ДРУГОЙ - 69. Всё как в кино-12 

Видеоряд. 

Вид сверху на залив с испанским галеоном и английской бригантиной.
На галеоне пожар. Огнём охвачены левый борт и корма. По верхней палубе в панике мечутся матросы, падают в воду.  Видно, как двое матросов, отчаянно орудуют топорами, стараясь перерубить якорный канат.     
       Средний план. Канат перерублен. Освободившийся от натяжения, его конец с силой ударяет по людям. Обоих матросов подбрасывает в воздух. Один исчезает за бортом, тело второго ударяется в фальшборт и остаётся неподвижным. Видно, что корабль разворачивается горящим бортом к берегу. 

Вид с уровня воды. Клубы дыма. Очень плохая видимость. Изображение качается, как будто съёмка идёт с прыгающей на волнах лодки.
В кадре появляется рука, держащая веревку, на конце которой привязан глиняный горшок с горящим фитилём. Взмах, и горшок летит в сторону судна, разбивается о борт. Рядом в борт врезаются ещё несколько таких снарядов. Дым, пламя. 

Английская бригантина “Нан Кэт”. Вельботов на палубе нет. Палуба очищена от мусора. У правого борта выложены в ряд длинные предметы, обёрнутые парусиной — тела погибших моряков. В ногах у каждого привязано пушечное ядро. Флаг на мачте приспущен. Все оставшиеся в живых члены команды стоят на палубе. За неимением священника молитву читает капитан. Падение каждого тела в воду сопровождается выстрелом из пушки. 

Капитанская каюта бригантины “Нан Кэт”. 

Капитан, старший офицер и ещё несколько офицеров. 

Капитан раскуривает трубку, выпускает облако дыма. 

— К величайшему прискорбию, господа, приходится констатировать факт: наша миссия окончена, даже не начавшись.
Скажу даже так: она провалена. С треском провалена, чёрт побери! Нам придётся возвращаться с позором. Если вообще удастся вернуться живыми. 

Старший офицер: 

— Однако же, господин капитан, можно сказать и другое: нам сказочно повезло по сравнению с испанцами. Обгоревшие останки их корабля валяются на берегу, а из всей команды, похоже, не осталось в живых никого. А наша Кэт цела, и мы невредимы. 

— Если не считать того, что мы потеряли треть команды, лейтенант Кэрри. И ещё неведомо, какие испытания нам предстоят в этих водах, где властвуют тёмные силы, подвластные Сатане, если не он сам. Прости и помилуй, Господи. 

— Однако, следует признать, господин капитан, что в перехваченном рапорте испанцев содержалась чистая правда, какой бы невероятной она не казалась. Мы все своими глазами видели, как огонь поднялся прямо из воды и охватил этот злосчастный галеон со всех сторон. Некоторые из наших матросов утверждают, что горела сама вода и несчастные испанцы падали с борта прямо в пламя. 

— Они же обожают аутодафе, вот они его и получили. 

— Ваша шутка совершенно неуместна, Томсон! Мы стали свидетелями трагедии. Понятно, что если бы такое случилось в бою... 

— Не только свидетелями, сэр, но и жертвами. Здесь действуют силы, непостижимы человеческим разумом. Что скажете, доктор Мэрфи? 

— Скажу, что согласен с вами. Я тщательнейшим образом осмотрел тела всех погибших, кроме тех, разумеется, кто упал за борт во время всего этого ужаса. Ни на одном не нашёл никаких повреждений, кроме, разве что, мелких царапин. Так на теле любого из нас найдутся такие. Вот, смотрите: не далее, как пару часов назад я поранился бритвой. Я очень похож на покойника? 

— А не напоминает ли вам это действие какого ни будь яда, доктор. Индейцы весьма искусны в таких делах. Я слышал рассказы о том, что они не всегда применяют луки. Иногда они мечут крошечные стрелы из каких-то особых орудий и успешно поражают даже крупных зверей и людей. 

— И это мне известно, капитан. Я много лет служу в Вест-Индии и своими глазами видел действие этого страшного оружия. При этом в теле жертвы остаётся стрела. Это нечто вроде оперенной иглы длиной дюймов пять-семь. Ничего подобного у наших покойников мне не встретилось. И откуда тут, на судне, среди бела дня возьмутся индейцы с их оружием, бьющим максимум на двадцать-тридцать ярдов? Нет, сэр, это действие каких-то совершенно неведомых нам враждебных сил. Благодаренье богу, что мы избавились от этих лодок, наполненных змеями, не понеся новых потерь. 

— А если дьяволу вздумается населить этими гадами трюм? Или... 

Выразительный взгляд в сторону сгоревшего галеона. 

— Вряд ли индейцам под силу заставить гореть море. Хотя... 

Лейтенант вдруг останавливается на полуслове. 

— Что с вами, Паркер? 

— Греческий огонь! Ведь было такое оружие, помню из истории. Было страшное оружие, способное метать огонь, не гаснущий в воде и способный сжигать целые флоты. 

— Если оно и было у древних греков, чему я не очень склонен верить, то секрет его утерян. Но где Греция и где мы сейчас? Скорее я поверю в силы ада, владеющие этими островами. Господи, что это?! 

Слышен нарастающий вой. Звук высокий, вибрирующий, переходящий временами в визг. Одновременно слышны завывания на низких нотах. Сквозь эту какофонию явственно пробивается: Мооорс! Дисеее! Дэээф! Мммуууэээрррте! Мммооорс! Дээээффф! 

Ужас на лицах офицеров. 

Камера, стоп! Снято. 

