Первый зуб

   На этот раз Люда не смогла сама добраться до больницы, и вызвали машину «скорой помощи». Был полдень, Йонатан спал, будить его не хотелось, она всегда считала, что сон для ребёнка - это святое. Люда попросила маму:
- Поцелуй Йоника, когда он проснётся, и Ромку.
  
   В палате её встретила Мэри и буднично сказала:
- А-а, ты вернулась. Знаешь, Ури из четвёртой палаты умер.
Мэри приехала полгода назад из Румынии, и её центром абсорбции стала больничная койка. Люда откинулась на подушку. Как странно, что боль теперь - неотъемлемая часть её жизни. Ломило всё тело, значит, поднялась температура. К ней пообещали пригласить психолога.
- Он у вас вроде священника на последнем причастии? - спросила она, но её юмор не поняли.

   Термометр показал 38,6. Медсестра вздохнула и принесла лекарство. Они, медсёстры этого отделения, были немногословны, корректны, с отпечатком печали на лице, а может, ей такими только казались. Наверное, после смены они глубже вдыхают чистый воздух, разглаживают морщины и спешат скорей домой, к своим детям, к свежей и новой жизни.

Люда не заметила, когда зашёл в палату Дов. Она вдруг почувствовала на себе взгляд, а потом увидела его глаза цвета тёмного малахита, а в них - боль и крушение всех надежд. Она постаралась улыбнуться. Они говорили о Ромкиных проблемах с математикой, и о Йонатане, у которого тяжело выходят зубки. Дов взял её руку, горячую и сухую, и Люда почувствовала прохладу февральского вечера, а, может, это просто падала температура. - Ты иди домой, - сказала она Дову, - Йоника ведь нужно купать и укладывать спать. Он кивнул.

        &n bsp;                 &nbs p;        &n bsp;                ***

   С Довом Люда познакомилась, когда, расставшись с мужем и, забрав Ромку, пошла в социальный отдел, искать помощи. Дов выяснял там проблемы своей тётушки и с того дня стал Людиным добровольным социальным работником. Он помог Люде найти адвоката, снять квартиру и устроить Ромку на субсидированную продлёнку в школе, а потом совершенно неожиданно влюбился в неё. В свои тридцать восемь холостяцких лет, влюбился в её незащищенность, бледность щёк, неправильный иврит. Через год после знакомства, Люда, окунаясь в прозрачную воду предсвадебной «миквы»*, всё ещё пыталась понять, как закружил и привел её сюда водоворот событий. Но тут женщина со строгим лицом окинула её тело взглядом и пожелала счастья, которое Люда считала утерянным. 

        &n bsp;                 &nbs p;        &n bsp;                ***
   В тот год их гомельская свадьба была одним из громких событий городской жизни. После долгих лет ещё школьного романа Шурик Криныця сделал предложение руки и сердца, а Людочка Злотникова его приняла. Еврейская мама Люды была на шаг от инфаркта, а украинский папа Шурика кратко и лаконично послал сына матом. Но «война Монтекки и Капулетти» в Гомеле не состоялась, потому что местные Ромео и Джульетта догадались аргументировать в защиту своей любви весьма эффективно: Люда ждала ребёнка. И был марш Мендельсона, не устаревший с годами, и «горько» на счёт, и выносил Шурик свою молодую жену из зала торжеств на руках, и клялся любить вечно.

   Первого мая флаги и шары запестрели над городом. Организованное народное гуляние проходило успешно, в со-провождении свежего ветра. Воздух был чист и прозрачен, и только аэропорты начинали чувствовать особую нагрузку. Надвигалось цунами великого радиационного бегства.
   И ещё первого мая родился Ромка. Он родился раньше срока неправдоподобно маленький, и его выращивали в барокамере до нужного веса. Им так и не удалось выехать в то жаркое «чернобыльское» лето, да и ехать надолго было некуда. Запаслись сухим молоком из Львова, иногда Шурик делал продуктовые вылазки в Москву. К сентябрю волна отбывших прибилась назад к Гомелю. Открывались сады и школы, заканчивались отпуска и накопленные на сберкнижках деньги. Потом иссякли запасы сухого молока, и жизнь потекла прежняя, доапрельская.

   Вообще, это было интересное и беспокойное время. Отец Шурика попытался завести разговоры, что не мешало бы крестить мальчика и закрыть все вопросы об его еврействе, но мама Люды категорически возразила: «Мы же не настаиваем на обрезании!» Так что Ромка получился атеист, с чёрными еврейскими глазами и украинской фамилией Криныця. К четырем годам он умел тоненько подпевать деду: «Розпрягайте, хлопцi, коней», а у бабы Розы в гостях кушал морковный цимес.
   В то же время следующая волна отъездов захватила Людиных друзей и родственников. Тут уже однозначно брались билеты в один конец. На пике той волны Шурик неожиданно для себя согласился с доводами Люды и дал добро на отъезд в Израиль. Жили они в состоянии вечного перемирия, от ссоры до ссоры. А перемена места, как известно - перемена счастья.

