Четвертого июня промзона просыпалась в обычном, раз и навсегда заведенном порядке. Как только над цистерной цементного завода показались первые лучи солнца, по главной улице с грохотом и лязгом пронеслась мусоросборочная машина. А когда  пыль  рассеялась, стало видно, как из ворот муниципальной службы выкатили свои тележки с баками три дворника. Они закурили, перебросились несколькими фразами на русском языке и разбрелись в разные стороны, каждый на свой участок. Вскоре проехал автобус, наполненный женщинами, - работницами электронного завода. Они как всегда дремали, пытаясь набраться сил перед долгими часами нудной работы на конвейере.

     Как только автобус скрылся за поворотом, со скрипом стали открываться двери маленького магазинчика с забавным названием «Перекурим?». А солнце тем временем уже успело подняться над горой песка бетонного завода. Все было как всегда, утром четвертого июня.   

     Старик подъехал к воротам своего завода ровно в семь. Этот завод он создал со своим другом Ореном около 30 лет назад, но уже давно числился его совладельцем только на бумаге. Старик, которого звали Алон, лихо припарковал машину под жидкой тенью эвкалипта, как делал это каждое рабочее утро вот уже много лет. Пока Алон был за рулем, казалось, что он так же красив и силен, как его мощный джип. А когда вылез из комфортабельного салона, сразу бросился в глаза его возраст - отечные ноги, скованные движения, одутловатое лицо.

     Тяжело ступая, старик зашел в цех. Неспеша подошел к своему станку, которого ласково называл «Мотя», потрепал его, как любимого коня, и включил кнопку пуска. Мотя что-то буркнул в знак приветствия и миролюбиво заурчал. Алон переодел глаженую рубашку на рабочую футболку и сел на свой потертый стул передохнуть. Он неотрывно смотрел на станок, как будто за ночь успел по нему соскучиться. Старик хотел рассказать своему верному другу, что сегодня необычный день - четвертое июня. Он был уверен, что Мотя понял бы его, как понимал каждое движение хозяина, но в цех стали приходить рабочие, и старику расхотелось при них даже мысленно продолжать беседу со станком. 

     Первыми пришли женщины, работающие на очистке заусениц: Фира и Тамара. Обе шумные, крикливые, вечно озабоченные поисками состоятельных  ухажеров.

     Потом появился смуглый парень восточного происхождения, любовно прозванный женщинами «маракашка», по названию страны исхода - Марокко. "Маракашка" не щадил себя на полях сексуально-эротического фронта, одерживая все новые и новые победы. Поэтому по утрам он выглядел таким усталым и замученным, каким принято видеть работающего человека вечером.

     Далее подгреб Федя. У Феди были поистине «золотые руки», которые не ошибались даже тогда, когда ноги не могли устоять у станка «после вчерашнего». Говорят, что у себя в Житомире в смутные времена перестройки Федя сделал на своем токарном станке револьвер и выгодно продал его местным авторитетам. Также говорят, что после этого поступка он был вынужден срочно улететь в Израиль. Как бы то ни было на самом деле, но Федя уже несколько лет работал на заводе старика, ни разу не выпустил брака и ни на час не расставался с большой, потертой бутылкой из-под минералки, прикладываясь к которой он становился веселей и добродушней.

     Оба рабочих тут же врубили свои радиоприемники. Из колонок "Маракашки" лилась лирическая песня «Золотой Ерушалаим» на иврите, а приемник Феди огласил цех ностальгическими песнями России.

- Вологда, Вологда, Вологда-гда .... 

- Эх-ма! - Отхлебнув из своей бутылки «минералки», Федя начал пританцовывать у токарного станка.

Старик взмолился:

- Приглушите звук.

- Пусть вначале выключит свою трещалку обезьяна марокканская, - крикнул Федя и хлопнул в ладоши в такт захватывающей песни.

- Только после русской свиньи, - не растерялся "Маракашка" и стал вставлять деталь в станок.

