Девочка, облокотившись на деревянные, облупленные на солнце перила балкона, уткнув худенький подбородок в раскрытые ладони и расслабив плечи, смотрела вдаль с высоты тринадцатого этажа высотного дома.

Дом стоял на окраине города, и поэтому перед ней расстилалась безбрежная даль салатового цвета, над которой будто парил до чистоты прозрачный небосвод.

Чистота была настолько поразительной – кристально-голубой, с легкими белесоватыми прожилками над горизонтом, - что девочка долго не могла оторвать взгляда от его манящей поверхности.

Она считала, что небо не случайно такое чарующее и будто изначально создано для того, чтобы все обращали на него свой взор и поселяли там всякие замысловатые существа безумной человеческой фантазии.

Девочка думала об этом в последнее время очень часто: по дороге в школу, за неудобной партой, на любимом диване с обивкой под мореный дуб, - везде и всюду, где бродило ее еще до конца не познанное тело и вольный дух.

От этих мыслей она становилась рассеянной на улице, невнимательной на уроках, безучастной дома. Из-за этих мыслей опаздывала к первому звонку, невнятно отвечала на вопросы учителей, бесцельно слонялась после школы по городу.

Но, возможно, именно они, эти нелепые мысли, спасали девочку от бессмысленного прозябания на городском стадионе, где знакомые девчонки собирались лишь для того, чтобы тайком от взрослых выкурить сигарету, а мальчишки – поиграть в карты и догнаться пивом.

Сколько раз звали ее в свою компанию подруги, но девочка, поглощенная своими думами, забывала о приглашении сразу же, как только входила в квартиру и распахивала дверь на балкон.

Над ее постоянной отрешенностью потешались соседи и прохожие. Не однажды девочка краем уха слышала лукавые смешки и чувствовала исполненный брезгливости сверлящий спину взгляд.

Да и сегодняшний случай не выходил из головы. Учительница математики, Розалия Львовна, женщина надменная и вечно чем-то недовольная, вдруг ни с того ни с сего набросилась на нее, схватила за шиворот и стала судорожно трясти, восклицая:

- Недоделка! Недоносок! Ты чем на уроках занимаешься?!

Девочка испуганно глянула в остекленелые, вылезшие из орбит глаза учительницы, и невнятно, без всякого притворства произнесла: «Думаю…» - так тихо, что, казалось, сама едва услышала. Но Розалия Львовна обладала великолепным слухом, и ответ девочки не остудил, напротив, раздул огонь неприкрытого негодования. Розалия Львовна дико взвизгнула, рванула что есть силы девочку на себя и истерично закричала на весь класс:

- Вон! Вон, мерзавка! Она думала… Она думала!

И еще долго в ушах девочки звенело: «Кто вас только учит думать, философы!..»

При воспоминании об унижении у девочки снова, как и тогда за дверью класса, выступили слезы.

Ну почему так? Неужели нельзя иначе?

Необхватный небосвод молчал.

Неужели и в той прозрачной чистоте, в том заоблачном мире точно такая же несправедливость?

Девочка почувствовала сильное желание узнать, что же находится там, в той чистоте, в той глубине, в кристальной выси.

Ах, если бы она  умела летать. Ах, если бы умела…

Девочка поднялась, закрыла глаза, закинула высоко вверх голову, выгнулась, как струнка, до боли в мышцах и неожиданно ощутила, как поднимается над решетками балконных перил. Поднимается медленно, неторопливо. Воспаряет.

Неужели так просто? Стоит только захотеть, только страстно пожелать?! Не может быть!

Девочка поднималась все выше и выше. В голове просветлело, душа наполнилась невероятным желанием любви ко всему сущему: к пролетающей мимо сойке, к падающей пушинке, к пышным облакам, и состраданием к тем, которые остались внизу.

О, как она жалела их! Всех. Девочек, сосущих вонючие сигареты, мальчиков, звенящих сэкономленной на мороженом медью, и даже Розалию Львовну, ведь ей так не повезло с мужем, который ее оставил.

