Кабинет игуменьи. Мрачный, аскетичный интерьер.                                
Настоятельница, две женщины в чёрных плащах, ещё одна монахиня. 

По голосу - Мирэй: 

— Тем не менее, мать Гертруда, я настаиваю на немедленной встрече со всеми тремя: с баронессой Амалией фон Вальтерсхаузен, баронессой Габи Рихтгоффен и баронессой Гретой фон Тиффенбах. 

Игуменья: 

— Здесь их прежние титулы не имеют никакого значения. Они монахини, отбывающие строгое покаяние в одиночных кельях за тяжкие прегрешения, и не могут видеться ни с кем до его окончания. 

По голосу - Окайя: 

— В сырых холодных карцерах, хотели вы сказать. На хлебе и воде, без солнечного света. Это, несомненно, исправит их нравственность настолько, что весьма ускорит исполнение желаний их дорогих родственников. Исполняй, что тебе приказано, старая жаба! 

Игуменья, задыхаясь от ярости: 

— Да как вы смеете?! 

Мирэй: 

— Заткнись и слушай, ведьма. Я ведь хотела решить дело миром и золотом, как в прошлый раз, когда ещё не знала, что такое на самом деле эта твоя “Обитель божьего милосердия”. Сколько невинных душ отправились на небеса из этого преддверия ада и сколько их тут изуродовано навсегда, паршивая сука? Не утруждалась подсчётом? А теперь мне известно всё. И всё, что здесь вытворяете ты и твои клевретки, будьте вы все трижды и навеки прокляты, чёртовы святоши! 

Злобная ухмылка на лице игуменьи. 

— Думаешь, мне не известно, на что ты соблазнила тех благочестивых сестёр. Монахини, невесты христовы голыми прислуживают в твоём капище разврата и отдаются мужчинам по первому их желанию. Это ли не предел кощунства?! 

Мирэй, очень спокойно: 

— Это не предел и не кощунство. Обе освобождены от насильственно принятого, и потому — незаконного — обета, повелением епископа Констанца. 

Игуменья: 

— Лжёшь, потаскуха! Он не мог, ибо сам... 

Мирэй: 

— Не мог, ибо скоропостижно сдох в постели своей любовницы, пятнадцатилетней послушницы Марии. Марии фон Ауэрбах. А вот новый епископ... Но вот что-то ты слишком много знаешь, а multa scientia augebit dolores. Ладно, об этом потом. Все три девушки должны быть немедленно доставлены сюда живыми и невредимыми. В противном случае после нас жди инспекторов Ватикана, и тогда ад тебе покажется раем. 

Окайя обращается ко второй монахине: 

— Живо ползи за девчонками, хромая каракатица! Ну, кому сказано! 

Монахиня очень неохотно удаляется. 

К игуменье: 

— Молись, жаба, что бы с ними не приключилось чего ни будь до того, как мы заберем их отсюда.  

Игуменья: 

— Вы не выйдете отсюда, потаскухи! 

Хватается за молоток, чтобы ударить в стоящий на столе гонг. Опрокинув деревянное кресло, улетает в угол от оглушительной оплеухи. Со стонами ворочается там, пытаясь подняться. 

Мирэй левой рукой растирает правую кисть. 

— Надо же, какая костлявая. 

Видеоряд.                                                                                                                     
По полутёмному монастырскому коридору медленно бредут три юных монахини, облаченные в серые рубища, сопровождаемые помощницей игуменьи. На их лицах упрямая готовность к любой пакости судьбы. В некотором отдалении за ними следует целая толпа монахинь. 

Кабинет игуменьи. Те же персонажи.                                                               

Игуменья сидит на полу, пытаясь унять капающую из носа кровь, но только размазывает её по лицу. Бормочет проклятия. Окайя зажигает свечи в двух потайных фонарях. Мирэй один за другим вынимает из книжного шкафа толстые фолианты и возвращает их на место. 

Окайя: 

— Что-то слишком долго их нет. Не сотворила бы она чего ни будь с девчонками. Или мы опоздали, не приведи, Господи? Нашла? 

Мирэй: 

— Кажется, нашла. Погоди-ка. 

Вытащив очередной фолиант, нащупывает что-то рукой в освободившемся пространстве. 

— Да, есть! Не заржавело ли только? 

