EN
Старый сайт
(публикуется впервые)
Госпожа Собака переходила дорогу. Время было раннее, движение сумасшедшее, водители нервные. Переходила она на красный свет, и, чертыхаясь, притормозили в первом ряду «Опель» и две «Субару», не губить же живую душу. Госпожа Собака поблагодарила, вильнув хвостом, и поднялась на тротуар. Ступала она неспешно, уши спустила, как два белых флага, и, разглядев себя в витрине обувного магазина, осталась довольна собой.
Была она белым пуделем, вернее, пуделицей, двухлетней барышней на выданье, и звали её Мэди. Имя простое и, вместе с тем, аристократичное, и откликалась на него Мэди с удовольствием. Одна она оказалась на улице впервые. Пройдя мимо решётчатых витрин закрытых магазинов и фалафельной, Мэди решила, что мир интересен, не страшен, что он вкусно пахнет и красив. А самыми привлекательными в глазах Мэди оказались большая зелёная метла и большая кудрявая женщина, которая была при этой метле. Мэди направила свои четыре балетные лапки к ней.
А Зиночка тем временем подмела половину нормы, осталось ей убрать два квартала центральной улицы и переулок. Утро было предосеннее, и дышалось Зиночке пыльно, но легко. Вчера ей выдали новую метлу, предупредив, что это инвентарь общественный и ценный, и теперь Зиночка оценивала его по достоинству. Работала она дворником или, как принято говорить в Израиле «работником по уборке» уже восемь месяцев, успела пережить здесь и дожди, и песчаные бури и попривыкла. Кошмарами больше не страдала и на глупые реплики старалась не реагировать.
«Ну и что, – думала Зиночка, – кто-то должен убирать улицы своей собственной страны». В бывшей – не собственной – стране проработала Зиночка секретарём в геологической экспедиции. Образования высшего не имела, но знала на память все прибыль-ные месторождения полезных ископаемых и устья рек на севере, где и разыскивала их экспедиция. В Израиле с ископаемыми было гораздо хуже, и знаниям своим Зиночка применения не нашла. К тому же женщина она была неречистая, а говорить на иврите, вообще, комплексовала. Записавшись на курсы медицинских секретарей, она столкнулась с невероятными терминами и латынью, которая была для неё всё равно, что неразгаданные иероглифы острова Пасхи. Прослушав три лекции, Зина вернула одолженные учебники и отправилась в «лишку», то есть в «лишкат-таасука», гордо звучащее на русском как бюро по трудоустройст-ву. Там можно было соглашаться на любую работу или не соглашаться вообще. А можно согласиться, но на будущем рабочем месте мягко перевоплотиться в «полу-глухо-немую» с одним ответом «иврит катан, ани лё мэвин» *. Главное, потянуть время. Но Зиночка его не тянула, от всех возможных «чёрных» вариантов она отказалась и стала жить с мамой на её пенсию, подрабатывая перешивкой. Зинина мама не могла представить дочь чернорабочей, и Зина не обременяла её такой перспективой.
Год назад мамы не стало, не стало и пенсии. До своей Зиночке нужно было ещё «оттрубить» немалый срок. И тогда она сказала себе: «Ничего, кто-то должен убирать улицы, так почему же не я».
На работу она одевалась аккуратно, каждый день меняла пыльную одежду и критично разглядывала себя в зеркало, подходит ли футболка к рейтузам. Носила она широкополую соломенную шляпу, и если не хотела встречаться с кем-то взглядом, надвигала её на глаза. Вот сейчас хозяин фалафельной, цветом и формой, похожий на свою продукцию, запел ей фальцетом: «Ти моя сладкая», и добавил запатентованную им фразу по-русски: «Поцелюй меня». Но Зиночка уже «инъецирована» лучшими прививками, она ловко подхватила на совок пустой спичечный коробок и палочку от эскимо, и покатила дальше.
И тут за ней увязалась собака. Зина остановится подобрать мусор, и собака остановится. Зина толкает тележку с ведром, и собака семенит рядом. Красивая белая собака, подстриженная по какой-то последней моде. Кончик ее хвоста был похож на подушечку для пудры и увенчан розовым бантом.
– Ты чья, такая красивая? – спросила Зиночка.
Собака вильнула хвостом, словно приглашая познакомиться.
