Из цикла «Усть-Сысольские новеллы»

Предисловие

 О своем городе я написал несколько десятков очерков и вот уже почти десять лет рассказываю о нем на платных и бесплатных  экскурсиях. И неожиданно почувствовал необходимость облечь это все в художественную форму. Для этого избрал жанр новеллы - короткого рассказа с неожиданными поворотами сюжета.  В своей первой новелле решил поведовать о том, как Усть-Сысольск - Сыктывкар появился на свет. Что-то здесь правда, а что-то вымесел. Думаю, читатель легко отличит одно от другого.

Деревянная крепость

– Деда, а это что за крепость? – спросил Петыр Вась седобородого, крепкого мужичка, указывая на высокий деревянный забор, из-за которого выглядывали крыши и верхний этаж двухэтажного дома и еще каких-то неведомых строений. Сам вопрос он задал на своем зырянском наречии, однако слово «крепость» произнес по-русски.

–  Это, внучок, Сухан-кар, – отозвался дед. – Запомни: «крепость» по-нашему «кар». А живет там Шыпича. Гулять возле стен ты, конечно, можешь, но к воротам не подходи. Если Шыпича будет выезжать, тебя, не приведи Господь, увидит – может беда случиться.

При слове «Шыпича» Петыр Вась невольно вздрогнул. В его родном Керчомье мама Наста рассказывала страшные истории про разбойного атамана-колдуна, способного странствовать под водой, появляться неожиданно в самых разных местах и поджигать дома. Пока люди суетятся, таскают воду, стараясь потушить пожар, Шыпича выносит из избы ценные вещи, ибо и огонь ему не страшен.

Дабы не показать испуг, Петыр Вась рассмеялся и изрек, глядя деду в глаза:

– А я-то думал, что Шыпича давно уже потерял свою силу и помер.

Мать говорила Васе, будто Шыпича как-то провел ночь с женщиной, и та лишила его колдовской силы.

– Сила Шыпичи в его поясе. Пока он его носит, никуда сила не девается, – наставительно произнес дед. – Когда-то, когда я был таким же мальчонком, вроде тебя, поясом владел Иван Суханов. Он с другим разбойным людом плавал на лодках по Эжве и нашей реке Сыктыв, грабил, разорял мирных людей. Но стыд Ивана замучил. Забрал он часть награбленного добра, поселился вот здесь, на берегу. Большой дом срубил, забором высоким оградил и обещал Богу на оставшиеся богатства возвести каменный храм. Наша старенькая Георгиевская церковь к тому времени сильно обветшала, деревянные стены ее изрядно прогнили…

– Так, значит, это он Троицкую церковь, где мы сейчас молились, построил? – с этим словами мальчишка указал на небольшой храм возле самого обрыва, с которого с гарканьем, хлопая крыльями, спорхнула стая ворон, нарушив тишину и умиротворение. 

– О, нет! Не успел, – ответил старик. – Его же собственные лихие люди пришили, чтобы отомстить за предательство. Он, конечно, знал, что они придут. И на этот случай держал в своем доме большой-большой чан с водой, где он мог от них спрятаться…

От этих слов Петыр Вась уже вовсю расхохотался. Ему еще керчомский батюшка, настоятель церкви Иоанна Предтечи, говорил, что никаких шыпечей нет и никогда не было. И малец перестал верить мамкиным сказкам.

– Ха-ха-ха, деда! Если уж прятаться, то надежней в шкафу или под кроватью. Там могут не увидеть. А вода-то – она прозрачна, через нее же все видно.

Старик рассердился и на какое-то мгновение пожалел, что взял его к себе. Хотя, что было делать? Мамка мальца, умерла, а отец Петр – знатный охотник, днюет и ночует в тайге. Кем вырастет Васька в керчомской дали?

– Не перебивай, когда старшие говорят! Чан был очень большой и глубокий, дна его не видно. Самое место, чтобы скрыться.

– И он там сумел спастись?

