Больше всего на свете я люблю лежать на диване и ничего не делать. В этот момент меня посещают самые невероятные мысли. Не могу понять, как голова думает, и при этом отдаёт команду и рукам, и ногам, а они её слушаются. Как этот кусок мяса, спрятанный в черепной коробке, может руководить человеком? Совершенно не объяснимое дело. И почему мой мозг помещён, именно, в мою голову, а ни, например, в совершенно лысый череп Ивана Калистратовича – артиста эстрады, фотографию которого как-то видел на обложке цветного журнала. А возможно, это был не артист, а боксёр, - там у них надписи были так расположены, что ни поймёшь, какая к чему относится.

   …И если переставить мой мозг в голову китайцу, то стану ли я им, или же он влезет в мою душу? Или ещё какая-нибудь произойдёт метаморфоза?.. Как разобраться в таком тумане?

   Не понятно мне и моё изначальное происхождение. Хотя господина Дарвина и уважаю за его ученость, но не могу с ним согласиться, что моим предком была обезьяна. Куда, в таком случае, делись навыки лазания по деревьям? А они ныне ой бы как пригодились прыгать по этажам этих коробкообразных зданий с вечно не работающими лифтами. И много ещё зачем бы… Зачем было отказываться от такой привилегии?

   Так что я такое есть, если каждый старается ущипнуть, укусить, накостылять?  

   Я - не подарок, и не золото - потому, всем нравиться не могу. Тем более, что человеческий вкус - такой разноголосый. И как ни старайся выглядеть прилично, все ни в прок пойдет - оболгут, обвинят, оплюют.

   Вот, опять же, рукав запачкал обо что-то...

   Хоть меня и обозвали немцем, я им никак не могу быть... Само понятие аккуратности чуждо моей природе. Я не пунктуален, и в урну если и плюю, то все равно не попадаю. ...Куда приятней пройти по клумбе в мае, оставив на ее поверхности впечатляющие следы и сорвав самые роскошные цветы.

   Не плохо, конечно, пройти и по свежеуложенному асфальту, увековечив отпечаток своей ноги. Дождь не смоет его, как бы не старался. Да и морозу его не победить. Пусть знают, что человек, хоть временно, но может быть сильнее природы. А она, пусть чтит, и не пытается промочить меня до нитки, испустив тучи дождем. Я защищусь зонтом, или, вообще, останусь дома. Нечего природе давать повод унижать себя. На каждый ее выпад, есть возможность защититься панцирем, поглубже в него ввинтившись. Против всех ее изощрений, всегда можно, что-нибудь придумать, например, укрыться под кроватью...

   ...Я не буду, как англичанин, сидя в купе, молча созерцать проплывающую за окном местность, или что еще хуже, не уткнусь носом в газету, взамен живого разговора о свежей потасовке в парламенте ...или о том, кто как кого мастерски подвел, оставив с носом. Сам не буду, и другим не дам.

   И зачем, скажите на милость, мне по-японски расшаркиваться перед соседом, который прогнал мою собаку с лавки и громко ругался вслед. Собака, правда, не моя, а дворовая, но добрая и доверчивая: из рук кости берет, а если и гавкает, то только на злых, подлых людей или пьяных. А что гадит посреди двора, так что уж тут поделаешь, культуре не обучена, университетов не заканчивала, одичала без дома, да и нужда, малая или большая, не спрашивает, где застать... А этих, японцев, я с детства не люблю. Уж слишком они разумные, да и глаза, не как у нас, у людей,- раскосые - не поймешь, в какую сторону смотрят.

   Опять же к китайцам меня отнести никак нельзя, потому как ни одного их слова не понимаю. А их иероглифы никакому уразумению не поддаются и напоминают тараканов, которых я луплю веником по их безмозглым головам, а им - хоть бы "хны". Знай, свое дело: до щели добежать и укрыться. Приятно их давить ногами: панцири лопаются с хрустом, оставляя на полу бело-коричневую рвотную размазню.