– А я бы назвала тебя Артик, – сказала ей Зина. Эта кличка пришла ей в голову именно сейчас, когда она подобрала палочку от мороженого и увидела собаку, белую, как льдинка. Похоже, что собака не возражала. Она понюхала Зинины чёрные ботинки и лизнула ей ногу. Дальше они убирали вместе. Собака, любопытная ко всему новому, обнаруживала разный мусор на асфальте, а Зиночка сразу подбирала его. Разговор у них шёл негромкий и доверительный.
– Ты видела этого фалафельщика? – спросила Зина. – Как мне надоело его слушать. А сейчас мы доедем ещё до одного идиота с шуармой, и он обязательно попытается меня ущипнуть. И так каждый день!
Собака, молча, сочувствовала. А Зиночка вдруг переполнилась любовью ко всему ближнему и дальнему.
– Хорошо, что ты со мной, – продолжила она, – нам ведь вместе гораздо веселей.
Собака кивнула и ткнулась в неё мордой. Зина наклонилась погладить её и отдёрнула руку. Работала она в рукавицах, но руки всё равно стали серыми и самой себе неприятными, а мех у собаки был очень уж белоснежным.
Они продолжили рабочий маршрут. Шуармщик уже потянулся ухватить Зиночку за какую-нибудь мягкую часть, но Мэди залаяла на него, не зло, но предупреждающе. Шуармщик удивлённо сказал:
– Наша Матрёшка привела себе телохранителя.
Он всегда называл её матрешкой, не напрягая память чужеземны-ми именами.
«А ведь это просто прекрасно, – подумала Зина, – просто и прекрасно, завести собаку. И чтобы она была красивая и белая».
Раньше такая мысль у Зиночки не возникала. Мама её, женщина аллергичная, животных не любила и к себе не подпускала. А вот теперь, Зиночка представила, как придёт она домой, а в квартире ждёт её роскошное пушистое существо, и не просто ждёт, а уже с тапочками. Длинными январскими вечерами они вместе будут смотреть телевизор, а в хорошую погоду друг друга выгуливать. Это ведь гораздо естественней гулять в роли «дамы с собачкой», и на собачьей теме легче завести друзей…
Кто-то окликнул её, и Зина неохотно остановилась. Для этого ей пришлось прервать свои мысли на самом интересном месте. «Да, да, – кивала она, когда особо нудный прохожий пристал к ней с советами по улучшению экологической обстановки «вверенного» ей района. – Да, вы совершенно правы». Зиночка не была спорщицей, а уж тем более быть ею не могла при переводе своей речи на иврит. Значит, легче покивать и согласиться. Мэди поддержала беседу лёгким погавкиваньем.
Она ревниво следила за каждым Зиночкиным движением и, нисколько не боясь запачкаться, подлезала всё время под метлу. Зина пожурила её, не строго, а больше для порядка. Она уже любила её, и чистую, и грязную, вместе с четырьмя лапами, хвостом-подушечкой и глазами непоседы-первоклассника. Было это для Зиночки новым состоянием, и если бы вдруг собака заговорила и сказала: «Зина, стань, наконец, человеком, покрась седые пряди и распрями свои дурацкие кудри», – Зина сразу же побежала бы в парикмахерскую становиться человеком. Но собака ничего от неё не требовала и продолжала ассистировать безвозмездно.
На углу, перед поворотом на последний участок, Зиночка присела. Она вытерла руки влажными салфетками и вынула бутерброд. Ей всегда к восьми часам становилось голодно. А голод – не тётка, с ним не поработаешь. Мэди пристроилась под скамьёй, высунув наружу любопытный нос. Съев половину бутерброда, Зиночка спохватилась. Мэди укоризненно выглядывала, почувствовав колбасный запах.
– Я просто ещё не привыкла делиться, – извинилась Зина. Она сняла с хлеба прозрачно-розовый кружок и положила перед Мэди.
«Конечно, собака – это расходы, – вернулась к своим размышлени-ям Зина, – «догли», блохи, прививки. Но зато какая, оказывается, это радость. И если бы я поехала в Ленинград, то обязательно взяла её с собой».
