Шалава Люси

Люси свесив ноги сидела на шершавой  теплой от солнца верхней площадке парашютной вышки. С высоты она прекрасно видела заброшенную трехэтажную казарму с проржавевшей крышей и выбитыми окнами, пустынный плац с растрескавшимся асфальтом и монумент вождя революции с поднятой вверх рукой. Вместо кулака в которой Ленин некогда сжимал содранную с головы фуражку, торчал кусок ржавой арматуры. Серый мрамор, которым в свое время был облицован постамент, исчез. Лишь там, где еще можно было разглядеть выполненную бронзовой краской слово Ульянов, остался кусок облицовки, да и тот был расколот надвое.

Под ближайшим тополем, чьи широкие пыльные листья шуршали совсем рядом, завалившись набок валялась полевая кухня с большим мятым котлом и ящиком для угля.

Люси в два глотка допила теплый «Слынчев бряг» и швырнула бутылку как могла дальше.

Стекло лопнуло с веселым звоном, оставив после себя белую отметину стеклянной пыли.

Девушка пододвинулась еще ближе к краю площадки и со странным нездоровым любопытством глянула вниз.

Высота манила и притягивала.

«Еще одно движенье и еще одной блядью станет меньше» …

 С пьяным равнодушием подумала девушка, прислушиваясь к своим мыслям.

Странно, но страха перед смертью она не ощущала вовсе. Было непонятное стойкое чувство déjà vu, словно уже не впервые она в точно такой же жаркий вечер, торчит на парашютной вышке, пьет спиртное, и точно также   собирается покончить с собой.

Люси хмыкнула и снова глянула вниз. На пыльном колесе полевой кухни сидел ярко-жёлтый воробей и широко разинув клюв хрипло чирикал.

Она вспомнила, что такие особи случаются от незаконной любви наших самых обыкновенных российских воробьев и благородных канареек. От выпитого,  вдруг разболелась голова, и захотелось писать. А вот кидаться вниз, напротив, расхотелось окончательно.

«Какого черта в конце -то концов!? Мне всего двадцать. Здесь, в заброшенной воинской части, труп мой найдут нескоро, если вообще найдут и тело мое, распухшее и обезображенное жарой будет долго лежать, разлагаясь на самом солнцепеке.  А этот сволочной желтый воробей будет лениво склевывать опарышей, в несметном количестве расплодившихся в моем теле».

- А вот херушки!- Доведенная собственными фантазиями до слез, излишне громко крикнула Люси и опрокинувшись на спину, а потом и перевернувшись на живот,  поползла прочь от края площадки.

Желтокрылый воробей равнодушно глянув на копошившуюся на вышке девушку, прощально чирикнув улетел прочь.

                                                                1.

- Эй. Сорок восьмой, бис. Какого биса вы все еще здесь? Через час вы уже должны стоять в Миассе на сортировочной, а у вас похоже еще котлы холодные? Если через пять минут я увижу из окна вашу развалюху, знайте, я звоню Гридину.

В мятом громкоговорителе, установленном на крыше кирпичной водокачки, еще долго слышался возмущённый женский голос диспетчера, хотя слов уже понять было невозможно.

- Да хоть самому Горбачеву!

Прокричал не поднимая головы, мочившийся на колесо своего ЛВ-0522 машинист в черной, до блеска замызганной робе. Однако упомянутая диспетчером фамилия, похоже сделала свое дело и он, застегнув ширинку поспешил в будку паровоза.

Людмила, или как ее называли соседи по подъезду, Люси, сидела на балконе и курила. Мятая, проросшая картошка в мешке, на котором она сидела, со временем уплотнилась, расплющилась и приняла удобную для девушкиной задницы форму.

По перилам балкона с завидным упрямством ползла большая лохматая гусеница, пестрая и настырная. Люси пригнулась и зрительно совместила железнодорожное полотно с паровозом и перилами. Получилось забавно. Казалось,  что гусеница подталкивала паровоз головой и тот словно испугавшись ее, дал протяжный гудок и выталкивая из трубы плотные клубы дыма ходко пошел вперед.

Девушка хмыкнула и приподнявшись, щелчком сбросила гусеницу с перил.

Паровоз ушел, вонючий дым постепенно растаял и жаркое скучное лето вновь повисло над балконом.