   Я ни в коем случае не могу быть ни негром, ни мулатом, так как кожа моя белая. Если и присутствует желтизна, то не врожденная, а вновь приобретенная от недугов. Они преследуют меня последнее время, забегая с разных сторон - вот еще одна причина не доверять желтой расе. Уверен - их это происки. Как, после этого, к ним можно относиться по иному.

   И вот еще, что совершенно не вкладывается в голову. Чтобы не задумал полезного, доброго, все обращается в последствии в гадкие мерзкие развалившиеся черепки, и на душе от этого - как варенье, вывалянное в грязи.

   Кто поймет почему так происходит, тому вручу пряник, который спрятал на прошлой неделе под буфетом. Вредная рябая уборщица вымывая пол, задела его мокрой тряпкой и извлекла наружу. Но я исхитрился схватить его первым, а после упрятал поглубже.

   Почему же задуманное не удается воплотить в дело, думаю никто не угадает. А причина вся в том, мы тут дышим одним воздухом, а в нем бацилы вредоносные засели глубоко, да и вообще, миазмами кругом попахивает. Я как человек культурный не заставил себя назвать это словом "воняет". Думаю, надо варягов вызывать для разрешения проблемы.

   Меня нельзя отнести и к женскому роду, так как я не способен родить ребенка, да и к семейной жизни не тянет от природы. К тому же бреюсь, почти каждый день. При общении с женским полом испытываю страх и трепет, лицом краснею и язык немеет. С чего бы это? С мужчинами общаться как-то проще и спокойней, и нет боязни, что соблазнят и в постель утянут.

   На всякий случай сходил в женскую консультацию провериться, с подозрением на беременность. Врач странно на меня посмотрела, но ощупать - ощупала, даже штаны заставила снять. Сказала, чтобы я больше к ней не приходил, а обратился к врачам по месту жительства.

   К первому на прием я пошел к глазнику. Пожаловался, что в глазах бог знает, что мерещится. Рассказал про соседку Валентину, и про то, что мне не нравятся ее кавалеры, являющиеся строго по расписанию в отведенные каждому дни недели. Разнообразные этикетки на бутылках, которые она выносит на мусорник, говорят о непостоянстве личности. А это вредно для здоровья.

   Я хотел ему рассказать про Варвару Пантелеевну, женщину не первой молодости, стремящейся омолодиться разными сомнительными методами... Но он меня слушать не стал, быстро выписал капли и выпроводил в спину. Я, все ж таки, купил их и выпил одним залпом - принеприятнейшая гадость. А глазников с детства не любил, и с ними тех, кто носит очки. Он и меня хотел вовлечь в их сообщество, но со мной такой фокус не пройдет.

   Так что же я такое есть? Никто толком мне объяснить не может. Вот и главврач, читая мою карточку, хмурился, чесал умную лысую голову, бормотал-бормотал что-то невнятное себе под нос, да так ничего вразумительного и не сказал. Видно и сам до конца ничего не понял. Я хотел ему намек подсказать, да воздержался, зная какие у них тут жестокие порядки творятся. Да и санитар за спиной непрерывно сопел, как мопс из преисподней. Я пальчики на руках крестиками заплел, чтобы от его дурного влияния перестраховаться. И сразу же почувствовал сзади, как из санитара демон наружу выходить стал: и поперхнулся он, и закашлял, и зачесался. А я только крестики покрепче сжал.

   Вообще-то, мне даже занимательно наблюдать за тутешнею жизнью, как все суетятся, паспорт мой ищут, и все думают: откуда я такой взялся?

   Пусть не надеются выведать у меня даже намек на истину. Пусть сами ломают голову - им за это деньги платят.

   Здесь жизнь была бы сносной, если бы не делали такие болезненные уколы и санитары так отчаянно не бились. Но я все терплю и с любопытством за всем наблюдаю. Думаю, что когда попаду к себе домой, после того, как за мной прилетит летающее блюдце, мне все это пригодится. Засяду за диссертацию...

   А пока... позвали на завтрак. В тарелку положили кашу "шрапнель", как ее здесь называют, и кусок хлеба. Тому, кто это съедал, давали желтую водичку, называемую чаем, и хлеб с маленьким кусочком масла.