Удивить мэтра Жаннэ чем ни будь, связанным с кино, было невозможно. Вот до этого самого дня.
Сущий тиран на съёмочный площадке, он был прекрасным собеседником за её пределами, потому что умел слушать.
И он умел слышать, ничего не отвергая сходу. Нелепости иногда только кажутся таковыми. Но сейчас он отказывался верить собственным ушам. Бунт на корабле, и взбунтовался не кто-нибудь, а Катрин Читтанг . Вот уж от кого он такого не ожидал.  К выходкам парочки русских подруг уже как-то притерпелся. Мало того, он ожидал каждого нового эпизода их взбалмошной активности с любопытством и надеждой. Удивительным образом всё, что они вытворяли, шло на пользу делу, а сценарист аж причмокивал от удовольствия, внося поправки в своё творение. Но Катрин! Не кинозвезда, что и говорить, но благодаря слегка экзотической внешности и профессионализму весьма востребована как актриса второго плана, и в этой ипостаси заслуженно популярна. Дисциплина и идеальная точность при воплощении режиссёрского замысла и способность без малейшего недовольства или возражений хоть до бесконечности отрабатывать эпизод, пока режиссёр не решит, что достигнуто совершенство — вот её несомненные и неоспоримые достоинства. При этом прямо-таки пуританская скромность. Чёрт бы её драл! Если бы по сценарию Окайя не была туземкой с азиатскими чертами, и, если бы не такое поразительное сходство с этой отчаянно храброй русской каскадёршей с непроизносимой фамилией, гнал бы он эту Катрин в шею со всеми её капризами. Умеет же съёмку любой мало-мальски пикантной сцены превратить в какое-то извращение. И вот, на тебе, такой сюрприз. 

— Мэтр, и всё-таки я настаиваю: этот эпизод я от начала до конца исполняю сама! В конце концов, если увидите, что я не справляюсь, вернёмся к первоначальному варианту. Пара-тройка лишних дублей — только и всего. А если у меня получится, то их понадобится меньше. Сэкономим силы, время и плёнку. И мадемуазель Роза сможет немного отдохнуть. 

— Ладно, чёрт побери! Попробуем один раз. Но с чего это вдруг вам это взбрело в голову. Вы и так прекрасно исполняете свою роль. Окайя в вашем исполнении весьма убедительно. Вы замечательно сработались с мадемуазель Розой, и я не вижу причин разрушать ваш, так сказать, тандем. 

— Вот именно, мэтр, вот именно! Я не чувствую себя Окайнй, я всего-навсего играю её роль, изображаю её чувства, не испытав их сама. И зритель это видит, видит, мэтр. Видит эту двойственность, видит, где я, Катрин Читтанг, а где — Окайя. А вот Мирэй — это Элла, Элла — Мирэй. Они одно существо. Мирэй Моро — не образ. Она Мирэй, и всё тут! Ну, как ещё сказать? Вот и я хочу всё испытать сама. Тогда смогу показать больше правды. Кроме акробатических и подводных трюков, разумеется. Тут мне до Евы далеко. Хотя, кое-чему она меня пытается научить. Говорит, что я не безнадёжна. Фехтованием и грепплингом я ещё в колледже увлеклась. Но голой фехтовать и бороться тогда ни разу не пробовала. 

 Катрин слегка покраснела и смущённо улыбнулась.  

— Это оказалось интересно и... и даже приятно. 

Жаннэ вздохнул. Теперь понятно, откуда ветер дует. Помяни только чёрта, и он тут-как-тут. Вернее, двух чертовок. Эти самого Папу Римского совратят с пути истинного. Или наоборот — наставят? Интересный, однако, вопрос. Надо обдумать. Но попробовать стоит. 

— А как же ваши принципы, Катрин? Ваша репутация? 

— Мэтр, знаете, о чём я подумала? 

— Интересно, о чём же? 

— О том, что эта роль у меня в любом случае провальной не будет. Согласитесь, профессией я владею. Но, если наш фильм будет иметь успех, а по-другому у вас не бывало, то я хочу, что бы этот успех был оглушительным. И я хочу в этом фильме не просто хорошо отработать, а блистать. Пусть не наравне с Файна — куда мне до неё — но рядом. Бриллиант не обрамляют стразами. И тогда я, как актриса, буду востребована не только за нестандартную внешность. Мне ещё не поздно делать карьеру, мэтр Жаннэ. Ради этого стоит поступиться некоторыми принципами. Не получится — мы все останемся при своём. Вы ничего не потеряете. А если мне удастся, мы выиграем все. 

Жаннэ надолго задумался. Ясно, что это не Катрин “подумала”, а понятно, кто. И умело встроила эту мысль во вполне заурядную головку. Чем там она занималась раньше? Да, неврологией и психотерапией, так, кажется. А идея-то вполне здравая. Задний ход можно будет дать в любой момент, а в случае удачи, она права, выиграют все. 

— Ладно. Рискнём. Но тут есть один технический момент. При всём вашем сходстве с мадемуазель Аримбаевой — кажется я научился уже произносить этот звук? — она успела подменить вас во множестве откровенных сцен. Вряд ли вы настолько похожи обнажёнными, как в одежде. Зритель сразу увидит разницу. Об этом вы подумали, моя дорогая? 

— Подумали, мэтр. И уже посоветовались с операторами и гримёрами. Вот смотрите. 

Катрин разложила на столе перед режиссёром несколько фотографий. 

— Смотрите: на этих фото мы с Евой рядом анфас, в профиль и сзади. А вот, что получается с гримом. Разницы почти никакой. В динамике её вообще не заметят, а в воде вообще не нужны будут никакие ухищрения. Ну, что скажете, мэтр? 

Жаннэ снял очки, старательно их протёр, почесал нос и водрузил оптику на место. 

— Скажу, что я гениально подобрал актёров для этого фильма. 