– В том-то и дело, что не сумел. Бросился к чану, а воды там – кот наплакал. Дочери должны были пополнить, но поленились. Побежал к реке, но лиходеи его поймали, разрубили на куски, а он все равно не умер.

– Не может быть! – воскликнул внук, от удивления начиная верить дедовым сказкам.

– А вот может. На нем был кожаный пояс из шкуры медведицы. Она умела говорить человеческим голосом и когда человек во время охоты к ней подошел с рогатиной, она ему сказала: «Убей меня, но не трогай деток моих. Тогда сможешь из моей кожи такой пояс сотворить, что пока его носишь, никто тебя убить не сможет. И под водой будешь ходить и огонь тебя не тронет». Так он и сделал. Только это был не Иван Суханов, а его пращур Федька Бес. Таким вот именем он прописан был в старой писцовой книге. Она хранилась в Георгиевской церкви. Я сам, собственными глазами, эту запись в книге видел. Теперь и церкви той нет, да и Федька Бес давно помер. Сам помер. Когда пришла его пора, жить он уже не хотел, а потому пояс снял и отдал своему сыну Леонтию. А тот, умирая, своему старшему, тоже Леонтию, прозываемому Баженом. И весь их род стал называться Шыпичи.

Говорил старик столь убедительно, что Петыр Вась, хоть и бедовым был мальчонкой, но поверил, даже осознавая, что это небылицы. Потому сомнения его все же гложили:

– И все-таки, деда, неужели человек может быть живым после того, как его разрезали на куски?

– Обычный человек не может. А вот Шыпича может. Мучается страшно, но живет. Разбойные люди решили, что он все равно подохнет, и пошли грабить все его хозяйство. Убили слуг, дом сожгли, а разрезанного, но еще живого Ивана нашел приехавший из далеких мест его сын Елисей. Отрубленная голова Шыпича сказала ему: «Сними с меня пояс и возьми себе, да никогда не снимай. А меня похорони прямо на этом месте. Но вместо креста поставь церковь, и пусть она покроет мое тело, как Богородица покрыла своим покрывалом славный город Константинкар.

И старик, перекрестившись, показал рукой на стоящий также на кромке обрыва рядом с Троицкой церковью высокий, в три этажа с колокольней и куполом, Покровский храм. Под ним, где-то внизу, не спеша тащилась не широкая, но все же судоходная река. Малец, между тем, задумался на минутку, вспоминая, что говорил ему керчомский батюшка про Константинкар (поп называл город Константинополем), и опять стал делиться сомнениями:

– Значит эти Сухановы снова за грабежи принялись? Откуда у них могли взяться денежки на такое дело?

– Что-ты, окстись, нечистая твоя душа! Разве же можно господень храм на уворованные деньги строить? Нет! Не случайно же Ивана убили и ограбили. Это Господь Бог не мог позволить, чтобы на святое дело греховные сокровища пошли. А Сухановы с той поры куплей-продажей занялись. И пояс Шыпичи им в этом только помогал. Такие дела проворачивали, что просто – ого-го-гой! Не только Покровскую церковь поставили, но и Троицкую, и крепостью свой дом оградили. Только вот беда – храмы-то на самом краю стоят, а берег обрушается. Наступит время, когда Покровская церковь свалится вниз. И тогда Иван Шыпича встанет с могилы и будет всему коми народу счастье.

Петыр Вась задумался: ему и церковь было жаль и счастья хотелось. К тому же он никак не мог уловить связи между блаженством, ожившим разбойничьим атаманом и упавшим храмом.

Дед повернулся и, взяв внука за руку, не спеша, зашагал по пыльной извилистой дорожке между домами вверх к своей избе, стоящей на самом краю селения всего в четверть версте от храмов. Местные называли селение Сыктывдин в честь реки, возле которой оно выросло из небольшого погоста. Заезжим русским людям название речки Сыктыв не нравилось, и они его коверкали, как могли. Называли то «Сыктывла», то «Сытола», и в конце концов река стала Сысолой. На картах же селение именовали «Погост на Усть-Сысоле реке», как некогда записали приплывшие на лодках по повелению царя Федора Иоановича и его шурина Бориса Годунова дьяк Иван Огарев и подъячий Филипп Юрьев.