     Наконец появился настоящий хозяин завода - Орен. Холеный, рослый, тщательно скрывающий свой  возраст дорогой молодежной одеждой, модной оправой очков и кокетливой косичкой из жидких волос.

- Что ты говоришь?! Оплачивать работу по курсу доллара? Это - клиника. Доллар сегодня не дороже мусора, а ты привязываешься к баксам! Хочешь убить меня? - кричал он по мобильнику и, не поздоровавшись с рабочими, прошел в свой кабинет.

***

    Старик вытащил из станка первую деталь и стал штангерциркулем проверять размеры. Руки предательски тряслись, но размеры были точные, в середине  допусков, так, как он любил.

    - А что, мы с тобой еще кое на что способны, - обратился он к станку и похлопал его по боковине. - Молодец, не подвел меня, тем более в такой день.

     Мотя одобряюще фыркнул, а, возможно, это только показалось старику.

     Работая по 12-14 часов на заводе, Алон уже давно был чужаком в своей семье. Жена мало интересовалась диаметрами, допусками и фасками. Ее больше волновала прибыль, которую приносил завод. А вернее то, что можно купить на эти деньги, вызывая зависть подружек. Сыну старик пытался привить любовь к металлу и точной обработке. Они даже некоторое время работали вместе. Но когда знакомые стали искренне интересоваться состоянием здоровья старика, он почувствовал что-то неладное. Потом выяснилась и причина такого беспокойства.

- Скоро отец умрет, и я стану хозяином завода! - хвастался юный наследник перед всеми, кто хоть раз с ним поздоровался.

     Так уж получилось, что кроме Моти не с кем было старику поговорить по-душам.

***

     День продолжался в своём рабочем ритме.

    Марокканец, запустив очередную деталь, успел смотаться к «девочкам». Это заведение стыдливо называли здесь "махон"  (институт здоровья). Вернулся разрумянившийся и подобревший. Приглушив радио, он сообщил Феде, что в махоне появились новенькие: пухленькие блондинки с Украины. Ласковые и страстные.

     Федю женщины давно уже не интересовали, но в знак солидарности с коллегой-марокканцем он отпил из своей бутылки два внушительных глотка за здоровье всех блондинок мира и убавил звук ностальгической российской музыки.

     В образовавшемся песенном затишье был слышен только ровный гул станков и щебет женщин.

- А я Моше показала счет за электричество, так много набежало из-за этих кондиционеров! Он взял, вроде разобраться, а вчера вернул оплаченную квитанцию. И ты так сделай.

- Я бы сделала. Да после поездки в Эйлат, мой все жалуется, что денег нет.

- Да брось ты его на фиг! Если я в свой сороковник имею в месяц от Моше тысячу, а то и полторы, то тебе - тридцатилетней бабе, смешно теряться.

- Да как-то неудобно, Фира. Он мне кровать двухспальную купил недавно, а я бортану его.

- Выбросьты эти глупости из головы. Сразу видно - рашен-деревяшен.

     Марокканец, помешивая кофе в полиэтиленовом стаканчике, подошел к дамам, вооруженными напильниками.

- А правду говорят, что русские мужики слабы в постели? - с усмешкой обратился он к Томе и ущипнул ее за аппетитный бок.

- Иди к станку, кобель! Все не насытишься никак, - с удовольствием взвизгнула она.

Из кабинета показался Орен. Прижавшись ухом к трубке телефона и разговаривая с кем-то, он протянул старику  бумаги и пальцем показал, где надо расписаться.

- Что это? - спросил старик.

- Да тебе какое дело? Все равно не понимаешь!

- Ты прав, - старик поставил подпись.

- Вот и плохо, что тебе все равно! - закричал хозяин.

Старик попытался возразить, но понял, что Орен говорит не с ним, а по телефону. Забрав бумаги, хозяин скрылся в кабинете, так и не взглянув на своего бизнес-партнера.

***

     Рабочий день подходил к концу. Марокканец подсчитал наличку и понял, что сможет еще раз посетить "девочек". (Кредитные карточки махон не принимал).  

