EN
Старый сайт
Об Андрее Гончарове .
Для меня – он Андрюша , как и для Марка Азова , который прочитал в рукописи его будущую книгу и написал к ней предисловие . А это говорит о многом . Живёт Андрей Гончаров в Краснодаре , но имя его становится известноым в мире , - ВЕЛИКАЯ СИЛА ИНТЕРНЕТ!
Я не буду перечислять , где печатается Андрей Гончаров , а Публикуют Гончарова как в России , так и в ближнем , и дальнем Забугорье . . Но Андрею Гончарову этого мало , и он создал собственный журнал «БИБЛИОТЕКА ВАВИЛОНА» ( на выходе первый номер) , в котором публикует …
Так и хотелось написать , «молодых необстрелянных ещё критиками» , но я так не напишу , потому что там и старички появляются , вроде друга моего Марка Азова , и мне там открыт литературный кредит …
Кроме нас там печатаются неординарные личности со своими неординарными произведениями со всех точек земного шара , который «уменьшился сегодня» в размерах . И - на всех языках , на английском , если ты англичанин , на французском , если ты француз , на папуасском , если ты папаусянин , на том языке , который есть и который ещё будет !
Это , конечно , дерзость , но кому как не молодым и красивым – взгляните на фото! - , « изнурёнными не нарзаном » ( заимствовано у Ильфпетрова – М. Л. ) , а всевозможными талантами , дерзать?! .
Я желаю своему молодому талантливому товарищу по музам , удачи .
М.Лезинский .
А. Гончаров
Этот адрес электронной почты защищён от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.">Этот адрес электронной почты защищён от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.
Ангел на плече
- Прости, что я тебя в такую ночь позвала, но я не могу одна это пережить…
Иза сидела перед Андреем, а глаза ее были красны от слез, и черная тушь ручьями стекала по щекам. Черный атласный халат с вышитыми алыми драконами завершал ее, неведомую еще Андрею, драму.
- Переживем вместе, мадемуазель, - ободряюще улыбнулся Андрей.
- Да, тебе легко говорить, - слабо улыбнулась Иза и спрятала руки между колен, - ты женат, если что, поплачешься ей в жилетку, трахнешь, и все пройдет. Вам, мужикам легче.
- Никаких проблем, - положил руку ей на колено Андрей, - вам, бабам, тоже нужен мужик, чтобы поплакать на плече, трахнуться и все забыть.
- Ну, тебя, гадкий, - вскочила, смущенно улыбаясь, Иза, - все одно у тебя на уме.
- Ты же первая начала.
- Да ладно с тобой, - Иза вздохнула, - все равно спасибо, что не забываешь старую толстую дуру.
И почему-то всхлипнула.
- Да что с тобой? – встревожился Андрей.
Иза махнула рукой, отворачиваясь:
- Не обращай на меня внимания, я сама не своя.
Шел второй час ночи, но Андрей не был удивлен. Он даже предчувствовал подобную неожиданность. Из динамиков центра доносилась приглушенная музыка – бессмертная Пиаф «не жалела ни о чем».
- Я такая дура! Если бы ты знал! Настоящая дура!
- Вот, - Иза взяла со шкафа фотографию в рамке и протянула ему, - как тебе?
На фотографии был запечатлен некий брюнет с длинными волосами, чем-то похожий на Кеану Ривза. Парень был обнажен, и лишь маленькая полоска ткани прикрывала его чресла.
- Это твоя новая любовь?
Иза отошла к окну:
- Представь себе, да! Это моя уродливая любовь. Он опять приехал, и я опять сама не своя.
Иза была в растерянности, она, всегда уверенная в своей породистой красоте и неотразимости. Иза, пренебрежительно отзывающаяся о своих подругах, сходивших с ума от любовной горячки. Теперь с ума сошла она! И как! Она влюбилась в гея!
- Ты понимаешь, - округлила глаза Иза, - он так сказал мне, что у него там, в крови, сто процентов каких-то хромосом голубых! Он урожден таким!
- Всяко бывает, - хладнокровно заметил Андрей.
- Бывает, - кивнула Иза, - но…
Она не нашла слов, чтобы точнее обозначить свою мысль и сама мысль вдруг куда-то улетела, и она опять всхлипнула.
- Я падшая женщина, - горько сказала Иза, закрыв мокрое лицо руками.
