Почти рождественский рассказ
Ежик, ежик, выходи...
или
темные пятна на белом фартуке
(Публикуется впервые)
1.
…Здесь, в Люксембургском саду зима чувствовалась намного отчетливее, чем в разногоголосых, вечно праздничных улицах, в каменных и душно-распаренных парижских переулках.Еще вчера Париж, словно купающийся в пенных водоворотах пушистого снега, раскрашенный сотнями и сотнями разноцветных рождественских огней, сегодня выглядел сыро и запущенно. И лишь в парках да старинных скверах сохранились остатки снега, островки Рождественского серебра.
Недавний дождь, скупой и теплый, растопил отчаянно белый рождественский снег, отлакировал асфальтированные дорожки, сбил с лощеных мясистых листьев рододендронов хрупкие снежные шапочки, освежил исходящие клейкой смолой разлапистые сосны.
Остро и тоскливо пахло расплющенной хвоей, грибами и мандаринами.
Темно-кровавое солнце нехотя опускалось за вершины дальних деревьев, пуская сквозь прорехи в их по-зимнему жидких кронах торжествующие пучки света.
Евгения, совсем еще молодая женщина, откинулась на изогнутую спинку скамейки и слегка прищурила удлиненные глаза редкого цвета, сходного по оттенку с темным густым гречишным медом.
Тотчас же весь мир, пропущенный сквозь легкие ресницы, переменился, приобретя дрожаще–радужное звучание, превратился в нечто таинственное, без строгих форм, цветов и оттенков…
Женщина счастливо улыбнулась и потянулась к карману за сигаретами.
- Hérisson, hérisson sors-toi! Je t'ai vu...- раздался звонкий голос ее семилетнего сына, без устали носившегося по влажной траве среди редких снежных островков, ноздреватых и грязных, в своих ярко-оранжевых кожаных сапожках.
Евгения загасила сигарету и слегка повысила голос:
- Алеша, я же тебя просила, когда мы с тобой одни, говорить только по-русски.
- Bon, maman. C'est tout ...- легко согласился мальчик и громко закричал:
- Ежик, ежик, выходи…Я тебя видел…
Евгения вздрогнула, и, зябко поежившись, запахнула свое светло-серое элегантное пальто из легкой лайки…
- Да-да…- подумала она, провожая взглядом непоседливого сына, мелькающего среди сосновых стволов.
…Да, именно так, спрятавшись в густой сирени, вызывал ее на улицу Борис Каримов, первое серьезное увлечение Евгении.…Именно так… Ежик, ежик, выходи…Господи, как давно это было.…Да и было ли?
- Ежик, ежик, выходи…
Рождественский Париж, сырой и малоснежный, заколыхался, растворяясь в легкой путанице памяти, иной раз цепкой до мелочей, а иногда, напротив, избирательно великодушной….
* * *
…Как обычно бывает весной, в школу после очередной эпидемии гриппа пришла эпидемия влюбленности.
Любовью пахло везде: в городе, вольготно расположившемся над широкой, блистающей словно ртуть рекой, в аллеях парка, обрамленных кустами желтой акации со сладкими мелкими соцветиями, в скучных классах, где серые казенные стены не украшали, а скорее уродовали скучные плакаты и портреты великих ученых и писателей.
Учителя с бессильной тоскою провожали взглядами перелеты от парты к парте записок и конвертиков амурного содержания, но сделать ничего решительно не могли.
Весна.
Весна в одночасье сделала всех старшеклассниц прекрасными принцессами, а старшеклассников -гордыми и бесстрашными рыцарями…
Весна.
Девушки на глазах расцветали, украшая себя роскошными бантами и передничками в кружевах, а юноши во время уроков все чаще и чаще стали заглядываться на свои отражения, урезанные маленькими круглыми или квадратными зеркальцами.
И обнаруженные новые, предательски краснеющие юношеские прыщи на их физиономиях огорчали юных рыцарей много больше , чем судьба упавшей на рельсы Анны Карениной.
Эпидемия.
Даже мелочь пузатая - первоклашки и второклашки - почувствовали что-то ососбенное, разлитое в воздухе школьного двора и коридоров…
Все чаще и чаще на переменах стал раздаваться громкий плач малолетних Джульетт и счастливо – злорадные смешки сопливых Ромео…
Весна.
…Полуденное солнце внезапно осветило лицо Бориса, стоящего возле дырявой на сгибах географической карты, с сомнением блуждающего указкой где-то в Уральских горах, и нависшего над ним уставшего, скучающего учителя географии Семена Петровича.
-Боже…- подумалось тогда Евгении, в то время просто Женьки. - Ну до чего же он хорош собой, этот Борька. И эти бездонные, огромные глаза, и эти ресницы, длинные и слегка загнутые…А этот нос с горбинкой, высокий и чистый лоб…А волосы, русые и слегка вьющиеся…Да одна только его поза возле доски чего стоит…Он, конечно, все знает, но ему просто -напросто лень и скучно отвечать на банальные вопросики Семена Петровича…Он выше этого, много выше!