     Федя тоже полез в карман и достал свои банкноты. Денег не хватило даже на бутылку третьесортной «минералки».

- Вот и прожит день, - философически заметил Федя. - Жизнь летит, как птица, а мы все крутимся и вертимся... Горло не на что смочить...

- Сколько не хватает? - участливо спросила Фира, открывая кошелек.

- Десять "шакалов" до получки, - сразу повеселел рабочий.

Девочки сбросились по пять шекелей, вручили Феде, спрятали напильники, руки смазали благоухающими кремами, а личики помадой и румянами и запорхнули в машины к ухажерам.

Все стихло. Тишина угнетала старика. Он привык к шуму. При однообразном урчании станков он чувствовал себя спокойно и уверенно, и даже радио не так  мешало ему, как тишина. Но старик продолжал сидеть на стуле.

Наконец,  дверь кабинета хозяина открылась.

- Сидишь? А я-то думал, ты забыл, что сегодня четвертое июня, - впервые за день, а может и за год, хозяин обратился к старику по-человечески.

- Орен, как можно забыть? Я ждал, пока ты освободишься. Сейчас достану чайник и газету.

Он вытащил из железного шкафа с инструментами старый алюминиевый чайник и завернутую в полиэтилен вырезку из газеты. Налил в чайник воду, поставил его на газовую плитку. Орен достал дешевое печенье и пирог фабричной выпечки.

- Вот еще год прошел, - начал он дежурный монолог, - а мы все бежим куда-то, суетимся, как куклы заведенные. Двигаем ругами, ногами, пока завод не кончится. Всю жизнь одна работа, прибыль... Хотя бы сегодня остановимся, подумаем... - продолжал он, нарезая пирог большими кусками.

     Старик его не слушал. Он внимательно разглядывал газету от 4 июня 1967 года, на первой странице которой была помещена большая фотография со статьей. С выцветшей картинки смотрели трое красивых молодых солдат, сидящих возле походного костра. И только благодаря чайнику на переднем плане, тому самому алюминиевому чайнику, который кипел сейчас на газовой плите в кабинете Орена, можно было догадаться, что двое из запечатленных на фотографии, находятся сейчас в этой комнате.

     Репортер взахлеб писал о трех товарищах, привезенных  в Израиль из Европы, где они  чудом уцелели в Холокосте. Ребята взяли  вместо галутских - ивритские имена - Орен (сосна), Алон (Дуб), Ор (свет).  Учились в университете, а в настоящий момент были призваны на сборы резервистов  в Армию Обороны Израиля.

     Ор погиб через три дня после приезда фотожурналиста. Никто не знает, где он похоронен, да и некому было узнавать. Родители погибли во время Холокоста, жениться не успел, детьми не обзавелся. О погибшем друге помнят только двое: хозяин и старик. И вот этот чайник...

     Так и повелось, что в память о товарище они собирались каждое четвертое июня, кипятили чай в походном чайнике и вспоминали свою молодость.

     Старик внимательно читал статью, как будто видел ее первый раз. Журналист описывал их планы и надежды.

     Они мечтали получить образование, открыть завод, обязательно военный, чтобы Армия Израиля была оснащена самым лучшим оружием, жениться, построить дом, завести детей, но главное: создать свою страну, не похожую ни на одну другую.

- Орен, а ведь все сбылось, о чем мы тогда мечтали , - вдруг удивленно воскликнул старик.

- Все сбылось, - уверенно подтвердил Орен.

- Тогда почему же мне так больно?..

А солнце уже скрылось за водонапорной бочкой, чтобы завтра утром вновь показаться над цистерной цементного завода...

Справка:

В Израиле очень распространена система, которая называется - аутсорсинг. При ней большой  завод дает заказы малым заводам-подрядчикам. На таком мини-заводике может работать от пяти до тридцати человек. Владелец завода часто не только выполняет руководящие функции, но и сам трудится у станка.