С усилием проворачивает что-то позади ряда книг. Слышен негромкий скрежет и щелчок сработавшего механизма. Удовлетворенно кивнув, возвращает на место книгу и поворачивает вверх ногами висящее на стене распятие. Книжный шкаф сдвигается в сторону, освобождая скрытый за ним проход. 

Окайя: 

— Не ошибся граф. Но где же девчонки? 

Прислушивается. 

— Ага, похоже, идут. Но что-то многовато их. Мирэй! 

Мирэй за волосы поднимает игуменью и приставляет к её горлу кинжал. 

Стук в дверь. Окайя широко распахивает её, быстро втаскивает в кабинет трёх монахинь в рубищах и помощницу игуменьи. Захлопывает дверь и задвигает массивный железный засов. Снаружи на дверь обрушиваются удары. 

— Уффф... успела. Ну-ну, тащите пушку, божьи невесты. Иначе тут никак. Мирэй! 

Мирэй вталкивает игуменью в проход и пинком придаёт ей ускорение. Следом таким же манером отправляется помощница. 

Окайя, очень ласково: 

— Девочки, вы тоже туда. Ну, смелее, не бойтесь, милые. Ну, всё-всё. Вы уже на свободе. Всё, нет больше страшного. Только не упадите там. Я с вами, а со мной совсем не страшно. Ну, вперёд, вперёд, милые. 

Захватив со стола фонари с горящими свечами, скрывается в проходе. Мирэй оглядывает кабинет, возвращает на место кресло настоятельницы, вытирает полой плаща несколько капель крови на полу и поворачивает распятие в нормальное положение. Проскальзывает в сужающуюся щель прохода. Книжный шкаф занимает прежнее место. Кабинет приобретает обычный вид. 

Камера, стоп! Снято. 

Подземный ход. Процессию возглавляет игуменья, за ней помощница, три фигуры в рубищах, Окайя и Мирэй. 

Окайя: 

— Не боишься, что сбегут? 

Мирэй: 

— Да куда они денутся. Эмиль их не упустит. 

Камера, стоп! Снято. 

 - - -

Видеоряд.                                                                                                          
Древний монастырь в горном ущелье. Большая чёрная карета удаляется от него по узкой, местами почти заросшей дороге. Эмиль правит лошадьми. 

Голос из кареты, на языке таино: 

— Эмиль, может стоило всё-таки закопать? 

Эмиль: 

— Напрасный был бы труд, командир. Говорят, тут много медведей, а они обожают падаль. Всё равно раскопают. 

Камера, стоп! Снято. 

Густой горный лес. Из расщелины в скале бьёт струя воды, над которой понимается легкий пар.
Вода изливается в каскад небольших естественных бассейнов. На некотором отдалении стоит большая чёрная карета. Из неё выходят Мирэй, Окайя, одетые в лёгкие платья, и три фигуры в серых бесформенных балахонах. Направляются к источнику. Эмиль остаётся у кареты, выпрягает лошадей. 

Мирэй, оглядывая живописный пейзаж: 

— Вот так она выглядит - свобода, девчонки! Наслаждайтесь! Какое чудесное место, настоящий рай. Купаемся, девочки. Мне прямо не терпится смыть с себя монастырскую мерзость. Раздевайтесь. 

Сбрасывает платье и погружается в горячий бассейн. 

— Фрррр! Благодать! Окайя, помоги им. 

Окайя, так же быстро освободившаяся от одежды и с брезгливой миной на лице стаскивает грязные рубища с монашек. Те вяло сопротивляются. Мирэй выбирается из воды и энергично помогает ей. 

— Так, долой это вонючее тряпьё! Боже милосердный, сколько же времени вам не давали помыться эти изверги! Бедные девочки, что же они с вами сделали! Ничего, ничего, у меня вы станете такими красавицами, что зеркала будут вам завидовать. Так. И вот так! Порядок! Лезьте в воду. Я для вас припасла самое лучшее марсельское мыло с лавандой. 

Девушки, прикрываясь руками, осторожно приближаются к краю бассейна, с опаской смотрят на воду, не решаясь спустится в неё. 

Окайя: 

— Мирэй, они же никогда не видели горячих источников. В их краях таких нет. 

Мирэй: 

— Ах, вот в чём дело! Девочки, не бойтесь. Высшие авторитеты церкви утверждают, что вода под землёй нагревается пламенем чистилища, а потому омовение в ней очищает не только тело, но и душу. Ну, смелее, приобщайтесь к благодати. 