Когда-то давно Зиночка ездила в Ленинград. В хронологическом порядке было это между модой на плащи - «болонья» и сапоги-«чулки», в середине 70-х. Она как раз окончила курсы секретарей-машинисток, а для большего совершенствования ещё и курсы стенографии. И на первом же месте работы подвернулась ей экскурсия в Ленинград. Зиночка тогда была совсем молодой, и кудряшки подходили ей к лицу. Ездили они в сентябре, в период тёмных осенних ночей, но их весёлой компании это не мешало. Днём они степенно ходили в музеи, познавали эпоху Возрождения, эпоху Петра и эру социалистического реализма. А вечерами с гитарой бродили по городу, по мостикам над Невой, нисколько не устав от свободы и отсутствия обязательств.
В один такой вечер забрела Зиночка с бородатым приятелем-геологом в район Летнего сада. Сквозь двухсотлетние ворота грустно разглядывала она холодно-белые мраморные скульптуры. Её вдруг потянуло к их нагому совершенству, за чугунной решёткой почувствовала Зиночка страсть поэзии, страсть, которую раньше никогда не замечала и которая возбудила её воображение. Старичок, проходивший мимо, спросил: «Туристы? Закрыт Летний сад. Реставрируют там что-то. Приезжайте в другой раз, полюбуетесь». Бородатый геолог обнял Зиночку: «Мы обязательно сюда ещё приедем».
Больше Зиночка в Ленинграде не была…
А сейчас вдруг захотелось ей отмыть руки добела и с белой нарядной собакой войти в калитку Летнего сада, войти в летнюю ночь и остаться там, пусть даже самой несовершенной скульптурой. Но Мэди ничего не знала об этом. Она облизала след от колбасы и вопросительно посмотрела на Зину. Зина вздохнула своим мыслям и положила ей второй кружок.
– Я не верю, я не верю: она нашлась! – кто-то прокричал над её головой. Длинный розовый банный халат, пушистые тапочки и жестикулирующие руки…
Только потом Зиночка подняла глаза и увидела моложавую женщину с полукосметикой на лице. В её зрачках ещё застыл ужас, но губы сложились в улыбку. За ней подоспели две сочувствующие приятельницы, тоже по-домашнему неприбранные.
– Мэди, крошка, иди ко мне, – женщина в халате подхватила на руки свою «крошку» и взглядом расстреляла Зину в упор. – Это всё из-за моего мужа, пусть только вернётся с работы, – грозила она в воздух.
Женщина уже отдышалась, но не могла насладиться ощущением близости принадлежавшего ей богатства. Она поцеловала Мэди в нос и сказала:
– Я была в ванной, а он ушёл на работу и забыл закрыть дверь. А ведь Мэди совсем не знает жизни, она живёт у нас, как госпожа. Подумать только, что могло случиться с ней.
Она тискала Мэди, и собака недовольно заскулила. От любви бывает и больно.
– А чем тебя здесь кормили? – опять закричала женщина. – Разве тебе можно это есть? Эта колбаса, кто знает, из чего она сделана!
Говорила женщина на иврите быстро и всё ещё пыталась испепе-лить Зину взглядом. Не преуспев в этом, она добавила:
– Теперь я понимаю, почему Мэди именно здесь. Она родилась в Израиле, но её родителей привезли из России. И вот, пожалуйста, – русские корни.
Зиночка украдкой взглянула на несостоявшуюся спутницу жизни. Мэди, уткнувшись в тёплый рукав, лениво прикрыла глаза. Женщина в банном халате ушла в свой розовый махровый мир.
Зина поправила тележку и свернула в переулок. Мимо, не спеша, везли сумку на колёсиках пара старичков. Разбрасывая ноги в стиле танца «чарльстон», бежала к автобусу крашеная блондинка. Вероятно, они услышали странный стук, но не поняли, откуда он. Это падали, гулко ударяясь о дно мусорного ведра, разбитые Зиночкины мечты. А в сизом небе над Летним садом, над Музой, Гармонией и Страстью, разгоняла пузатые тучи новая метла, её дворницкое достояние, и, закончив, написала на голубом фоне зелёной краской:
«Вход в Летний сад с животными запрещён».
*Иврит маленькая, я не понимаю» (ивр.) – неправильно построенная фраза «У меня слабый иврит, я не понимаю».
Брисов Влад 
Вайнер Ирина 
Андерс Валерия 
Аарон Борис 
Некрасовская Людмила 
Кладницкий Давид 
Аимин Алексей 
Адаева Айша 
Верник. Михаил 
Талейсник Семен 
Борисов Владимир 
