одеяния и с невозмутимым достоинством покинули сцену: теперь уже семейной драмы. Только по пути к нашему пляжику мы полностью осознали, что произошло, и долго икали от смеха. Родниковая водичка нас спасла.  

— Ну, как вам приключение, дорогие мэтры? Сгодится для сценария?  

Анри, строчивший, как заправский стенографист, отложил большой блокнот и разминая пальцы, ответил:  

— Просто замечательно. Вот бы ещё показать на экране вашу манеру изложения. Робер, как тебе задачка?  

Режиссёр перенаправил правую руку и взъерошил волосы.  

— Да уж, ты меня озадачил, старина. Можно, как с маленькой Мирэй, пустить голос Эллы за кадром. Произношение у неё, конечно, пока ещё оставляет желать лучшего. Но времени впереди ещё много, улучшит. Или, как здесь, будем дублировать.   

— А знаешь, может быть акцент не помешает, не такой, конечно, как сейчас. Все события будут происходить в России, и небольшой русский акцент будет очень к месту.  

— Хмм, это тоже идея. Ладно, подумаем. Время терпит. Сценария всё равно ещё нет.  

Рассвет. Слабый ветер. Фрегат «Чёртова дюжина» медленно идёт в узком проливе между островами в сопровождении нескольких больших каноэ. Все прямые паруса убраны. Корабль идёт только под кливерами и стакселями. За штурвалом Жак, рядом с ним Мирэй и де Вилье, а также двое индейцев и юнга Эмиль. На баке, прямо у основания бушприта Окайя и несколько индейцев. Один из устроился прямо на бушприте. В руках у Окайи рупор. Она слушает сообщения вперёдсмотрящих и передаёт их де Вилье уже в переводе на французский. Тот даёт команды рулевому. Много матросов на палубе, среди них несколько индейцев. Здесь распоряжается Брессон.  

— Красота-то какая! Во многих местах бывал, а такой, нет, такой нигде не видел.  

— Скажи лучше, что такой жути не видел. Ведь прямо по рифам идём. Спаси нас, пресвятая Богородица, святой Николя и святой Андрэ. Господи, и двадцати футов до камней нет!  

— Да заткнись ты уже! Ну, лихие ребята! Тут на шлюпке страшно было бы, а они фрегат ведут. И ведь понимают, что не сдобровать им в случае чего.  

— Это нам не сдобровать. Нас тут чуть больше сотни всего, а Окайя, помнишь, вчера говорила, что дикарей этих тут многие тысячи на островах. Сказки про райский остров! Тьфу, наслышался уже таких. Сожрут нас в ихнем раю.  

— Капитан им верит, и нам должно верить. Да сам подумай, они же всю ночь на вёслах нам на подмогу шли. Сами в темноте сто раз напороться могли, так нет же, шли нас выручать! Дурак ты, а они — истинные храбрецы и герои.  

— Герои, как же. Вон, глянь, герой с капитаном разговаривает на своей тарабарщине и хоть бы срам прикрыл. Перед дамой стоит.  

— Ну, смотря перед какой дамой. Наших дам испанские пушки не напугали, а уж этим их даже не удивишь.  

Корсар пренебрежительно махнул рукой.  

— Помнишь, что они рассказывали про этот остров? Этот индеец вон, перед капитаном достойно стоит. Посмотрим, как ты перед их королём... как его? ... пред касиком сам стоять будешь. Говорят, скоро выйдем из этой мышеловки на свободную воду, а там на всех парусах ходу всего ничего.  

— Эх, а там твердая земля, богатая жратва...  

— И бабы! Окайя говорила: какие там бабы! Все голые, красивые, на всё согласные. Задаром!  

— Слюни подбери. У дикарей они колдуньи все. Как и сама... уййй.  

— Пьер, да ты что, спятил? Да за такое, знаешь что тебе будет?  

— Ему и другим таким наука будет. Ничего, твари — они живучие. Не сдохнет, очухается.  

Камера, стоп! Снято. 

Общий план. Пролив расширяется. Острова, островки и рифы как бы расходятся по сторонам. Фрегат со всем своим эскортом выходит в огромный залив. На горизонте виднеется едва различимая /вид через подзорную трубу/ зелёная полоска суши. Ветер усиливается.  

Свист боцманской дудки. Голос Брессона, отдающего команды. Матросы карабкаются по вантам. Оставив за кормой индейские каноэ, фрегат под всеми парусами пересекает залив.  