Андрей рассмеялся. Иза удивленно подняла лицо, а он так сильно и заразительно смеялся, как не смеялся давным-давно. Иза улыбнулась, потом захохотала сама.
- Ты - «Мадемуазель», а не падшая женщина! Слушай, я шампанское принес, - улыбался Андрей, - давай выпьем.
- Нет, - вдруг посуровела Иза, - сначала дело. Надо ехать.
- Надо так надо…
Магнитола в такси крутила грустные баллады Стинга, а мимо проплывала ночная Москва. Машина почти бесшумно пересекала пустынные улицы и проспекты, и ночь рассеивалась только яркой рекламой.
Наконец, машина остановилась перед каким-то массивным строением за глухим забором.
- Это отель для богатых геев, - шепнула Иза. Она хотела, чтобы Андрей всё знал и всё понимал.
Охране, как понял Андрей, Иза была хорошо знакома – огромные детины, скаля зубы, пропустили их, и они прошли сразу в ресторан.
В уютном, с дорогим неброским интерьером, зале за несколькими столиками сидели попарно человек восемь-десять утонченно и изысканно одетых молодых мужчин. Они едва взглянули на новых посетителей и, если на Андрея были направлены оценивающие взгляды, то его эффектную спутницу, облачённую в белоснежный бурнус, удостоили лишь вежливыми взорами.
Спустя некоторое время Иза нашла нужный столик, за которым сидели двое мужчин, и когда подошла к нему, растерялась и обернулась к Андрею:
- Глеба нет.
- Может, он вышел, - предположил Андрей.
- Ах, да, какая я…
- Кого мы видим, - заворковал молодой мужчина, сидевший за этим столиком; его ранняя лысина была элегантно уложена виньетками синтетических волос.
Это был Борис – партнер Глеба и его, по словам Изы, растлитель и мучитель. И за столом оказался еще один человек, внешность которого не понравилась Андрею – толстый рыжебородый сатир, пухлые губы которого жевали огромную сигару.
- Изочка, какая радость, что ты нас не забываешь, - «пел» Борис, - позвольте представить вам Евгения Гауфмана, автора и звезду программы «Голубой ангел».
Гауфман едва кивнул, пристально глядя на Андрея, и продолжал курить свою сигару, пепел с которой грузно шлёпался на влажную от пота шёлковую рубашку.
Иза мило улыбнулась, села в поднесенный официантом стул и, закурив от зажигалки предупредительного Бориса, язвительно улыбнулась:
- Мне все никак не удается понять, как такие персоны, вроде Евгения Гауфмана, оказываются звездами рейтинговых программ.
- Иза, - испугался Борис, - что ты несешь?
- Хе-хе, - вздрогнул рыжей бородой Гауфман, - не обращай на нее внимания. Мы с ней давно знакомы и ее «любовь» ко мне известна всем. Она даже написала «Открытое письмо ангелу-педерасту» в «Общую газету», которое, конечно, не опубликовали, но мне почитать принесли. У Изы талант Исаака Бабеля.
- Представь своего спутника, - попросил Борис Изу, желая смягчить возникающий конфликт.
- Андрей, мой добрый друг и моя большая старая любовь, - отчеканила Иза. Она нервничала, не понимая отсутствия Глеба.
- Вы привлекательны, - заметил Борис Андрею, - на вас здесь многие смотрят.
- В расчете на что? – набычилась Иза, защищая Андрея.
- Ах, я ничего не имею в виду, - залебезил Борис, испугавшись ярого блеска в ее глазах.
- Как вам здешнее общество, Андрей? – поинтересовался Гауфман, давая Борису знак помолчать.
- Нормально.
- Не шокирует?
- Нет.
- А знаете, почему, - пыхнул сигарой Гауфман, - потому что это своего рода братство. Братство настоящих мужчин. Можно сказать – элитный монастырь. Здесь делают остановку на пути в смерть…
- Я где-то слышал подобные слова, - заметил Андрей.
- Разумеется, - всплеснул пухлыми ручками Гауфман и снова отпил большими глотками шампанское, - мы все повторяем чужие мысли. В этом и прелесть жизни - в талантливом использовании чужих мыслей, чужого образа жизни. Своего рода компиляция. А я хочу, чтобы вы, молодой человек, да еще очень красивый, почувствовали своеобразие и, не побоюсь сказать, поэзию этого уютного уголка. Голубого уголка.
