Кабинет маркизы д’Олжернон в её особняке в Баден-Бадене.                                                                   Маркиза в роскошном неглиже за письменным столом с гусиным пером в руках.
Что-то пишет. Граф Рихард Вальдштайн в кресле, с янтарным мундштуком кальяна в зубах наслаждается экзотическим курением. 

Мирэй откладывает перо, посыпает написанное песком. 

— Нравится, граф? Вы ведь заядлый курильщик. Интересно ваше мнение. 

Граф: 

— Божественно! Я пробовал эти новомодные испанские сигары. Весьма недурны, но это — просто восхитительно. Похоже, здесь не только табак. Я чувствую аромат ещё каких-то трав. Вы привезли это чудо из ваших путешествий? Но это слишком сложный прибор для дикарей. 

Мирэй: 

— Вы правы. Это подарок Джемиля-паши. Помните, это вы посоветовали мне обратить на него внимание. Он же снабжает меня особым табаком. Знаете, я даже слегка пристрастилась. Этот дым успокаивает душу и просветляет мысли. К тому же он не оскверняет дыхание и от него не желтеют зубы. 

Граф: 

— Интересно, чем вы сумели так очаровать этого турка? Господа османы весьма надменны, а он аж целый генерал. Вы прелестны, но удивить владельца сераля женской красотой, по-моему, невозможно. 

Мирэй: 

— Мы подружились за шахматной доской. Проиграть женщине — это было для него истинным потрясением. И ещё: я научила его бильярду. Бедным мусульманам их Аллах запрещает азартные игры. Но, когда писался Коран, бильярда ещё не было. К тому же, совсем не обязательно играть на деньги. В казино ему делать нечего, ибо это место скверны. А вот в моём салоне... 

Граф смеётся. 

— Представляю. Это было для него ещё большим потрясением, чем ваше шахматное мастерство. Он говорил одному моему приятелю, что уже было привык к бесстыдству европейских женщин, но такого даже вообразить не мог.  

Оба хохочут. 

Граф: 

— Надеюсь, вы извлекли пользу из этого знакомства. Не только этот стеклянный сосуд? 

Мирэй: 

— Разумеется. Он очень интересный человек. Весьма умён и образован. Поскольку его, как и меня, интересуют не только игры, то у нас скоро нашлись общие политические интересы. Его интересуют австрийские и московские дела, а меня — турецкие. А где их можно обсуждать так спокойно и непринужденно, как не за шахматной доской или.... 

Граф: 

— В постели. Вы его и там сумели удивить? 

Мирэй: 

— Ну, конечно же! У него в серале есть мулатки, но они же не учились искусству любви у американских индейцев. Куда им до меня! И, знаете ещё: они же бесправные рабыни, покорные воле господина. А мой характер вам известен. 

Граф: 

— Говорят, что вы командовали фрегатом в океане, так что вам какой-то турок в кровати? Если, конечно, эти слухи достоверны. 

Мирэй: 

— Удивительно, что вы только сейчас занялись проверкой этих слухов, милый Рихард. Кто именно вышел на вас в поисках Морской Девы Смерти? Неужели меня до сих пор ищут? 

Граф: 

— Эти уже не ищут никого. Такая досадная случайность: на охоте разорвало мушкетон. Оружие следует снаряжать самому, не поручая это слугам. 

Мирэй: 

— Вы сказали “этих”. 

Граф: 

— Эти погнались за каретой очень похожей на вас дамы, спешно покинувшей одну святую обитель неподалёку отсюда. Не догнали. Увы, это война, моя дорогая, это война. Разбойников на дорогах развелось столько, что от них просто спасу нет. 

Мирэй:  

— Мне приходилось иметь дело с подобными негодяями. Это обошлось мне весьма недешево. Вам понравился мой кальян... 

Достаёт из ящика письменного стола туго набитый кожаный мешочек. 