Камера, стоп! Снято. 

Капитанская каюта фрегата “Чёртова дюжина”. Мирэй, Брессон, Окайя, де Вилье, Планель, юнга  Эмиль.  

— Полагаю, друзья мои, что у нас есть ещё пара часов свободного хода, чтобы обсудить последние важнейшие дела.  

—   Даже больше, капитан. Ветер опять слабеет.  

—   Тем лучше. Не сомневаюсь, что на большом острове уже знают о нас всё, что хотели бы знать. Как только я уведомила индейцев о том, кто мы и что с нами приключилось, две лодки тут же отправились в обратный путь? Конечно же с донесением касику. Это значит, нам обеспечена торжественная встреча. Церемонии тут несложные. Таино добрые и простодушные люди. Вот только не считайте их простодушие глупостью. Они очень умны, а в некоторых вещах просто поразительно хитроумны и изобретательны. Просто они другие, не такие, как мы. Если мы примем их такими, как они есть, как равных себе, со всем уважением к ним и их обычаям, они будут нам самыми лучшими друзьями. В противном случае врагами они не будут, но...  

—  Понятно, капитан. Но, вас что-то очень беспокоит.  

—  Да, дорогой мой Брессон. Наша команда. Она набрана из случайных людей. Не было у нас другой возможности быстро пополнить экипаж, когда мы удирали из Кайены. А что за публика на Тортуге, нам с Окайей известно лучше вас всех. Многие набиты предрассудками, как огурец — семечками. В том числе —   относительно индейцев. О чести и порядочности у многих тоже весьма превратное представление. Если бы не этот злосчастный бой с испанцами, я нашла бы способ относительно безболезненно изменить ситуацию. Это потребовало бы времени, но и только.  И уже удостоверившись в надёжности команды, пришла бы к таино. А сейчас у меня этого времени нет. Ох, трудный мне предстоит разговор с касиком и его приближёнными.  

—   Вас беспокоит, что кто-то разболтает о существовании этого народа, и тогда племени придётся несладко?  

—  Плохо им будет, де Вилье, очень плохо. И без того всем не даёт покоя этот архипелаг. Ну почему европейцам мало того, что они уже захватили на других островах. Огромный материк, откуда в метрополии идут галеоны, до предела нагруженные сокровищами. Мало? Или им мало пролитой крови и мучений этих невинных детей природы? Проклятый Колумб! Auri sacra fames! /Проклятая жажда золота/  

Де Вилье пожимает плечами.  

—   Не Колумб, так другой кто-нибудь. Мореплавание развивается. А исправить людские нравы, похоже, не под силу даже Всевышнему. Архипелаг неприступен и ещё долго останется таковым.  

—  Если не взять его в плотную морскую блокаду. А когда они возьмут в плен людей, знающих тайны проходов, жить таино останется недолго. По крайней мере, так, как они живут сейчас.  

— И, зная всё это, вы привели нас к ним.  

— Другогй возможности спасти людей нет. Утонуть или умереть от голода? Что вы предпочитаете? По-вашему, я должна была, как голодный Буриданов осёл, стоять перед выбором: кого спасать, пока не сдохну? Ну уж нет! А живой и сытый осёл чего ни будь придумает. Предлагаю думать вместе.  

Юнга подаёт голос.  

—    Госпожа капитан, вы считаете, что мы тут все ослы?  

Немая сцена.  

Камера, стоп! Снято.    

Площадка перед прямоугольным домом касика. Присутствуют: сам касик, несколько вассальных вождей - нитаинос, главный жрец и несколько других жрецов - бохико, предводитель воинов и предводитель мореходов. Мирэй, Окайя, де Вилье, Брессон, Планель.  

Касик восседает на стуле-троне. На таком же стуле сидит Мирэй. Остальные располагаются на циновках. Вождь и главный жрец в набедренных повязках. Тела индейцев разрисованы и украшены ожерельями и браслетами. На Мирэй и Окайе европейские золотые, с драгоценными камнями женские украшения, изобилие которых намного превышает принятое в Европе.  

Окайя переводит для французов речь Касика и Мирэй, которые говорят на языке араваков.  

