От Администрации сайта:

Уважаемые дамы и господа,
Предлагаем этот рассказ, как иллюстрацию к событиям переворота 1917 года.
Вспомним, что 7 ноября - "Красный день календаря", многие годы праздновался в СССР как большой праздник. Сейчас это лишь выходной день для народа, а в литературе - Октябрьский переворот трактуется по-разному – либо как самостоятельное историческое явление, либо как продолжение событий Февральской революции.
Но большинство сходится на том, что это - крупнейшая геополитическая катастрофа не только для России, но и для всего человечества. И трагические последствия этого события всё ещё разгребаются всем миром до сих пор.
/ От администрации - В.Андерс

                      - - -

                                          Импровизатор

- А я вам говорю, что в народе нашем масса нераскрытых талантов!
Вы только поглядите внимательнее вокруг: море эмоций, океан изменчивости, бесконечность импровизации. Мы зря сторонимся толпы - у неё, а не из книжек, нужно учиться актерскому мастерству. Что нам надуманные советы? Хочешь сыграть извозчика – потолкайся среди пропахших табаком возниц, заметь их неподдельные лица, присмотрись к их повадкам – и ты завтра готов кого угодно везти на пролетке, залихватски скручивая рукой бутафорский ус. И уверяю вас: никто и не догадается, что на лоснистых козлах восседает не пропитый до мозга костей извозчик, а актер, мастер, цепко схвативший и виртуозно передавший повадки и манеры своего прототипа.

Последнюю фразу Залихватов выдержал на самой высокой ноте.
Сделав паузу, быстро наполнил водой из графина рядом стоявший граненый стакан и залпом выпил. Молодежь – парни и девчата лет восемнадцати-двадцати - как завороженная, не отрываясь, смотрела на Залихватова. Все почти на одно лицо. Девушки в длинных – по щиколотки – ситцевых платьях, коротко стриженные, в красных косынках на головах. Ребята - в распахнутых на шее косоворотках. Шло очередное собрание кружка любителей театра.
Залихватов был душой кружка и художественным руководителем.
Готовилась новая пьеса столичного автора на тему Великой французской революции. Все роли были давно распределены, характеры подобраны.

- Сегодня будем репетировать массовку. Предлагаю по-новому подойти к трактовке эпизода. Все, несомненно, не раз посещали базар, но что вы, скажем, видели, прохаживаясь, как овцы, меж рядов с овощами и фруктами, меж лотков и прилавков? Одни вещи! Но теперь мы будем смотреть исключительно на лица. Будем впитывать эти лица, будем запоминать образы, будем проникаться ими. Проникаться так, чтобы по-настоящему ощутить желания и мысли каждого…

Базарная площадь кишела людьми, на барахолке не протолкнуться, но Залихватов вел напрямую, не сворачивая и не уступая дороги никому. За ним, скучившись, верным стадом шествовала труппа. Со стороны казалось - движется литая масса, однообразная и безликая в своем выражении.

Между делом Залихватов указывал то на одного торговца, то на другого.

- Вот этот, обратите внимание, типичный скряга. Смотрите, смотрите внимательнее, как он берет деньги, как с опаской прячет их за пазуху. Запомните этот жест, этот сосредоточенный взгляд – в нем столько своеобразия, столько жизни!

Базар сегодня был больше обычного.
У молодежи глаза разбегались от пестроты вещей и разнообразия красок. Чего тут только не было! Пожилой интеллигент продавал книги из своей библиотеки. Золотые корешки ярко блестели на солнце. Какая-то барыня в мятой шляпке вынесла на продажу лампу с зеленым абажуром, другая, с виду тоже из «бывших», держала в руках черное шелковое платьице. Если удавалось, все можно было обменять на продукты. Можно было разыскать товар на любой вкус: вязаное и шитое, стеганое и подбитое, теплое и летнее, верхнее и нижнее. На драных рогожках соседствовали спички и пуговицы, иголки и мотки ниток. Аромат вареного и печеного, пряностей и зелени будто завис над базаром, что, впрочем, нисколько не смущало труппу - перед ними стояла другая цель. Их вел Залихватов. Они преклонялись перед ним. Он был талант.

Неожиданно монотонный базарный гул нарушили дикие визги и вопль:

- Держи вора! Держи вора!

Навстречу нашей компании, выгнув спину, несся долговязый деревенский увалень в серой замызганной рубахе. Прижимая к груди бумажный сверток, он бежал неуклюже, но так напористо, что остановить его никто не решался. Так же быстро он обминул восхищенно смотревшего на него Залихватова, разрезал движением компанию и скрылся в толпе.