Пейзаж удручал своей законченной никчемностью. Железнодорожное полотно, рядом- брошенные в кучу полусгнившие шпалы. Чахлый, черный от мазута чернобыль возле-вдоль сияющих на солнце рельс и парочка железных гаражей с сорванными с петель дверями.

Лишь водокачка, старательно сложенная из тёмно-красного дореволюционного кирпича, с тонкими изогнутыми березками, чудом выросшими в швах кирпичной кладки под самой крышей, задерживала взгляд своей строгой красотой. Впрочем, и водокачка уже приелась.

- Скучно бля…- Протянула девушка и выбросив окурок вернулась в комнату.

- Скучно…- Повторила она громче, проходя на кухню.

 На столе три трехлитровые банки с брагой из риса и изюма. Резиновые перчатки, натянутые на горлышки банок приветственно, растопырились. На стене, кнопками пришпилены бумажная иконка и свадебная фотография. Совсем еще молоденькая Людмила и рядом с ней сержант срочной службы Иван. Оба счастливы. Смеются. Она вся в белом с огромным букетом белых гладиолусов, он в парадной форме сержанта ВДВ.

Содрав резинку с ближайшей банки Людмила наполнила стакан мутной жидкостью.

- За тебя Ванечка. За тебя родненький…

С усталой озлобленностью бросила она и крупными глотками выпила брагу.

Не добродившее пойло пенилось и щипало нос, но в голове зашумело. В углу кухни рядом с изогнутым фикусом, свадебным подарком свекрови, с голодным урчанием задёргался пустой холодильник.

- Да заткнись ты, сволочь! – Люси изловчилась и не поднимаясь с табурета саданула холодильник пяткой. Тот словно в действительности испугавшись притих, заработал ровнее.

Иван, согласившись на сверхсрочную в качестве старшины, длинными ночами рисовал своей молодой жене радужные картины. И действительно, в самом начале все было хорошо. Им буквально сразу же дали эту однокомнатную квартирку в офицерском доме при военном гарнизоне. И хотя дом стоял в двух шагах от железнодорожного узла, сутками напролет утопая в  грохоте вагонных колес и угольной вони, но молодые были рады и этому. Кроме старшинского жалованья, Иван приносил домой продукты: овощи, рыбу, а иногда и обмазанные солидолом банки с тушенкой. Происхождение продуктов не интересовало девушку. Она была молода, влюблена, и любила готовить…

Частенько к ним в гости приходили молодые офицеры и прапорщики. Пели песни, танцевали под магнитофон, Иван показывал карточные фокусы и при всех, взасос целовался со своей Люси.

А через год Ивана сократили.

Часть, в которой он служил расформировали. Военный городок опустел и лишь в этом некогда офицерском доме еще теплилась жизнь, благо электричество и воду покамест не отключили.

Иван, имевший за душой лишь бумажку о неполном среднем образовании, работу на железной дороге найти не сумел и ринулся в город, в охранники. В России происходило нечто непонятное: привычное, хоть и полунищенское, но стабильное существование в одночасье рухнуло. В Москве танки утюжили Ленинский проспект, кто-то от кого-то защищал Белый дом и штурмом брал Останкинскую телебашню, а здесь, на Урале  развернулась и расцвела гнусным сиротским цветом полная безнадега.

Раз в неделю, Иван, устроившись охранником в Челябинский роддом, приезжал домой, к Людмиле. Привозил кулек дубовых шоколадных пряников, бутылку портвейна и стопку одноразовых простыней голубого цвета, благо что не бывших в употреблении. Зарплата была правда не ахти…

По первости, Людмилу это даже забавляло. Иван, изголодавшись за неделю, набрасывался на нее едва войдя в дом, на ходу раздеваясь сам и раздевая девушку, он на руках нес ее в постель, целуя куда только можно.  Но со временем что-то разладилось в их отношениях, а может быть Ивана просто замучил этот вахтенный график работ, но все чаще и чаще после его наездов, у Люси оставалась лишь горечь разочарований, стойкая изжога от старых просроченных пряников, да все увеличившаяся в размерах стопка простыней, которые она приноровилась менять на сигареты.

Поблизости, работы для Люси не нашлось. Да и кому в этакой глуши нужен художник-оформитель? Помещение клуба после расформирования воинской части, железнодорожное управление превратило в склад горюче смазочных материалов.  