Соскальзывает по гладкому камню в бассейн. Окайя подкрадывается к девушкам сзади, щекочет их. Они отскакивают и оказываются в воде. Визг, хохот. 

На заднем плане: Эмиль разводит костёр. Раздевается и тоже прыгает в воду. Визг и хохот усиливаются. 

Камера, стоп! Снято. 

Та же поляна. Голые мокрые девушки выбираются на берег и идут к тому месту, где остались их монашеские облачения. 

Голоса: 

— Ой, где наша одежда?! Может быть вон там? Ой, нигде нет! Да что это такое, чёрт побери?! 

Окайя: 

— Да успокойтесь вы, девчонки! Вон они, ваши вонючие тряпки, догорают. Нет, уже совсем сгорели, слава тебе, Господи. 

Мирэй: 

— Неужели после купания в этом чудесном источнике вы могли бы хоть прикоснуться к тем мерзким вонючим тряпкам, не то, чтоб надеть их на себя? Бррр! Такую мерзость. 

— Так что же нам теперь совсем голыми оставаться? 

Мирэй: 

— Разумеется. Пока просохнете на солнышке. Я приготовила для вас новые, достойные вас наряды. Не уверена, что точно угадала с размерами, но пока сойдёт и так. Нам до дому осталось с десяток льё всего. 

— До какого дома? 

— Льё? Вы француженка? 

— Да кто вы на самом деле, доннер веттер?! 

Мирэй и Окайя хохочут. 

Мирэй: 

— Говорила же я тебе: если раздеть герцогиню и крестьянку, их друг от друга не отличить. Разве что герцогиня жирнее. 

Окайя: 

— А крестьянка — скромнее. Но не нам с тобой рассуждать о скромности. Ладно. Вижу, что девочки понемногу приходят в себя. Правы, чёрт побери, святоши: вода из самого чистилища и марсельское мыло очистили не только тела их, но и души от монастырской скверны. 

Мирэй: 

— А разум, похоже, возвращается в их прелестные головки. Они уже задают разумные вопросы. Сильные девочки! А то я уже опасалась, что мы опоздали. Эй, Эмиль, как там дела у тебя?! 

Эмиль, издалека: 

— Почти всё готово, Мирэй. Идите сюда. 

Камера, стоп! Снято. 

На расстеленной на траве скатерти разложено угощение. Костёр. На заднем плане большая чёрная карета, пасущиеся стреноженные лошади. 

Вокруг скатерти сидят Мирэй, Окайя, три девушки. Все одеты в лёгкие халаты. Эмиль хлопочет у костра. 

Окайя:  

— Ну, как, девочки, это немножко отличается от тех яств, которыми вас потчевали в святой обители? Не спешите, самое вкусное скоро будет готово. Эмиль, как там у тебя? Ты обещал что-то особенное. 

Эмиль: 

— Пару минут, командир. Пусть слегка подрумянятся. 

Одна из девушек, Габи: 

— Изумительно, пальчики оближешь. Это всё похоже на чудо. Скажите, это сон или явь? 

Окайя:  

— Страшно проснуться? Успокойтесь, это не сон. От страшного сна мы вас разбудили вчера вечером. Этот кошмар не вернётся. Вчера вы пребывали в аду. А сейчас... 

Вторая девушка, Амалия: 

— А сейчас мы в раю! Этот сказочный лес, волшебный источник, эти лакомства... Свобода! Или... 

Испуганно замолкает. 

Мирэй: 

— Или новый плен? А мы вас похитили и сейчас отмываем и откармливаем, чтобы продать в гарем какому ни будь восточному владыке. А что, такое бывает не только в романах. Об этом вы сейчас подумали? Я же вижу, как вы нас разглядываете. Я права? 

Амалия: 

— Не хочу лгать, мадам. Простите, не знаю кто вы, но всё так внезапно и странно, и страшно, и прекрасно одновременно. Вы говорите между собою на каком-то странном языке. Что остаётся нам думать? 

Подходит Эмиль (в одной только набедренной повязке) с исходящими паром шампурами в руках. 

— Вам остаётся только отведать этого мяса, чтобы понять, насколько велик Аллах. Думать будем потом. 

Мирэй: 

— Что это, Эмиль? 

Эмиль: 

— Это шиш-кебаб, чудо Востока. Помните, вы как-то посылали меня с теми бумагами к вашему приятелю, Джемилю-паше. Вот там меня этим и угостили. Я же теперь сын тавернье, Мирэй! Бегал потом несколько раз к его повару, поучился. Разбирайте, это нужно есть горячим. 

