Вынесенный в заголовок сюрприз Аркадию преподнесла медицинская допризывная комиссия в далёкие времена учёбы в старшем классе средней школы.

Когда очередь дошла до окулиста, тот огорошил Аркадия известием, что у него дальнозоркость, и у него очень разные глаза. ”Я знаю: один левый, а другой правый”, – усмехнулся он про себя.

Но всё оказалось серьёзно: его правый глаз видит намного хуже левого. По совету окулиста Аркадий пришёл на приём в районную поликлинику. Районный окулист предположил, что это может быть врождённым дефектом, и выписал рецепт очков с простым стеклом для левого глаза и с диоптриями для правого.

Врач сказал, что такой дефект можно было бы исправить в раннем детстве. Но для этого нужно было вовремя установить патологию и носить очки, закрывающие поле зрения здорового глаза, чтобы заставить работать правый глаз, тем самым постоянно его тренируя. Тогда был бы шанс как-то выправить ситуацию в течение нескольких лет. А в таком возрасте сделать уже ничего нельзя: медицина здесь бессильна. Звучало мрачно, как окончательный приговор.

Врач был занятой, не знал и не поинтересовался тем, где и как прошло раннее детство Аркадия, когда, по словам врача, нужно было бы заниматься зрением. А оно пришлось на годы войны в глубоком тылу в эвакуации в далёком заволжском городе. Жили в одноэтажном бараке, в комнатушке с печкой, столом, двумя табуретками и разболтанными провисающими раскладушками для бабушки, мамы и для него. Отец воевал, последняя весточка с фронта пришла от него в январе 1942 года. Работала только мама медсестрой в госпитале, где лечили раненых на войне. Жили бедно, впроголодь на мамину зарплату, бабушкину мизерную пенсию да денежный аттестат от отца, пропавшего без вести в том же 1942-м.

Двор их барака соседствовал со складом маслобойни, где из семечек подсолнуха и семян других растений прессованием выдавливали растительное масло. Это масло и твёрдые отходы производства –  жмых (шрот или макуха), предназначенный для свиноферм, привозили на склад. Мальчишки их двора через дыру в заборе иногда добывали этот жмых в виде округлых лепёшек толщиной в палец-полтора. Последние разламывали и делили по-честному. Особенно вкусным был серый жмых из подсолнуха с одуряющим запахом подсолнечного масла, в котором было много шелухи семечек, но иногда  попадались и семечки. А жёлтый жмых был гораздо твёрже и менее вкусный, но его можно было долго размачивать слюной во рту: это на время отбивало постоянное чувство голода.

Аркадий посещал детский сад, куда ходил и в восьмилетнем возрасте: идти в школу в семь лет решили повременить, так как в детсаду всё же как-то кормили, а в школе нет. Во время войны, естественно, было не до визита к окулисту.

В 1944 году мамин эвакогоспиталь перевели в недавно освобождённый от немцев западный город. Довоенный дом бабушки в Киеве, как и многие другие здания,  разбомбили то ли немцы в 1941 году, то ли наши при наступлении в 1943-м, так что возвращаться туда не было смысла.

Этот город, куда они переехали, в отличие от соседних городов, в ходе войны хорошо сохранился: советские войска в 1941 году ушли из города почти без боя, опасаясь окружения. А в 1944 году немецкие части практически зеркально покинули его в спешке по той же причине. Бомбёжки также обошли исторический центр города, затронув, в основном, пригороды, где были сосредоточены военные и промышленные объекты.

После  пыльного заволжского города, где Аркадий был в эвакуации, его новый город выглядел старинным и европейским: покрытые брусчаткой площади и улицы в центральной его части, дома довоенной постройки с красивыми фасадами и арочными углублениями на первых этажах некоторых со статуями девы Марии в них. Через  несколько лет после войны в ходе борьбы с религией как “с опиумом для народа” их заподлицо заколотили досками и заштукатурили.