Иногда, отупевшая от одиночества и безденежья, Людмила прихорашивалась и прихватив пакет с простынями шла на железку, где, договорившись с машинистом, забиралась к нему в будку и рассчитавшись за дорогу этой голубой, бумазейной никчемностью, ехала к мужу. В город.        

Примостившись у окна на небольшой, относительно чистой табуретке и глядя на проплывающие мимо голубые, почти прозрачные горы, тяжелой ртутью отливающие озера, маленькие домишки, затерявшиеся среди сосен, она плакала, явно осознавая, что что-то в ее жизни не так, что-то не сложилось и, хотя ей всего лишь двадцать, похоже уже и не сложится.

Машинист с кочегаром с разговорами к Люси не приставали, пили жидкий чай с подушечками и каменными сушками, угощали попутчицу, от чего у нее на душе становилось еще гаже и тоскливее.    

…Увидев супругу в приемном покое роддома, Иван почему-то никогда не удивлялся, а переговорив с напарником, уводил ее в тесную, забитую старыми проссанными матрасами кладовку и поставив Люси на колени, овладевал ею: скучно и грубо. После чего они курили на улице, под большим бетонным козырьком, разговаривали о пустом и минут через пятнадцать расставались. Он, какой-то обрюзгший, неопрятный в последнее время и самое главное отчаянно чужой, уходил за свой стол, а она, еще долго сидела на холодных ступенях, бессмысленно разглядывая облезлый на ногтях лак, раздавленная мужниным равнодушием и   ясно чувствуя запах его семени, брезгливо морщилась. После чего отряхнув юбку она шла к трамвайной остановке и дождавшись нужного номера уезжала на вокзал.

                                                                          2.

…В тот вечер шел дождь, мелкий и нудный. Осень только-только началась, но судя по всему быть ей точно такой же нудной и сволочной как этот дождь.

Напротив трамвайной остановки проходило шоссе, грязное и удивительно пустынное, а за ним, на вытоптанных газонах качались недавно посаженые деревца рябины. Их тоненькие, не толще карандаша стволики были привязаны к наклонно вбитым в землю кольям. Странно, но вид этих распятых, промокших рябин, желтые кляксы редких фонарей исполосованных пунктиром дождя, глинистые лужи на шоссе, подернутые бензиновыми разводами,   успокоили Людмилу, превратив ее разочарование от очередного свидания с супругом в нечто мелкое и несущественное.      

 - …Напрасно ждете, девушка. Там обрыв линии. Аварийка только что приехала. Трамвая как минимум с час не будет. Прыгайте лучше ко мне в машину, я вас подброшу куда скажите.

Люси недоуменно обернулась, и только тут заметила остановившуюся на обочине черную, блестящую словно новенькая калоша «Волгу» и высокого сухопарого мужчину рядом с ней.

Мужчина призывно распахнул дверцу своей машины и повторил настойчиво.

- Ну что же вы? Садитесь говорю…Да не бойтесь, я вас не трону, у меня дочь старше вас…Меня кстати Юрием Петровичем величают. Но можете называть меня и товарищем полковником. Я в принципе привык, не обижусь.

- Мне далеко…Мне на вокзал…

 Выдавила она с сомненьем.

- Да хоть в Никольскую рощу!

 Рассмеялся мужчина и Людмила с удивленьем заметила какие у него ровные и белые зубы.

«Как у артиста. Небось у стоматолога ни разу и не был» …Подумала она все еще не решаясь перейти дорогу.

- Слушайте. Не стоит забивать свою головку всякой ерундой.

 Похоже незнакомец начал терять терпенье.

- Вы совсем одна на трамвайной остановке. Уже вечер. Кто знает, что с вами может приключиться? Я же просто хотел вас подбросить, тем более, что мне тоже на вокзал, так что нам с вами по пути. Ну-ка садитесь!

В машине было тепло и уютно. Хорошо пахло дорогими (это Люси поняла сразу же) одеколоном и сигаретами.

В такой роскошной машине ей еще никогда в жизни не приходилось ездить. Она откинулась на предупредительно мягкое кресло и вынув сигареты из карманчика юбки вопросительно глянула на Юрия Петровича.

Он кивнул и Людмила, опустив стекло закурила.

Неожиданно машина остановилась, и мужчина почти силой вырвал пачку из ее рук.