— Я хочу, чтобы вы могли наслаждаться кальяном не только у меня в гостях. В лавке Махмуда Полад-оглы найдётся почти точно такой же. Тут адрес, ну и всё прочее, что доставит вам немалое удовольствие. 

Граф спокойно опускает кошелёк в карман. 

— Непременно последую вашему совету. 

Мирэй звонит в стоящий на столе колокольчик и буквально через секунду в комнату входит Эмиль. 

— Звали, капитан? 

Мирэй укоризненно качает головой. 

— Эмиль, ну сколько же ещё тебя учить?! Здесь я не капитан, а ты не юнга. Госпожа маркиза, понял? Маркиза! 

Эмиль: 

— Нууу, Мирэй... больше не буду. 

Мирэй, со вздохом: 

— Очень хочется верить.  

Даёт ему несколько исписанных листов. 

— Проверь и добавь то, о чём мы говорили. И передай Лохматому: ошибки только в решете. Понял? 

Эмиль: 

— Всё понятно, Мирэй. За пару часов управлюсь. 

Мирэй: 

— Ох, горе ты моё. Ладно, ты что-то хочешь спросить? 

Эмиль: 

— Да, госпожа маркиза. Я вам уже говорил, а сейчас господин граф напомнил. 

Мирэй: 

— Ты о чём? 

Эмиль: 

— О святой обители, что упомянул господин граф. В нашем салоне прибавилось гостей мужчин. Наши девочки уже не справляются. Сами понимаете, есть у них дни... А их всего трое. Да и хотя бы ещё один мальчик не помешал бы. Я тогда отлучался к генеральше. И Ален тоже... Нужны ещё хотя бы две девочки. Или три. 

Мирэй: 

— Ох, скучают по тебе летучие акулы, юнга. Ладно, обсудим это дело. Ты прав. Окайя мне говорила о том же. 

Граф: 

— Обсудим нынче же ночью. Вы не против, Мирэй? 

Мирэй: 

— Жду вас после заката, мой милый Рихард. 

Граф: 

— А ты, Эмиль, составишь нам компанию? 

Эмиль: 

— С вами так интересно, господин граф. 

Камера, стоп! Снято. 

 

Комната во дворце маркграфа. Маркграф Фридрих, его жена Агнесс, Мирэй, Окайя, весьма моложаво выглядящий епископ Констанцы Иоган Франц фон Хоэнцолерн. Дамы в платьях с открытыми плечами и глубоким декольте. 

Епископ: 

— Так что же заставило вас покинуть прекрасную Францию, маркиза, после того как король столь высоко и щедро оценил ваши подвиги в морях Нового света? 

Мирэй: 

— Опасения за свою жизнь, ваше преосвященство. Нам пришлось буквально спасаться бегством от преследований проклятых сатанистов. Совершенно случайно мне удалось обнаружить их капище и разоблачить страшный заговор против короля. В руки правосудия попали, увы, не все. Из главарь ушёл невредимым, ибо его охранял сам Сатана, не иначе. Трижды я убивала его, но он каждый раз оживал. Он настиг меня даже здесь, в этом дворце. Здесь мне удалось оборвать его жизнь окончательно, предав его в руки правосудия, каковое и свершилось, благодарение Всевышнему. 

Маркграф: 

— Я был свидетелем этого поединка, Ваше преосвященство. То было воистину чудо, ибо маркиза сразила вооружённого врага, даже не притронувшись к шпаге — одним лишь прикосновением. Негодяй рухнул, как поражённый молнией. Моим людям пришлось приложить немалые усилия, чтоб потом привести его в чувство. 

Епископ: 

— Я премного наслышан об этой истории. Но почему вы решили обосноваться именно здесь? Обезглавив главаря, вы не лишили жизни и желания мстить других, оставшихся на свободе негодяев. Почему вы не продолжили свой путь? 