Центральные улицы освещались чудом сохранившимися газовыми фонарями. Они появились в Европе ещё в 15-м веке. Их мягкий, чуть желтоватый свет излучала раскалённая металлическая сеточка в форме колпачка, внутри которого горел маленький газовый факел. Во избежание взрыва светильная камера была открыта снизу.

Аркадий полюбил свой новый город. Особенно ему нравились прогулки по историческому центру города. Он любил наблюдать, как по вечерам фонарщики с длинными шестами зажигали фонари. Вспоминались прочитанные где-то строки:

Позже все фонарщики внезапно исчезли: газовые фонари заменили электрическими, экономически более выгодными. Они и светили ярче, но неуловимое очарование ночных улиц безвозвратно пропало.

И на новом месте их семья жила трудно, долго надеясь на возвращение отца с фронта; но так и не дождались. В его классе многие одноклассники были без отцов, редко у кого были полные семьи, так что Аркадий не выделялся. Но по мере взросления он всё чаще осознавал, как ему не хватает отца. Его он почти не помнил, пытаясь восстановить отцовский облик по пожелтевшим от времени чёрно-белым фотографиям, которые разглядывал тайком от мамы, боясь расстроить её своими воспоминаниями. Ставшее, было, привычным отсутствие отца всё чаще напоминало о себе глубокой не заживающей раной где-то в груди.

Школа Аркадия располагалась в центре города в старом трёхэтажном здании постройки 1930-х годов. Впечатляли высокие потолки, паркетный пол в классах и коридорах, большие арочные окна первого этажа, широкие каменные лестницы. А какой был замечательный парадный вход с улицы! До освобождения от немецкой оккупации здесь располагалась гимназия. Новые власти гимназистов потеснили, первый этаж отдали под младшие классы русской школы. А потом гимназию перевели в другое здание, и на всех этажах разместились классы с первого по десятый, выпускной. По непонятной причине парадный вход почти сразу закрыли, открыли вход в здание со двора, а в подвале устроили вешалку для верхней одежды.

Их послевоенный класс был разношёрстным и хулиганистым, одни мальчишки, полубеспризорники, почти сплошная безотцовщина.  Тогда почти всем давали прозвища, иногда довольно обидные. Уже и не вспомнить, почему Аркадию так и не досталось никакой клички. А, например, вечно простужающегося и хлюпающего носом Димку упорно звали Мокрым, хотя знали, что проблема была в его одежде. Она была всегда не по сезону, а обувь протекала: его воспитывала одна бабка (отец пропал на фронте без вести ещё в 1941-м, а мать села за анекдот). Правда, тогда почти все были плохо одеты и худы, кроме толстяка Жорки по прозвищу Жиртрест, отец которого работал в райкоме.

Ходили слухи, что где-то существовали женские школы. У одного из одноклассников, высокого и очень худого даже на фоне всеобще худобы Димы по прозвищу Дылда в такой школе училась сестра. Но интерес к девочкам и совместные школьные вечера были ещё впереди.

Зрение Аркадия довольно долго не беспокоило, хотя он рано, ещё в эвакуации,  пристрастился к чтению книг. А на новом месте недалеко от их дома была Педагогическая библиотека с приличным подбором художественной и специальной литературы. Аркадий учился охотно, особенно интересовался точными дисциплинами, успешно окончил десятилетку и легко поступил в университет.

В Универе он увлёкся научной работой под руководством ведущего доцента одной из кафедр его факультета. Аркадий с удовольствием часто оставался в лаборатории или в библиотеке допоздна. В эти дни он обедал в университетской столовой, предпочитая супы или борщ да компот, потому что на второе чаще всего были безвкусные котлеты, биточки или рубленый шницель с явным привкусом хлеба.  Аркадий как-то поинтересовался у работницы столовой, чем они отличаются друг от друга; и та простодушно призналась, что только формой, а делают их из одного и того же фарша.