- Ну что за дрянь вы курите? «Челябинские»? …Да у меня такие только мужики, да обиженные курят…Ну нельзя же так себя не любить.

Полковник выбросил ее сигареты и протянул ей желтую пачку с верблюдом.

- Попробуйте-ка лучше эти, если уж совсем не можете не курить. Берите всю пачку. У меня еще есть.

За окном мелькнула перевернутая тарелка челябинского цирка и Люси, вдруг не к месту вспомнила что она еще ни разу в жизни не была в цирке. Правда пару лет назад в их клуб приезжали какие-то заезжие артисты арены: пьяный клоун, фокусник да дрессировщица собачек в пышной юбке и с ярко выраженной базедовой болезнью на лице. Но разве это настоящий цирк? Конечно же нет.

Неожиданно что-то пискнуло в бардачке, и полковник извинившись достал большую черную трубку с длинной антенной.

 …- Да…Я…Понял…Еду…

Голос мужчины показался Люси совсем иным, чем тот, которым он только что разговаривал с ней.

 Жестким. Властным и похоже недобрым…

- Вы меня девушка извините, хотел вас в ресторан сводить, но сами слышали, срочно вызывают на службы. Трое архаровцев вскрылось…Один уже холодный. Боюсь, как бы буза не началась… Давайте я вас, скоренько на вокзал подброшу, а ресторан мы на следующий раз перенесем. Да, кстати, вы так и не представились. Это уже как-то даже и неприлично с вашей стороны.

- Людмила. Можно Люси…- Буркнула она, разглядывая сигаретную пачку.

Возле вокзала, полковник купил ей с десяток еще горячих беляшей и массивной ручкой с золотым пером, на аккуратном листочке, вырванном из блокнота написал свой телефон.

- Возьмите Людмила.  Позвоните, когда захотите. В жизни бывает всякое. И иметь рядом с собой такого человека как я, иной раз очень и очень полезно. Главное помните, я могу очень и очень многое.

Он протянул Люси большой промасленный кулек с беляшами и слегка пригнувшись легко поцеловал ее в щеку.

- До свидания, девочка моя…

Дверца машины захлопнулась и черная, сверкающая Волга скрылась за поворотом.

                                                           3.

В конце апреля она ему позвонила. Просто так. От нечего делать. По крайней мере она хотела, чтобы это было именно так.

Полковник казалось звонку не удивился и словно они были старыми знакомыми сказал просто.

-Будь дома. Через час я приеду.

- Но я же не говорила где я живу. – Людмила искренне удивилась.

- Это такая мелочь. -Коротко хохотнул полковник и положил трубку.

Люси протерла пол, отполировала пивом листья фикуса и сняла со стены их с Ваней свадебную фотографию

 Через час в дверь постучали.

Вместе с Юрием Петровичем в комнату прошли еще два молчаливых лейтенанта, с пакетами забитыми продуктами.

Людмила в удивленье смотрела как на ее столе появлялись все новые и новые деликатесы в ярких цветастых баночках и коробочках. В центре стола сияли этикеткой две бутылки «Слынчев бряг».

Офицеры ушли, а полковник, закрыв дверь на цепочку, подошел к девушке.

- Ну вот я и приехал.

После чего схватил Люси в охапку и бросив девушку на диван, силой овладел ей. Потом еще раз и еще раз…

Люси сидела на диване прикрывшись простыней и наблюдала как полковник, совершенно не стесняясь наготы, покуривая ходит по комнате подбирая свои разбросанные вещи.

- Я вас,  Юрий Петрович посажу.

- Это за что ж, Людмила!?- Весело изумился он, застегивая рубашку.

- Вы меня изнасиловали.

-Я!?- Яркие зубы блеснули в полумраке комнаты. – Так это оказывается я кричал «Еще, еще, еще!» Ну ты даешь…Наверняка соседи у стенки уши грели…Стенки-то у вас похоже хлипкие. Сходить, что ли, полюбопытствовать?

- Это я потом кричала…А сначала вы меня изнасиловали!

Взвизгнула Людмила и ее передернуло как от прикосновения к чему-то мерзкому…- Я вас посажу.

- Сначала, потом…- Он присел рядом с ней и засунув руку под простыню, пальцами прошелся по ее влажным ляжкам.