- Вы, - проникновенно закончил Гауфман, - созданы для таких сообществ.
- Не думаю, что я подхожу вам, - холодно ответил Андрей.
- Так говорили многие, - многозначительно протянул Гауфман, и Борис энергично закивал головой, - как говорится «От сумы да от тюрьмы не зарекайся». Хе-хе!
- По-моему, - встряла в разговор Иза, - здесь, в вашем «голубом уголке», более уместно другое выражение – «Лучше хуй в руке, чем пизда на горизонте».
- Иза, - зашипел Борис и дернул плечом.
- Э-хе-хе, молодежь резка на слова. Хвалу и клевету приемлю равнодушно, - Гауфман успокаивающе похлопал Бориса по руке.
- А вам, дорогой друг, - обратился Гауфман снова к Андрею, - знакомы такие строки «И твоя любовь была мне милее любви женской»? – Гауфман сощурил глаза и сжал губки. И напомнил вдруг Андрею пухлощёкого Сорди в феллиниевском «Белом шейхе».
- Это цитата из Библии.
- Я потрясен вашей эрудицией, молодой человек, – озарился лицом Гауфман и тихо, печально добавил, - Давид и Ионафан. И смерть Ионафана. Даже Библия воспевает такую любовь…
- Библия и осуждает такую любовь, - поправил его Андрей.
- Увы, - махнул ручкой Гауфман, - она, Библия, полна противоречий. Не будете же вы это отрицать?
Андрей промолчал.
- Сам факт отражения в этой вечной книге великой любви двух мужчин - зрелого и молодого – это отрадный для нас, геев, факт. В этом так и чувствуется живительный дух Греции…
- Андрей, между прочим, роман пишет, - Иза с нежностью посмотрела на Андрея, - о любви. И называется он очень просто, как все гениальное, “ L ’ amour ”.
- Это же прекрасно! – почти хором пропели Гауфман с Борей.
- Он еще не завершен, - попытался их охладить Андрей.
- Какая разница – главное, чтобы начало было красивым.
- А вы, Андрей, - обратился к нему Борис, - о какой любви пишите?
- О всякой, Боря, о всякой, - ответила за Андрея Иза.
- Нас всякая не интересует, - раздавил сигару в пепельнице Гауфман, - нас только «голубая» интересует.
- Такого раздела в моем романе, к вашему сведению, не предусмотрено, - Андрей уже досадовал на Изу, проболтавшуюся о его работе.
- Весьма прискорбно, - Гауфман поймал вилкой кусок сёмги и отправил её в рот, - ваша работа должна охватывать все аспекты любви. Как вы можете писать о любви, не упоминая, к примеру, великую страсть Уайльда к молодому Бози…
- Или союз Кокто и Марэ, - подхватил Борис.
- Или безумства Нуреева, - еще один кусок семги уплыл в рот Гауфмана.
- Или любовь Висконти к Хельмуту, - мечтательно протянул Борис.
- Всё, - грубо оборвала их Иза, - приехали! Кто скажет мне, где Глеб?
- Его здесь нет, - отстраненно ответил Боря.
- Но он же приехал, - растерялась Иза и побледнела, - он же мне письмо написал, что приедет.
- Он приехал, - сладко проговорил Гауфман, распечатывая новую сигару, - только он сейчас занят.
- С кем он может быть «занят»?
- С одним человеком, - Гауфман с удовольствием нюхал сигару.
Борис, не поднимая головы, старательно ковырял вилкой в тарелке.
- С кем, - не унималась Иза.
- С моим другом…
Изе чуть не стало плохо. Она инстинктивно закрыла шею рукой.
- У меня гостит один друг. Грек Фаталиди… Спирос Фаталиди – мой старый, добрый знакомый…
Гауфман ностальгически вздохнул, пыхнул два раза сигарой, раскуривая ее, и продолжил:
- Однажды я болтал с ним в Интернете и рассказал ему о Глебушке. Спиросу очень захотелось поближе познакомиться с ним. И вот я, как аккуратная сводня, сегодня выполнил свое обещание.
Иза закрыла глаза.
- Хорошо, - очнулась Иза и поднялась, - в каком он номере?
Борис испуганно посмотрел на Гауфмана, но тот успокаивающе кивнул ему.
- В тридцать втором, - ответил Борис.
- Андрей, проводи меня, пожалуйста.