Мирэй: 

— Потому что обрела здесь душевный покой, коего лишилась в момент гибели моего отца от рук проклятых испанцев. Я осознала внезапно, что именно здесь, на землях, находящихся под рукой Вашего преосвященства, враг рода человеческого бессилен предо мною. А с прочими врагами я справлюсь и сама. Да и нет их тут у меня. Я никому не причиняю зла, святой отец. 

Епископ явно польщён. Смягчается суровое выражение его лица. 

— А вы, что скажете вы, баронесса? 

Окайя: 

— Скажу, святой отец, что могу только подтвердить слова моей воспитанницы. Именно здесь снизошла и на мою душу благодать — в тот миг, когда скатилась с плеч голова проклятого идальго. Словно свет с небес пролился в душу мою, и познала я суть: в местах сиих не властен Сатана. Здесь мы под высшей защитой. 

Епископ: 

— Воистину велики подвиги ваши во имя истинной веры. Однако же, приняв приглашение господина маркграфа, вы всё же не остались в его прекрасном дворце, чем, возможно, причинили ему незаслуженную обиду. 

Агнесс: 

— О, никакой обиды, ваше преосвященство! Мы стали добрыми друзьями. 

Понимающая улыбка на умном лице епископа. 

Мирэй: 

— Можете считать меня дикаркой, разбойницей с пиратского острова на самом краю Ойкумены, но я с детства привыкла к своей полной независимости и свободе. Libertas cogitationis et actionis, et nemo supra me est nisi Deus et rex. (1) 

Изумление на лице епископа. 

— Это вы дикарка? Разбойница? О, майн Готт! 

Мирэй: 

— Поэтому я купила себе дом, и я живу там так, как я хочу. Время от времени принимаю у себя моих друзей или навещаю их. Вот, как сегодня, например, ваше преосвященство. 

Епископ: 

— К тому же вы богаты, маркиза. Понимаю вас. Но следует помнить и de humilitate Christiana. (2) 

Мирэй: Никогда не забывала, Ваше преосвященство. Особенно в сражениях с испанцами и приспешниками Сатаны. Оно мне очень помогало в бою. 

Епископ: 

— Однако же, маркиза д’Олжернон, ваш язычок острее вашей шпаги. Признаюсь вам, цель моего визита в Баден-Баден — встреча с вами. Нам следует обсудить некоторые деликатные вопросы. 

Маркграф: 

— Надеюсь, вы не сочтёте за обиду, Ваше преосвященство, если мы оставим вас наедине с вашими собеседницами? У нас много неотложных дел. 

Епископ: 

— Благодарю вас, Фридрих. Ступайте. 

Маркграф с супругой уходят. 

Епископ: 

— По вашим лицам, дамы, вижу я, что вы догадываетесь о предмете нашей предстоящей беседы. 

Окайя: 

— О нашем салоне, мессир. О салоне “маркизы Неглиже”, на который мы приглашаем только особо избранных нами гостей. Обычный светский дамский салон, каких множество. А принимать близких друзей в домашнем и даже в ночном платье — это принято теперь даже у коронованных особ. Мы следуем моде. Что тут такого особенного? 

Епископ: 

— Да, именно об этом. Но на ваши салоны вы приглашаете также мужчин. 

Мирэй: 

— Приглашаем. Без них дамам скучно. Но очень немногих. 

Епископ: 

— Не находил бы в этом ничего предосудительного, если бы не ваши чересчур фривольные развлечения. 

Мирэй: 

— Не более фривольные, чем в прочих светских собраниях.  Благодарение Всевышнему, мы не пуритане в туманном Альбионе. Или вас возмутили слухи о том, что гостям у меня прислуживают нагие слуги? 

Епископ: 

— Вы можете опровергнуть их или покаяться? Совершенно голые мужчины и женщины среди гостей! Это возмутительно, маркиза! 