 – Это все разговоры…Ты знаешь сколько у меня настоящих насильников сейчас этапа дожидаются? Вагон с маленькой тележкой. И не таких как я, а настоящих, с отягощающими…

- У вас? – Пискнула Люси сжимая ноги.

- Да разве я тебе не говорил, что служу в пересыльной тюрьме? Значит забыл. Хочешь, я муженька твоего закрою, Ваньку?

- А его-то за что? - Люси оторопела

- Был бы Ваня, а за что всегда найдется.

Он встал и улыбнувшись посоветовал.

- Ты Людмила сходи прими душ, хорошенько вымойся, а потом мы с тобой обо всем поговорим спокойно и обстоятельно. А пока купаешься, прикинь сколько может стоить такой стол что я тебе приготовил? В гостинице Южный Урал, профессионалки, вдвое меньше запрашивают. Ну все, все, иди ополоснись.

 Он почти силой отправил девушку в душ.

…Когда она вышла, Юрия Петровича в комнате не было. Его вообще не было в квартире, и лишь на диване, на скомканной простыне лежала мятая и невзрачная, серо-зелёная купюра…

«Так вот они какие, эти самые доллары?»- Девушка присела на диван машинально разглядывая десятидолларовую бумажку.

«Так вот они какие» ...

Всю ночь Люси просидела на балконе, прихлебывала из пузатой бутылки сладковатое пойло и курила.

 Рядом с ее домом проезжали с грохотом локомотивы, мерзко скрипели ржавые колеса дрезины, матом ругался дежурный диспетчер. Дорога жила своей шумной обыденной жизнью, ну а Люси раз за разом мучила себя, безнадежно и больно.

- Как.  Как я могла, как смела, кричать это гнусное: еще, еще, еще? Как…  

А утром приехал Иван и вместо обыкновенных пряников, подал Людмиле большую картонку с пирожными.

- Что это?

  - Как что? Годовщина свадьбы! – Иван притянул девушку к себе и поцеловал в макушку.

- Ты…Ты Ваня проходи. Отдохни…А я сейчас, я только за солью…- Зачастила она и прихватив со стола недопитую бутылку, ринулась из комнаты.

                                                            4.

У пролома в заборе копошилась старуха, с трудом протискиваясь вместе с покореженной алюминиевой панелью.

- Цветмет воруешь, бабуля? Бога не боишься? – Людмила глотнула из бутылки.

- Молчала бы, шалава малолетняя. Он, с утра зенки залила. Пробу ставить некуда, а туда же...

- Да, да…Именно шалава…- Девушка проводила взглядом старуху- воровку и юркнув в пролом оказалась на территории бывшей военной части, той самой, где когда-то служил ее Иван.

…Люси свесив ноги, сидела на шершавой, теплой от солнца верхней площадке парашютной вышки. С высоты она прекрасно видела заброшенную трехэтажную казарму, ту самую, откуда ее Ваня бегал ночами в самоволку к ней, Людмиле на свидания. Каким же он был тогда нежным. Теленок, прости Господи.

Под ближайшим тополем, валялась полевая кухня с большим мятым котлом и ящиком для угля.

Люси в два глотка допила теплый и бренди и швырнула округлую бутылку как могла дальше.

Стекло лопнуло с веселым звоном, оставив после себя белую отметину стеклянной пыли.

Девушка пододвинулась еще ближе к краю площадки и глянула вниз.

Высота манила и притягивала.

«Еще одно движенье и еще одной блядью станет меньше» …

 С пьяным равнодушием подумала девушка, прислушиваясь к своим мыслям.

Странно, но страха перед смертью она не ощущала вовсе. Было непонятное стойкое чувство déjà vu, словно уже не впервые она в точно такой же жаркий вечер торчит на парашютной вышке, пьет портвейн и точно также   собирается покончить с собой.

 От выпитого, вдруг разболелась голова, и захотелось писать. А вот кидаться вниз, напротив, расхотелось окончательно.

«Какого черта в конце -то концов!? Да может быть он сам, в своем долбанном роддоме гуляет направо и налево? Откуда мне знать? Там одни женщины среди персонала поди… Да и не измена это была вовсе, а так: небольшое приключение» …

 - Вот и забудем! Выдохнула облегченно Люси и опрокинувшись на спину, а потом и перевернувшись на живот, поползла прочь от края площадки.

Людмила приподнялась, встала во весь рост и шагнула на ступень.