Ему пришлось провожать ее до номера, в дверь которого Иза постучалась почти с отчаянием. Пришлось подождать, прежде чем дверь соизволили открыть. На пороге стоял полуголый Глеб, мускулистый, смуглый, с полотенцем на узких бедрах, он походил на Маугли. Глеб тяжело дышал и нервно встрепывал пятерней длинные черные волосы.
- Привет, - вымученно улыбнулась Иза,- с приездом.
- Привет, Изольда, - Глеб не имел намерения приглашать ее в номер. Он равнодушно смотрел на них.
- Я внизу, в ресторане, - пояснила Иза и заискивающе спросила, - ты придешь?
- Постараюсь, - желания стараться в голосе Глеба не чувствовалось.
Из номера послышался громкий мужской голос:
- Ти скоро, дарлинг? Я замороз сдесь один!
Глеб красноречиво пожал плечом и захлопнул дверь перед носом Изы…
- Я ненавижу его, ненавижу! – рыдала в туалете ресторана Иза, а Андрей платком утирал ее слезы, - тряпка! Тряпка! Разве это мужчина! Я пришла к нему в гости, а он хоть бы улыбнулся! Я всегда его с цветами в аэропорту встречала, а он!.. Тряпка! Тряпка!
«Но он же тебя не любит», - хотел сказать Андрей, но Иза уже снова красилась и говорила о порочной испорченности Бориса, о дурном влиянии Гауфмана на Глеба. И так было все просто, – надо было только оторвать Глеба от Бориса, от Гауфмана, еще от кого-то, дурно влияющего.
Спустившись в ресторан, они услышали Гауфмана. Тот довольно откинулся в кресле, раздвинув колени, отчего живот больше походил на бурдюк с вином, и громко вещал всем присутствующим:
- Наш порок притягателен и нежен. Он обволакивает тебя и ты уже не в силах стряхнуть с себя эту клейкую паутину греха и сладострастия, замешанного на ненависти, страхе, брезгливости и одержимой похоти. Ты уже ничего не можешь с собой поделать, ты только констатируешь факт собственного поражения…
Гауфман выдержал сочную паузу и завершил, вибрируя низким голосом:
- Сладкого поражения!
Сидевшие в ресторане молодые люди энергично захлопали – сверкающий маникюр ухоженных рук, белые зубы, блестящие глаза, влажные от геля волосы - у Андрея вдруг создалось впечатление, что он находится в пантеоне, где другие боги, греческие и порочные. Он ощутил растекающийся с аплодисментами по залу вязкий, почти слизистый гомоэротизм. И Гауфман выглядел здесь своего рода жрецом. И обрядовый хоровод блуда начинался здесь, и путь назад скрывался бесследно, как в пустыне зыбучий песок поглощает следы очарованных мертвым безмолвием путников.
Гауфман шумно дышал, вытащил большой батистовый платок с собственной монограммой в уголке и вытер им лицо:
- Благодарю, дорогие мои зрители! Напоследок завершу все вышесказанное – великий Лоуренс, автор всем известного «Любовника леди Чаттерли», когда-то написал изумительные строки, я вам процитирую: «Мужчина всегда сможет получить удовлетворение от мужчины, но самая трудная вещь на свете – получить телесное и душевное удовлетворение от женщины так, чтобы освободиться от собственного Я».
Снова аплодисменты. Легкий вибрирующий шум голосов. От соседних столиков в подарок послали три бутылки дорогого вина. Кто-то два раза крикнул: «Браво!».
- И такое вы говорите всем уже и при мне, - у Изы чесались руки от желания избить пухлое, ежеминутно меняющее выражение, известное лицо.
Долгие разглагольствования «Голубого ангела» всегда выводили ее из состояния равновесия. Ради Глеба она старалась оставаться безучастной к вывертам «патриарха», но здесь, рядом с Андреем, в почти домашнем интерьере частного отеля, полного элегантных томных субъектов, похожих на бездушных рекламных идолов «Валентино» и «Версаче», ее колотило от бешенства и собственного бессилия.
- Ах, - спокойно взглянул на нее Гауфман, - я дам вам, Иза, мой последний совет. Бросьте вы Глеба и езжайте домой. Найдите себе натурального парня, спите с ним, родите детей. И вся эта ваша сегодняшняя суета забудется.
Гауфман тяжело встал, опираясь на руку услужливого Бориса, и пошел к выходу. Рубашка прилипла от пота к широкой жирной спине, брюки из добротного английского сукна висели мешком, дорогие мокасины выглядели изношенными китайскими опорками.