   Я приловчился кашу или слипшиеся макароны сбрасывать в целофановый пакетик, и за то получал кусочек сахара и хлебчик с маленьким кусочком масла.

   Мне было забавно наблюдать, как человеческие существа давились сухой кашей, запихивая ее побыстрее в рот, чтобы угодить санитарам.

   Как-то, я познакомился с очень умной собаченкой, которую звали Берта. Она полюбила меня за макароны, которыми я ее угощал. Со временем мы так подружились, что Берта выполняла для меня мелкие поручения. Она относила письма на почту. В этих письмах я обращался к своим собратьям, чтобы они не откладывая, поскорее прислали за мной летающее блюдце.

   Земные врачи назначили мне группу инвалидности, по которой полагается пенсия. Я посылал Берту с запиской к начальнику почты, чтобы пенсию доставляли в палаты. Однако, ответа никакого не следовало. Только почему-то в эти дни главврач был со мной особенно приветлив...

   Я начинаю думать, что мои письма не доходят до адресата. Берта ведет себя по-прежнему ласково и нежно. Но это не означает, что она не кормится слипшимися макаронами из рук главврача. А возможно, он подбрасывает ей и куриных косточек... Припаскуднейшее надо сказать положение, чувствуешь, что тебя обманывают, но ничего невозможно доказать. Улик никаких, а тем более, документов. Ну, точь-в-точь, как у политиков в телевизоре, за что я их тихо ненавижу. Думаю, что и они меня не пощадят, попадись я им в руки; вмиг бы обглодали косточки: знают ведь, что я их разгадал давным-давно.

   ...А пока, приходится терпеть и ждать прилета летающего блюдца.

   Как и предполагал, соотечественники меня в беде не бросили. И одного дня, главврач вывел меня самолично на крыльцо учреждения, в котором я временно прибывал. Мне сунули в руки какие-то бумажки-документы, но я только рассмеялся в душе, и не стал их читать. Помилуйте, зачем мне нелепый документ, если я завтра покину планету Земля. Смешные эти люди, земляне...

   Главврач приветливо помахал мне с крыльца рукой, выпроваживая с казенной территории. И я улыбнулся ему в ответ, но уходить не собирался: ведь блюдце я вызывал в палаты, как же меня найдут в иных местах? Главврач поднял камень и бросил в меня, прогоняя со двора. Я увернулся и продолжал оставаться на месте, доброжелательно улыбаясь. Но тут появился свирепый санитар, и мне пришлось ретироваться, припомнив их методы воздействия...

   * * *

   Как ни странно, но я все  же добрался до своей комнатки в ветхом домике, затерявшемся на краю оврага. Я вспомнил голубей и собак, которые тоже могут подсознательно возвращаться и отыскивать свое убежище. Мы сроднились с ними здесь на Земле. Люди, хоть и гадят, где ни попадя, подличают и к злодейству склонны, все  же дрессировке поддаются, и вполне могут стать добрыми и отзывчивыми. Им можно привить и иные добродетели...

   Одним я только страдаю, что не удалось мне приручить женскую особь. Разве что - Берту. За ней не скучаю, даже рад, что вырвался из ее обходительных лапок. Так до конца и не понял: любила ли она меня или это была лишь игра? Они по-женски такую тонкую сеть сплетут, что где уж там углядеть интригу, а очнешься уже в капкане.

   Сегодня наконец-то за мной должно прилететь блюдце: знак подан был- собака выла под окном все утро. Я вытащил кровать на середину комнатки и обложил вокруг хворостом, поломанными стульями и попавшимся под руку хламом. Мне необходимо было подать сигнал направляющемуся за мной летательному аппарату и я его подал. Брошенная мною спичка лихо вспыхнула и растормошила ворох бумаги под хворостом. Я лег на кровать, накрылся одеялом и стал думать о хорошем, и о том, что за мной непременно должны прилететь.

   Мне стали мерещиться какие-то крики и шумы, завыли сирены. Я с радостью понял: это за мной...

   Привет вам всем с Луны! Прилетайте, я буду скучать за вами… как бы там ни было... Конец