- Ба! Я поздно буду... Не жди - иди спать! - Лера с трудом натянула модные джинсы и только с третьей попытки застегнула молнию.
Тимофеевну всегда расстраивали Лерины вечерние сборы.
- Это надо было такие штаны выкупить, - качала головой Тимофеевна. - Они еле сходятся на тебе и только потому, что ты их натягиваешь лежа . А лифчик зачем сняла? Через кофточку все видно... Ой, срамота, срамота...
- Ба, ну, перестань, мода сейчас такая!
- Двадцать пять лет девке, а она все гуляет... Может помирилась бы с Вадиком, позвонила бы ему. А то стыдно перед соседями - два года вместе жили, как любовники, а после разбежались.
Тимофеевна оперлась на костыль и,тяжело дыша, пересела с кухонной табуретки на диван.
- Ба, вот завелась! - не выдержала Лера и швырнула расческу на журнальный столик. -Мы с Вадиком два года жили как муж и жена. И, слава богу, что не было штампа в паспорте и пышной свадьбы! А то сейчас было бы хлопот. А звонить я ему не буду. Все, хватит! Не сошлись мы характерами с ним и все тут! Перед соседями ей из-за меня стыдно... А за деда в свое время не стыдно было? И что пил он и по бабам ходил пока ты детей растила. Вон весь подъезд знает от кого наша соседка, Вера Матвеевна родила свою дочку. От деда нашего... И ты терпела, все прощала. Я бы такого сразу за двери выставила.
- Надо же, смелая какая, - бабушкины огрубевшие, покрытые кружевом морщин, руки задрожали. И ее голос, сдавленный, сухой, стал каким-то неродным, далеким. - Да что ты знаешь о своем деде? Жизнь, какая после войны была - на тридцать баб один мужик! А мы свое счастье выстрадали, отстояли, потому что прощать умели... А дед твой ... золотой человек был!
На последней фразе голос Тимофеевны сорвался, усталые глаза покраснели от слез и уголки бледных губ - две глубокие бороздки- отметины времени, нервно задергались и , казалось, от скорби, опустились совсем низко.
Лера не знала, что ответить. Она потерялась в лабиринте слов, заблудилась в холоде своей рассудительности. «Как я могла так неосторожно, грубо задеть память родного человека? » - думала она.
И свои поздние приходы домой, и горы невымытой посуды после очередных гостей и даже, короткое привычное «ба», показались ей в этот момент неоправданной жестокостью, сверхэгоизмом по отношению к самому дорогому человеку.
Девушка крепко, как в детстве, обняла бабушку и расцеловала ее соленые от слез щеки. Она знала, что бабушкины обиды тают как апрельские снежинки, и что завтра она уже не вспомнит эту словесную перебранку.
Вскоре Лера ожидала у подъезда машину своего нового друга. Мягкий, бодрящий ветер путался в ее волосах. Заходящее солнце на фоне розово-голубых облачных складок было похоже на спелый грейпфрукт, лежащий на небрежно расстеленной скатерти. Пахло цветочным букетом весны. Это был теплый, уютный вечер.
- Ну, что мой мальчик! Ну, что, мой Гришенька, домой пойдем? Ну, вот опять выпачкался... Ну, не плач... Сейчас все вытрем... Счастье ты мое маленькое...
Лера вздрогнула и резко повернула голову. Как же она могла не заметить в сумерках уходящего дня соседку Веру Матвеевну?! Пожилая женщина, сидела на лавочке и приглядывала за своим единственным внуком Гришкой...
- Привет баб Вера, привет Гришка! Угощайся, малыш! - Лера протянула Гришке маленькую шоколадку.
- Пливет тетя, Лела! - радостно воскликнул Гриша, и с детским лукавством посмотрел ей в глаза. Лера отвела взгляд в сторону. Большие голубые Гришкины глаза ей напомнили дедушку. Только у деда Гриши взгляд был печально-заботливый, блеклый, а у Гришеньки - лучезарный, доверчиво-радостный.
«А ведь если бы не дедушка, не родила бы теть Вера в свои сорок три дочь Галину, - мелькнула у Леры в голове. - А теперь вот, получается, мы с Гришкой родственники. Даже очень близкие»
Провожая взглядом из окна машины маленького Гришеньку, Лера вспоминала бабушкины рассказы. По ее словам, Вера Матвеевна не дождалась с войны молодого мужа, и в те страшные послевоенные годы двух дочерей-близняшек схоронила. Неприятный холодок от этих воспоминаний пробежался по Лериному телу и сердце больно защемило.
- Пливет, тетя Лела! - серебряным колокольчиком все еще звенели в Лериной памяти Гришкины слова.
- Счастье ты мое маленькое! - все еще ей чудился голос соседки Веры Матвеевны.
А перед глазами стояли бабушкины заплаканные глаза.