Мирэй: 

— Это забавно. Это пикантно. Не собираюсь ни опровергать, ни каяться. У меня служат не мужчины и женщины, а очаровательные голенькие мальчики и девочки. Они прелестны, поверьте, мессир. Позвольте избавить вас от труда перечислять прочие наши прегрешения. Да, наши одеяния — это совсем не те, в коих принимают гостей королевы в своих будуарах. Они гораздо откровеннее. Иногда в наших забавах мы совсем сбрасываем их. Но не все и ненадолго. Ну и что? Почему то, что происходит в тесном кругу друзей, вызывает такое осуждение со стороны Церкви, мессир? 

Епископ: 

— Потому что это грех, разврат! 

Мирэй: 

— Что именно? 

Епископ: 

— Голые слуги и полуголые гости! 

Мирэй и Окайя хохочут. Лицо епископа выражает одновременно гнев и удивление. 

Мирэй: 

— Нагота вдруг стала грехом! Ой, не могу! Мессир, да прямо сейчас в горячих купальнях множество голых мужчин и женщин врачуют свои недуги целебной водой. Наложите на них эпитимию, ваше преосвященство? Или отпустите им их грех? Или не отпустите, потому что нет на них греха? Или объявите грешниками множество художников, изображающих нагую натуру? Да в самом Ватикане множество таких картин. 

Окайя: 

— Покои Его Величества Людовика Четырнадцатого украшает портрет  Мирэй в образе нагой морской девы, сражающей испанцев тяжёлым мечом. В чём нам каяться-то, мессир? 

Обе смеются так заразительно, что епископ не выдерживает и тоже хохочет. Утирает проступившие слёзы. 

— Признаться, я считал преувеличением рассказы о вашей необычайной храбрости. Вижу, что был неправ. 

Снова становится серьёзным. 

— Ладно, оставим это. Но поступило гораздо более тяжкое обвинение. Ваши голые служанки. Вы похитили монахинь из монастыря и развратили их. Вот за это вам придётся отвечать: и по законам церкви, и по мирским. 

Мирэй: 

— Ваше преосвященство, это наше деяние достойно не наказания и не порицания даже, а награды, ибо богоугодно. Нами спасены две невинные души. От тягчайшего греха спасены! 

Епископ: 

— Маркиза, сейчас не время и не место упражняться в казуистике, в которой вы столь искусны. И, тем более, не смейте богохульствовать! 

Мирэй: 

— Не смею. Представляю, что донесли вам ваши фискалы. Всё это правда. 

Епископ: 

— Так что же вы... 

Мирэй: 

— Только правда, за которой скрывается истина. 

Берёт со стола книгу. 

— На святом Евангелии клянусь, что говорю чистую правду и не оскверняю уста свои ни звуком лжи. Да, мне нужны служанки именно такие, о каких вам известно. Найти пару весёлых девчонок не трудно. Но шлюшки мне ни к чему, слишком изысканное общество собирается в моём салоне. Мне нужны хорошо воспитанные и образованные аристократки. Где их взять? Положим, нашла, но это разрушило бы их дальнейшую судьбу. Всё тайное рано или поздно... Естественно, пришла мысль о монастыре. Да, я собиралась соблазнить пару воспитанниц или послушниц, отнюдь не монахинь. 

Епископ, с кривой усмешкой: 

— Понятно, они уже слишком стары для вас. 

Мирэй: 

— Рада, что вам это понятно. Мне нужны девочки. Опускаю подробности. В одном очень мрачном и суровом монастыре я встретила совсем юную монахиню. Встречалась ли вам когда ни будь печать смерти на лице? По крайней мере, вы понимаете, что я имею в виду. Не мне даже, а Окайе удалось её разговорить. Мы ужаснулись услышанному. Всего лишь день назад девочку — пятнадцатилетнюю, мессир, девочку! — насильно постригли в монахини. И её сестру, что находилась в той же проклятой обители. Девочки собирались вместе совершить самоубийство. Три года послушничества почти лишили их рассудка, а постриг... Я поклялась, что вытащу их из этого ада, да простит меня Господь. Свою клятву я исполнила. Вот и всё, мессир. Судите. 

