Наша новая учительница, Жанна Сергеевна, начала с того, что торжественно представилась нам женой подполковника, членом «нашей великой партии» и активистом женсовета полка. Переехала она в Винницу из поселка Краснозвездный, что в двухстах километрах от Ханты-Мансийска. Прослужили они с мужем в Краснозвездном лет двенадцать. Школа там была маленькая и не каждый год, а только если у офицеров были дети. Пока мы переваривали информацию, Жанна Сергеевна начала перекличку.

«Бенхин!

Беренсон!

Верник!

Вайнштейн!

Ваксенберг!

Да что в этом классе одни иностранцы учатся!

Гринберг!

Джусис! Господи-и, ты-то какой нации! Тунгус что ли?

Дрешер! Ве-ни-а-мин? Спьяну что ли назвали? Мы когда-то вино такое пили, «Бе-ни-де-тин», крепкое.

Игумнова! Фу-у, наконец-то один нормальный человек. Твой папа кто, офицер?»

 «Мой папа заведовал отделением нейрохирургии, а сейчас он главврач...», - попыталась ответить Ира Игумнова.

«Сядь, что ты несешь! Нервной хирургии!» - Жанна Сергеевна продолжила перекличку:

«ЛабуниХЕР? Это твоя настоящая фамилия? О чем думают твои родители, они давно могли поменять на что-то благозвучное! Мальчик носит «хер» в фамилии, а их это не волнует!

Ластовецкий!

Немировская! Набрали себе длинных фамилий – за...ся выговаривать!

Нисина! Вот дети типично русская фамилия – Нисина. Происходит от слова «низина», а с годами изменилось и стало Нисина».

Надо ли объяснять, что с легкой руки Жанны Сергеевны, меня несколько лет дразнили Низиной!

Перекличка, однако, продолжалась, подпитывая наше общее возбуждение.

«Перельзон! Уже ж был такой «зон» два раза! – Жанна Сергеевна водила пальцем по журналу, - Ну да, вот же он! Беренсон и...и... Левинзон! Вы что все родственники?»

«Да, - сказал Иоська Перельзон, - мы все в классе друг другу братья и сестры!»

«Сядь, зараза! Что ты мелешь! А еще сталинское имя носишь, бесстыдник!

Ройзман!

Смирнова! Красивая русская фамилия! Смир-но-вы!» – Жанна Сергеевна наслаждалась звучанием этой фамилии.

Отступая от темы, расскажу, как несколько лет назад в Париже, в туалете музея современного искусства, две новые русские «леди», увидев написанное по-русски на стене туалета слово из трех  букв, точно так же умилялись: «Надо же! По-русски написано!» Высоцкий отдыхает!

«Смирнова, кто твой папа? Офицер?» – допытывалась Жанна Сергеевна.

«Мой папа немец. Мама работала в Германии и там родила!» – объяснила Аня.

«Нет, в этом классе все через жопу! – возмутилась Жанна Сергеевна.- Давайте тогда арифметикой, что-ли, займемся!»

Так началась для нашего класса новая жизнь. Дома, конечно, мне никто не поверил. Дедушка мягко посоветовал «не преувеличивать».

«Дедушка! – с порога спросила я на третий день знакомства с новой учительницей. – А это хорошо или плохо, что я раком делана?»

В последующие несколько дней моя речь «обогатилась» виртуозным русским матом. Последней каплей стал звонок мамы Игоря Ройзмана, которая рассказала маме, что Жанна Сергеевна называет ее сына «обалдуй траханный». Нам, наконец, поверили. Родители стали активно перезваниваться друг с другом, ведя интеллигентские споры «Как бы это помягче...» и «Чтобы не обидеть...» Так в обсуждениях прошла еще одна неделя.

А на следующей неделе Жанна Сергеевна устроила родительское собрание. «Ах, так вы все говорите по-русски!» – восхищалась она. На собрании не прозвучало ни одного грубого слова. Наоборот, Жанна Сергеевна была само внимание и вежливость. Обсуждали, как озеленить классную комнату, какие занавески купить, куда поехать на экскурсию. И ни слова о деньгах! Как подменили учительницу! А случилось вот что.