Дед с внуком шли молча, но когда подходили к своей четырехстенной избе, Петыр Вась все же спросил:

– А кто же сейчас Шыпича?

– Это нам неведомо, – отозвался старик. – Елисей уже помер, а пояс, люди говорят, достался его племяннику Олексею. Мужчина ладный, бабы про него шепчутся, все замуж за него хотят. Только он сватов за порог не пускает, брезгует нашими местными девками. Да, брезгует. А они и сами его боятся. Вот так – боятся, а замуж хотят.

Признание ладного мужчины

– Так что ж, Лексей, брезгуешь, значит, местными девками? Дочь купца первой гильдии тебе подавай, – съехидничал провинциальный секретарь Жеребцов, потягивая пиво из большой кружки. – Ты же завидный женишок, вологодские бабы с тебя глаз не сводят, а ты акромя Катьки никого знать не хочешь. Что-то не ладное в тебе творится…

– Да все во мне ладно, нечего про меня напраслину наводить, – огрызнулся Алексей Суханов. – Запала мне Катька в душу, ничего с собой поделать не могу. Хочу на ней жениться, да ее отец сватов даже на порог не пускает. Считает меня себе не ровней.

– Почему же не ровней? – удивился чиновник. – Максим Иванович Рыбников – купец первой гильдии, ты – второй. Но ведь ты же молод еще, с помощью такого тестя да с приданным за его дочерью в два счета до него дорастешь.

– Дело не в этом. Гильдейский сбор, если нужно, я и сам накоплю, сам поднимусь на еще одну ступеньку. Но старику не нравится, что живу не в городе. Не желает, видишь ли, чтобы его дочь в лесную глухомань со мной отправилась. А наше селение Усть-Сысола давно уже не глухомань, хотя и не город, конечно.

Друзья сидели в кабаке «Марфа», что на Пятницкой улице неподалеку от Вологодского кремля. Заведение было неуютным, пахнущим кислой капустой, но цены на хлебное вино и разного рода наливки не кусались. К тому же здесь подавали отменное пиво. Оно и познакомило купца Суханова и чиновника Жеребцова в прошлом году, когда они оба заглянули в «Марфу». Жеребцов не нашел товарищей, чтобы отметить повышение в чине, а Суханов решил в одиночестве отпраздновать удачную сделку. И оказалось, что они очень нужны друг другу. Начинающий чиновник подсказывал молодому купцу, кому и сколько надо дать на лапу, чтобы избежать штрафов или продвинуть сделку. Объяснял, кто сколько берет и кому выгодней давать. Молодой купец в свою очередь привозил другу из своих краев отменные шкуры горностаев, в которых Жеребцов любил покрасоваться, будучи модником и англоманом.

– Зна-ешь, Лексей, а ведь пра-ав отец твоей Катерины, – протяжно произнес чиновник, аккуратно, без стука ставя на стол пивную кружку. Ему претил кабацкий шум, пьяная болтовня за соседними столиками, и хмельная песня, которую затянул один из завсегдатаев кабака:

Уж прошел мой век драгой,

Миновался мой покой

И веселье скрылось.

Мне противна жизнь и свет:

Для меня забавы нет,

Всё переменилось…

Жеребцов вел себя с нарочитой деликатностью, думая, что подает хороший пример и говорил негромко, но повелительно:

 – Вас, купцов, как и нас, чиновников, числят по городскому сословию. Вам и нам не положено обитать в сельской местности.

