День Дурака и три набитых дуры

...Им повезло.  Крошечное кафе со странным названием «3D», открывшееся лишь на днях, оказалось полупустым.

Сели  у окошка, заказали немного коньяку, кофе и по паре пирожных.

- Теперь-то ты откроешь нам, зачем позвала? Сорвала, можно сказать, все планы, перепугала до смерти намеками... Я уже приготовилась увидеть скелет, обтянутый кожей, и услышать трагическую весть. Ан нет, передо мной вполне упитанное создание, даже морщинки разгладились, в глазах – здоровый блеск, на щеках – румянец. Да  и аппетит, судя по всему, не исчез... В чем тогда дело? – Рита говорила весело и легко, хотя ясно было и ежу, что причины традиционного сбора серьезны как никогда: именно из-за нарушения этих самых традиций, причем  по всем статьям.  И день – субботний, а не привычная среда. И место сбора – кафе, а не «кухня следующей по списку».

Рита вообще была самой решительной из них. Она «строила» всех: сотрудников,  домашних, а также соседей по лестничной клетке, купе, салону самолета, чужих детей на улице и нахалов в очереди к стоматологу. Окажись она в торфяных болотах, она и мошкару бы построила в ряды, чтобы налетали не все сразу и не скопом, а – по очереди, группами, и, выпив положенные нормы крови, улетали, дабы уступить место следующим и  соблюсти таким образом социальную справедливость. Если москитную тучу можно назвать социумом.

Инка ничего не спросила, но всем своим видом показала, что, не опереди ее Рита, то же самое - слово в слово -  произнесла бы она. Кто ж виноват, что ее медлительность не позволила ей сделать этого первой?

На самом деле ее звали Фаиной, но с легкой руки бабушки она превратилась в Инку, да так и осталась ею до сегодняшних, вполне уже зрелых лет. Только один австралийский дядюшка, навещавший их примерно раз в десять-двенадцать лет,  называл ее Фанни и всегда смеялся при этом, приговаривая, что более смешной малышки, девочки, барышни,  дамы он не встречал. К следующему его приезду, лет через двадцать, у него будет возможность записать ее в самые смешные старушки. Но что именно его в ней так забавляло, он тщательно скрывал и у него перестали об этом спрашивать. Раз и навсегда.

-  Давайте сначала выпьем, - Зоя плеснула в красивые широкогорлые фужеры по капле коньяку – так чтобы его можно было кружить и болтать без  угрозы нарядам подруг.

- За любовь, как всегда? – Инка радостно вскинула руку с бокалом.

- Нет, - покачала головой Зоя.

- Нет? Тогда... тогда  за дружбу! – не унималась Инка, хотя Рита, быстрая, проницательная Марголя, поняла уже, что привычных тостов сегодня не будет.

- Выпьем за предательство! – произнесла Зоя и, не дожидаясь остальных, осушила свой бокал. Подруги потянулись было друг к другу, чтобы чокнуться, но остановились и, отпив по глотку, как по команде поставили бокалы на стол, едва не расплескав.

- С ума сошла? С какой стати мы должны пить за... за предательство? – Инка возмутилась. Рита ничего не спросила, но вся напряглась.

- Допейте коньяк! До донышка! Вы должны это сделать. А потом – еще один. И еще. И четвертый. И я с вами. Тогда я смогу вам все объяснить! – Зоя налила в три бокала, на этот раз полнее, потом подозвала официанта, что-то прошептала ему на ухо – и через миг на столе стоял графинчик с золотистым содержимым, ваза с фруктами и большое блюдо с бутербродами.

- Ты что, после пирожных – рыбу заказала? – Рита произнесла это тихо, но отчетливо и серьезно.

- Вечер обещает быть длинным, но вряд ли томным. Без нормальной закуски, чувствую, нам не обойтись. Берите бокалы! – Зоя почти крикнула это.

- На этот раз, надеюсь, будем пить за что-нибудь более приятное, - попыталась смягчить ситуацию Инка.

- Второй – тоже за это. За предательство, - Зоя выпила и этот бокал полностью, снова не  чокаясь и кивком запретив им чокнуться друг с другом. – До дна! Только до дна!!

Подруги не решились ослушаться и выпили. Зоя налила по третьему бокалу.

- За...

- Хватит измываться! – Рита шумно вдохнула воздух и задержала дыхание. Лицо ее мгновенно пошло яркими пятнами, ноздри она раздула, а потом резко втянула и ее острый нос еще более отточился.