Залихватов сиял:

- Вот, вот жизнь! Сколько энергии, силы! Вы заметили, как горели его глаза? Не страхом, не тревогой – диким восторгом неандертальца! Сыграй так ты, Асмолов, публика растерзала бы тебя от восхищения!

Тут раздались еще одни не менее пронзительные крики: «Облава! Облава!»- всколыхнувшие теперь весь базар. Что тут началось: лоточники с завидной ловкостью стали вкидывать тряпки в мешки, бабы запихивать шмотки за пазуху; мыло рассовалось в мгновение ока по карманам, колбаса – то в обшлаги рукавов, то в штанины. Одна женщина обмоталась пуховыми платками пониз и так не в меру жаркой кофты, другая с трудом впихнула в узкую сумочку ощипанного гуся. Рынок заклокотал. Все ринулись врассыпную – кто куда. То тут, то там только и виднелись вскидываемые на плечи мешки, кадки и ящики. Среди вселенского бедлама только группа Залихватова оставалась неподвижной. Но если залихватовская молодежь смотрела вокруг испуганными сурками, сам Залихватов взирал на происходящее с бешеным упоением человека, самовольно вызвавшего это светопреставление. Даже не просто смотрел, а воодушевленно вскидывал вверх руку, произнося:

- Смотрите, смотрите: великий хаос революции! Безудержный поток человеческого безумия!

Между тем рынок оцепили красноармейцы. Кто успел прорваться сквозь еще не оформившуюся цепь – улизнул; кто наткнулся на оголенные штыки – стояли, насупившись, в стороне. Организовали три потока. В русле каждого за невесть откуда доставленными столами сидели серые папахи с красными лентами наперекос и проверяли документы. Главный из них, - что было видно по кожаной куртке с хлястиком сзади, кожаной фуражке и портупее с наганом наперевес, - неторопливо прохаживался от одного столика к другому, сам иногда вмешивался в ход проверки и отсеивал подозрительных.

Залихватов, недолго думая, направился прямо к нему:

- Товарищ! - сказал сразу, как подошел, потому что не любил попусту тратить время. - Я – художественный руководитель местного театра-студии «За дело революции». Вот мой мандат. Сейчас мы ставим пьесу о Великой французской революции. Со мной моя труппа. Мы изучали жизнь в её, так сказать, натуральном проявлении.

Кожаный глянул на него хмуро, исподлобья, но мандат развернул, не спеша  прошелся по его тексту, потом снова взглянул на Залихватова.

Залихватова пронизывающий взгляд нисколько не смутил.

- Вы, товарищ, можете тоже прийти к нам в театр. Будем рады. Чем больше людей, тем, как говорится, пьесе веселей! Билеты  распространяются в школе рабочей молодежи, РАБКООПсоюзе, в Доме Красной Армии. Если вы еще не приобрели их для себя и членов вашей семьи – спешите. Через неделю премьера. Хотя, погодите, у меня пара билетов, кажется, с собой, - Залихватов полез во внутренний карман пиджака, извлек кожаное портмоне, раскрыл его и мило улыбнулся: - А, вот, пожалуйста!

Кожаный взял у бравого режиссера билеты, небрежно козырнул и приказал заслону пропустить Залихватова и его труппу.

Тут к кожаному один из красноармейцев подвел долговязого. Еще несколько минут назад уверенно рассекающий толпу теперь долговязый смотрел пришибленно и загнанно. Это был уже не себе  на уме мужик, а какой-то калика перехожий, и обидеть-то которого жалко. Все в его облике говорило о том, что человек этот слабый умом, больной, тщедушный, к тому же подверженный какой-то странной болезни, так как щека его то и дело дергалась, правый глаз испытывал нервный тик, рука висела, как плеть, нога едва волочилась.

Кожаный только взглянул на него, тут же махнул рукою: бог с ним, на что долговязый ответил таким пылом благодарности, что кожаному стало неловко: долговязый упал на колени и пустил слезу.

- Ладно, ладно, - кожаный приказал поднять долговязого на ноги. - Ступай себе, простой человек, никто тебя не тронет.

Долговязый, заикаясь и с трудом выговаривая слова, произнес: «Благодарствую, благодарствую», - и, волоча, как протез, одеревенелую ногу поплелся к выходу.