Один из островов архипелага таино.   
     В маленьком ущелье, выходящем к морю, установлена странная деревянная конструкция — нечто, напоминающее перекошенную раму в два человеческих роста с натянутыми струнами. Чуть поодаль лежат две конические деревянные трубы длиной футов десять, наподобие огромных рупоров. 

Несколько корсаров с “Чёртовой дюжины”. Среди них юнга Эмиль. 

— Славная выдумка эти эоловы арфы. Меня самого дрожь пробирает, когда они воют, хотя сам помогал Полю их мастерить и тут устанавливать. — Дрожь — это не то слово, парень. Когда их открыли под самый первый шквал, я оказался прямо перед ней. Чуть не обделался со страху, хотя тоже приложил тут руки и знал, что услышу. Воистину адовы звуки, прости и помилуй, господи. Гхр-гхр... похоже, я горло сорвал, когда вопил в эту трубу. 

— Всё, ребята, кончаем эту музыку. А то они никогда не вылезут на палубу, и будут помирать со страху в трюме. Так и проторчат тут до скончания веку. 

— Вот и бери их сейчас голыми руками! 

— А что с них взять? Только их корыто, разве что. Хороша бригантина, ничего не скажешь. Но капитану зачем-то нужно, чтобы они ушли живыми, значит живыми и уйдут. 

— Не иначе, она им какую-то особую пакость приготовила, а уж нас внакладе не оставит. 

— Ох, и мудра же наша Мирэй, ох и мудра! Под таким капитаном всю жизнь служить и горя не знать. 

— Ладно, убираем всю музыку в грот и уходим. Эмиль, беги к ребятам Люсьена. Пусть тоже прячут оркестр и спускаются к лодкам. Вон, наша “Чёртова дюжина” выходит из-за мыса. 

Эмиль убегает. Корсары приступают к делу. 

Камера, стоп! Снято. 

— Ну, что скажете, мэтр Жаннэ? 

— Повторю уже сказанное: я гениально подобрал актёрский состав. Мари, этот дубль второй и последний. Вы с Эммой готовите следующий эпизод. Приступайте. Посмотрим, как оно всё будет на плёнке, но уверен, что к этому возвращаться не придётся. Что скажешь, Анри? 

— Только соглашусь с тобой. Катрин, вы были великолепны! Мои поздравления. А вам, мадемуазель Ева, сегодня работы не достанется. Придётся вам скучать. 

— С удовольствием поищу себе каких ни будь развлечений. Надоели мне эти ваши: “Ева, руку выше, Ева, ногу влево, повернитесь вот так, прогнитесь вот этак, а теперь всё наоборот, но вверх тормашками”. Пусть теперь Катрин за всё сама отдувается. Ей самой такие упражнения только на пользу. Вот только спрутика у неё отниму. Ему давно уже пора пойти отдышаться в аквариуме. 

Ева окунула руку в ведро с морской водой и щедро обрызгала осьминога, сидевшего на голове Катрин. Подставила мокрую руку, и тот моментально принял приглашение. А жуткое чудовище превратилось в симпатичную улыбающуюся женщину, опутанную водорослями. 

— Удивительно, Катрин, но похоже, что вам это понравилось! 

— Мне самой удивительно, мэтр, но он такой прохладный. Даже приятно в такую жару. И совсем не страшно. Знаете, наверно мне стоит порепетировать ту сцену с большим спрутом под водой. Плаваю я неплохо, а после этих дыхательных упражнений, которыми занимаюсь с Эллой и Евой, наверно продержусь минуты три с половиной, может даже дольше. Как вы думаете? 

Жаннэ некоторое время старательно изображал раздумья и сомнения. 

— Думаю, что попробовать стоит. Вот только там вы будете без этой драпировки из морской травы. И получится у вас не отважная морская разбойница, а застенчивая нимфа. Вы же помните, что перед этим эпизодом идет схватка Окайи с Хорхе и Родриго, а заканчивается вся сцена на берегу, куда она выходит с трофеем? Справитесь со своей милой стыдливостью? 

— Она справится, мэтр Жаннэ. - ответила за Катрин успевшая вернуться Ева. — Мы уверены. И, в конце концов, я же никуда не денусь. Буду наготове, если что. Там есть несколько моментов с реальным риском травмы. Вот этого Катрин совсем не нужно. Но мы ещё с Жозефом обсудим, где я её подменю. По хронометражу там получится секунд сорок пять, не больше. 

Бригантина “Нан Кэт”. Капитанская каюта.  
    Капитан, старший помощник, врач, ещё двое офицеров, боцман. 

Боцман: 

—Всё готово к отплытию, сэр. Все по местам, ветер с суши. Ждём вашей команды. 

— Через полчаса, Митчел, если не получите новых указаний, ещё раз проверьте всё и начинаем сниматься с якоря. Исполняйте. 

— Да, сэр! 

Боцман выходит. Капитан обращается к офицерам. 

— Господа, прежде чем мы покинем это ужасное место, завершим некоторые формальности.
Разумеется, всё события от момента нашего прибытия сюда, до отплытия — надеюсь, благополучного — собственноручно описаны мною в судовом журнале. Однако напоминаю вам один из моментов секретного отчёта, а именно: сверхъестественное уничтожение судовых документов морской водой в запертом сундуке. Мы вынуждены возвращаться, не исполнив приказа, но хотя бы то, что стало нам известно, мы обязаны сохранить и довести до сведения лордов Адмиралтейства. У вас всё готово, мистер Кэрри? 

— Да, сэр. Прошу ознакомиться и заверить своими подписями, господа офицеры. 

Старпом выкладывает на стол четыре тонких стопки бумаг. 

— Здесь в точности всё то же, что в судовом журнале плюс протоколы опроса экипажа. Приступайте, господа. 

Офицеры читают и подписывают бумаги. Старпом свёртывает документы в трубки и помещает их в три бутылки из тёмного стекла. 