– Да я знаю, Жеребцов, не хуже тебя знаю, – ответил Суханов, наливая в свой стакан крепкого хлебного вина. Сегодня ему не хотелось пить пива из-за его недостаточной крепости. – Мы и числимся не у себя дома, а в Яренске. А это сто пятьдесят верст от Усть-Сысолы. Два дня пути по рекам. Приходится моему двоюродному брату Петру сидеть там и вести наши дела. Жутко неудобно. Но бросить свою селитьбу мы не можем. Там же все наше и все под нашим надзором. Луга, пашни, озера, водяные мельницы. И еще Георгиевская ярмарка, какой ни в Верхней, ни в Нижней Вычегде нет равных. Вот и угодили мы, Сухановы, в порочный круг из которого нет выхода.

 Молодой купец потер свою аккуратно стриженную, угольного цвета бороду, одним махом проглотил пол стакана хлебного вина и привычно занюхал черным хлебом, который тут же съел. Жеребцов слегка поморщился, глядя на провинциальные привычки друга, однако не подал виду, а хитро прищурился и произнес:

– Так почему бы тебе не сделать вашу Усть-Сысолу городом? А! Ты же колдун, или, как там тебя называют, шыпча…

– Шыпича, – поправил Алексей. – Только все это домыслы, не более. Болтают, будто мой дядя, да что там дядя – все мои предки были колдунами и воровскими атаманами. Будто таким образом мы все свои богатства скопили. На самом же деле мы от воровских людей только пострадали. Во времена Анны Иоановны шайка подлого Петьки Клакунова из Великого Устюга позарилась на наши богатства, осадила наш двор и изрядно пограбила. Моего дядьку Ивана убили, его дочерей, слуг наших порезали, дом сожгли и все ценное унесли с собой. Так мы с нуля начали, подняться сумели, две каменные церкви своим землякам поставили. А они, что думаешь, – отблагодарили нас? Ни в коей мере! Решили, что мы сами разбойники и колдуны. Новые богатства сами себе наколдовали…

Жеребцов слушал приятеля в пол уха, вся эта история ему давно уже была знакома. И не дав Суханову договорить, слегка стукнул по грязному столу и изрек:

– Вот что, Лексей! Шыпча ты или не шыпча, а городом свой погост ты сделать сможешь.

Купец удивленно возрился на Жеребцова, а тот с воодушевлением продолжил свою мысль:

– Ты знаешь, что наши верхи проводят большую реформу губерний и уездов. Появится Вологодское наместничество – то же самое, что и губерния. Разумеется, наша Вологда станет его столицей, я поднимусь в чине до губернского секретаря. А ты пойдешь еще выше – в градоначальники…

– Вологды что ли? – недоверчиво спросил Суханов.

– Ишь куда замахнулся! – хохотнул Жеребцов. – Чуть пониже – города Усть-Сысолы или лучше Усть-Сысольска.   

– А как?

– Все очень просто. Ваш Яренский уезд слишком обширен, его следует разукрупнить, еще один уезд создать. Но это уже без нас решили. Вся заковыка в том, какое селение станет новым уездным городом. Так почему бы не быть им вашему погосту?

Суханов заморгал слегка замутневшими от хлебного вина глазами, и задумчиво произнес:

– Хорошо бы, конечно… Но ведь и другие селения захотят того же. Что же в наших силах? Тут надо крепко подумать.

 У купца от алкоголя и таких радужный перспектив кружилась голова, и он для собственного успокоения принялся покручивать в руках опустевший стакан.

Радужные перспективы

– Наши виды на будущность Вологды самые превосходные, – продолжил начатый с именитыми горожанами разговор действительный тайный советник Алексей Петрович Мельгунов, отвечая на вопрос одного из них. Он сидел за небольшим столом, а в руках держал и покручивал золотую табакерку с изображением Екатерины II – привычка, приобретенная четверть века назад, призванная показать, что опала его давно миновала. Он попал в немилость в далеком 1762 году, когда имел неосторожность сохранить до конца верность свергнутому императору Петру III, за что угодил в Петропавловскую крепость. Но матушка Екатерина его пощадила и в знак прощения подарила табакерку с собственным портретом. – Полагаю, это вам известно. Однако не все еще вопросы решены, и у нас есть еще то, о чем надо крепко подумать.