- Нет! – закричала Иза, - нет, нет и никогда! Я люблю его!
Гауфман развернулся и, минуту помолчав, тихо сказал:
- Иза, но он-то тебя не любит.
- Ну и что, - стояла Иза на своем, - когда ему было трудно, он всегда звонил и даже приезжал ко мне! Он нуждался во мне! И вам этого никогда не понять!
Гауфман вздохнул:
- Иза, знаете что? Я не люблю повторять, но поверьте мне, старому человеку. Примите сейчас снотворное и поспите часиков пять-шесть, и не одна, а вот, например, с Андреем. Потом вы проснетесь, и всё поймёте… И мне ещё спасибо скажете.
И обратился к Андрею:
- А вам, господин хороший, желаю объективности в вашей работе. Субъективизм – вещь скверная. Адью.
Глеб так и не спустился в ресторан. Иза, опалённая ревностью, ненавистью и отчаянием, снова поднялась в его номер, попросив Андрея подождать в ресторане.
Борис заказал для Андрея угощение, от которого тот долго отнекивался, но сдался. Поблагодарив Бориса, Андрей с аппетитом стал кушать ароматный жульен с грибами.
Длинными пальцами Борис достал сигарету с ментолом из позолоченного портсигара, закурил и спросил:
- Вы Изу любите?
- Мы с ней давно знакомы, - уклонился от прямого ответа Андрей.
- Она втюрилась в Глеба, - Борис выпустил дым кольцами и они были похожи на его синтетические завитушки на голове, - а Глеб любит только себя. И деньги. Или наоборот? В Интернете Глеб на каждой доске знакомств и только для пожилых мужчин. А меня держит как «еще не пожилого мужчинку, приятного во всех отношениях».
Последнюю фразу Борис произнес другим тоном, передразнивая Глеба. Борис плеснул себе мартини и выпил. С блюдца рядом взял маслину без косточки. Долго жевал ее. Искоса смотрел на Андрея. Тот почувствовал его взгляд и вздернул с немым вызовом подбородок. Борис нервно раздавил недокуренную сигарету и откашлялся:
- Ты знаешь… Ты не против, если я на «ты» перейду?
- Нет.
- Легче как-то, - вздохнул Борис.
Андрею действительно сначала было все равно. Но чем дольше он сидел с Борисом, тем больше крепло у него убеждение, что он сидит рядом с очень одиноким человеком, чья обособленность от мира стала образом жизни.
- Ты знаешь, - Борис закурил уже новую сигарету, но колец уже не пускал, - у меня, когда мне было семнадцать лет, а сейчас мне тридцать четыре… Так вот, в семнадцать лет у меня была любимая кошка…
Он замолчал и только курил, глядя в пространство и прокручивая свое прошлое.
- Её звали Геката.
Андрей удивленно поднял брови. Борис заметил его реакцию и приободрился:
- Да-да, Геката. Она была необыкновенной кошечкой. У нее был окрас как у бенгальского тигра, только темнее. А глаза – почти человеческие – с большими ресницами, выразительные янтарные глаза…
Андрей и Борис по-прежнему не смотрели друг на друга и со стороны казались посторонними людьми, но Андрей почувствовал, что уже неведомая Геката сблизила их. Борис продолжил:
- Они разорвали ей пасть, а потом через пасть выдрали все её внутренности наружу.
Андрей вздрогнул и отложил ложку. Достал «Житан» и, закуривая, спросил:
- Зачем ты это рассказываешь?
Борис опять молчал и курил. Он был бледен, и темные его глаза с ненавистью посмотрели на Андрея:
- Затем рассказываю, что они это сделали с ней за то, что я «голубой».
- Ты их знаешь?
- Знаю, - Борис даже не моргал, только опять смотрел мимо Андрея, - и я готов разорвать их всех. Как Гекату.
- Ну и что тебе мешает рвать их?
- Но они не одни, - как-то сразу сник Борис, - их много. И они уничтожают любого, кто не похож на них. Я их ненавижу. Я поэтому не езжу общественным транспортом, а у вас, в Москве, метро… Я обычно живу ночью…
- Ты, верно, сумасшедший, - мягко оборвал его Андрей и раздавил сигарету в пепельнице. Встал, разминая ноги и гадая, что так долго делает Иза наверху.