Окайя:  

— Да, ну тебя, с твоими Аллахом и пашой! Совсем перепугал наших баронесс. Не слушайте его, девочки. Но доброму совету последуем.  У нас с вами будет ещё очень серьёзный разговор. Но это потом, вы ещё не совсем пришли в себя. О, какой аромат! 

Видеоряд: живописный пейзаж, поляна, горячий источник, костёр, пикник, мирно пасущиеся лошади. 

Гостиная в доме Мирэй в Баден-Бадене. Миэй, Окайя, Эмиль, три юные баронессы, Эмиль. 

Мирэй: 

— Вот и пришло время по-настоящему познакомиться. Вижу, что вы умираете от любопытства. Это лучше, конечно, чем от страха, голода и грязи, но предпочитаю сохранить вам жизнь. Итак: вы более не пленницы гнусного монастыря, насильственно обращённые в монахинь. Вы свободные люди в гостях у меня. В этом городе, в моём доме можете ничего не опасаться. 

Габи: 

— А кто вы? Вы всё до сих пор скрываете от нас. 

Мирэй: 

— Можете звать меня просто Мирэй. 

Габи: 

— Но вы, без сомнения, дворянка. 

Мирэй: 

— У меня тут всё просто, без церемоний. Но, если вам это так важно... Моё полное имя: Мирэй де Моро, маркиза д’Олжернон, адмирал флота Франции. В недалёком прошлом — морская разбойница. 

С удовольствием наблюдает за произведенным эффектом. Продолжает. 

— Моя самая близкая подруга и соратница по морскому разбою, командир отряда самых отчаянных головорезов, баронесса Окайя де ла Мар. 

Окайя изображает церемонный поклон. 

Мирэй продолжает: 

— Эмиль Брессон. Бывший юнга на моём корабле, а ныне мой друг и поверенный во всех моих делах. 

Эмиль вскакивает, изображает глубокий поклон и взмах несуществующей шляпой. 

Мирэй, сдерживая смех: 

— Смею ли надеяться, что наше общество достаточно прилично для очаровательных юных баронесс? 

После небольшой паузы, очень серьёзно: 

— Приговорённых к безумию или смерти вашими милыми благородными родственниками. 

Камера, стоп! Снято. 

Жаннэ достал из ящика письменного стола две тонких папки. 

— Если уж бог одаряет человека талантом, то не ограничивается одним. У вас несомненный литературный дар, мадемуазель. Признаюсь, читал с удовольствием. Но! Но всерьёз планировать превращение нашего фильма в сериал я бы пока поостерёгся.  Надеюсь успеть к фестивалям в Каннах и в Венеции. Выпустим в прокат и дождёмся реакции критиков и публики. Провала я не опасаюсь, но пиратская тема сейчас в моде, конкуренция велика. Словом, не будем спешить. А вот снять по контрасту что-то камерное, лиричное и комичное по вашим приключениям юной нудистки — это было бы неплохо, очень неплохо. И этим мы займёмся обязательно. Правда, главной роли там я вам не обещаю. Сами понимаете. 

Элла улыбнулась. 

— Понимаю с той минуты, как мы начали записывать мой рассказ. Но уж роль моей мамы вы мне дадите. Если только не помешают наши чиновники. Завистников у меня уже много, скоро станет очень много, а устроить пакость молодой выскочке — это же такое удовольствие, что от него не откажется никто. 

— Ну, это не только у вас. Богема во всём мире одинакова. Вы даже не представляете, какие схватки происходят под ковром и за кулисами всяких конкурсов и фестивалей. 

— Ещё как представляю, мэтр. Напомните мне как ни будь, я вам расскажу историю одной выставки. Но я о другом. 

— О другом мире, понимаю. Элла, я не настолько наивен, как вам представляется. Уверен, что у вас есть мощный покровитель оттуда, от “старшего брата”. Вы очень необычное существо, но всё равно, ваши повадки очень сильно отличают вас от прочих ваших соотечественников. Вы уж простите, но сами затронули эту тему. 