К окончанию вуза у него уже была публикация в приличном журнале в соавторстве с научным руководителем, что было редкостью в те времена. Так что он получил распределение в Научно-исследовательский институт, а после защиты диссертации стал преподавать в alma mater. И вот тут Аркадий заметил, что глаза стали заметно уставать, особенно после чтения иностранной научной литературы на языке оригинала.

А потом чуть ли не в одночасье развалился казавшийся вечным Союз нерушимый республик голодных, которых тошнило от “братства народов”. Научно-исследовательский институт потерял источники финансирования, а его работники ушли в самостоятельное челночное плавание. И в нищету народ скатился. Кто у властей крутился, лишь тот обогатился. Аркадий инстинктивно брезгливо держался далеко от партийных и прочих властей, а предпринимательская жилка у него не пробудилась.

На фоне экономической разрухи вылезли, как из-под земли, поганки национализма под личиной патриотизма. По центральным улицам время от времени маршировали колонны крепких молодых парней в чёрной униформе. Всё чаще стали попадаться хмурые лица прохожих. Атмосфера была заряжена высоким напряжением ненависти. В своём почтовом ящике  Аркадий стал находить открытки с нацистскими символикой и призывами. Последней каплей стала встреча Аркадия с женой на прогулке в парке с двумя парнями, вскинувшими руки вверх в молчаливом нацистском приветствии. Выражение их лиц было ещё красноречивее.

В результате он с семьёй через несколько лет окaзался за океаном, на восточном побережье Соединённых Штатов в пригороде столицы штата. Заветная грин-карта открыла возможность получения водительского удостоверения и поиска легальной работы.

Пришлось записаться на приём к окулисту, с рецептом которого Аркадий отправился в магазин оптики и заказал себе очки для чтения, так как вдаль он видел хорошо и без очков. Каково же было его удивление, когда тут же в магазине он обнаружил, что при чтении в этих очках чувствует какое-то очень неприятное головокружение. Ему предложили проконсультироваться у оптометриста магазина. Этот седой, импозантный и приветливый мужчина принимал клиентов тут же в небольшом кабинете, оборудованном специальной техникой. Как ни странно, Грегори (так он назвал себя) заинтересованно расспросил Аркадия, откуда тот приехал в Штаты. Оказалось, одна бабушка Грегори когда-то ещё до Первой мировой войны эмигрировала в США из соседней области, откуда приехал Аркадий.

Оптометрист объяснил, что проблема с очками в большой разнице диоптрий его глаз, нужно откорректировать стёкла, уменьшив эту разницу. На зрении это отразится не слишком заметно, но чувствовать себя он будет лучше. Очки переделали, и Аркадий смог читать тексты без ограничений. Похоже, этот оптометрист был квалифицированным офтальмологом на пенсии и подрабатывал в  магазине оптики.

В их пригороде, как и в других таких же, формально имеющих статус города, практически отсутствовал городской транспорт. Он просто себя не окупал, так что поиск работы и возможность работать зависела от наличия собственного автомобиля. Благо, можно было приобрести недорогую подержанную машину в хорошем состоянии.

Прошло несколько лет, Аркадий уже адаптировался в стране. Но постепенно стал замечать, что видит правым глазом всё хуже, и глаза стали уставать быстрее, особенно при работе с компьютером. И вот однажды…

Почему-то такие события происходят всегда внезапно. Аркадий был за рулём на хорошо знакомой городской улице по пути домой, погода была тёплой, и он открыл окно. Неожиданно  что-то попало в левый глаз, пришлось глаз закрыть. И тут он обнаружил, что почти не видит правым глазом дорожной разметки: всё вокруг было покрыто сплошной полупрозрачной пеленой. Пришлось припарковаться на боковой улочке, чтобы привести левый глаз в порядок.

