анекдот...

  "Плывут два голубя по реке. Один другому говорит: что мы здесь делаем, мы же не водоплавающие? Второй ничего не ответил, только нырнул вдруг... и утонул. Оставшись один, говорит себе первый..."

  Я не дослушал конец анекдота; поезд остановился, я вышел.
За мокрым стеклом вагонной двери молодые смеющиеся лица. Шагая под дождем по разъезжающейся под ногами осенней глине в обход поля с давно скошенной не то рожью, не то пшеницей, не разбираюсь, по направлению к виднеющейся вдали деревне, я додумывал на ходу этот конец: что бы такого смешного мог сказать первый голубь по поводу смерти второго. Смешно не выходило никак, зато до меня дошло, наконец, что ситуация из анекдота здорово напоминает мою: я направлялся на похороны близкого друга, погибшего внезапно и трагически - утонул по пьянке в реке. (Какого черта ему там понадобилось, да еще в такую-то холодину?..)
Выполняя давнюю волю покойного, молодая вдова хоронила его на местном деревенском кладбище. В этом дачном поселке он отдыхал из года в год, пару раз, было такое, брал с собой и меня.

  Поскользнувшись, я чуть не упал. Чертыхнулся. Думал.

  Голубками нас с ним ну никак не назовешь. Его-то уж точно. Скорее, ястреб - птица хищная, неразборчивая в выборе цели. И добычу преследовал до конца, если только не было лень. Впрочем, ленился редко, потому дела у него шли хорошо: поменяв несколько жен и до десяти мест работы, в карьере своей неуклонно двигался вверх. Природный талант начальника помогал ему, срезая острые углы, прыгать из одного мягкого кресла в другое, часто при этом выпихивая приросшую к нему, казалось, навсегда, чью-то задницу. Высокие покровители являлись, и исчезали вдруг, сами собой, всегда в нужный момент. Легкость его восхождения удивляла многих, в том числе и меня. Однако, в нашем с ним многолетнем общении ценились совсем другие вещи; может быть, поэтому, он никогда не брал меня к себе на работу, как бы остро я в этом не нуждался. Неравенство в нашей дружбе было делом естественным. Но, не подумайте, он не снисходил до меня, как это могло показаться со стороны, - я ему тоже был нужен. Мы с ним разговаривали: о душе и духовном, о назначении и призвании, о звездных тайнах Вселенной, о женской любви и мужской дружбе, и никогда - о Боге.
Называя меня своим лучшим и единственным другом, он грубо льстил мне и тем добивался цели - я был предан ему бесконечно. Хотя, обладая
реальной властью, он в жизни не помог мне ни разу, ничем.
Его последняя жена, молодая, красивая, глупая, чувствовала во мне родную душу - в отношении мужа она находилась на одинаковой со мной ступени его восприятия. Я часто задавался вопросом: а зачем мне такая дружба? Но, не находя ответа, вновь и вновь поддавался его магическому - это несомненно! - на меня воздействию...
Вот уж голубь-стервятник...

  Я снова споткнулся, кажется, растянул ногу. Пнув со злости ни в чем не
повинный кустик, хромая, двинулся дальше.

  Нехорошо это, вот так о мертвом. Я ведь любил его, и вечно при этом что-то ставил в вину. А он был добр... иногда. А он был широк и обаятелен... со всеми, но не со мной. Он прогуливал служебные деньги по ресторанам; он трахал баб, только самых красивых, они сами ложились под него. Но, когда раз, уже твердо пообещав, он не дал мне и прикоснуться к одной из них, желанной - возился всю ночь сразу с двумя, находясь в соседней комнате, я слышал эти пьяные крики, вопли и смех, - не сомкнув за ночь глаз и потеряв надежду, под утро я обозлился. Кажется, что-то сказал, не помню, кажется, хлопнул дверью. Месяца не прошло, я был у него; говорили о человеческой мудрости... А в сауне... что он сделал со мною в сауне!.. Голая, распаренно-розовая и пьяная в дым смазливая девка - его, естественно, чья же еще! - раскорячившись предо мною, тоже голым и пьяным, подыхающим от похоти, взяв рукой, уже совала себе ... Он ворвался - представьте, в дубленке! - в эти зной и истому, и забрал таки девку с собой. А я остался стоять; раскачиваясь, тупо глядел на собственный, бессмысленно напрягшийся, красный... Через пару недель мы беседовали с ним о вечности и судьбе.

  Незаметно вхожу в деревню. На единственной улице ни одного человека. Дождь. Огибая глубокие лужи, бреду по грязи на другой конец, к кладбищу. Там толпа - вся деревня сбежалась, - автобусы, несколько черных волг, много московских знакомых. У гроба вдова, вся в черном и черная от горя. Короткая панихида. Кто это взял на себя смелость выступить? - не знаю такого... Чей-то дикий истошный визг в последний момент - женский, конечно, - стук комьев глины о крышку гроба. Идем к местному клубу, там накрыты столы. Крестьяне, выпив каждый по пол-стакана водки, деликатно исчезают.

  Я напиваюсь быстро и мощно. Ни на кого не обращая внимания, глотаю рюмку за рюмкой, пока в ушах не встает звенящая тишина. Тогда косо встаю, опрокидываю что-то себе на брюки, начинаю говорить. Слышу глухо, вдали: это кто? кто?.. Это ближайший... это друг...

  Промелькнули глаза вдовы. 

  ... Я хочу рассказать любимый его анекдот... (анекдот? анекдот-от!.. к чему?.. вранье... я не знаю конца...). В голове пусто, пусто в душе. Я ныряю в эту пустоту, выныриваю, слышу свой голос: "... плывут два голубя по реке; один говорит другому..."

  Слезы на глазах, я куда-то перемещаюсь, пропадаю...

"...  да, мы голуби... наше место в небе... летать... Река... жизни... зачем?..  дерьмо плавает... и утонуть можно...

  Опять исчезаю.

"... ты утонул, дорогой, - прорезается голос, - мой - не мой? - не пойму, - я остался один... И теперь скажу тебе вот что: ты никогда уж не будешь летать!.." 

  Промелькнули глаза вдовы. И я утонул тоже.

  Нехорошо, понимаю - ой как нехорошо! - спать с женой покойного друга в самый день похорон!