- Что за манера жилы по кускам тянуть, - против ожидания тихо произнесла, почти прошептала Рита. – Инка на диете сидит, давление понижает, у меня аллергия на коньяк, и ты это знаешь. Сама тоже только месяц назад с приступом отвалялась чуть не неделю. Мы около нее только что петухами не пели, а теперь она  за нами  захотела поухаживать? В реанимации? Так туда посетителей не пускают. Даже таких сердобольных: в прямом и переносном смысле... А может ты бы нас – сразу в морг отправила?  Давай, не стесняйся, подруженька...

Знаешь, что я тебе скажу. Хочешь одна пить – пей.  Но Инке я больше не дам. И сама не прикоснусь. Можем даже оставить тебя одну, не мешать воспевать то, что чуждо каждой из нас в равной мере, как бы ты тут ни выделывалась...

Голос ее задрожал, она вырвала бокал из рук оторопевшей Инки, а потом, применив силу, отняла бокал у Зои.

- Больше никто не выпьет ни капли!

- Я выпью, - упрямо процедила Зоя.

- Я сказала – никто, - Рита тихо взяла бутылку и протянула ее недоуменно приблизившемуся к ним официанту, а вторую, полупустую, мирно отпустила восвояси, тихо разжав пальцы в полуметре от стола.  Подлетела уборщица.

- Я все сейчас уберу, не беспокойтесь!

- Будьте так любезны, - холодно произнесла Рита. Потом достала деньги, положила на столик и стала собирать сумочку, всем своим видом демонстрируя свое недвусмысленное намерение. Инка сидела, вжав голову в плечи, Зоя молча смотрела на поднявшуюся Риту, потом тихо сказала:

- Сядь, я скажу, зачем позвала вас сюда. И зря ты так... с коньяком... Я хотела, чтобы операция прошла под наркозом. Хотя бы местным.

- Попробуй только разочаровать меня своим сообщением, - проскрежетала Рита и села. – Я жду сенсации, грома небесного, большого взрыва, трагедии... Я оставила дома больного ребенка...

- Скоро я отпущу тебя. Вас обеих. А трагедия, думаю, будет. И слезы. И громы небесные... Рит, новость, собственно, - для тебя. Вот уже три года я и Андрюша... ну, я и твой муж – любим друг друга. Любим, встречаемся. И... И спим... Хочешь, убей нас обоих сразу, хочешь – поодиночке, но дольше врать я не могла. Да и он... И ему надоело притворяться...

Вот такая новость... Или это для тебя уже не новость? Андрей обещал, что скажет. Может, уже всем все известно, а я тут спектакль устраиваю? Уж слишком ты для несведущей агрессивная сегодня.

- Да как ты... Да что это такое? – Инка вскочила. – Ты же знаешь про... ну, про Риткину болезнь. Ей, может, жить осталось всего ничего... А ты? Просто в голове не укладывается... Не слушай ее, Ритуль...  У нее крыша поехала.

- Инна, прекрати, - ледяным голосом сказала Рита. – Она не в курсе... Я ей не говорила, словно чувствовала... Сердце подсказывало не спешить. А зря, видно. Я своих подруг люблю, и когда им хорошо – мне тем более... Давно надо было открыться. Но не сейчас! Не здесь! И  - не так...

- Что ты сказала? – Зоя растерялась. – У тебя... то самое? Ты так думаешь, или врачи...  или это уже диагноз? Окончательный? – Она потянулась к Рите, чтобы обнять ее, прижать к себе, все объяснить, но та отшатнулась от нее, как от чего-то бесконечно ей омерзительного. Словно на медузу дохлую наступила.

- Ритка, да ты что? Ты серьезно поверила? Ты могла подумать...

- Хватит меня жалеть! Ненавижу! Жалельщиков ненавижу.  Все как очумелые жалеть кинулись. Словно я умру, а все они – и ты, да и ты, Инка, - будете жить вечно! Черта с два! Кого-то грузовик собьет,  кого-то удар хватит, кого-то ножом пырнут или самолет на части развалится над океаном... И очень может быть, что случится все это задолго до того, как прощусь с этим светом я. Так для чего жалеть? И главное – кому?

Я запрещаю! Слышите, запрещаю вам жалеть меня! Никому не позволю. Но уж и от меня вы жалости не ждите. Не дождетесь!

Давай, Инка, расскажи ей, раз такое дело, про вас с ее Ильей. И не три года они тебя, милая, за нос водят, а девять.  И Сонька ее – от Ильи. Твоего, между прочим, Зоечка...