— Доктор, поручаю вам самым тщательным образом запечатать эти бутылки и сбросить их в воду. Одну — вскоре после отплытия, остальные — когда эти проклятые богом острова скроются из виду. 

Камера, стоп! Снято. 

Видеоряд. 

Бригантина “Нан Кэт”. Вид на правый борт. Суета на палубе. Матросы поднимаются на реи, ставятся паруса. 

Вид на корму. Под открытыми окнами капитанской каюты, уцепившись за канаты, висят две нагие человеческие фигуры: мужская и женская. К ограждению кормы подходит корабельный врач и бросает в воду бутылку. Уходит. Оба человека поднимаются по канатам выше и тут же вместе с канатами падают в воду. Корма бригантины удаляется. К плавающим в воде людям приближается фрегат. 

Камера, стоп! Снято. 

Фрегат “Чёртова дюжина”.       
     Солнечный день, безоблачное небо, умеренный ветер. Корабль идёт под всеми парусами. На верхней палубе много народу. Все корсары одеты в короткие туники (наподобие древнеримских). Свободные от работы просто наслаждаются отдыхом: играют в карты и кости, некоторые затеяли борьбу. Их окружают болельщики. На квартердеке Мирэй, Окайя, де Вилье и Планель. Рулевой Жак у штурвала. Одеты так же, как все остальные. Слышны звуки, напоминающие пушечные залпы. 

Мирэй опускает подзорную трубу. 

— Что там, капитан? 

— Похоже, обычные в наших краях дела. Две бригантины атакуют фрегат. Похоже, взяли его в два огня. Но стреляют слабо. Им же не надо утопить его вместе с грузом, а ограбить. 

— Согласен, капитан. 

Планель, не отрываясь от оптики, комментирует: 

— Работают книппелями по такелажу. Трудно сказать, кто эти разбойники и на кого они напали... Чёрт! Не могу разглядеть флаг. Но, похоже, сдаваться не собираются. 

— Честь им и слава, Планель. Но это не наше дело. Мы загружены до предела и лишние приключения нам ни к чему. Дойти бы до Тортуги без помех. 

— Согласна, Жан. Пусть эти ребята выясняют отношения без нас. 

Вид на палубу. Почти все корсары столпились у левого борта, обсуждают происходящее на горизонте. 

Квартердек. Выражение живейшего интереса на лице Планеля сменяется озабоченностью. 

— Это французы, капитан! На грот-мачте фрегата французский флаг! Их слегка развернуло, и флаг хорошо видно. Смотрите сами. 

Камера, стоп! Снято. 

Видеоряд. Вид сверху. Две бригантины на небольшом расстоянии с обоих бортов фрегата. Дым, вспышки выстрелов со всех трёх кораблей. Паруса и такелаж фрегата во многих местах порваны. На палубе у пушек суетятся матросы. Видны неподвижные тела убитых или тяжело раненых. К месту сражения приближается черный фрегат, на грот-мачте которого — белый флаг с   чёртовой дюжиной. 

Французский фрегат “Марианна”. Картина морского боя. Грохот пушечных залпов, треск, вопли, дым, копоть, обломки. 

Капитан де Брасс: 

— Вот теперь нам остаётся только молиться о спасении наших душ, господа. Господь, в неизреченной милости своей, ниспослал нам особую удачу: сразу три пиратских шайки. И это в самом начале рейса! От этих двух у нас был хоть какой-то шанс отбиться, но вон там, вот оттуда идёт наша погибель. 

В бессильной ярости ударяет кулаком по крышке нактоуза. 

— Три тысячи чертей! 

— Уныние есть смертный грех, капитан. Не спешиться предаваться ему преждевременно и ломать компас. Он бесполезен, конечно, на том свете, но ещё очень даже пригодится нам на этом. 

— Оставьте ваши дурацкие шутки, барон! Право же, сейчас они неуместны. 

— Более, чем уместны. Скоро вы убедитесь в этом. 

— Каким это образом? Извольте объяснить. 

— Увидите своими глазами, капитан. Только бы нас не укокошило до их подхода. 

— Кого это их, барон?! Чёрт возьми ваши загадки! Кого — их! 

— Наших спасителей. Посмотрите на флаг на их мачте. Что вы там видите? 

— Мало ли что малюют на своих тряпках эти отродья проклятых матерей. 

Вглядывается в подзорную трубу. 

— Ну, белый. Что там нарисовано? Вроде какие-то буквы... нет, цифры... Тринадцать! Несчастье! 

— Нет, капитан. Удача! Невероятная удача! Ага, наши противники, похоже, тоже разглядели, кто пожаловал к ним в гости. 

Камера, стоп! Снято! 

Видеоряд. 

Вид сверху. “Чёртова дюжина” заходит к стоящим параллельно фрегату и бригантинам с кормы. Пушечный залп всем правым бортом. Видно, что ещё до этого обе бригантины прекратили огонь и начинают удаляться от французского корабля. 

Фрегат “Марианна”. 

Капитан де Брасс: 

— Чёрт побери! Они удирают так, как будто за ними гонится сама смерть! 

— Так и есть, капитан. Тринадцать на флаге — это примета. Вот только примета для всех разная. Счастливая — для нас, весьма дурная — для других, а вот для испанцев это однозначно — смерть. Наверно мы так и не узнаем, кто были эти негодяи, напавшие на нас. На этих посудинах дикая смесь, воистину смешение языков. Но сегодня им сказочно повезло. 

— У уж нам-то как повезло. 

Звук пушечного выстрела. 

— Что я говорил! Предлагают лечь в дрейф. Похоже, у нас просто сменился противник. 

— Принимайте их предложение, капитан де Брасс. Командуйте спустить паруса и стать на плавучий якорь. Прикажите привести корабль в сколь возможно пристойный вид для приёма гостей. 