И Женька тут же слишком громким голосам стала подсказывать Борису…
Из класса их выгнали вместе…
…- Да он же татарин, этот твой Борька! Ты что!? - с заметной завистью отчитывала Женьку лучшая подруга Марина Засядько.
- Да ну и пусть!- тряхнула головой Женька. – Я уже и татарский учить начала, правда-правда.
- Да ну!? – округлила глаза Марина, и из ее раскрытого рта красной рыбкой выскользнула обсосанная карамелька.
- Перемечи учпочмаки…- гордо по слогам произнесла Женька, картинно отставив в сторону руку.
- А что это?- испуганно прошептала подруга.
- Да кто его знает!- расхохоталась Женька, тряхнув короткострижеными волосами.- Что-то вроде пирожков.
Она снова расхохоталась, а за ней и Маринка.
Обоюдный смех вновь сделал их лучшими подругами, растопив наметившийся было ледок недоверия…
Борис быстро почувствовал интерес девочки к своей особе и даже слегка возгордился: походка, да и все его поведение на глазах менялись: в осанке появилась снисходительная усталость, в жестах - картинная манерность, на красивых четко отчерченных губах при виде Женьки появлялась самоуверенная, слегка кривоватая улыбка.
А девочка, тонкая как тростинка, всерьез занимающаяся художественной гимнастикой и музыкой, лучшая ученица в классе, случайно оказавшись с Борисом наедине, тотчас же превращалась в угловатое, молчаливое, незаметное существо, старалась сделаться ниже ростом, смотрела в его глаза снизу вверх с чуть ли не собачьей преданностью и обожанием…
Мать Женьки, женщина решительная и наблюдательная, довольно быстро заметила метаморфозу, произошедшую с дочерью, а случайно выпавшая из кармашка форменного передничка мятая Борькина фотография помогла установить точный диагноз дочкиного заболевания: любовь. Женщина усадила Женьку за стол и, взлохматив ладонью ее непокорные волосы, без излишних предисловий, в лоб, спросила, вглядываясь в густоту гречишного меда ее упрямо сощуренных глаз:
- Что девочка, никак влюбилась? В Бориса? В татарина? В сына рыночного мясника? Я правильно тебя поняла?
- Да, мама…- прошелестел Женькин голос. – Да… И я собираюсь после школы выйти за него замуж…
- Да ты совсем сбрендила, Женька.
Мать расхохоталась до слез, обидно…
- Да что ты в нем нашла, в татарчонке этом? Что? Смазливую мордашку? Глазки в пол лица? Ну а еще, что еще ты в нем смогла рассмотреть? Что? Да в его семье только разговоров как о рынке, да о мясе… Да еще о том, как бы побольше покупателей за смену объегорить? Дуреха, прости Господи…Честное слово, дуреха…Да его отец на прошлом родительском собрании во всеуслышание заявлял, что сразу же после школы он свой топор Борьке отдаст… От военкомата откупится и прямой наводкой на рынок, кости рубить…Замуж…Ты об этом мечтала, когда в слезах с тренировок приползала? Об этом? А когда музыкой занималась или языки по ночам зубрила, о чем ты думала? О том, как сразу же после школы выскочить замуж? И этому самому мужу его сраный, кровью и мозгами изгаженный фартук по ночам стирать, да еще и зуботычины получать?…А что ты морщишься, у них в семье это обычное дело: сколько раз Борькина мать на работу в синяках приходила…Не веришь? Да она в моей поликлинике медсестрой уже лет пять как работает… Насмотрелась…
- Ладно, мама, - Женя поднялась и, обогнув мать, направилась к двери.
- Мне в школу пора…Я и так уже опаздываю…
- Иди дочка…- мать, грустно усмехаясь, посмотрела на девочку.
- Иди. Но запомни, увижу рядом с Борькой, по щекам отхлестаю. При всех опозорю, так и знай…
Дверь за Женькой вызывающе громко захлопнулась, и в комнате повисла густо сдобренная отчуждением и обидой тишина…
2.
Весеннее солнце разошлось вовсю…Кленовые почки, липкие и горькие, падали на асфальт. От просыхающей перекопанной земли на приусадебном школьном участке запах поднимался настолько одуряющий, что хотелось плюнуть на все и совершать глупость за глупостью, одна нелепее другой, чтобы много позже сокрушаться о них, пусть и бессонными ночами, пусть и над мокрой от слез подушкой, но совершать непременно…
И Женька решилась…Сегодня, именно сегодня она докажет себе, маме, Борису, наконец, всему миру, что она далеко уже не девчонка, что она может и хочет любить и что она любит…И что она полностью готова к тому, чтобы смело, очертя голову, броситься в то, о чем наверняка думает каждая девчонка в свое время. Думает и боится, желает и одновременно страшится в подсознанье своем, твердо уверенная, что уж у нее и ее избранника все будет не так, как у других, будет не банально и пошло, будет не обидно и больно…Будет…
Над рекой, среди стоящих по берегу железных гаражей, от всего мира отгороженный зарослями бузины с ее вонючими листьями и гроздями мелких красных ягод по осени, притаился небольшой пятачок утоптанной земли: излюбленное место молодых приблатненых ребят, где всегда можно спокойно, не опасаясь лишних нравоучений, выкурить украденную у отца сигарету, выпить, давясь и кашляя, стакан сладкого, омерзительно воняющего дешевого пойла типа портвейна или вермута.