Это было необъяснимое ощущение. Непередаваемое ощущение легкости, умиротворения, блаженства, счастья. Такого девочка никогда не испытывала ранее там, на земле. В это ощущение не вторгался никакой другой мир. Она словно была в какой-то неосязаемой, но одновременно и осознаваемой оболочке, в которую не проникали извне ни посторонние звуки, ни заботы оттуда, из того мира, в котором она существовала до своего полета. Девочка была как бы под колпаком и вместе с тем за ним. Повсюду. Везде. И это «везде» - она чувствовала остро – было в ней, выходило из нее, выворачивая наизнанку тело, как бы разворачивая его наружу и выпуская изнутри огромный, беспредельный мир бесконечности, безвоздушности и чистоты. Ах, как здесь, в этом мире было просто, как покойно! И все, мнилось, было бы замечательно, если бы неожиданно рядом не раздался чей-то спокойный, по-обыденному безмятежный голос: «Здравствуйте».

«Здравствуйте»? «Здравствуйте»?! Откуда?!

Девочка удивленно открыла глаза и увидела напротив себя маленького мальчика лет шести в темной жилетке, синих шортиках и розовых гольфах, с зеленым шариком в руках.

Неужто и он способен летать? И он тоже?

Девочка недоуменно посмотрела по сторонам. Еще не верилось, что ее идиллия оказалась нарушенной. Но то, что открылось взору мгновение спустя, больше не вызывало сомнений.

Правее, метрах в двадцати от нее, неторопливо поднимался чудной мужчина в распахнутой на груди алой рубахе и со взъерошенными волосами. Его лицо выражало покой и счастье.

Откуда-то из-под ног, чуть не сбив ее, выскочил Пашка Еремин из 5-«А», отчаянный и задиристый хулиган. Пронесся мимо так быстро, что девочка успела заметить только его  дерзкую ухмылку и торчащую из кармана брюк резинку рогатки.

Потом в стороне проплыли вверх мальчик со скрипкой, девочка с куклой, пожилая женщина с набитой разной снедью авоськой. И вот уже то тут, то там, из дымки, из пелены облаков выныривали разные люди, знакомые и незнакомые, и возносились все выше и выше, выше и выше, исчезая из виду.

На руках усатых мужчин-кавказцев мимо пронеслись ярко размалеванные и пестро одетые девочки со стадиона; какие-то мальчики в шлемах космонавтов; одна, две парочки влюбленных, беременная женщина, пьяный мужчина с бутылкой в руке и даже Розалия Львовна под руку с огромным культуристом. Тут же, злобно рыча, мимо нее промчалась гоночная машина, пролетел истребитель и, звоном оглашая всю округу, простучал по невидимым рельсам старый-престарый трамвай, пестро разукрашенный, праздничный, веселый, увитый яркими цветными лентами, к которым на тонких ниточках были привязаны круглые и продолговатые воздушные шары. Как у того мальчика, которого она встретила вначале.

Вскоре весь небосвод заполонили парящие существа, и бывшее некогда безбрежным пространство стало вдруг таким ограниченным, что девочка то и дело ощущала то слева, то справа толчки, пинки, тычки, шальные подзатыльники.

А она все поднималась и поднималась, с каждым мгновением осознавая, что лететь дальше, до бесконечности больше не сможет. Да, может, и нет ее вовсе, той самой бесконечности. И ежели на подлете к границе раздела земной атмосферы и невесомости такая теснота, какая бывает только в переполненном помещении дискотеки, то там, у края оболочки, несомненно, давка, словно в городском автобусе в час пик.

От такого представления девочку даже передернуло. Вдобавок на глаза вновь попалась Розалия Львовна с блаженной улыбкой на устах. Появление нелюбимой учительницы словно переполнило чашу терпения. Девочка брезгливо скривилась, вздрогнула и почувствовала, как ее тело начинает наливаться  свинцовой тяжестью. И как только она явственно ощутила шевеление пальцев рук и ног, как только кровь горячим потоком застучала в мозгу, сила тяготения вернула все на круги своя. Девочка сорвалась и с невероятной скоростью понеслась вниз между возносящимися оболочками.

Не прошло и нескольких секунд, как она рухнула на свой диван с обивкой под мореный дуб и с облегчением распласталась на нем, широко раскинув руки и ноги.

С тех пор девочка больше никогда не летала.

                                              * * *