- Замолчи! Обе вы замолчите! – Инка закрыла лицо ладонями. – Зачем ты, Рита... Я же тебе... как человеку... Я мучалась, а ты... Не верь ей, Зойка! Не верь, врет она. Со злости врет... Завидует...

- Да я и так не верю. Сегодня же...

- Дуры вы, обе дуры. Да и я. Три дуры. Слепые притом. Три слепые мышки... Каждая каждую кусает втихаря, а думает, что другие две этого не замечают...

- Вы когда-нибудь видели треугольник двухсторонний? Нет? А его, такого, и не бывает. Всегда есть третья сторона. Год назад, когда твой Илья и Инка... Ну, когда они решили расстаться... и я им в этом помогала... по-дружески. То с ней поговорю, то его усовестить пытаюсь. В общем, не совладала с  собой.

Ты тогда в командировке была, помнишь, еще не знала, брать с собой Зоську или оставить, но все же взяла. А я совершала свое миссионерское и миротворческое турне. Зашла к Инке, взяла с нее слово, что больше – никогда, иначе порву с ней. Помнишь, Инкин, дождь еще шел? Я промокла. Сначала – когда к тебе шла. Ты меня обсушила, отогрела. А потом я к Илье отправилась. И снова промокла. Ну, и он меня обсушил. И он отогрел. Так что жарко стало нам обоим. Жарко и сладко. Тебе больно, Зоечка, сейчас? Я знаю, но это надо было рассказать. Я даже благодарна тебе... Все думала, как сознаться. Не уносить же с собой в могилу. Не уходить же нераскаявшейся. Я не верю ни в рай,  ни в ад. Но если душа моя в будущей жизни будет замаливать грех этой – вдруг реинкарнация существует – пусть я здесь заплачу за все свои ошибки, а туда приду чистая и светлая, и детей рожу в тот, новый, мир – чистых и светлых. Мама моя так не сделала, не покаялась – вот и мучаюсь я со своим Петькой всю жизнь... Хорошо еще, что он... ну, что не может понять, что с ним такое. Иначе и он не перенес бы, и я...

А Андрея я не виню. Каждый день приходить домой и видеть одно и то же: сына больного, от которого ни ласки, ни тепла, и жену такую же. Я всю жизнь несчастье свое на нем срывала. Потому что всю жизнь Илью твоего люблю. Вот так! Еще до вашего знакомства. Но я для него другом была. Товарищем по играм, а женщину, деву, Прекрасную Даму он в тебе, Зойка, углядел.

- Ритуля, не надо, - сквозь слезы простонала Инка. – Не надо!!!

- А почему – не надо? Потом я уже не успею. Да и в чем я признаюсь? В любви? Так за любовь не судят... Ну, любила. И люблю. А женился он на Зойке. А в любовницы взял – тебя. У меня с ним один раз было, тогда, в дождь... И я благодарю бога за тот дождь. Пусть бы он никогда не кончался.

Но он кончился.  И наступила великая сушь, которая будет длиться до самой смерти. Моей. А все равно та ночь была. Я умру – и она ляжет в могилу вместе со мной. И осветит мне вечную тьму, поможет червям найти самую короткую дорожку к моему глупому сердцу, к мозгу, к душе... Тело едят ползучие черви, а душу целуют летучие. Я уверена. Так что не обессудь, Зойка.

То, что ты у меня украла, - лежало в мешочке, около мусорки. А то, что я у тебя, - ты хранила в дорогой шкатулке, близко к сердцу. И все же я сумела утащить твою ненаглядную драгоценность, пусть на одну только ночь – но утащила! И за это все. Все на свете простить тебе готова!

Хорошо тебе с моим Андреем? Мне не жалко – бери, пользуйся! А у меня той ночи не отнимай. Она была единственной ночью любви в моей жизни. Да и то... это я его любила, даже  той ночью, а он – и тогда – любил тебя...

- Почему ты этого мне не рассказала? – Инка подскочила к Рите и, схватив за плечи, начала трясти. – С меня слово взяла, а сама... Счастья лишила, а теперь и подругу отнимаешь...

- Инка! Иночка, куда ты? – Рита бросилась вслед за рыдающей подругой.

- Куда  же вы, девочки? – Зоя тяжело опустилась на стул. – Куда же вы, милые мои... Я пошутила... Сегодня же – первое апреля. День дурака...

Она расплатилась с насторожившим, было, официантом и вышла. На улице было совсем темно, и только разноцветно мигало название кафе «3 D». Точно, три дэ... Три дуры, набитые дуры...