- Я сочувствую тебе, - добавил Андрей, - в отношении Гекаты. Красивое имя. И красивая, как я понял, была кошка.
Андрей осмотрелся, – столики в ресторане уже были пусты – идолы, разгоряченные вином и друг другом, давно разошлись по номерам. Вдруг он услышал шепот Бориса:
- А может, если бы я был нормальным, Геката осталась бы жива?
В этом шепоте было столько одиночества, горя и еще чего-то, связанного с надеждой, что Андрей повернулся к нему. Борис печально улыбнулся и прошептал снова:
- Может, так лучше было бы?
Андрей вдруг понял, что он должен что-то сделать. Иначе этот взрослый мальчик, с дрожащими слезами в глазах, может совершить с собой что-то непоправимое. Андрей подошел к Борису, наклонился и поцеловал его в мокрый лоб.
- Прошлое лучше оставить в прошлом, - Андрей сжал плечо Бориса. Борис прикоснулся к его руке и быстро отдернул её.
- Спасибо, - его губы едва успели проговорить благодарность, и Борис зарыдал, закрыв лицо руками.
Андрей в растерянности ещё раз оглядел ресторан – никого, – только бармен вытирал стойку. И только в углу бара, на высоком табурете, Андрей вдруг увидел Изу. Она что-то писала, сидя к нему спиной. В пепельнице тлела сигарета.
Андрей подошел к ней:
- Ты давно здесь, мамзель?
Иза повернулась к нему, грустно улыбнувшись:
- Да, Андрюша, давно…
- Но почему, - он растерялся.
- Я не хотела вам мешать, - пояснила Иза, - он тебе о Гекате рассказывал?
- Да.
Иза грустно качнула головой, взглянула на листок со своими словами, скомкала его и, бросив в пепельницу, подожгла.
Им ничего не оставалось делать, как уехать. Они пожелали удачи Борису, который уединённо и печально встречал утро за пустым столиком с переполненной пепельницей и новым бокалом мартини…
Пока они шли по улице и ждали попутной машины, Иза рассказывала о своем долгом разговоре с Глебом. Андрей слушал и смотрел, как вдали розовеет край неба.
Они поймали машину, и в ней, склонив голову на плечо Андрея, Иза успокоилась, и уснула. На другом плече Андрея пристроился невидимый миру херувим – нагой, юный лицом и телом, с длинной седой бородой и прозрачными крыльями за спиной.
Вернувшись к Изе домой, они достали шампанское из его чемодана, принесли фужеры с кухни и старые рогалики. Расстелили салфетку на ковре и открыли бутылку.
- Странно, - заметила Иза, окидывая взором свою комнату, - сейчас она совсем другой стала. Светлой какой-то…
Херувим сидел на спинке большой тахты и улыбался, слушая Изу.
- Правильно, - согласился Андрей, - уже день настал. А была ночь, вспомни, ночь и большая красная луна. Может, это даже Марс был.
- Да? Я ничего не замечала, дура.
Херувим вспорхнул со спинки тахты и навис над Изой.
- Давай выпьем за любовь, - грустно предложила Иза.
- Ну, давай, раз уж она везде, - согласился Андрей.
Они осушили до дна бокалы. Андрей опрокинул Изу на ковер, впился в её рот и начал неторопливо снимать с нее восточное одеяние.
- Ну, милый мой, - пробормотала Иза, а ее тело нежно и требовательно ласкали его большие руки, - всё, наверное, к лучшему…
- Милая, как давно я не был с тобой, - шептал Андрей, блуждая губами по её телу.
Он погладил руками её ноги, скользнул потом в её лоно, а она, тихо простонав, выгнулась тетивой под его телом. Иза погладила Андрея по плечам и, всмотревшись в его глаза, улыбнулась:
- Ах, как хорошо, что ты приехал, дорогой. Мне так тебя не хватало все это время.
Иза всплакнула, а Андрей губами стал снимать слёзы:
- Наверное, время для этого и необходимо.
- Не знаю, - плакала Иза, - не знаю. У меня не только ты был, и другие были, а потом этот Глеб появился…
Андрей только целовал её нежно в губы и постепенно обнажался.
- И я всё время искала… Искала, не знаю что?
- Ты любви искала, да? – Андрею удалось снять трусы, и он прижался к ней, испытывая блаженство, какое, наверное, испытывает новый адепт при прохождении обряда инициации.