 За три дня до собрания, наш класс посетил директор. Александр Павлович боком протиснулся на последнюю парту и буквально окаменел от первой фразы. «Ну, кто из вас, выб..ков, не сделал домашнюю работу? - весело спросила Жанна Сергеевна. - А где этот идиот с последней парты? А, ты здесь! Пойди, возьми с парты свою траханную тетрадь!» Наш директор узнал, что «Этой дылды мамашу тунгус догнал!», что мы «тупые как сибирский валенок на ...!» и что «Половина класса здесь раком делана!». Через десять минут после начала урока, Александр Павлович, подхватив дрожащими руками свои бумаги, торопливо вышел из класса. На следующий урок Жанна Сергеевна не явилась, вместо нее прислали посидеть с нами пионервожатую.

После большой перемены Жанна Сергеевна велела всем заткнуться для серьезного разговора. «Дети, - сказала она, - я иногда использую в своей речи слова, которые не должна использовать при детях. Это называется «матерные слова». Я должна или от них отучиться или я здесь больше не работаю. Значит, будем отучаться вместе. Вот мне сегодня дали аванс тридцать рублей.- Жанна Сергеевна похлопала себя по карману и продолжала.- Если я скажу матерное слово – я кладу на стол рубль на нужды класса. А вы за мной следите!»

Ах, как мы были внимательны все следующие три дня! Мы буквально ловили каждое слово, вылетавшее из крашеных морковной помадой губ Жанны Сергеевны! Так в четвертом классе я получила рецепт излечения от пагубной привычки: ударь человека по карману и он будет из кожи вон лезть. «Излечение» стоило Жанне Сергеевне 26 рублей – почти вся ее двухнедельная зарплата, но никогда больше мы не слышали в классе ни одного матерного слова. Лишь иногда она могла крикнуть: «Ах ты, ..ммммм», но сквозь крепко сжатые зубы не проскакивало ни одного слова.

В один из этих дней Жанна Сергеевна велела нам просклонять по падежам наши имена и фамилии. Как назло, отвечать выпало Игорю Лабунихеру. «Кого-чего? – обреченно тянул он. – Игоря Лабунихер...»

"Не «-нихер» а «-ни-хе-ра»!" – поправила учительница.

"Ага, Жанна Сергеевна! – обрадовался Иоська Перельзон, потирая большим пальцем указательный, словно считая деньги. – "Еще рубль!"

"Дай сюда дневник!" – велела Жанна Сергеевна. Дневник Иоськи украсился надписью: «На уроке русского языка был невнимателен. Повторить склонение по падежам».

Жанна Сергеевна удивила нас еще одним нововведением. Если кого-нибудь ставили в угол «за поведение», то наказанный должен был снимать пионерский галстук. В красном галстуке стоять в углу запрещалось! Наверное, для Жанны Сергеевны галстук был символом «нашей великой партии». Если же она выгоняла кого-то за дверь, то наказанный должен был оставлять галстук на парте, чтобы не вздумалось галстук повязать и таким образом опозорить. Что интересно, сама Жанна Сергеевна свято верила во всю эту ерунду и, прославляя «великие свершения», была совершенно искренна.

У Жанны Сергеевны были две дочери и долгожданный сын Жорик. Полное имя его она произносила как «Горгий» и по секрету рассказала нам, что при царе был такой орден «Горгив крест». Девочки ходили в школу, а Жорик еще нет. Он приходил с Жанной Сергеевной в класс, и весь день тихо играл в солдатики на последней парте у окна. Жорик должен был стать офицером, и Жанна Сергеевна его с детства к этому готовила. Например, он, пятилетний, вырабатывал терпение, сидя без движения целый час. Жорику запрещалось говорить. Жанна Сергеевна могла сама спросить принюхавшись: «Жорик, ты уже усрался или только хочешь?» и отправить его в туалет. Жорика каждое утро обливали холодной водой, и он постоянно простужался. В конце концов, Жанна Сергеевна обратилась с Жориком к моей маме. Говорили они долго, ушла она задумчивая. На следующей день провозгласила в классе: «Доктора полезные люди. Даже в армии есть доктора!»

Жорик стал офицером. Он погиб в Афганистане в самом конце войны. Мраморная плита с портретом коротко стриженого Георгия Ивановича Балашова в парадной форме и с орденами на «афганской» аллее кладбища – все, что осталось от белоголового молчаливого Жорика. А вот девочки Жанны Сергеевны обе врачи и, говорят, очень знающие, интеллигентные и внимательные. Как причудливо складывается судьба! После смерти Жорика и развала Варшавского Договора жизнь для Жанны Сергеевны потеряла всякий смысл. Мы случайно встретились на остановке трамвая возле кладбища. «Зятья оба врачи. Внуки: один - дантист, двое – компьютерщики. - безо всякого энтузиазма перечисляла она. - Никто из семьи нашей офицером не стал!»