Епископ, обращаясь к Окайе: 

— Всё это правда? 

Окайя:  

— От первого до последнего слова. Вслед за госпожой клянусь, ваше преосвященство. 

Епископ: 

— Госпожой? Воспитанницей?! Впрочем, это ваши тайны. Не сочтите, что подозреваю вас во лжи после того, как вы поклялись на Святом Писании, но дело слишком серьёзно. Как я могу удостовериться в правдивости ваших слов? 

Мирэй: 

— Очень просто: расспросите сами Гретхен и Лили. Они подтвердят или опровергнут наши слова. Мы никак не ожидали встречи с вами, а значит, не могли их подготовить к такому разговору. Только не пугайте их своим саном. Раны в их душах ещё не зажили. Умоляю вас, мессир. 

Епископ: 

— Ушам своим не верю! Неужели я слышу такое из уст женщины, способной спокойно отрезать голову ещё живому человеку? Велики чудеса твои, Господи. 

Мирэй: 

— У вас есть ещё вопросы, ваше преосвященство? 

Епископ: 

— Пока нет. Наша беседа окончена. Пока. И дай бог, чтобы ваши слова оказались правдой. 

Мирэй: 

— Фридрих и Агнесс... Не удивляйтесь, мы с ними добрые друзья, и давно обходимся без лишних церемоний. Фридрих и Агнесс в курсе наших дел и бывали на моём салоне. 

Епископ: 

— Я понял, маркиза. Благодарю вас. 

Камера, стоп! Снято. 

 

Малая столовая во дворце маркграфа. За накрытым столом ужинают маркграф Фридрих, его жена Агнесс, Мирэй, Окайя, епископ. 

Маркграф: 

— Так почему бы, Вашему преосвященству самому не посетить салон глубокоуважаемой маркизы чтобы побеседовать с Гретхен и Лили? 

Епископ: 

— Вы шутите, Фридрих? Мой сан... 

Агнесс: 

— Ах, оставьте в покое ваш сан, кузен. Никто не предлагает вам явиться туда во всём вашем пасторском величии. Придёте инкогнито, как гость маркизы. В партикулярном платье, в наёмной карете. Сами всё увидите и узнаете. Заодно приятно проведёте время. Помнится, вы были изрядным шалуном. 

Маркграф: 

— В самом деле, Иоган, это ведь весьма недурная идея. Епископом вы стали совсем недавно. В городе вас почти никто не знает в лицо. 

Мирэй: 

— В любой удобный для вас день приму вас у себя, мессир. Представлю вас как барона Иогана фон Хоэнцолерна, полковника. Даже заметив внешнее сходство, никто не удивится и ничего не заподозрит. Наряд — достаточно непристойный, чтобы не слишком выделяться в нашем обществе, и достаточно скромный, чтобы не оскорбить ваше благочестие — мы придумаем и подберем сегодня же. 

Агнесс, радостно хлопая в ладоши: 

— Замечательно! У нас будет весёлый вечер. Вспомним забавы нашей юности, кузен. 

Епископ: 

— Вы уже всё решили за меня. 

Маркграф: 

— Можно привезти обеих девчонок сюда. Вы не против, Мирэй? Я отправлю за ними экипаж. 

Мирэй: 

— Мне бы не очень этого хотелось, но в противном случае у его преосвященства останутся подозрения. Только умоляю: помните о моей просьбе, пощадите бедняжек. 

Епископ:  

— Обещаю, маркиза. Если всё окажется так, как вы мне рассказали, отпущу им их невольный грех и своей властью освобожу от монашеского обета. А вот кое-кому не поздоровится. 

Маркграф звонит в колокольчик и отдаёт распоряжение вошедшему слуге. 