— Простите, барон де Сегюр, я помню о ваших полномочиях, но это уж слишком! 

— Именем короля, шевалье де Брасс, я приказываю вам в точности исполнить только что вами услышанное! Мне необходимо встретиться с их капитаном. 

— Подчиняюсь воле короля, барон, но вся ответственность за последствия... 

— Я беру на себя. Извольте исполнять! 

Камера, стоп! Снято. 

Фрегат “Чёртова дюжина”. 

Над фальшбортом появляется голова в шляпе со страусовым пером, руки и плечи барона де Сегюра. Ему помогают перебраться на палубу. Следом по штормтрапу поднимаются его секретарь и ещё двое французских офицеров. Все в парадных мундирах, при шпагах. 

Их встречают де Вилье и Брессон, другие члены команды, одетые, как обычно, в короткие туники. 

— Шевалье Жан де Вилье, старший помощник капитана. Антуан Брессон, квартирмейстер. Рады приветствовать гостей на борту “Чёртовой дюжины”. Добро пожаловать, господа! Позвольте осведомиться, с кем имеем честь? 

— Барон Эркюль де Сегюр, уполномоченный представитель его величества короля Франции в Вест-Индии. Мой помощник, шевалье Морис Ле Риш. Прежде всего позвольте выразить благодарность за вашу поистине неоценимую помощь. Без неё нам с гораздо большим трудом и потерями удалось бы отбиться от этих разбойников. Если бы вообще удалось. 

— Вы скромно преуменьшаете доблесть французских моряков, барон. Вы сражались с истинной отвагой и, пока мы подошли, изрядно потрепали негодяев и заставили их отступить. Наши пушки только прибавили им прыти, всыпав перцу под хвост. 

Де Сегюр смеётся. 

— Мы с вами прекрасно понимаем истинное положение дел. Но комплименты приятны не только дамам, поэтому не буду с вами спорить, шевалье. Однако же, почему, оказав нам помощь, вы весьма недвусмысленным образом велели нам остановиться? Тем более, что вы французы. Или это только маскировка? 

Он делает выразительный жест в сторону французского флага на кормовом флагштоке. 

— Смею вас заверить, барон, что мы верные подданные его величества. Именно поэтому мы, видя, сколь значительные повреждения получил ваш корабль, осмелились осведомиться о конечном пункте вашего пути и оказать посильную помощь соотечественникам в устранении означенных повреждений, а также снабдить некоторыми средствами для лечения раненых и разными припасами, коих имеем в избытке. Совершенно бескорыстно, ещё раз уверяю вас. 

Во время этого разговора офицеры, сопровождающие барона, с любопытством и удивлением разглядывают моряков “Чёртовой дюжины”, чистых, гладко выбритых и очень здоровых на вид. 

— Если от вас не последует возражений, господин Брессон продолжит руководить перегрузкой означенных предметов на вашу “Марианну”.  Господа офицеры, прошу проследовать в нашу кают-кампанию, где вас ждёт угощение. А вас, барон примет в своей каюте наш капитан. Вы же просили о конфиденциальной встрече. 

Камера, стоп! Снято. 

— Чёрт побери, Даниэль, с вашей постной рожей! Да и вы, Анатоль, ничуть не лучше. Вы уже встречались с Дюкассом, вам уже было известно, что “Чёртова дюжина” реально существует, что ею командует женщина — это вас удивило, но не очень. Вы образованны и знаете историю. От Дюкасса вы знаете, что Мирэй — очень красивая женщина. Поднимаясь на борт её корабля, вы уже представляли, с кем встретитесь. Но поймите же, наконец, что аристократ в семнадцатом веке просто не мог, ну никак не мог смотреть на женщину, одетую в одну лишь коротенькую полотняную рубашонку, сильно не достающую до колен, так, как смотрит мужчина в конце двадцатого века. Да и в наше время в таком наряде, особенно если под ним ничего нет, такая дама чрезвычайно соблазнительна. А уж тогда... 

Жаннэ безнадёжно махнул рукой. 

— Да, придворные дамы могли позволить себе очень глубокие декольте, но ко времени нашего фильма король уже очень немолод, как и его фаворитки. Мода изменилась соответственно. Женщины втиснуты в корсеты и замотаны в десять слоёв тряпья, подметающего пол. Как только не спотыкались?! И из всего этого торчала только голова с чудовищно сложной и противоестественной причёской. Ну, плечи ещё. Всё это в пудрах и румянах. Брррр... Но о существовании ног можно было только догадываться. Простолюдинки одевались проще, но тоже во всё длинное до земли и минимум в два слоя. Вам это известно не хуже, чем мне. В те времена мужчина испытывал вожделение, случайно разглядев лодыжку, а уж если ему позволяли разглядеть подвязку, так он прямо воспламенялся страстью. А вы? 

Жаннэ изничтожил взглядом обоих актёров, перевёл дух после длинной тирады. 

— Вы оба входите в каюту, готовые увидеть этакую до зубов вооружённую злобную дьяволицу, и вдруг видите перед собой двух очаровательных, милых и, c точки зрения французского придворного, почти нагих женщин. Отнюдь не дикарок. И что? Это же немыслимо! Вы смотрите на них, как бухгалтер на гроссбух! И нет, чтобы онеметь, охрипнуть, ополоуметь, нет, вы читаете свой текст как нотариус — завещание. Да чёрт побери, я уже давно с ней работаю и до сих пор мне иногда трудно сохранять самообладание. А вы прибыли несколько дней назад... Не понимаю. 

Элла многозначительно хихикнула и тут же стала серьёзной до невозможности. Пару секунд подумала и приняла любимую Ольгину позу, немыслимую в семнадцатом веке. Тонкая ткань туники плотно обтянула грудь, подол поднялся до предела. Понаблюдала за изменениями мимики и других параметров вельможи и его секретаря и осталась вполне довольной результатами наблюдений. Переглянулась с Катрин, подмигнула ей. Та заметно порозовела, прикусила губу и через несколько секунд кивнула. 