 Жанна Сергеевна была хорошим учителем математики, держала в памяти все правила русского языка, довольно грамотно писала. Общих знаний ей явно не хватало. С ее слов мы выучили, что Азия находится буквально «возле нас» и что есть такая деревня, половина которой в Азии, а другая половина в Европе. Есть, будто бы, в этой деревне ручеек, настолько узкий, что можно поставить одну ногу в Азию, другую в Европу и «поссать на границу». Как-то раз Жанна Сергеевна рассказала нам про Австралию – страну диких кенгуру, которые живут племенами, не знают железа и нападают на «белых» людей. Из рассказов Жанны Сергеевны выходило, что баобаб – это африканская береза;  что человекообразные обезьяны, например, гориллы все еще превращаются в людей, но это процесс долгий и займет лет двести; что искусственное осеменение коров на колхозных фермах – это осеменение искусственным семенем, приготовленным в лаборатории. Она же поведала нам, что Гитлер решил уничтожить всех евреев, потому что они понимали «его язык», а он этого не хотел. Захотел всех убить – и убил. Теперь евреев в России нет.

Не выдержав «прелести» информации, которую я приносила домой из школы, дедушка решил поговорить с Жанной Сергеевной. Их разговор напоминал диалог двух глухих.

-«Здравствуйте Жанна Сергеевна. Я - Рувим Яковлевич Акивисон, провизор».

-«Ревизор? А что я такого сделала?»

-«Напротив, я бы хотел обсудить с Вами тот багаж знаний, который Вы даете детям».

-«Багаж с квартиры напротив? Да, я его видела, но что было внутри не знаю. Я член партии!»

-«Уважаемая Жанна Сергеевна, Вы иногда даете детям неверное представление...»

-«Зато в полном согласии с линией партии и правительства!»

Разговора, в общем, не получилось. А я с тех пор обязана была каждый день рассказывать дедушке о том, чему меня учили в классе. Дедушка объяснял, как это было и есть на самом деле, мы спорили, часто приходили к общему мнению. Так что свой «багаж» знаний я в четвертом классе получила в полном объеме.

Единственным комментарием по Жанне Сергеевне была фраза, которую я поняла много позже: «Такую учительницу до революции не допустили бы преподавать в сельской церковно-приходской школе».

Жанна Сергеевна, кстати, всегда открыта была к новым знаниям, ей очень нравилось учиться. Но, на наше мнение она не полагалась. Чтобы убедить ее, нужно было принести книгу, где черным по белому стояло: «Кенгуру - это удивительное австралийское животное. У него большие и мускулистые задние лапы, приспособленные для прыжков, длинный сильный хвост».

«Ну, уж если хвост, - рассуждала она вслух, - то точно не человек!»

С горем пополам под руководством Жанны Сергеевны мы доползли до конца четвертого класса. В честь окончания начальной школы устроили нам родители выпускной утренник, накрыли столы, дарили книги, наборы карандашей и альбомы. За родительским столом появилась выпивка. Жанна Сергеевна расчувствовалась, благодарила и, подвыпив, разоткровенничалась: «Поженились с Иваном, мне еще восемнадцати не было, и увез он меня в Краснозвездный. Поселок при военной части, кругом тайга. Там у нас жен сначала почти не было. Зимой только на вездеходе подъехать, ну и культуры никакой. А Иван говорит: «А чего я тогда ммм...женился? Здесь живи!» Делопроизводителем меня в части устроил. Потом командир сменился, а у нового жена-врач и деток трое. Не хотели они детей в интернат отдавать, вот и стали всех агитировать, чтоб в поселке жить. Набрали шестнадцать детей – открыли школу в клубе, в пристройке. А на следующий год зимой учительшу с мужем перевели в Хабаровск. Командир меня вызвал и велел принимать школу. С тех пор и работаю. В тот же год поступила в педучилище, закончила потихоньку. Потом свезло Ивану, на повышение пошел, потом вот сюда перевели».

Жанна Сергеевна научила нас двум важным вещам, которым я бы, например, не научилась более нигде. Во-первых, мы научилась не просто мату, а виртуозному, если можно так выразиться, "высокому" мату.  И, во-вторых, мы, тепличные домашние дети, впервые столкнулись с абсолютно непохожим на окружающих человеком, получив бесценный опыт общения. Все это очень пригодилось мне в жизни, так что Жанну Сергеевну вспоминаю с улыбкой.

И в полном согласии с линией партии.