Женька ловко прошмыгнула в узкую щель между гаражами, едва не угодив ногой в подсыхающую кучку экскрементов, и оказалась на пятачке.
«Ты мне сказал, что я пьяна,
Да я сегодня пьяная…
Так наливай стакан вина,
Я пью за жизнь поганую.
Я водку пью и дрянь курю,
А опьянев – рыдаю,
Ведь мне всего семнадцать лет,
А я совсем седая…»
Пять–шесть ребят сидели на деревянных ящиках, курили, сплевывая и притоптывая в такт рыдающему, охрипшему, надо полагать - от горя, магнитофону, стоящему чуть поодаль под кустом…
Боря увидел девушку и горделиво усмехнулся:
- А вот и Ежик нарисовался.
Женьку покоробило, с какой интонацией он произнес только им двоим известное её прозвище, но решив не заострять на этом внимания, поздоровалась с ребятами.
Выплюнув изжеванную папиросу, Борька наполнил остро пахнувшим вином граненый стакан и, протянув его девушке, практически скомандовал:
- Выпей, Женька, выпей. Да не боись, к вечеру и запаха не останется…Сладенькое…
Она приняла стакан и при общем молчании сумела-таки с трудом впихнуть в себя его содержимое…
- Молодец, Ежик…- начал было кто-то, но в эту минуту с треском ломающихся веток на полянке появилась мать Женьки…
Окинув взглядом притихшую компанию, она выбила из рук дочери пустой стакан и, схватив Женьку за волосы, поволокла ее за собой, нимало не думая о жестких и упругих ветвях, хлеставших ее и скулившую от обиды и боли девушку. Женя знала, что после такой унизительной сцены она никогда большен не решится встречаться с Борисом.
- …Когда-нибудь ты мне за это спасибо скажешь… - бросила мать рыдающей на диване дочери и, хлобыстнув дверью, вышла…
3.
…Прошли годы. Дипломная работа по окончанию юридического факультета приглянулась кому-то из западных правоведов, и Женька, теперь уже Евгения Ивановна, поехала на стажировку во Францию. В Париж…
Молодую, красивую и стройную русскую, хорошо владеющую языками, с первых дней во Франции окружили вниманием галантные кавалеры, быстро и напрочь изгнав из ее памяти все воспоминания о Каримове.
Счастливый брак, по-французски несколько чопорная свадьба и в результате у них с Жаном появилось маленькое непоседливое чудо - сын Алексей.
…Как-то через несколько лет после отъезда из России Евгения приехала в родной город на неделю навестить свою мать. Та, решив угостить дочь почти обязательными пельменями, посетовала, что уж слишком жилистое мясо нынче в магазинах.
- Не укусишь, дочка…Веришь, нет - одни жилы.
Евгения только рассмеялась и, набросив легкий плащ, отправилась на ближайший рынок.
Базар встретил ее шумом и гамом, скрежетом железных поддонов по мраморным прилавкам и гортанными выкриками торгующих фруктами и цветами кавказцев. Под куполообразным бетонным перекрытием нового павильона разливались запахи квашеной капусты, малосольных огурчиков и привозной клубники в плетеных корзиночках.
…Перед мясным отделом толпилась недовольно брюзжащая очередь: старушка упрямо перебирала лежащие перед ней кусочки мяса, одновременно пересчитывая мелкие деньги в расплющенном потертом кошельке.
Евгения покорно встала в конец очереди и от нечего делать безучастно осматривалась вокруг.
Взгляд ее остановился на огромном угрюмом татарине-мяснике, брезгливо заворачивающем все- таки купленный старушкой кусочек мяса. Что-то знакомое показалось ей в разлёте бровей и красиво очерченных губах на одутловатом лице мясника.
- Господи, да это же Борис!- тихо ахнула девушка, со странной смесью удивления и брезгливости разглядывая мясника, а тот, равнодушно обтерев толстые, испачканные сукровицей пальцы о несвежий заляпанный фартук, уже кивал следующему покупателю.
- Ну, а вам чего? Грудинку? Щас сделаю.
…Уже на вокзале, целуя заплаканную, сразу постаревшую мать, Женя прошептала:
- Спасибо, мама…Ты была права тогда…Спасибо.
- За что же, доченька, спасибо-то? – всполошилась мать и вдруг, внимательно взглянув в глаза дочери и догадавшись, спросила:
- Ты- что? Ты его видела?
- Да, случайно…Спасибо тебе, родная, спасибо.
Май 2010, Париж, Москва.
По теме рассказа можно читать на сайте
ВСТРЕЧА В ПАРИЖЕ (клик) В.Андерс-Рассказ - 09.04.2005 г. |
* * *
Пользуясь случаем, добавляю несколько фотографий из Парижа во время поездки, не вошедшие в предыдуший рассказ.
Набережная Сены
---------
Уголок Люксембургского сада
------------
Люксембургский сад.
-----------
С публицистом и аналитиком Марком Аврутиным (слева).