— Не прощу. Не за что. Вы во всём правы. Почти всё вы знаете от Саара. А вот вам то, о чём он точно не знает, но, очень возможно, догадывается. Да, есть покровитель. Очень сильный, даже могущественный. Нет, совсем не то, о чём вы думаете. Мне нет смысла врать. Не секс. Можете удивляться, но это очень порядочный человек. Он Другой. Так мы называем людей, похожих на нас с Мареком, моим любовником. В своей среде — там, очень высоко — он белая ворона, успешно мимикрирующая под остальных, серых. Подставить его я не могу. А заодно с ним — Марка и всё его дело, Саара и ещё много очень хороших людей. Знаете, мэтр Жаннэ, я читала свою характеристику, составленную на меня в том самом ведомстве. Там много интересного и, главное, всё точно. Знаете, чего там нет, и что тоже точно? 

— Чего? - очень живо отреагировал режиссёр. 

— Подлости, мэтр, подлости. Там написано, что я очень изобретательно нахожу выход из любых самых затруднительных положений, всегда с выгодой для себя. При этом могу быть очень даже жестокой. Это правда. Но я никогда не бываю подлой. И это тоже правда. 

Жаннэ прерывисто вздохнул. 

— Вы рассказали то, что мне давно понятно. И вы знаете, что мне это давно понятно. Тогда зачем вы мне это рассказали? 

Элла улыбнулась. 

Что бы вы... Вы простите атеистке обращение к религии? Кажется, это у Блаженного Августина: “Молимся же мы не о том, чтобы не быть искушаемыми, но, чтобы не быть введенными во искушение: так как, например, кто-либо, быв поставлен в необходимость быть испытанным огнем, молится не о том, чтоб не коснулся его огонь, но о том, чтоб не быть сожженным”. Очень прошу вас забыть то простое и легко исполнимое предложение, что давно вертится у вас на языке и не вводить меня во искушение. Не заставляйте меня обижать вас отказом. Придумаем что ни будь другое. 

Заметно помрачневший, Жаннэ довольно долго молчал. 

— Вы что-то уже придумали. Что? 

— Ещё не до конца. Скажите, Робер, ваша кинокомпания может оплатить консультацию очень хорошего юриста — специалиста по международным отношениям? Не на правительственном уровне, а скажем так, на личностном. Мне такое не потянуть, да и не знаю я никого. 

— Не понял: кого или что вам надо тянуть? Вы так необычно мыслите. 

Элла несколько секунд взмахивала длинными ресницами, уставившись на собеседника, потом расхохоталась. 

— Мыслю я вполне обычно, а вот по-французски говорю ещё плохо. Сплошные кальки с русского. Я хотела сказать, что у меня не хватит всех моих денег на оплату услуг такого специалиста. В этом главная моя проблема. 

— Скоро вы заговорите как настоящая парижанка. Удивительно быстрый прогресс. А ваша проблема... Это, как говорят евреи, не проблема, а просто расходы. Решим. Только подумаем вместе, как правильно сформулировать ваши идеи. Вы могли бы изложить их на бумаге? 

Элла достала из сумки пару сложенных вдвое листков. 

— Вот, просмотрите, когда найдёте время. 

Жаннэ пробежал глазами текст. 

— Всё-таки вы настоящая колдунья! 

— Просто умею правильно прогнозировать. Смотрю, куда ветер дует. Кстати, знаете, как по-русски называется такая длинная полосатая штуковина, что на аэродромах показывает направление ветра? 

— Интересно. 

— Колдун! 

Оба рассмеялись. Жаннэ достал пустую папку и положил туда исписанные листки. 

— Немного подправлю и дам этому делу ход. Будем надеяться на успех. А пока, в любом случае я вас далеко и надолго не отпущу. Озвучка, окончательный монтаж... Несколько эпизодов ещё под сомнениемВы мне можете понадобиться в любую минуту. 

А чтобы не скучали без дела, совершенствуйтесь в верховой езде, в том числе и на лошади, а самое главное... 

Он сделал паузу и похлопал ладонью по папкам с набросками сценариев. 

— В литературе. Это сейчас в ход не пойдет. Дай бог уложиться по метражу в две серии. Это вам и без меня понятно. Но решение о фильме с приключениями юной нудистки я принял окончательно. Поэтому — пишите. Не знаю, что будет дальше с нашей Мирэй. Это станет понятно по результатам проката. Но что мешает вам уйти от формата сценария и дать волю вашей великолепной фантазии? Я помогу вам с публикацией, а превратить книгу в сценарий нетрудно. 

Элла тут же гордо задрала нос. 

— Согласна, мэтр. Что мне какая-то Эммануэль Арсан! Уложу её на обе лопатки. 