Доми Петра I  (бывший дом Гоутмана)

Именитые горожане теснились вдоль стен большой комнаты маленького, некогда принадлежавшего голландскому купцу Ивану Гоутману, каменного дома – белого, как вялотекущая неподалеку, ныне же покрытая льдом и снегом река Вологда. Возле излучающей тепло изразцовой печи примостился городской старожил, грузный купец с окладистой бородой Максим Рыбников. Он во все глаза взирал на ярославского гостя, изучая его зеленый мундир с сияющими орденами Андрея Первозванного и Александра Невского.

Алексей Мельгунов

Да, не каждый день провинциальный город посещают столь сиятельные особы. А ведь были времена, когда Вологда сверкала не хуже орденов на мельгуновском мундире, размышлял купец. Через нас проходила торговля с Англией и Голландией и, напротив, с Уралом и Сибирью. Лютый государь Иван Четвертый самолично побывал здесь, повелел возвести белокаменный кремль и Софийский собор, намереваясь сделать Вологду столицей Опричнины, а затем, возможно, и всей Великой Руси. Помешал дурацкий случай. При следующем визите государя на него упал кусок невысохшей соборной штукатурки, что государь счел дурным знаком и уехал, чтобы больше никогда не возвращаться.

Много позже пять раз останавливался в Вологде сам Петр Великий и ночевал в домике Гоутмана – том самом, где сейчас проходило совещание. Беда, правда, в том, что сам же Петр Алексеевич и погубил Вологду, основав величественный Санкт-Петербург, открывший новую, более близкую, дорогу в Европу. Вот Вологда и захирела, а теперь Алексей Петрович собирается ее возродить. Плохо вериться, хотя кто знает? Под его началом расцвел Ярославль, в чем Максим Иванович сумел убедиться, бывая в этом городе по своим купеческим делам. Воспрянет ли Вологда, став столицей, конечно, не России, но весьма обширного наместничества?..

Между тем Мельгунов, коего императрица намеревается сделать двойным генерал-губернатором – Ярославского и Вологодского наместничеств – оставил табакерку в покое, оглядел приглашенных горожан и продолжил разговор:

– А крепко подумать, господа, мы должны вот над чем. Уезды ваши занимают излишне большие территории. Их надобно уменьшить, тем самым их число увеличить. В Санкт-Петербурге считают, что в обширном Вологодском наместничестве их должно быть около двух десятков. Пока же, по моим подсчетам, их не более десяти. Поэтому сегодня нам предстоит поделить каждую или большую часть из них пополам.

Мельгунов смотрел на тех, кто пониже рангом, свысока, как и полагается великородному отпрыску, однако любил поиграть в демократизм. Ему нравилось делать вид, что все задуманное им якобы предложили они сами. Вот и сейчас он скрыл, что у него давно готова карта будущего Вологодского наместничества, поделенная на 19 уездов. Но почему бы не показать горожанам, будто он прислушивается к их мнению?

– Начнем с конца. Последним по алфавиту у нас стоит Яренский уезд. После того, как мы поделим его, возникнет новый город. Какому же поселению мы отдадим такую честь? – действительный тайный советник вновь оглядел прижавшихся к стенке вологжан. Они же молчали, догадываясь, что их будущий начальник еще не закончил.

– Дабы не рубить с плеча, я считаю необходимым послушать, что написал по этому поводу наш славный академик, наш русский энциклопедист Иван Иванович Лепехин, – все тем же демократичным тоном говорил Мельгунов. – Он много путешествовал по Российской империи, посетил и ваши края, о чем оставил весьма любопытные сведения. Господин Жеребцов, будьте так любезны: зачитайте нам куски «Дневных записей», касающиеся больших сел Яренского уезда.

Жеребцов, довольный оказанной ему чести, быстро вскочил со своего скромного места в самом дальнем углу. Держа одной рукой папку, другой незаметно отдернул модный жилет, вышел на самую середину и раскрыл кожаную обложку.