— Вы, благодаренье богу, нормальные мужчины, месье. А то я уж было подумала... Хорошо, что ошиблась. Мне представляется, что вы, слишком входя в образы знатных дворян, как вы себе это представляете, выходите из тел нормальных мужчин. И это будет хорошо видно на экране, особенно на крупных планах. Вы разделили, как бы это сказать... вот, душа важной персоны, она всё равно сидит в теле мужчины, самца. Все эти перья, парики, шитьё и кружева, вся напыщенность — это внешнее и второстепенное. Главное, природное — внутри. И оно рвётся наружу. Вы его почти — в этом главное, в почти — успешно сдерживаете. Дворянское воспитание, опыт высшего света и прочие тыры-пыры, но природа-то никуда не делась. Она хоть в щёлочку латной брони, но выглядывает. 

Элла сама не заметила, как перешла на английский, которым владела гораздо лучше. 

— Это очень трудно сыграть, изобразить, тем более — вам, современным французам. Насмотрелись. Значит, что? Ну, поняли? Как вам такая идея, мэтр Жаннэ? 

— Отличная идея, Мирэй. Пардон, Элла. Иногда вы так сливаетесь со своей ролью. Отличная. А вы что скажете, Карин? 

Жаннэ давно уже обратил внимание, как идёт ей такая смущённая улыбка. Это обязательно надо будет использовать. 

— Скажу, что Элла очень редко ошибается. Это, наверно, будет очень интересно. 

 Улыбка стала лукавой. 

— На экране же всё будет вполне пристойно. Не правда ли, мэтр? 

— Правда. Но главное — в почти. 

Все трое расхохотались, приведя “барона” и “секретаря” в полнейшее недоумение. 

Элла объяснила. 

— Проведём репетицию по плану: отработаем диалоги, движения, мимику, интонации. Ну, всё, в общем, как обычно. Зафиксируем на видео. Этих дел нам до конца дня хватит. А завтра снимаем всю сцену в капитанской каюте в два приёма: всё, что сегодня отрепетируем. Но мы с Катрин будем голыми. Потом сделаем перерыв и повторим съёмку, но опять в этих платьицах. Вот тогда у вас будет нужное выражение на лицах и прочих частях организма. А потом наши мэтры из отснятого материала смонтируют то, что им нужно. Понятно? Ты же не против, Катрин. 

— Не против. Вот сейчас окончательно не против. Посмотри на них. У них от одного воображения уже в точности такие взгляды, каких от них никак не мог добиться наш мэтр. Ой, как интересно будет! 

Жаннэ улыбнулся, снял очки, старательно их протёр, почесал свой мощный нос и вернул на него оптику. 

— Мари, пока мы тут будем репетировать, найдите Андрэ и Мартина. Сегодня они должны быть свободны к пяти часам. Пусть оба придут сюда. Будем работать двумя камерами с разных ракурсов. Здесь всё заново прикинут и обсудят. У Мартина такие моменты особенно хорошо получаются. 

Капитанская каюта “Чёртовой дюжины”. Мирэй, Окайя, барон де Сегюр, его секретарь и де Валье. 

— Значит, россказни моряков о дьявольском фрегате имеют некое основание? 

— Вы на нём находитесь, Ваша Милость. Это бывшая “Санта Анна”, отбитая нами у испанцев. А перед вами — каперский патент, выданный мне губернатором Тортуги, господином Дюкассом. Что же касается всякой дьявольщины, то здесь её не больше, чем на любом корабле флота Его Величества. Все мы — верные подданные короля и добрые христиане, и свидетельством тому золотое распятие в кают-компании и вот это, из сандалового дерева, что вы видите над моей кроватью. Можете также пообщаться с нашим капелланом, отцом Домеником. Пригласить его сюда? 

Барон грустно улыбается. 

— Надобности в этом нет. Ваш отец Доменик сейчас занят отпеванием погибших моряков нашего корабля. Ибо наш капеллан, отец Жозеф был убит обломком в бою с пиратами. Мир праху праведника сего и вечная ему память и всем убиенным 

Все дружно и истово осеняют себя крестным знамением и бормочут слова молитвы. 

После непродолжительного скорбного молчания барон продолжает. 

— Однако же по всей Вест-Индии ходят слухи о сверхъестественных явлениях, связанных с вашим кораблём и его командой. И с вашей персоной, мадемуазель. И эти слухи даже достигли Франции. Признаюсь, одной из целей моей инспекции является проверка этих сообщений. 

Де Вилье: 

— Однако же, Ваша Милость, если вы встречались с губернатором Тортуги, господином Дюкассом, вы получили от него исчерпывающие сведения о нас. 

— Несомненно, шевалье, так оно и было. Он даже поклялся на Евангелии в правдивости своих слов. Но ему известно далеко не всё. К примеру, он ничего не может сказать о голой — о, простите, мадемуазель — морской ведьме, об ужасной Деве Смерти и её свите из беспощадных морских дьяволов. Чёрный фрегат с чёртовой дюжиной на флаге наводит ужас на всех здешних мореплавателей. Уж в этом-то я убедился: своими глазами видел, как улепетывали эти негодяи, как только поняли, кто явился по их души. Я находился рядом с капитаном в момент вашего единственного залпа, и, знаете, у меня такое впечатление, что он был излишним. Просто для того, чтобы произвести нужное вам впечатление. Не на пиратов, мадемуазель, а на нас. 

Мирэй остаётся совершенно невозмутимой. 