Залихватов зорко следил за ним:

- Ох, плут, ох, мошенник! Ну-ка, ребята, приведите-ка этого гаера ко мне. Немедленно!

Трое парней из свиты Залихватова отделились, за углом остановили долговязого. Залихватов с компанией не спеша приблизился.

- Преклоняюсь перед вашим талантом перевоплощения, уважаемый. Такого театра, признаюсь честно, я не видел, наверное, лет семь. Вы раньше играли где-нибудь?

Долговязый, поняв, что разоблачен, перестал юродствовать:

- Не приходилось.

- А чем сейчас занимаетесь, осмелюсь спросить, только воруете? Предлагаю вам работу в нашем театре. Будете получать ставку уборщика и играть на сцене. Само собой разумеется, паек от наркомпроса, дрова и все такое. Идет?

Долговязый широко улыбнулся и с радостью согласился.

Когда в театре он сбрил бороду и остриг длинные волосы, оказалось, что ему не больше тридцати.

Как только стало туго с продуктами, решили выезжать в ближайшие деревни. Играли в основном в тех местах, где прилегающие леса не так кишели бандитами и Советская власть крепко стала на ноги. За представление брали что подадут. Не брезговали ни картошкой, ни молоком, ни сметаной. Жили в волости.

Залихватов был в восторге от Охрима (так звали долговязого). Тот мог сыграть, казалось, самого черта. И хват у него получался блестяще, и убогий, и несчастный. Он мог развалиться на стуле, как настоящий барин в кресле, мог по-генеральски нахмурить брови, крикнуть, как урядник. В общем, Охрим для труппы Залихватова стал настоящим алмазом.

Так пролетели две недели, как Залихватов залучил в труппу Охрима. Так как у него не оказалось при себе никаких документов, Залихватов справил через знакомых все необходимые бумаги, и вскоре Охрим безбоязненно предъявлял всем свое удостоверение личности.

В одной из волостей Залихватов с Охримом бродили по базару, когда один из торгашей, завидев Охрима, скинул шапку и, ломая её в руках, пробормотал:

- Боже мой, барчонок, вы ли это?

Залихватов с Охримом онемели. Охрим на ухо шепнул Залихватову:

- Мужик меня за барина принимает.

Залихватов сразу воспламенел:

- Играй, Охримка, играй!

Охрим враз посерьезнел, стал озираться по сторонам и не спеша приближаться к прилавку, за которым стоял ошарашенный мужик. Приблизившись, он тихо, но внятно произнес:

- Не выдай меня, землячок. Я тебя не знаю, ты меня не знаешь, понял!

Мужик понимающе закивал головою:

- Как же, как же, барин, понимаем. Батюшка-то ваш, упокой Господь его душу, прошлой осенью как скончались. Знали ли?

- Слухами земля полнится. Вот хочу могилу его посетить. Времена такие…

Отошел, оставив оторопелого мужика с раскрытым ртом.

Залихватов сиял:

- Не налюбуюсь я тобой, Охримка. Настоящий барчук. Манеры, поза, стать. Нет, в тебе не талант сокрыт, - тыща талантов!

Охрим пожал плечами:

- Да так любой сможет, ежели хорошо постарается.

Пошли дальше. Идут, между делом прицениваются к продуктам, но до уха то и дело доносится обрывочное:

- Барчук… Вернулся… С чего бы?

Залихватов совсем разошелся:

- Играй, Охримка, играй! Публика просит!

Вскоре слух о появлении на базаре барчука облетел всю округу. Тот тут, то там при появлении Охрима с Залихватовым народ замирал и поворачивал к ним головы. Одни горели негодованием, другие светились, озаряясь надеждой, но никто ничего вслух не произносил. Охриму это, в конце концов, надоело. Он дернул Залихватова за рукав:

- Давай уйдем отсюда – не по себе мне что-то.

- Да брось, Охримка. Такой благодарной публики вряд ли когда еще сыщешь. Наслаждайся триумфом. Такая роль дается актеру раз в жизни!

Из-за угла крайней от базара избы неожиданно появился красноармеец со шрамом, массивным бритым подбородком, в огромных английских ботинках. В руке он  сжимал револьвер. За ним мелким шагом семенил худощавый, неприглядного вида боец с карабином за плечами.

Приблизившись к Залихватову с Охримом, красноармеец в ботинках приложился к козырьку фуражки и представился.

- Попрошу ваши документы, - сказал он, уставившись на Охрима.