Мирэй: 

— Благодарю вас, мессир. Но моё приглашение остаётся в силе. И пусть не останется у вас никаких сомнений. 

Епископ:  

— О, разумеется. Мне необходимо увидеть всё самому, дабы судить sine ira et studio. (3) 

Камера, стоп! Снято. 

    - - -

Видеоряд.                                                                                                                       
Салон маркизы Неглиже.                                                                                         
Среди гостей епископ в образе пирата: холщовые штаны, широкий кожаный пояс, красная жилетка нараспашку. За пояс заткнут кривой кинжал. Голова повязана платком, скрывающим тонзуру.  Играет в бильярд с полногрудой дамой в полупрозрачной ночной сорочке с глубоким вырезом спереди. Дама низко склоняется над столом, целясь в дальний от неё угол.
Епископ не сводит с неё глаз. Панорама зала. Гости развлекаются: музицируют, играют в карты, хохочут. Епископ покидает зал под руку с дамой в сорочке. Мирэй, в её любимом наряде спартанки, с улыбкой провожает их взглядом. 

 

— Отлично, мадемуазель. Просто замечательно! И ваш французский быстро прогрессирует.  

Мэтр Жаннэ был очень доволен. Была ли тому причиной курортная атмосфера этого города или что-то ещё, но съёмка завершающих эпизодов фильма шла удивительно гладко.
Просмотр отснятого материала всё больше убеждал его в правоте этой удивительной “начинающей” (даже мысленно он брал это слово в кавычки) актрисы. Да, с её поправками в сценарии и придуманными ею совершенно новыми сценами фильм вполне может стать франшизой. Pourquoi Pas?                                                   
    А сейчас у него в руках почти готовый сценарий совершенно другого фильма: камерного, душевного, с кучей милых смешных моментов. Заведомо обреченного на успех. И при том — ни слова об авторских правах, о гонораре. Она что, в вправду святая? Хотя, нет, она очень земная и вполне грешная. Тут другие проблемы. Ладно, в долгу он в любом случае не останется. Пусть всё хорошо обдумает Леклерк. 

— Элла, а что было дальше, после того как вы расстались с Эдуардом? Неужели не было никаких приключений? 

— Были, конечно, мэтр. Но не на эту тему. Монашенкой я, разумеется, не стала, но как-то всё... не так интересно. Учёба в медицинском очень трудная особенно на первых курсах и по контрасту со школой. Все силы отбирает, разумеется, если отдаваться ей полностью. А иначе я не умею. Поэтому секс был, но так, для разрядки. К тому же, помните, я говорила: нравы чуть ли не викторианские. Запросто можно было вылететь из института за то, что у нас называют “аморальным поведением”.  И вылетела же в конце концов, но уже из аспирантуры. 

Элла вдруг рассмеялась. 

— А может быть правы те, кто утверждает, что бог всё делает только к лучшему? Осталась бы в аспирантуре, накропала бы диссертацию о влиянии потения на лунные затмения и не имела бы счастья работать с вами, мэтр Жаннэ. 

Жаннэ усмехнулся. 

— Воистину, пути его неисповедимы. Ладно, припомните или придумаете ещё что ни будь, добавим. Спешить некуда.  

Он вдруг резко сменил тему. 

— Но всё-таки, откройте тайну: что за чудо вы сотворили с Мари? Она же совсем другая, такой я её ни разу не видел за все десять лет, что мы работаем с ней. Не узнаю свою ассистентку! Неужели правы те, кто считает вас колдуньей? Как вы это сотворили? Отвечайте, или от любопытства сейчас одним приличным режиссёром станет меньше. Он умрёт, и его безвременная кончина будет вечно на вашей совести. 

Он подвигался на стуле, устраиваясь поудобнее. 

— Вынуждена разочаровать вас, мэтр. Сотворила вовсе не я. 

— Как это не вы?! 