— А вы умны и наблюдательны, барон де Сегюр. Но, как минимум, пара наших ядер угодила в цель. Планель — искуснейший канонир. И вы отважны, как немногие из мужчин. Не сочтите это за комплимент. Я лишь констатирую очевидное. Вы отправились прямо в самое логово нечистой силы, вооружённый только шпагой, которая в такой ситуации бесполезна, и с крошечной свитой из пары офицеров. И даже словом не обмолвились, когда их отделили от вас. Кстати, можете за них не беспокоиться. Сейчас они наслаждаются изысканным испанским вином и изумительными тропическими фруктами, о существовании которых раньше даже не подозревали. 

Мирэй несколько секунд с иронической улыбкой наблюдает за реакцией барона. 

— Так вот, буду с вами совершенно откровенна. Вы были правы в своих подозрениях. Голая ведьма, морская Дева смерти — и какими там ещё титулами меня наградили — она существует, и она сейчас перед вами.  

Мирэй вдруг резко встаёт во весь рост. Голова её почти касается потолка каюты. В правой руке выхваченный из ножен кинжал. Выражение её лица такое, что барон отшатывается, насколько ему позволяет кресло, и его лицо превращается в маску ужаса. Его секретарь Ле Риш почти в обмороке. 

— Морские черти тоже существуют. Это мой особый отряд отъявленных головорезов, способных проникнуть хоть самому дьяволу в пасть и повышибать там все зубы, если получат такой приказ. Или прямо ему в голову, чтобы подслушать его мысли, если мне это будет нужно. Командир этого отряда, она же вторая морская дева Смерти, тоже сейчас перед вами. Окайя! 

Окайя в точности повторяет позу и мимику Мирэй. 

Камера, стоп! Снято. 

Кают-компания “Чёртовой дюжины”. За богато накрытым столом пируют французские офицеры в компании с несколькими корсарами. Шум, здравицы.  

— За Его Величество! 

— За прекрасную Францию! 

— Смерть испанцам! 

— За нашу Мирэй! За удачу! 

— С нами бог и Мирэй! 

Капитанская каюта “Чёртовой дюжины”. Присутствуют те же. 

Барон кружевным платком утирает пот с лица. 

— Уффф... Похоже, вы сильно преувеличили мою отвагу, великолепная Мирэй. Позвольте вас так называть. 

Мирэй милостиво улыбается. 

— Так и быть, барон. Не смею отказать личному посланнику Его Величества. Теперь вы можете оценить преимущество нашей простой одежды в здешних краях перед всем великолепием ваших мундиров. Особенно, если приходится много работать не только с важными документами. 

— Особенно, если она почти не скрывает вашего великолепия, мадемуазель. Видит бог, грешен я, ибо завидую убитым вами испанцам. В последний миг перед смертью им дано было узреть идеал совершенства. 

Мирэй отвечает очень выразительным многообещающим взглядом. 

— Пути господни неисповедимы. Не исключено, что судьба сведёт нас вновь и позволит вам не только созерцать ваш идеал без малейшего риска для жизни. И не один только миг. Однако же, у нас не так много времени. Вернёмся к делу. 

Она выходит из-за своего стола и, повернувшись спиной к гостям, низко наклоняется чтобы достать из самого нижнего ящика резного комода большую бутыль коричневого стекла и конверт из плотной вощёной бумаги. 

Глаза барона и его помощника округляются. Оба почти синхронно судорожно сглатывают и почти так же синхронно промокают платками пот. 

Мирэй кладёт бутылку и конверт на стол перед бароном. 

— Что это, несравненная мадемуазель капитан? 

— Это копия секретного донесения губернатора Эспаньолы его христианнейшему величеству. Оно находилось в капитанской каюте одного английского корабля. Теперь оно у вас. Уверена, что вы найдёте содержание этого документа весьма занимательным. 

Ле Риш достаёт из конверта несколько исписанных листов и подаёт барону. Тот выхватывает документ из рук секретаря и бегло просматривает. 

— Пресвятая Дева, как это попало к вам?! 

— Они имели неосторожность остановиться у одного острова. Госпожа капитан уже поведала вам, Ваша Милость о том, на что способны мои мальчики. 

— И, как я понимаю, вы сами (на лице барона отражается короткая внутренняя борьба при обращении к туземке), уважаемая госпожа Окайя. 

— Разумеется. Это же я обучаю их разным полезным вещам, неизвестным в просвещённой Европе. 

— Так вот, барон. Исключите отсюда всё, что я вам успела рассказать о наших шалостях, и у вас останется картина событий, которые я, как вы уже поняли, человек далёкий от суеверий, не могу отнести ни к чему иному, как к козням врага рода человеческого. 

Истово крестится и бормочет короткую молитву. 

Остальные участники беседы следуют её примеру. 

— А что здесь, капитан? 

Барон берёт в руки бутылку. 

— Здесь описание того, что заставляет меня с криком просыпаться по ночам. К счастью, мы были только свидетелями, а не участниками этих ужасов. Воистину господь охраняет праведных. 

Мирэй содрогается от ужасных воспоминаний. 

— Если в двух словах: мы хотели переждать шторм в бухте и увидели, что она уже занята испанским галеоном и английской бригантиной. Приятное соседство, согласитесь. А потом началось то, что описано здесь. Я вернула документ в этот сосуд — весьма надёжное хранилище. Ссняла копию, это само собой, и всё занесла в судовой журнал. 

— Бутылку тоже украли ваши лихие мальчики, госпожа Окайя? 

— Без них не обошлось. Но мы всего лишь выловили её из воды. Когда всё это (содрогается) кончилось, мы последовали за бригантиной. Повреждённое судно с ополовиненным экипажем — легкая добыча. Увидели, как они бросили бутылку с кормы. Пока мы её вылавливали и возвращались на борт, налетел шквал, и бригантина потерялась из виду. 