Касик:  

— Ваша встреча в море с нашими исконными врагами была не случайной. Мы всё чаще видим их у наших внешних островов. Потеряв много своих крылатых каноэ, они более не пытаются проникнуть дальше, но стараются перехватывать наших мореходов на их пути к Великой Земле. Нсколько раз им удавалосб топить  наши большие каноэ и убивать мореходов оружием дымной грозы. После того, что вы нам поведали, мы поняли, что происходит. Что, по-твоему, Повелительница великого крылатого каноэ, можем мы предпринять против этого нового бедствия?  

Мирэй не спешит в ответом и держит долгую паузу, изображая глубокую задумчивость.  

— Мы можем заключить союз, Великий касик. Союз, выгодный вашему народу и нам, ибо для нас испанцы такие же враги, как и для вас. Они убили твоего друга — моего отца, капитана де Моро. Моя месть и защита твоего народа будут целью нашего союза.  

— Как представляешь ты наши совместные действия, дочь моего друга?  

Касик улыбается.  

— Только не изображай сейчас глубокое и долгое раздумье. Мы ведь знакомы давно, не правда ли? Я помню тебя маленькой девочкой, когда вы впервые посетили нас. Я видел, как ты взрослеешь. Твой разум быстр как летящая стрела. Ты ведь продумала всё заранее. Лица твоих соратников ясно говорят мне, что я не ошибся. Вы уже всё обсудили между собой. Давай не будем спешить, но и времени зря тратить не будем. Говори, дочь моего друга, Повелительница великого крылатого каноэ.  

— Первое, что я предлагаю народу таино, это не выходить в море без островов. У вас есть всё, что нужно для жизни. Товары с Великой Земли не окупают гибель людей таино. Вам надо исчезнуть для внешнего мира. Второе: мы заканчиваем починку нашего корабля, и скоро он будет готов выйти в море. Вы проведёте нас другим путём, не тем, каким провели сюда. Я знаю, что это возможно.                                                                        
-Третье: вы найдёте среди внешних островов одну, а лучше — несколько  мест, удобных для долгой стоянки нашего корабля. Мы там построим себе дома. Жить всё время на корабле людям тяжело, когда рядом суша. Сообщаться мы будем при помощи каноэ, которые будут ходить только путями, непроходимыми для любого нашего корабля.                     -Четвёртое: ваши самые зоркие воины с самых высоких гор будут следить за морем без островов и сообщать нам о появлении на горизонте любого корабля. Чтобы облегчить им задачу, я дарю вам вот эти вещи. Они в десять раз увеличивают зоркость глаза.  

Планеь с поклоном ставит перед касиком деревянный ящик и возвращается на своё место.  

— Мы называем такую вещь “подзорная труба”. Здесь пока только четыре таких, одну я оставила себе. Со временем мы доставим вам ещё. Когда мы завершим нашу беседу, я научу тебя и твоих воинов пользоваться ими.  

Касик кивает с благосклонной улыбкой.  

— Благодарю тебя, Мирэй, дочь моего друга, капитана де Моро. Однако, ты сказала не всё. Продолжай.   

 - Пятое: получив сообщение от ваших воинов, мы будем выходить в море и топить корабль врага. Все, кто войдёт в ваши воды, исчезнет бесследно. Это отобьёт у любого охоту даже приближаться к вашим островам. Такой союз будет выгоден и нам, и народу таино. Нам не придётся искать наших врагов: они сами будут приходить к нам. Вы получите надёжную защиту. Всё, что может быть ценно для народа таино из захваченного на кораблях врагов, мы будем отдавать вам. А вам, я уверена, не составит большого труда прокормить полторы сотни моих людей. По крайней мере, пока европейцы не поймут, что в мире полно других, менее опасных мест. 

И последнее. Я больше не хочу терять своих людей. Гибнуть должны враги. И в этом неоценимой будет помощь воинов твоего народа. Испанцы — умелые и храбрые воины. Но они страшны для противника, который сражается таким же оружием, как у них, и владеет такими же приёмами боя. Но, если оружие противника им незнакомо, его боевые приёмы им неведомы, а противнику известно о них всё — они обречены.  

— Ты хочешь, чтобы воины таино обучили твоих воинов нашему воинскому искусству?  

— Да, великий касик, я прошу об этом.  

— Просьба твоя весьма разумна и исполнима. Но пусть тогда твои воины научат моих владению вашим оружием и приёмам боя твоего народа. Надеюсь, ты сочтёшь такое справедливым.  

— О, да, великий касик! Знания и умения не могут быть излишними. Обменявшись ими, мы все станем богаче и сильнее.  