Режиссёр резко повернулся к ней, слегка поморщился. 

— Не вы. А кто, по-вашему? 

— А “случай — бог изобретатель”, как писал наш великий поэт. Я только подготовила почву для его успешной деятельности. Ладно, - продолжила она, стаскивая через голову платье. — Боль вернулась. Предупреждала же я вас. Раздевайтесь, буду вас лечить. 

 

Диванная гостиная во дворце маркграфа, обставленная в восточном стиле. На низком столе фрукты, пирожные, вино, другие напитки. Маркграф, его жена, епископ, Окайя, Мирэй. Все одеты неофициально, включая епископа. 

Агнесс: 

— Вижу, дорогой кузен, посещение салона моей подруги произвело на вас не самое тяжкое впечатление. Я ошибаюсь? 

Епископ: 

— Ничуть, кузина, ничуть. Я лично удостоверился в том, что в словах очаровательной маркизы д’Олжернон и не менее очаровательной баронессы де ла Мар содержалась чистая правда и ничего, кроме правды. Но не вся правда. 

Мирэй: 

— Что же такого важного мы утаили от вас, ваше преосвященство? 

Епископ: 

— Название обители, имя игуменьи и описание мерзостей, творящихся там, якобы во имя Всевышнего и святой нашей веры. Успокойтесь, маркиза! Я всё понял правильно и не осуждаю вас. Все обвинения против вас обеих сняты. Вернувшись в Констанц, я немедленно направлю своего визитатора в этот монастырь “Божьего милосердия” и тогда многим там придётся взывать к милосердию Ватикана. 

Мирэй: 

— Только одна просьба, ваше преосвященство... 

Епископ: 

— Считайте её уже исполненной. Имена сестёр не будут фигурировать в расследовании, либо всплывут как бы между делом, среди прочего. Ничто не наведёт на мысль о вас. Вы сокрушили множество врагов, и я не намерен создавать вам новых. Вы заслужили покой. 

Мирэй, Окайя: 

— Благодарим вас, ваше преосвященство! 

Епископ: 

— Оставьте титулования. Дело против вас закрыто, и мы все здесь в кругу друзей. Не далее, как вчера, вы обращались ко мне просто: Иоган. 

Мирэй: 

— Но это было только ради сохранения вашего инкогнито, мессир. Используй я другое, непривычное вам, имя, и могли последовать неожиданности. 

Епископ: 

— Считайте, что вы обрели нового друга, Мирэй. 

Мирэй: 

— Считайте моё приглашение постоянным, Иоган. Держите. 

Протягивает ему перстень с изумрудом. 

— С этим вас примут в моём доме как самого желанного гостя даже в наше отсутствие, в каком бы образе или безобразии вы ни явились. 

Епископ, любуясь игрой света в камне: 

— Вы поразительно проницательны и предусмотрительны, не смотря на вашу молодость, Мирэй. 

Мирэй, с притворным вздохом: 

— Только потому и жива пока, мес... Иоган. Так, значит вам понравилось у меня? У вас не вызвали праведного негодования мои мальчики и девочки, которые “немыслимый разврат”? 

Епископ: 

— Не то слово, Мирэй! Восхитительно! В точности, как вы мне сказали: забавно и пикантно. Непристойно, но не настолько, чтобы заслуживать категорического порицания даже со стороны Церкви. Ибо ни малейших признаков богохульства не обнаружил. Вы умело балансируете на грани, и да поможет вам бог. 

Мирэй: 

— А мои гости вам понравились? Вы же были одним из них и вволю попользовались свободой в нашем обществе. И не сдерживали своих чувств, ни слушая не самые пристойные куплеты, ни наблюдая сценки, что разыгрывались на нашей маленькой сцене, ни наблюдая великолепные шары, с которыми вы играли в бильярд. Согласитесь, они великолепны не только на вид, но и на ощупь? 

Секундное замешательство, и все, включая епископа, хохочут. 