Домой доехал благополучно: обоими глазами Аркадий нормально видел и дорогу, и её разметку. Но что будет, если что-то случится с левым, здоровым глазом? А главное, как удастся сдать предстоящую регулярную проверку зрения при очередном обновлении водительского удостоверения?

Аркадий тут же вспомнил Грегори и отправился в хорошо знакомый магазин оптики. К счастью, тот оказался на месте, окулист вспомнил Аркадия и поинтересовался, что привело того сюда. После беседы и беглого осмотра Грегори сказал, что у Аркадия катаракта, и правый глаз придётся оперировать.

Грегори объяснил, что нужно заменить помутневший хрусталик глаза искусственным. Раньше для этого делали большой разрез для удаления помутневшего хрусталика и замены новым. Такая операция требовала последующего наложения швов и от пяти – до десятидневной госпитализации, чтобы не разошлись швы. Но теперь катаракту уже лечат с помощью ультразвука. На глазе делают крошечный разрез, через который ультразвуковой иглой разжижают помутневший хрусталик, извлекают его и затем заменяют эластичной искусственной линзой. Это исключает необходимость госпитализации.

* * *

Сделаю небольшое отступление от рассказа (знакомые с предметом могут пропустить этот раздел без ущерба для дальнейшего понимания).

Аркадий захотел узнать больше о своём заболевании и методах его лечения. Выяснилось, что катаракта известна людям с античных времён. Француз Бирссо ещё в 1705 году первым доказал, что катаракта обусловлена помутнением хрусталика, а Жак Давиэль в 1748 году предложил технику удаления мутного хрусталика.

Использовать ультразвук для лечения катаракты придумал Чарльз Кельман, а эта идея осенила  его в зубоврачебном кресле. Там он увидел, как дантист удаляет зубной камень с поверхности эмали ультразвуковым скалером. Так был изобретён метод ”ультразвуковой факоэмульсификации”, а фактически свершилась революция в офтальмологии.

Многогранная личность и неординарная судьба Кельмана заслуживают внимания. Он стал автором 126 патентов в области офтальмологии и вошёл в список десяти самых выдающихся офтальмологов XX века Американской академии офтальмологии.

Чарльз Дэвид Кельман (Charles David Kelman, 1930 –2004) (m.vk.com)

Интересно, что ветеран Корейской войны Чарльз Кельман, родители которого бежали в США от погромов из Греции и Украины, с раннего детства мечтал стать… музыкантом. Как оказалось, это его страстное стремление было основано на несомненной музыкальной одарённости. К пятнадцати годам он выучился игре на кларнете и саксофоне, создал собственный джаз-оркестр и выступал в еженедельной детской программе на местном радио. Но по настоянию отца он получил степень бакалавра в Университете Тафтса (Tufts University) в Бостоне, а продолжил образование на медицинском факультете Женевского университета.

Там по вечерам он посещал музыкальные клубы, где подружился с композитором Франсуа Шарпеном. Они совместно написали музыку к песне “Le Petit Dejeuner” (Завтрак), которая стала  популярной в исполнении Жана Саблона. Десятилетия спустя Чарльз, уже известный врач-офтальмолог, продолжал получать за неё авторские отчисления.

Свою первую пластинку он выпустил под псевдонимом Керри Адамс, одна из песен которой “Telephone Numbers” (Телефонные номера) стала хитом. Он выступал в Карнеги-Холл, выпустил диск инструментальной музыки “Moonlight Serenade” (Лунная серенада), выступал с концертами на площадках от Атлантик-Сити до Лас-Вегаса, был сопродюсером нескольких бродвейских мюзиклов и гостем телевизионных программ “Сегодня вечером с Джонни Карсоном”, “Шоу Опры Уинфри”, “Шоу Дэвида Леттермена” и других.

Чарльз Кельман издавал учебники и написал автобиографическую книгу “Through My Eyes” (Моими глазами). Как справедливо заметил Л. Фейхтвангер, талантливый человек талантлив во всём (для справедливости заметим, что с бездарями часто ситуация зеркальная).