- Ах, - опять выдохнула Иза и стала ловить его губы, - я хочу тебя всего, дорогой…
Их языки, руки, ноги сплелись; они постанывали, открывая друг друга заново. Их соитие было так нежно, хрупко, сентиментально, что херувим, устыдившись, полетал немного над ними и исчез.
Утро, раннее утро, когда слышны переклички дворников и пустой брех собак, Андрей с Изой провели бестолково – сначала на полу, с которого переползли на тахту; потом сонную Изу Андрей выносил в горячую ванну, где до кипения доводил свою страсть. Затем снова постель, из которой Иза пыталась убежать на кухню, где включила зачем-то чайник, но Андрей её настиг и, нежно, под звон падающих ложек и свист чайника, погружал в состояние нирваны.
- Ах, - коротко выдохнула Иза, конвульсивно сжав ноги, а вместе с ними и его голову.
- Ой, - тут Иза уже испугалась за Андрея и попыталась убежать, но в коридоре он её настиг, и, на груде сброшенной с вешалки одежды, тремя глубокими кровоточащими царапинами на его спине завершился их любовный пир.
Андрей, весь мокрый, шумно дыша, нежно обнял Изу. Еще раз шумно вздохнул и нежно укусил Изу за мягкое плечо.
- Чайник сгорел, - уловила Иза жженый запах с кухни и, вглядевшись в карие глаза Андрея, поцеловала его в кончик носа.
Андрей рассмеялся, а Иза, осторожно выбравшись из-под него, потопала на кухню.
Потом они, пошатываясь и держась друг за дружку, кое-как дошли до огромной тахты и рухнули в постель.
Херувим, снова явившись, осуждающе покачал головой, видя их голыми на постели. Вспорхнул к ним и, играючи подняв одеяло, укрыл им усталых любовников. Сам он тоже нырнул вниз, пристроившись возле мягкого живота Изы, к которому приложил свое длинное ухо.
То, что он услышал, его очень обрадовало, и он нежно погладил бархатную кожу Изы – в её чреве пошел зарождения новой жизни. Херувим светился под одеялом между голыми любовниками как светлячок, но не зелёным светом, а ослепительно золотым. Он ещё раз приложил ухо к животу Изы и, удовлетворённый услышанным, трижды перекрестил будущую жизнь. И исчез…
Отоспавшись, Иза с Андреем молча распивали кофе, воду для которого вскипятили в кастрюле. Иза улыбалась, глядя на смущённого Андрея, и молчала. Херувим снова появился и сидел на вазочке с конфетами.
- Жаль, что мы с тобой семью не создадим, - сказала Иза,- ты меня не выдержишь, слишком я бесхозяйственная. Одним словом, «мамзель».
Андрей чуть не поперхнулся кофе:
- Но я женат.
- Прости, но жена не стена, можно отодвинуть, - махнула рукой Иза.
- Ну и ну, - засмеялся Андрей, - ты крута.
- Пей-пей, - продолжила Иза, - ты меня вылечил, мой дорогой «врач». Этот старый педик был прав – я должна найти нормального парня, спать с ним, родить от него детей. И жить обычной серой жизнью.
- Почему серой? Можно зелёной в крапинку, - пошутил Андрей.
- Быт, - коротко пояснила Иза. Андрей промолчал.
- Быт окрашивает жизнь в серый цвет. А мой быт и так чернее некуда.
Они опять молчали, и только холодильник надсадно гудел.
- Впрочем, - подняла палец Иза, - можно родить от нормального парня и жить с ребёнком. Без парня. Совсем другое дело.
- Ну и что, - возразил Андрей, - быт останется.
- Нет, он будет другой – зелёный в крапинку, - улыбнулась Иза и, вдруг заволновавшись, вскочила. Прижала ладони к покрасневшим щекам.
- Он будет тяжелее, - продолжал Андрей и грыз рогалик, а за его спиной взволнованная Иза бегала по кухне, что-то высчитывая по пальцам. Херувим летал за ней и старался погладить ее по встрепанным от сна волосам.
- Сегодня какое число? – спросила Иза и приложила руку к животу.
- Не знаю.
Иза остановилась возле Андрея и только открыла рот, чтобы сказать ему что-то, как херувим подлетел к её уху и зашептал что-то горячо. А Иза стояла со странным видом, будто вслушивалась в его речь.