— С удовольствием снял бы такую сцену. - хохотнул режиссёр. Ладно, развлекайтесь, как хотите. Только помните, что можете мне понадобиться в любой момент. Работы ещё много. Минутку! 

Жаннэ вытащил из ящика стола картонную коробку. 

— Что это, мэтр? 

— Пейджер. Инструкция внутри. Разберётесь. 

Элла пташкой выпорхнула из кабинета, послала воздушный поцелуй солидной даме за стойкой на входе в офис киностудии и устремилась к автостоянке, распевая во весь голос по-русски:                                        
-  Улыбкой нежной, чуть-чуть небрежной 
Ты сердце каждого пленишь. 
Карамболина, Карамболетта, 
У ног твоих лежит блистательный Париж! 

Устроившись за рулём маленького белого “Пежо”, задумалась.
Все интересные развлечения в Париже начинаются вечером. И о билетах надо было позаботиться заранее. А с кем и куда? Не одной же в самом деле. Покататься на лошадке? Хорошая идея. Телефон Джо Леруа у неё записан. Вот только свободен ли он сейчас? Это вряд ли. Но всё равно, какую ни будь коняшку для неё найдёт. А не найдёт, придумается что ни будь другое. Звонить с телефона в отеле в любом случае удобнее, чем из уличного автомата, решила она, выруливая на улицу. 

Джо на месте не оказалось. Взял законный отпуск и куда-то улетел. А насчёт покататься, мадемуазель, так это надо заранее, хотя бы вчера. Ага, вчера она ещё была в Баден-Бадене. Ладно, спешить неуда. За пару дней устаканится вся эта суета на студии, можно будет что-то планировать. А пока... 

Гостиная в доме Мирэй в Баден-Бадене. Миэй, Окайя, Эмиль, три юные баронессы, Эмиль. Все в богатых персидских халатах. 

Грета: 

— Простите, что не нахожу слов, чтобы выразить вам благодарность за наше спасение, ваше сиятельство, и вам, ваша милость. Вы рисковали жизнью ради нашего спасения. Но,,, 

Окайя: 

— Не так уж мы и рисковали. Приходилось бывать в переделках куда серьёзнее. Подумаешь, украсть трёх монашек из захолустного монастыря! Вот выкрасть секретные документы у капитана английского галеона посреди океана — это да, это было приключение. 

Мирэй: 

—  Ты бы ещё Хесуса вспомнила. Ладно, девочки, с риском или без риска, но вы на свободе и у меня в гостях. В том вашем монастыре был чудовищный устав, сплошные утеснения души и умерщвление плоти. У меня же всё наоборот: полнейшая свобода душе и ублажение плоти. Надеюсь, вы это уже поняли. 

Баронессы улыбаются. 

— О, да, ваша светлость! Отлично поняли. У вас мы просто в раю. 

Изъявления восторга постепенно стихают. 

Габи: 

— Но рай — это небо и вечность, а мы в вашем доме на грешной земле. И мы в полной вашей власти, ваша светлость. Для всего мира мы беглые монахини, и всему миру безразлично, по своей воле мы покинули обитель или нет. Теперь вы определяете нашу судьбу. Что ждёт нас дальше? Что вы уготовили для нас? 

Она смотрит на Мирэй в упор и не отводит глаз под её пристальным изучающим взглядом. 

Мирэй: 

— Ты очень красивая, смелая и умная девочка, баронесса Габи фон Рихтгофен. Уважаю таких. Все эти качества тебе ещё очень пригодятся в жизни. Вам всем они пригодятся. Но у вас есть очень важный вопрос, который вы почему-то боитесь задать. 

Габи: 

— Даже два, ваша светлость. 

Мирэй: 

— Спрашивай. 

Габи: 

— Для чего? И почему? Для чего вы похитили нас из монастыря и почему выбрали именно нас троих? Мы надеемся на честный ответ, маркиза д’Олжернон. 

Мирэй: 

— На столь прямые вопросы столь же прямо отвечаю, баронесса фон Рихтгофен. На первый: чтобы вы служили у меня. В чём состоит служба — вы уже знаете от Гретхен и Лили. В моём доме полная свобода для всех, и вашу я тоже никак не ограничила. Вы удовлетворены ответом? 

Габи: 

— Вполне. 

Грета и Амалия согласно кивают. 