* * *

Однако вернёмся в колею нашего рассказа.

Грегори порекомендовал Аркадию хорошую клинику в соседнем городе и врача, следящего за современным уровнем офтальмологии. Этот врач объяснил новому пациенту, что в их клинике оперируют катаракту ультразвуковым методом. Но в его случае следует учитывать и многолетнюю проблему с правым глазом Аркадия, о которой тот рассказал врачу. Не  забыл Аркадий и поведать о давно вынесенном приговоре “Медицина здесь бессильна”. По мнению хирурга, в данном случае может быть показана стимуляция правого глаза низкоинтенсивным излучением лазера. Однако это – новая процедура, которая ещё не покрывается медицинской страховкой Аркадия. Несмотря на это, тот тут же согласился на операцию.

Она проводилась под капельной анестезией. Потом Аркадий смутно вспоминал, что вначале в процедурной комнате под веки его правого глаза ввели тубус и налили в него какой-то раствор. Аркадия поместили в камеру, и ему показалось, что поле зрения глаза заполнилось тонкими разноцветными нитями, как это наблюдается при электрическом разряде между заряженными сферами в лаборатории электротехники. Потом его перевезли в операционную, но в результате воздействия анестезии он не мог вспомнить, как долго проходила операция. Вскоре его отпустили домой, госпитализации не потребовалось.

Уже в такси по дороге домой Аркадий заметил, что видит всё вокруг лучше, чётче и ярче, в том числе и дорожную разметку, даже если закрыть левый глаз. Мир волшебно распахнулся у него перед глазами. Зрение правого глаза улучшилось. Позже он уже мог читать в очках бумажные книги практически с любым шрифтом и даже без очков тексты на цифровых носителях: компьютерах, планшетах, электронных книгах, мобильниках, где по желанию можно корректировать размер шрифта.

* * *

Аркадия заинтересовало, как же  лазерная процедура излечила его правый глаз, и вообще история использования лазеров в офтальмологии. С бурным развитием лазерной техники различного вида и энергии эта идея буквально витала в воздухе.

А в 1961 г. доктор Кэмпбел из Института глаза Колумбийского Университета (США) произвел первую операцию у пациента лучом рубинового лазера. Так началась эра лазерной коагуляции для лечения многих неотложных состояний, к примеру, отслоения сетчатки. При этой операции происходит бесконтактное и бескровное создание точечных сращений между сетчатой и сосудистой оболочкой глаза, благодаря чему происходит укрепление сетчатки.

Использование же низкоинтенсивного красного излучения гелий-неонового лазера при лазерстимуляции (как в его случае) относится уже к терапевтическим методам лечения некоторых глазных заболеваний.

Новую же главу в хирургии катаракты и роговицы открыло появление фемтосекундного лазера, способного генерировать сверхкороткие импульсы лазерного излучения длительностью от 5 фемтосекунд* и выше. Инфракрасное излучение такого лазера, сверхкороткое время воздействия и микроскопический диаметр фокусировки луча позволили использовать его в качестве хирургического скальпеля для высокоточного разрезания тканей глаза без их повреждения. Так что с появлением такого лазера в офтальмологии произошла новая революция: луч света раздробляет катаракту, а зона поражения не превышает 5 микрон, что снижает риск осложнений почти до нуля. Новая методика даёт лучшие результаты и по остроте зрения. К сожалению, этот лазер дорог (около 2 млн. долларов) и пока что его используют редко.

* * *

Аркадий поблагодарил и Грегори, и своего офтальмолога за возвращённое зрение, напомнив каждому давний приговор советского врача ”Медицина здесь бессильна”. Оказалось, это не так, если она шагает в ногу с прогрессом науки и техники.

---------------------------------

*1 фемтосекунда равняется одной квадриллионной части секунды, то есть 1 фс = 10^-15 с.

                                                      * * *