- Что с тобой, - встревожился Андрей.
- Да нет, всё нормально.
Она села на свой стул. Поболтала ложкой в чашке и тихо спросила:
- Так любила я Глеба или нет?
- Ты меня спрашиваешь?
- Тебя, конечно.
- Нет, не любила. Это не любовь была, мамзель моя, а милосердие. Можно быть милосердным к человеку, думая, что любишь его.
- Но как это понять?
- Ну, например, сейчас, ты можешь сказать, что к нему была милосердна?
- Дай подумать…
- Думай, а тебе буду топливо подбрасывать. Ты помогала ему?
Иза кивнула:
- Ещё как – моя жилетка всегда была мокрой от его слёз.
- А деньгами?
Иза вздрогнула:
- Это тебе Борис сказал.
- Нет. Борис мне сказал такую вещь – передаю его словами: «Глеб любит только себя. И деньги. Или наоборот?»
Иза вздохнула:
- Давала. Он, когда улетал из Москвы, всегда просил у меня денег на обратную дорогу.
- У тебя, медсестры муниципальной больницы?
Иза грустно кивнула.
- А Борис, что, не мог дать ему денег.
- Он говорил, что Борис на его содержании.
Андрей откинул голову и расхохотался.
- Твой Глеб - альфонс чистейшей воды.
- Да, - согласилась грустно Иза, - получается так – альфонс.
- Альфонс «голубой крови».
- Андрюша, он при мне и не такое вытворял. И с Борисом, и даже с Гауфманом позволял себе барство.
Они грустно улыбнулись.
- И ты терпела?
- Терпела, потому что, как думала – любила. А любовь, как полагала и, впрочем, полагаю, изменяет любимого к лучшему.
- Иза, - добавил Андрей, - ты читала Бальзака в оригинале?
- Ещё спрашиваешь, - притворно возмутилась Иза.
- Там одна графиня, ни имени её не помню, ни романа, в котором она живёт, сказала: “ Je puis faire , je vous l ’ avoue , une infinite de choses par charite , tout , excepte l ’ amour ” («Признаюсь, я очень и очень много чего могу сделать из милосердия, всё что угодно, за исключением любви»).
Иза помолчала, потом встала, долила Андрею и себе чай, из пакета снова добавила рогалики. Повернулась к Андрею, пытаясь пальцами смахнуть предательски набегающие на глаза слезы:
- Я тебе хочу сказать то, что никогда не говорила…
Иза вздохнула, вытерла слезы. Бесполезно, они снова дрожали набухающей росой в глазах:
- Сколько я тебя знаю, ты никогда мне ничего плохого не делал. Ты меня, - Иза улыбнулась, - просто любил.
- Да брось ты, - смутился Андрей. Иза отрицательно покачала головой:
- Нет. Любил. Просто сейчас ты смешиваешь два понятия – любовь ко мне и секс со мной.
- Ты так думаешь? - неуверенно пробормотал Андрей.
- Потом разбирайся, - Иза глубоко вздохнула как перед прыжком в воду, - так вот, ты меня любил - такой, какой я была и есть – взбалмошной дурой. Это я поняла только сегодня. А я… Я тебя тоже любила и люблю. С романом и без него. С женой и без нее. Уйдёшь ты утром или останешься. Мне всё равно, лишь бы тебе было хорошо. А если иногда вспомнишь обо мне, то мне будет приятно. Как говорят: «Доброе слово и собаке приятно». Дорогой, я тебе желаю самого большого счастья!
Она перегнулась через стол поцеловать Андрея, и ее большие груди опрокидывали на своем пути чашки, сахарницу, вазочки, какие-то гипсовые безделушки.
Херувим едва увернулся от наступления мощных телес и теперь парил над Изой, дергая себя за бороду от восторга перед нею. А Иза рассмеялась от звона падающей посуды и обхватила руками Андрея, приближая к себе, и сочно поцеловала его в губы.
- Мой дорогой, помни, я всегда буду тебя ждать, - прошептала она, счастливо улыбаясь, и Андрей поразился интонации, с какой были сказаны эти простые слова, и вдруг увидел!
На плече Изы сидел странный бесплотный нагой человечек с белой бородой, он весь светился золотом и теплом и тихо гладил Изу по щеке. Он посмотрел на Андрея и приложил палец к своим губам.
- Спасибо, - прошептал потрясенный Андрей.