Мирэй, немного отдышавшись, продолжает: 

— Вы тоже всем понравились, Иоган. Особенно Марго. Она мне призналась, что ваш кий поразил её до самого сердца. С таким она ещё никогда не играла и теперь мечтает взять у вас ещё хотя бы пару уроков бильярдного мастерства. Надеюсь, вы ей в этом не откажете? 

Новый взрыв смеха. 

Епископ, утирая слёзы и слегка задыхаясь: 

— Вы чудо или чудовище, Мирэй?  

Мирэй, кокетливо: 

— Я самое красивое и доброе чудовище. Потому что поведала ещё далеко не всё. Значит так... 

Маркграф, молитвенно сложив руки:  

— Мирэй, пощадите его преосвященство! И нас, многогрешных. Ибо мы сейчас все умрём со смеху. Явите милосердие. 

Мирэй: 

— Так и быть, на этот раз явлю. Но обычно я кровожадна и беспощадна. 

Епископ: 

— Мирэй, сколько было пушек на вашем фрегате? 

Мирэй: 

— Ровно тридцать. А что? 

Епикоп: 

— А то, что все они были лишними. Вашего языка было бы вполне достаточно для победы в любом бою. 

Мирэй: 

— Это блестящая идея, мессир. Но увы, я владею испанским слабее, чем мои ребята — пушками. А ведь могла бы здорово сэкономить на порохе и ядрах. Ну, где вы были раньше? 

Агнесс: 

— Мы так давно не виделись с вами, дорогой кузен, и я просто счастлива принимать вас у себя. Но не сожалеете ли вы о том, что совершили столь утомительное путешествие к нам из Констанца совершенно напрасно, приняв на веру чей-то злобный навет на наших друзей? 

Епископ: 

— Ничуть не сожалею, милая Агнесс, ничуть. Особенно после визита к уважаемой маркизе. Более того, я не намерен торопиться в обратный путь после... 

Выразительный взгляд на изумрудный перстень. 

Мирэй: 

— В своей резиденции вы не могли бы доставить себе такого удовольствия. Хотя, если вспомнить кардинала Ришелье... Но, хотя вы пока ещё не кардинал, в нашей обители греха, как был назван наш салон в том пасквиле, что вы позволили мне прочесть, вы не испытали душевных терзаний. Не так ли? 

Епископ: 

— Увы, испытал. Но грешен я, как и любой смертный. Признаюсь, нарушаю иногда заповедь Non facies tibi idolum nec omnem imaginem eorum quae sunt in caelo sursum et quae in terra deorsum et quae in aquis sub terra; non colas eos vel colas. (4) Ибо преклоняюсь перед красотой. Каюсь. 

Мирэй: 

— Тогда вы тем более праведны, ибо In caelo, inquam, beati erunt cum uno peccatore poenitenti, quam cum nonaginta novem iustis, qui poenitentiam non indigent. (5) 

Восхищённый епископ целует ей руку. 

Мирэй, капризно: 

— И это всё? Признаться, я рассчитывала на большее. 

Агнесс: 

— Кузен изрядный живописец.  

Указывает на картину на стене. 

— Вот этот мой портрет в образе Дианы — его работа. Ты будешь хорошо смотреться в твоём образе спартанки. Ты же смуглая как гречанки.. 

Епископ: 

— Или в образе нагой Афродиты.  

Мирэй: 

— Вот это совсем другое дело! 

Встаёт с дивана, пристально разглядывает картину. 

— Так я уже раздеваюсь? Или вы ещё недостаточно отдохнули от бильярда, ваше преосвященство? 

Епископ, сдерживая смех: 

— Не торопитесь так, дорогая. У меня тут под рукой нет художественных принадлежностей. Но, когда будут, вы не раз доставите мне это удовольствие. 

Мирэй: 

— И ещё много других. Но раз уж пока нет, так нет.