— Ты столь же мудра, сколь и красива, Мирэй, дочь моего друга, капитана де Моро, Повелительница великого крылатого каноэ.  

Камера, стоп! Снято. 

— Да,  тут тоже всё в порядке. С десяток дублей переснимем, но в целом очень неплохо. 

—  Элла, а ещё что ни будь сможешь сейчас рассказать?  

Элла пожала плечами.  

— Могу. Но не хочется мучить Анри. Можно же просто записывать на магнитофон.  

— Это идея, сейчас принесу.  

Анри вернулся через несколько минут.  

— Готово. Можешь начинать.  

Она прошлась по комнате с задумчивым видом, сделала несколько разминочных движений — засиделась на коленях у Жаннэ — и начала.  

— Было мне тогда пятнадцать лет, перешла в девятый класс и восхотелось душе моей в пионерский лагерь. Никогда там не была, а тут уже возраст такой, что шансов попробовать, что это такое, больше не будет.  

— Пионеры — это что-то вроде скаутов? - уточнил Жаннэ.  

— Идею позаимствовали у них, когда в двадцатые годы придумали эту детскую организацию. Но адаптировали под коммунистическое мировоззрение. Место бога заняла коммунистическая партия, а организация из добровольной превратилась в обязательную ступень школьного воспитания. С десяти до пятнадцати лет все были пионерами.  А пионерский лагерь — это штука, в общем, неплохая. По сути — такой санаторий для здоровых детей. Всегда в лесу, у речки, озера или моря.  Смена длится почти месяц, за лето три смены. Бесплатно или за сущие копейки. В то лето Аня опять укатила к бабушке, там ей очень нравилось. Друзья-приятели летом все тоже как-то разбрелись, и я попросилась в лагерь. Это я говорю для того, чтоб вы поняли место и обстоятельства действия.  

Ну, вот, первый день. Как обычно: прибытие, определение в отряд — в самый старший, естественно, знакомства и прочая суета. В десять вечера звучит сигнал: отбой. Все сигналы там подаются горном. Это такой пионерский национальный музыкальный инструмент — труба без клапанов. Тяжёлый был удар по моему музыкальному слуху.  

Ладно, пошли мы с девчонками спать в нашу палату. Не уверена, что правильно выражаюсь, звучит как-то по-медицински, но это просто общая спальня... А, вот: дормиториум. Понятно, да? Я разделась, откинула одеяло и улеглась. Укрываться не стала, потому что жара стояла страшная, даже ночью. Растянулась во всю длину, расслабилась. Благодать. Набегалась за день. Только закрыла глаза и стала отключаться, слышу: 

— Эллка, что с тобой? Спятила?! 

Я, не открывая глаз: 

— А что стряслось? Чего тебе? Говори, а то спать охота. 

— Да ты же голая совсем! Так спать собралась, и даже не накрылась? 

Я глаза разлепила, глянула. Они, все остальные одиннадцать, стоят в ночных сорочках и на меня таращатся. Глаза у всех, как у тех собак из сказки про волшебное огниво. Я спросонок не поняла. Потом дошло. Да уж, выделяюсь из коллектива. 

— А какая разница, в чём спать? Или без чего? Я так привыкла, всегда так сплю. Приятно и полезно для здоровья. Мальчиков тут нет. И вам так советую. 

— Ну, ты даёшь! 

— Пока ещё нет, ни разу. Так в чём проблема? 

— Нина Ивановна в любой момент зайдёт. Вожатые всегда после отбоя проверяют, особенно в старших отрядах, все на месте или нет. 

— Это её проблема. Я на месте, вот она. И она вожатая, а не вожатый. Всё, я спать хочу. Не тревожить меня ночью: револьвер под подушкой, в темноте не промахиваюсь. 

Ночью меня не побеспокоили, а вот после завтрака вожатая отозвала в сторонку. Ага, педагогическое мероприятие. И у меня опыт есть, не сомневайтесь. Я начала первой. 

— Нина Ивановна, какая шавка вам натявкала, что я голая сплю? Ночью, через простыню разглядеть невозможно. А я укрылась ею сразу, как только выключили свет, и вся насекомая тварь от лампочки переключилась на меня. И второе: вы можете мне показать документ, в котором прописано, что спать можно только одетой? 

— Ну, не следует так о подругах. 

Вот же дура! Похоже, в педагоги ( она студентка пединститута) только такие и идут. Тебе только в покер играть. 