        &n bsp;                 &nbs p;        &n bsp;                 &nbs p;      *** 

   Когда Шурик вернулся домой выпившим, Люда не восприняла это всерьёз. Он умел быть ласковым и нежным, и обладал способностью с первого взгляда вызывать симпатию. Люда достаточно быстро устроилась компьютерным чертёжником, а Шурик всё искал себя. Сперва у него возникла идея проходить гиюр**, но он быстро разочаровался в ней. Потом Шурик занялся поисками общины старообрядцев, затем, вернувшись к светской жизни, решил, что способен на собственный бизнес, и по очереди прогорел на открытии магазина, химчистки и маклерской конторы. У Люды состоялся с Шуриком серьёзный разговор, после чего он устроился охранником в русский ресторан. Теперь его звали Алекс.
   Попытки мужа что-то изменить в своей жизни лавиной обрушивались на Люду. Вначале она пыталась устоять перед ними, но однажды Шурик пришёл пьяный, и это стало повторяться. А потом, войдя слишком рьяно в роль защитника порядка, выбил несколько зубов одному неспокойному посетителю ресторана. Зубы в Израиле оказались дорогим вложением средств, и чтобы замять скандал, Шурику пришлось отдать все накопленные на чёрный день деньги.
   Тогда восстала Люда, но Шурик сильно изменился. Он сказал, что у всех евреев такие физиономии, что так и хочется врезать им по зубам, и нельзя было совершить большей дурости, чем приехать в еврейское царство. Люда дала ему пощечину, на что он с высоты своих метра восьмидесяти ответил тем же. Люда плакала, Ромка рыдал, Шурик зло ходил по комнате, не зная просить ли прощения. И в конце решил не просить. Он заявил, что с него хватит, он уезжает обратно, и может забрать Ромку, если Люда хочет. Люда, естественно, не хотела. Утром она сложила вещи, оставила их у соседки и ушла от Шурика навсегда.

        &nbs p;        &n bsp;                 &nbs p;        &n bsp;       *** 
   Узнав, что скоро станет отцом, Дов просто сказал: «Я счастлив». Ромка визжал от восторга. Люда ходила гордая и тайно мечтала о дочке. Признаки болезни появились в середине беременности, но всё списывалось на её положение.   Накатывалась страшная усталость, Люда успокаивала Дова, что это от низкого давления. Анализы были странные и тревожные, но проверки откладывались.    
   Йоник***, маленький голубь их дома, родился хамсиновой**** ночью и властно закричал, показывая характер. Люда замоталась в бессонных буднях. Но наступил день, когда от головокружения и слабости, она не смогла встать. Исследования давали противоречивые ответы, оптимизм сменялся отчаянием, потом возвращалась надежда. 
    Лишь через месяц, когда были собраны все результаты, врач сказал, не поднимая на Дова глаза: «Мы будем пытаться помочь, но вы поздно обратились к нам». Тогда Люда и попала в первый раз в больницу. Приехавшая Людина мама научилась менять современные подгузники. Ромка с трудом вспомнил бабушку и всё требовал, чтобы перед сном его укрывала мама. Дов, взяв отпуск, мотался, разыскивая ультрасовременные клиники, но клещи болезни щупальцами уходили вглубь Людиного тела.
- Она у вас молодая, - сказала какая-то бабушка-экстрасенс и с грустью добавила - Молодые сгорают быстро.

    К ночи Люда почувствовала облегчение и смогла спокойно уснуть, но под утро вернулись боли, и ей укололи морфин. Она пыталась конкретизировать свои мысли, а они азбукой Морзе что-то простукивали в голове и терялись. И только бесконечно жаль было Йоника и Ромку, и бесконечно страшно было уходить в неизвестный туннель...

        &n bsp;                 &nbs p;        &n bsp;                ***
   Неделю назад на праздник деревьев Ту-би-Шват***** Дов и Ромка посадили деревцо со странным названием - шесек. Веточки его были тонкими, а листья широкими зелёными ладошками хлопали по стволу. Люда и Йоник смотрели в окно. Ему уже исполнилось восемь месяцев. Бабушка научила его делать «ладушки» и выговаривать «ма». Теперь он смешно лопотал «ма-ма-ма» и показывал на Ромку, который махал ему совком со двора. Потом обиженно заплакал, стараясь затолкнуть сразу два кулачка к опухшим деснам. Йоник успокоился, когда Дов и Ромка вернулись, и потянулся к отцу на руки. Он всё пытался ухватить палец Дова, и когда ему это удалось, счастливо укусил. Дов удивился, взял ложку и победно постучал по первому зубу сына.

   Люда смотрела на солнце, а оно тёплым февральским лучом подмигивало ей.
- Я тебя люблю, - вдруг сказала она Дову. Эти слова она не говорила ему ни разу, да он и не требовал от неё.
- Спасибо, - ответил Дов.
   Ромка подбежал к матери и сказал:
- Когда Йоник подрастёт, он будет помогать поливать наше дерево, и ты увидишь, каким оно станет большим.
- Конечно, - пообещала Люда.



* Миква (ивр.) - водный резервуар для ритуальных омовений. Наполняется дождевой или талой водой.
** Гиюр (ивр.) - обращение нееврея в иудаизм, а также связанный с этим обряд.
*** Игра слов на созвучии ивритского «йона» - голубь и имени героя.
**** Хамсин (араб., букв.: «пятьдесят») - сухой, изнуряюще жаркий, насыщенный песком и пылью ветер южных направлений, дующий в течение 50 дней.
***** Ту-би-Шват (ивр., букв.: 15 швата) или Новый год деревьев - один из четырёх новых годов еврейского календаря. От него ведётся отсчёт зарождению новых плодов.