– Ваше превосходительство, многоуважаемые земляки, – начал молодой чиновник, поклонившись в сторону Мельгунова, а затем несколько раз кивнул сидящим по разные стороны именитым горожанам. – Господин Лепехин отметил в сиих местах два селения – Усть-Сысольский погост и слободу Усть-Вымь.

– Начните с погоста, – повелел генерал-губернатор.

– Да, конечно. Вот что пишет академик: «29 июля чрез Вилгарский погост, отстоящий в четырех чюмкасах[1] от Шокшинского, в славную приехали зырянскую селитьбу, Усть-Сысольским погостом называемую. Да и поистине село сие у всех зырян в особливом почтении. Оно построено было в трех верстах от устья реки Сысолы. Домы в нем отменнее под другими селами, и построены две каменные изрядные церкви, одна во имя живоначальные Троицы, а другая Покрова пресвятые Богородицы. Не храмы сии вперяли у зырян почтение к сей селитьбе, но живущие в нем богачи Сухановы прозываемые, которые и сами произошли от зырянского племени. Проворство их в торговле обогатило их и сделало зырянскими князьками».

Услышав про «князьков», именитые вологжане заулыбались, Мельгунов же и вовсе рассмеялся, а Рыбников, напротив, нахмурился, вспомнив, что один из таких возомнивших черт-те что о себе «богачей» пытался посвататься к его любимой дочери.

– Про Усть-Сысолу мы все поняли, – Мельгунов перестал смеяться, и кивнул Жеребцову: – Теперь, пожалуйста, про Усть-Вымь.

– «Усть-Вымская слобода как своим пространством, так и великолепием церквей может равняться со многими небольшими городами, – продолжил чтение Жеребцов. – В ней пятьдесят домов и пять церквей, из коих четыре каменные и одна деревянная; жителей же по переписи 360 душ. Слобода сии должна почитаться первенствующею, из которой истекло Православие во всю Пермяцкую землю, и в которой прежде имел свою столицу Стефан Великопермский, просветитель пермяцкого племени, коему в честь и освящена церковь соборная».

С этими словами молодой чиновник закрыл папку и остался стоять в почтительном ожидании.

– Что ж, господа, какие будут у вас соображения на сей счет? – вежливо поинтересовался Мельгунов, прекрасно понимая, что тут двух мнений быть не может.

Первым подал голос Рыбников:

– Ваше превосходительство, я так полагаю, что этих Сухановых надобно поприжать как следует, чтобы спесь из них выбить. Тоже мне – князья нашлись! А город устроить на месте Усть-Вымской слободы. Я бывал в том селении и могу полностью подтвердить все, что написал академик Лепехин. Там и дома крепкие, и церкви каменные, и люди там живут сноровистые, истинные христиане. Их сам Стефан Пермский…

– Другие вологжане придерживаются того же мнения? – перебил купца Мельгунов, торопясь скорее перейти к следующему уезду.


На вечер в доме все того же Максима Рыбникова намечался скромный бал, а Алексей Петрович любил разного рода увеселения после праведных трудов.

Собравшиеся в бывшем доме Гоутмана вологжане также были приглашены на вечеринку, а потому радостно закивали в знак того, считают вопрос об уездном городе Усть-Вымь решенным. И генерал-губернатор уже собирался перейти к другому уезду, но Жеребцов неожиданно проявил дерзость:

– Ваше превосходительство, позвольте выслушать одного из усть-сысольских купцов Сухановых. Он ждет нашего приглашения в соседней комнате.

Мельгунову стало любопытно: что за «князьки» заправляют в «славной зырянской селитьбе», и благосклонно кивнул. Молодой чиновник заглянул в соседнюю комнату и пригласил своего друга войти.

Суханов появился перед очами его превосходительства в праздничном сюртуке, начищенных до блеска сапогах и с большим мешком за плечами, что еще больше возбудило любопытство генерал-губернатора, да и прочих присутствующих людей. Молодой купец положил мешок на пол, молча до пояса поклонился Мельгунову, затем отвесил такой же глубокий поклон именитым горожанам, особенно своему предполагаемому тестю, а затем открыл мешок и высыпал его содержимое на пол. И оттуда повалились шкуры рыжих лисиц, бело-рыжих горностаев, серых зайцев, тушки рябчиков и глухарей и прочая омертвленная живность.