— Но есть же нравственность, приличия, наконец. 

— Нина Ивановна, нравственность — это гвоздь от совсем другой стены. А приличия ночью, в спальне, в темноте, среди лиц того же пола, в данном случае — чушь, нонсенс. Так можете мне показать такой документ? Если нет, оставьте меня в покое и не нарушайте мой заслуженный летний отдых. 

Её аж затрясло. 

— Ну, знаешь... Меня предупредили, что ты хулиганка, но такая наглость, это, это... 

— Это Витька Ермолаев, пся крев, сексот прирождённый. Вот же угораздило. Я ему уже пару раз набила морду, но бог троицу любит. Тут, в лагере, я его не трону, не переживайте. 

И пошла по своим делам. Больше ко мне по вопросам нравственности не приставали. И ни с кем у меня проблем не было. Но без приключения не обошлось. 

Девчонки через пару дней рассказали мне, что прошлым летом у этого лагеря был другой начальник, вернее, начальница. И было тут всё просто замечательно. А вот нынешний — сущий злыдень, аккурат по части морального кодекса строителей коммунизма и прочей викторианской морали а-ла совьетик. Но должен же разумный человек понимать, если он руководит детским коллективом, хоть что-то, хоть азы психологии подростков он должен же понимать? Должен, если разумный. А этот умудрился в предыдущую смену отчислить из лагеря мальчика и девочку за то, что они вечером, до отбоя — в законное время — вместо просмотра фильма о герое-революционере Камо, сидели в тёмной беседке и — о, великий ужас! — они там целовались. Специально выслеживал, гад. И объявил об этом на утренней линейке. Нет, не чертёжный инструмент. Построение, как у скаутов, с подъёмом флага и прочими церемониями. Выставил их на позорище, скот, а что психика в этом возрасте ужасно ранима... И много ещё пакостей творил. Ладно. 

Вы про Малыша и Карлсона в детстве читали? Вот и я, как тот Карлсон, мигом придумала способ укрощения домомучителя.                                                                                                                                                                                                         
Анри, вам надо объяснять, что такое фокусировка на гиперфокальное расстояние? Вот, и, мне не надо. Мне очень милый мальчик из нашего отряда объяснил. Выставив это самое расстояние на объективе заранее, можно потом не переживать за резкость. Страстный... чего хихикаете? ... страстный фотолюбитель. Один его снимок даже в журнале “Пионер” был опубликован. Был у него фотоаппарат и, самое главное, к нему вспышка. Он тоже сперва от моей идеи обалдел, но потом, когда я ему объяснила, что никто ничем не рискует, согласился. Вы бомбочки из алюминия или магния с марганцовкой делали в детстве? Нет? Зря прошли у вас лучшие годы жизни. 

Наш лагерь был совсем недалеко от города. На велосипеде доехать без проблем, а уж на мопеде, так вообще говорить нечего. А в канцелярии был телефон, с которого детям можно было звонить родителям или ещё кому ни будь. Позвонила сперва маме и долго делилась впечатлениями, а когда тётка, у которой этот телефон стоял на столе, устала подслушивать и вышла, быстренько позвонила парню из нашей вполне хулиганской компании. К счастью, он был дома. Толстыми намёками попросила срочно приехать. Опускаю технические подробности. 

В девять с минутами вечера, когда все смотрели кино, начальник, как всегда, пустился в обход территории в поисках нарушителей. Приблизившись к вышеупомянутой беседке он услышал, как писал наш поэт, “влюблённый шёпот и поцелуев сладкий звук”. Ворвался в тёмную беседку и тут же был умелым приёмом самбо швырнут на скамейку, в жаркие объятия нагого девичьего тела. Три вспышки подряд в трёх быстро сменявшихся позициях. Тело исчезло, а когда ослеплённый гад ещё барахтался на скамейке, последовала ещё одна, самая сильная вспышка. С таким страшным грохотом, что учитывая фокусирование звука куполом беседки, контузию - не контузию, но порцию незабываемых впечатлений он получил. Шум, суматоха, милиция. Красота! 

 Через день он получил и подарок в окошко:  весьма технично исполненные фотографии с надписями печатными буквами на обороте: “ПОНЯЛ, СУКА?”. 

— Оказывается, вы опасное существо, мадемуазель Файна. - сказал Анри, выключив магнитофон. 

— Только не для друзей, мой дорогой Анри. Только не для друзей. 

                                                                       * * *