Шум снаружи усиливается. 

— Похоже, господа офицеры решили опустошать ваш винный погреб, очаровательная капитан де Моро. 

— Не страшно, пополню за счёт испанцев. Однако же наша беседа затянулась. Предлагаю продолжить её за столом в кают-кампании. Полагаю, что пища телесная будет столь же полезной сколь и умственная. 

Все встают и направляются к двери. 

— Барон, прошу вас задержаться ненадолго. Господа, приношу вам мои извинения. Сугубо конфиденциальный разговор, всего несколько минут. 

Тревожный взгляд секретаря. Успокаивающий жест барона. Мирэй с бароном остаются наедине. 

— Вы понимаете, мессир, что после того, как я стала невольным свидетелем и, отчасти, участницей всех этих кошмарных событий, а главное — обзавелась документальными подтверждениями того, что мы не стали жертвой какого-то наваждения... Боже мой, после всего, что выпало на мою долю, меня трудно чем ни будь испугать, но когда на моих глазах огромные акулы рвали на куски ещё живых людей, упавших за борт. 

Голос её прерывается. 

— В том конверте приложены и мои собственные записки. Я видела то, чего не видели англичане, которым было не до того. Какие-то мерзкие щупальца поднимались из воды и утаскивали несчастных, которые пытались выбраться на берег. Прямо из пылающей воды! Как только мы не лишились разума от этого зрелища! 

— Но не ушли и продолжали наблюдать. 

— А что нам было делать? С убранными парусами, оставив только кливер, чтобы сохранить управление, мы болтались в дрейфе на траверзе... это не вполне даже бухта. И эти кошмарные вопли. Но здесь, признаюсь вам, у меня остаются сомнения. Скалы там столь причудливой формы. Может быть это игра природы, ветра? Но так отчётливо слышны были слова.  

Она бледнеет и теряет сознание. 

Ужас Мирэй передаётся барону, но он, сохраняет самообладание. Подхватывает падающую Мирэй и, крепко прижимая к себе, переносит и укладывает на кровать. 

— Успокойтесь, отважная воительница. Благодаренье богу, мы сейчас далеко от этого страшного места. А я передам всё из рук в руки и из уст в уста морскому министру. Клянусь, я сделаю всё возможное, чтобы ни один французский корабль даже не приближался к дьявольскому архипелагу. 

Мирэй слегка приоткрывает глаза, но некоторе время не мешает барону приводить её в чувство. 

— Благодарю вас, барон. Я давно искала возможности без излишней огласки известить Его Величество, но вот само Провидение свело меня с вами. Я счастлива нашим знакомством и тем, что передаю эти документы в столь надёжные и сильные руки. 

— Простите, капитан! Вы меня столь впечатлили, что я совсем потерял голову.  

Поспешно отстраняется 

— Ещё раз простите! 

Мирэй улыбается. 

— Прощаю... вашу торопливость сейчас, когда обстоятельства сильнее нас. Однако, я задержала вас совсем по другому поводу. 

Мирэй, с присущей ей грацией, встаёт с кровати и, откинув крышку небольшого сундучка, достаёт что-то с самого дна и подаёт барону. 

— Что это?! 

Барон задаёт вопрос слегка охрипшим голосом. У него в руках оказываются два зелёных кристалла величиной с большой палец мужской руки. 

— Вы правильно поняли, барон. Это мои маленькие подарки вам и Его Величеству, к которому вы несомненно явитесь для отчёта. Да, это изумруды из испанской колонии на материке.  Эти камни и сейчас очень дороги, но цена их многократно увеличится после огранки. У меня много таких. Они не здесь, разумеется. Посчастливилось проследить и утопить у самого берега одну испанскую посудину. Там нашлись камни и поболее фунта весом. 

Теперь уже барон готов упасть в обморок. 

— Согласно каперскому договору, я обязана отдавать в казну восемь десятых от всей добычи. Но у господина губернатора Дюкасса не хватит всех его денег, казённых и собственных, чтобы купить у меня даже одну сотую, а не то, что две десятых от этих минералов. 

После короткой паузы Мирэй продолжает. 

— Поэтому я продам их только самому королю. По цене необработанных камней, по общему весу. А это — просто маленький подарок. 

Барону требуется некоторое время, чтобы прийти в себя. 

— Чего вы просите у короля за всё это? Как я понимаю, у нас с вами сейчас уже деловой разговор. 

— Совершенно верно, мой Эркюль.*  Я прошу прощения всех прошлых грехов и полной свободы всем моим людям. Всем до одного. Всех и всем! Таково моё единственное условие. 

Камера, стоп! Снято. 

Палуба “Чёртовой дюжины”. На небольшом удалении от неё фрегат “Марианна”. У борта “Чёртовой дюжины” пришвартована большая шлюпка.  Корсары со всей возможной почтительностью и предосторожностями помогают спуститься в неё изрядно подвыпившим офицерам. На палубе Мирэй, Окайя, де Вилье, Брессон и барон де Сегюр с секретарём. 

— Прощайте, господа. Надеюсь, и умоляю довести до сведенья Его Величества то, что вам стало известно на борту моего корабля. Призываю Господа бога в свидетели, что у меня и у всех нас тут одно желание: чтобы не погибали ни в чём не повинные люди. 

— Аминь! - заключает подошедший капеллан и благословляет гостей, покидающих “Чёртову дюжину”. 

— Де Сегюр на прощание целует руку Мирэй. 

— Смею ли я надеяться на продолжение нашего знакомства, отважнейшая из прекрасных и прекраснейшая из отважных женщин. 

— Вы не моряк, барон. Поэтому всё зависит только от вас. 

Камера, стоп! Снято. 

* “Мой Эркюль” - игра слов. Эркюль - французское произношение имени Геркулес. 

                                              *  *  *