- Мы работники театра «За дело революции», - затянул свою спасительную речь Залихватов.

- Это мы сейчас проверим, - и глазом не моргнул красноармеец в ботинках и внимательно стал рассматривать предъявленные бумаги. Через минуту, не найдя ничего подозрительного, он все же настойчиво попросил Залихватова и Охрима пройти с ним.

- Это возмутительно, товарищ! Вы не имеете права. Нас ждут в Н., мы и так здесь подзадержались, - попытался было нахраписто отвадить красноармейца Залихватов, но тот был неумолим:

- Пройдемте, товарищи. Тут недалеко.

Пришлось подчиниться. Охрима с Залихватовым завели в одну из хат, в комнату, где, кроме деревянного стола и двух-трех стульев, ничего больше не было.

Охрим с Залихватовым остались одни. Залихватов занервничал:

- Ничего, не волнуйся, я все улажу, - успокаивал он Охрима, ходя из угла в угол, хотя Охрим никаких признаков беспокойства не подавал.

Вошел низкорослый усатый мужчина в рваном картузе, перевернутом козырьком назад, сел на лавку и стал пристально смотреть на Охрима.

- Что ему надо? - тихо спросил Залихватова Охрим.

- Бес его знает. Сейчас спросим.

- Любезный, - обратился Залихватов к вошедшему. - Зачем нас держат, может, скажете?

Но тот так ничего и не произнес.

Вошел со шрамом в ботинках.

- Ну что? - спросил усатого.

- Он. Как есть он, собака. Я его сразу признал. Зёма, мать его так!

Залихватов разволновался.

- Что вы, товарищи? Мы же работники театра, вот мой мандат!

- Мы вас лично ни в чем не обвиняем, товарищ…

- Залихватов.

- Залихватов. В губернии хорошо известен ваш театр «За дело революции», и Советская власть никогда никого огульно не обвиняет. Но этот тип… Вы знаете, кто он такой?

- Как кто, как кто! - чуть ли не задыхался Залихватов. - Это же Охрим, наш ведущий актер!

- Хе-хе! - сардонически осклабился усатый. - Я и вижу: актер, мать его так.

Тут и Охриму стало нехорошо.

- Товарищи, вы что-то путаете. Я не тот, за кого меня принимают. Я только играл, создавал, так сказать, образ.

- Создал, создал, - не переставал ухмыляться усатый.

 Красноармеец в ботинках отвел Залихватова в сторону и что-то нашептал ему на ухо. У Залихватова глаза на лоб полезли. Он виновато пожал плечами и тихо, вполголоса произнес:

- Неужели действительно так?

- Так, так, товарищ хороший, не сомневайтесь, я эту барскую крысу за версту чую.

Охрима пот прошиб. Он попытался было опровергнуть выдвинутые против него обвинения, но красноармеец в ботинках не дал даже рта раскрыть. Он закричал истошно:

- Андрюха! - вызывая охранника, доставившего Охрима и Залихватова.

- Выведи-ка этого буржуя, - сказал, когда тот появился в проеме двери, - и шлепни от имени революционного трибунала!

Охрим онемел. Как же так? Неужели они не понимают ничего? Неужели не видят?

Прикладом винтовки Андрюха больно пихнул Охрима в плечо.

- Иди вперед, гнида буржуйская!

- Да не буржуй я  и даже никогда им  не был, неужели вы не верите мне?!

Шли не спеша. Каждый шаг Охриму, как нож в сердце. Он всё пытался заговорить с Андрюхой, но тот только огрызался и толкал его дальше. Охрим, наконец, понял, что надеяться не на что. Его приняли за барина. За настоящего барина. Он сыграл, и у него получилось. У него в первый раз и получилось-то так. Что оставалось Охриму? Он гордо вскинул голову, приосанился, когда его завели за избу, презрительно глянул в затуманенные глаза красноармейца.

- Ну что ж, быдло, - бросил, - стреляй! - и смело принял пулю в грудь.

- А вы, товарищ…

- Залихватов.

- Залихватов, - сказал со шрамом в ботинках, - в следующий раз подбирайте себе в театр более надежных товарищей.

- Да кто ж знал, кто знал, что буржуем окажется. Но импровизатор какой был: не было таких импровизаторов!

В волость Залихватов возвращался к вечеру.
Со степи тянуло свежим ветром                             

                              "  ... хаос революции! Безудержный поток человеческого безумия..."
                                                                       (рисунок из интернета)

                                                                                       * * *