Мельгунов оторопел от такой наглости и почему-то вновь ухватился за табакерку. Никто еще не пытался его подкупать столь вызывающе открыто, и опытный сановник решил, что это явная подстава. Не иначе как его вечный недруг, генерал-прокурор Сената, князь Вяземский проверяет. Хочет уличить Мельгунова во взятке, дабы посадить на его места своих людей. Однако ничего у него не выйдет.

– Вот что, господин Суханов, забирайте все, что вы тут принесли, а вы, господин Жеребцов садитесь за стол, берите перо и пишите проект указа императрицы Екатерины Второй, – жестко и повелительно молвил генерал-губернатор.

Не дожидаясь исполнения приказа, Мельгунов встал, уступив место секретарю, и принялся диктовать:

– В составе Вологодского наместничества, об учреждении коего Сенат предуведомлен указом нашим, повелеваем создать Усть-Вымский уезд с уездным городом Усть-Вымь…

Пока Жеребцов писал будущий Указ Екатерины Второй, сидящие вдоль стен горожане перешептывались и по-прежнему одобрительно кивали словам генерал-губернатора. А Алексей Суханов даже не двинулся с места – стоял, как вкопанный.

 Указ Екатерины Второй

 Алексей Суханов, как вкопанный, стоял на паперти Покровской церкви, оглядывая собравшихся на площади перед храмом земляков. Земляки же перешептывались между собой и одобрительной кивали, слушая указ императрицы, который зачитывал прибывший из Вологды молодой чиновник Жеребцов. Бумага сия гласила, что в составе Вологодского наместничества создается Усть-Сысольский уезд и город Усть-Сысольск.

Накрапывал мелкий сентябрьский дождик, ничуть не смущавший привыкших к любой непогоде горожан. Такой статус они приобрели еще 25 января 1780 года, когда Екатерина Великая подписала соответствующий указ. Но бумаги в обширной империи движутся неспешно. Понадобилось семь месяцев, чтобы государево повеление добралось до отдаленного селения в устье Сысолы.

Как только Жеребцов зачитал последние слова указа, а это была подпись «Екатерина Вторая», Алексей Суханов махнул рукой, и раздался страшный грохот, изрядно напугавший жителей новоявленного города. Хотя бояться им было нечего. Это пять маленьких мортир выстрелили в сторону реки. Богатеи Сухановы обзавелись пушечками на случай нового нападения разбойного люда. В этот же раз они устроили салют в честь рождения города.

Оправившись от потрясения, усть-сысольцы радостно загудели и принялись обнимать другу друга. Слухи о том, что их селение стало городом, давно добралось до этих краев, опережая движение бумаги. Но теперь они убедились, что это правда – ведь голосом вологодского чиновника говорила сама императрица.

Между тем Алексей Суханов широким жестом пригласил новоявленных горожан пройти через распахнутые ворота в большой двухэтажный сухановский дом. Однако, как он и предполагал, на его призыв откликнулись далеко не все, а только те, что стояли в первых рядах – друзья, знакомые и родственники Сухановых. Остальные сочли за благо, расходясь по своим углам, обходить ворота Шыпичей стороной. Они, хотя и были рады своему новому положению, стали еще более опасаться подозрительного семейства. Как-никак, те сумели колдовским манером превратить погост в город и неведомо, что от них еще ждать и чего более – худого или хорошего.

Первым покинули площадь Петыр Вась с дедом. Как обычно, они неторопливо двинулись вверх вдоль домишек по осенним грязям и отдельным деревянным мосткам к своей избе. Неугомонный малец, простоявший всю церемонию, как на углях, спросил?

–  Деда, я не расслышал, как будет называться наш город?

– По-ихнему Усть-Сысольск, а по-нашему Сыктывкар, – пожал плечами старик.