Мирэй: 

— Тогда продолжу. Менее всего я склонна к благотворительности. Вас троих я выбрала потому, что вы идеально подходите для службы у меня.  Вам и Амалии по четырнадцать лет, Грете — пятнадцать. Всех вас отправили в эту адскую обитель и по договорённости с матушкой Августой, гореть ей вечно в аду, обрекли на скорое безумие или смерть. Ваши родственники даже не знакомы между собою, но приняли одинаковые решения. Деньги и так называемая честь. Они все, полунищие барончики, надеялись поправить свои дела за ваш счёт, выгодно выдав вас замуж. Простая коммерция. Или, наоборот, сэкономив на вашем приданном, Грета. Знаменитая немецкая бережливость, только и всего. Но, надо же такому случиться, что такое невинное создание, как вы, Грета, прямо накануне свадьбы престарелый жених обнаружил голенькой в постели сразу с двумя собственными его сыновьями. Право же, странно, что из-за такого пустяка свадьба не состоялась? 

Мирэй, Окайя и Эмиль хохочут. Девицы смущённо улыбаются. 

Мирэй продолжает: 

— С детства духовником благородной Амалии фон Вальтерхаузен был святой отец Кристиан. Скажите на милость, вот зачем нужна была столь благочестивому человеку такая ревнивая служанка? Нарушить тайну исповеди, да ещё и в компании с будущим мужем прелестной юной баронессы. Боже мой, да что такого особенного они узрели?! Нагие, как прародители наши в раю, святой отец и его воспитанница искупали её грехи путём посажения оной девы на специально для того предназначенный кол святого отца. Покаяние было столь для неё мучительно, что на громкие стоны прибежали не только служанка с женихом невинного создания, но и её родители. Как они все удивились! 

Рассказ Мирэй прерывается взрывом хохота. Теперь смеются все, включая героиню повествования. Когда смех утих, Мирэй продолжает: 

— И, наконец, о вас, Габи. 

Габи: 

— Можно, я расскажу сама? 

Окайя: 

— Валяй. Так будет ещё интереснее. 

Габи: 

— Фи, как грубо! Ладно. У меня есть брат, на год старше меня. Наши комнаты в замке были почти рядом. Спальня родителей — в том же крыле, в самом конце его. Так вот, не помню, как, но у нас оказалась книга этого итальянца Бранчолини. Да, “Фацеции”, кто её не знает? Мы сидели в комнате брата и читали новеллы вслух, по очереди. Зачитались допоздна. Дочитали до того места, где служанка подглядывает за любовными утехами хозяев, а потом удивляет любовника необычными штуками. И тут брат предложил: “А давай мы посмотрим, что сейчас делают наши фатер и мутер. Я, когда, выходил на минутку, заметил, что у них дверь приоткрыта. И они не спят, это точно”. Мы разулись, и босиком, на цыпочках подкрались к их двери. Ой, как интересно было! Когда мы вернулись в комнату брата, он предложил: “А давай и мы с тобой так поиграем, понарошку”. Ага, правильно. Понарошку получилось недолго. И так несколько ночей подряд. Ну, очень нам эта игра понравилась. 

Мирэй: 

— А как узнал об этом отец Иероним? 

Габи: 

— На исповеди, ясное дело. И сказал: “Тяжек твой грех, дитя моё. И искуплению его надлежит быть тяжким. В послушании и покорности служением Господу можешь ты его искупить, дитя моё. Раздевайся.”    
Чего смеётесь? Я со всей покорностью и послушанием служила Господу. С отцом Иеронимом было интереснее, чем с братом. Он придумал такую штуку: я входила к нему в полном монашеском облачении, а потом медленно раздевалась перед ним, пока на мне оставались только крест, чепец и капюшон. Потом раздевала его, и мы совершали служение.           
И всё было хорошо, пока родители не решили выдать меня замуж. И за кого? За мерзкого старика, у которого до меня уже умерли три жены, а каждая следующая была моложе предыдущей. Но для наших мест он был несметно богат. Мои мольбы и рыдания не помогли. Свадьба была назначена. Тогда я решила, что скорее умру, чем отдамся этому чудовищу. И вот, когда собрались родственники и с ними отец Иероним чтобы обсудить последние приготовления к торжеству, позвали меня. Я вошла к ним совсем голая, только в том облачении, в каком искупала свой грех, и взмолилась:
“Отче, ну куда же вы пропали? В этот час вы обычно уже второй раз орошали меня своей святостью”. 

Совершенно оглушительный хохот. 