То есть крепость на Сыктыве. Значит все наше селение, а не только дом Шыпича, станет крепостью, подумал малец. Жаль будет только, если и нас обнесут таким же высоким забором. В лес не сбежишь, на речку не пойдешь.

…А в большой зале сухановского дома буквой «Т» был накрыт стол, ломившийся от овощных закусок, жареных рябчиков и глухарей, бутылей с вином, медовухой и суром – густым ржаным пивом с добавлением свеклы.

Во главе стола, как самый почетный гость, уютно устроился Жеребцов. По правую руку от него выделялся своим красным военным камзолом отставной капитан Спиридон Онисимович Агибалов, назначенный Мельгуновым городничим Усть-Сысольска. По левую руку сидел близкий друг вологодского чиновника и непосредственный виновник нынешнего торжества Алексей Суханов. Рядом, за длинной частью буквы «Т», примостились его родные и двоюродные братья, дяди и прочие родственники. Сухановские женщины расположились на отдалении и помогали слугам разливать напитки и разносить угощения.

Начались тосты. Пили, в первую голову, за матушку императрицу, чьим указом родился город, затем за его процветания. Хотели было выпить за здоровье вологодского гостя, но Жеребцов вскочил, в знак протеста выставил вперед ладонями свои руки и предложил тост за его превосходительство генерал-губернатора Вологодского наместничества Алексея Петровича Мельгунова. Никто не посмел возразить. После второй попытки выпить за вологодского чиновника, Жеребцов вскакивать не стал, а просто поднял руку и призвал поднять кубки за славное семейство Сухановых. Опять никто оспорил, и про гостя захмелевшие горожане на время забыли.

Между тем Жеребцов, знавший меру питию и сохранивший трезвость ума, разговорился со своим другом:

– Согласись, Лексей, лихо мы его превосходительство обвели! Мельгунов уже решил было, что ты взяточник. А оказалось, что все твои зверюшки, коих ты высыпал на пол, в изобилии водятся в ваших бескрайних лесах. И ты им это, так сказать, решил продемонстрировать.

– Так я же знал, что Алексей Петрович заядлый охотник, – улыбнулся молодой купец. – Однако если бы ты не помог и не зачитал лепехинскую запись, будто в устье Выми все звери и птицы дано перебиты, никто бы мне не поверил. Да, забыл тебя спросить: Лепехин действительно так написал?

– Ох, Лексей, полетит моя головушка, если правду узнают, – засмеялся Жеребцов. – Весь этот текст заместо академика я на ходу придумал. Так что, как станешь городским головой, жди в гости Мельгунова и всю его вологодскую команду. Готовь для них жилье и егерей.

– За этим дело не станет, – вновь улыбнулся будущий градоначальник, и тут же поднялся, чтобы громко и повелительно призвать все-таки пить за Жеребцова.

Третья попытка удалась. Сам герой тоста привстал, поблагодарил гостей и хозяев, затем сел, залез в карман сюртука, вытащил сложенный вчетверо большой почтовый конверт и вручил его Алексею:

– Вот, это тебе от твоей Катьки Рыбниковой. Просила передать. Честно скажу: не вскрывал и не читал. Что она хочет донести – не знаю.

Молодой купец радостно и нетерпеливо вскрыл послание, будучи уверенным, что в такой счастливый день могут быть только добрые вести. Но, читая письмо, он все более хмурился.

– Ну что, когда свадьба? – поинтересовался чиновник.

– Послезавтра, – хмуро ответствовал Алексей.

– Послезавтра?! Да как ты успеешь?..

– Не моя свадьба. Екатерина Максимовна Рыбникова выходит замуж за купеческого сынка Федьку Желвунцова. Ее отец запретил в своем доме даже упоминать мою фамилию. Не пойму – чем мы ему не угодили?

С этими словами Алексей Суханов смял письмо и конверт, оглянулся и, убедившись, что выбросить его некуда, положил в карман парадного сюртука.

     - - - - - - - -