Габи: 

— Он обвинил меня в одержимости дьяволом. Так я оказалась в той проклятой обители “Милосердия господня”. Только благодаря вашей отваге и милосердию, маркиза, я ещё жива и в здравом рассудке. Да и все мы.  Ещё бы немного... 

Мирэй, очень серьёзно: 

— Оказывается, мне было известно не всё. Воистину, нет предела человеческой мерзости. Ладно, по вере их им и воздастся. Но скажи, девочка, после всего этого, после того, что творили над вами в этом... Что мешает вам служить у мня и предаваться всем радостям жизни, какие только возможны? 

Габи: 

— Только два обстоятельства, ваша светлость: наше монашество и наше будущее. Мы же не останемся у вас навсегда. Пройдёт время, а вам же нужны девочки и мальчики, а не взрослые женщины и мужчины. Нам придётся уйти. Судьба беглых монахинь. Кому будут интересны истинные обстоятельства нашего невольного бегства? 

Мирэй, с облегчением: 

— Уффф, только и всего? А я уж совсем о другом подумала. Неужели Лили и Гретхен не рассказали вам? 

Габи: 

— Рассказали, но мы не поверили. Не всему поверили. Простите, ваша светлость, но и они тоже верят не всему. 

Мирэй: 

— Мне что, на Евангелии перед вами клясться? Это вам поможет? Сто тридцать три тысячи триста тридцать пять морских чертей и одна сухопутная ведьма! Пусть меня посадят на кол, если найдётся в этом мире хоть один человек, которому я солгала! Юнга, тащи сюда Евангелие! Живо! 

Эмиль вскакивает, но Габи останавливает его: 

— Не надо, останься. Вот теперь мы вам верим, маркиза д’Олжернон и баронесса де ла Мар. Никаких сомнений у нас более нет. 

Окайя: 

— Ну и слава те, Господи! Хоть не зря гоняли лошадок в такую даль. 

Амалия: 

— Ваша светлость... 

Мирэй: 

— Я же велела забыть все эти дурацкие церемонии. Я — Мирэй, она — Окайя. Больше повторять не буду, а так отшлёпаю, что неделю сидеть не сможете. 

Амалия, с улыбкой: 

— Уже боюсь! Мирэй, завтра у вас салон. Мы готовы. Правда, нам будет немножко стыдно. Ну, поначалу. Мы привыкнем, но пока... 

Грета: 

— А давайте разденемся прямо сейчас. Будем ходить голышом до завтрашнего вечера, вот и привыкнем. 

Окайя: 

— Хорошая идея. Разоблачайтесь! 

Эмиль: 

— Стойте! Не надо сейчас. Мирэй, подумай, какие они будут милые завтра, среди гостей? Стыдливые, застенчивые, розовые, неловкие. Это ж будет просто чудо какая прелесть! 

Мирэй: 

— Черт побери, какой у меня умный юнга! Быть по сему. 

Грета и Амалия закрывают лица руками. 

— Уййй! 

Окайя: 

— Девочки, если это для вас чересчур, делайте, как решили сначала. 

Амалия, сквозь сложенные ладони, с трудом отводя их от лица: 

— Нет, её светл... ой, Мирэй права. Это будет здорово! Но, как представила себе это... уффф! Хоть прямо сейчас. 

Мирэй и Окайя переглядываются с очень довольным видом. 

Окайя: 

— Девчонки, что надо! Не подвёл тебя граф.   

Габи встаёт и выходит на средину гостиной. Сбрасывает на пол халат, предстаёт совершенно обнажённой. Обращаясь к Эмилю: 

— Ты тоже! Ты такой красивый, как мой брат. Я хочу тебя — прямо здесь и сейчас. 

Мирэй, восхищённо: 

— Вот это характер! Я бы так не смогла. Но это, однако, идея. 

Элла перечитала написанное. Длинноват эпизод. Но она же пишет не сценарий, а книгу. Подработать можно и потом. Просто нравится ей такой формат. Не надо ломать голову над всеми этими “он сказал, она сказала”, чтоб не наводить на читателя тоску. 

Её размышления прервал телефонный звонок. 

— Алло! Да, это я. А что, кадрами из фильма обойтись нельзя? Разумеется, я умею позировать, есть опыт. Только я ещё плохо ориентируюсь в Париже. На ресепшен? Превосходно. Пять минут, месье. 

                                       **************** 

     Продолжение следует.