Нежная вуаль зимних сумерек медленно опускалась на город, окрашивая сугробы в сине-фиолетовые оттенки. Под ногами вкусно хрустели тонкие ледяные корочки, и лёгкий морозец слегка пощипывал щёки. Галина с удовольствием вдыхала свежий воздух и, после целого дня, проведённого в компании пыльных библиотечных стеллажей, домой не торопилась. Она ценила редкие минуты одиночества, когда можно помечтать, обдумать что-то важное, вечно ускользающее в суете бесконечных дел.

К пятидесяти годам судьба сложилась неплохо: вырастила сына, любимая профессия библиографа приносила небольшой, но стабильный доход. Правда, мужа в привычном понимании этого слова у неё не было, но по выходным приезжал из соседнего города Володька, мужик хозяйственный и надёжный – там его держала денежная работа и комната в коммуналке. Галина ценила Володьку за золотые руки – умел и кран починить, и на огороде помочь – выращенные ягоды, картошка и огурцы-помидоры были неплохим подспорьем для небогатого семейного бюджета. Хотя приятель не интересовался ни выставками, ни концертами, а чтение книг действовало на него, как безотказное снотворное, Галина понимала: не стоит разбрасываться – в её возрасте естественная убыль оставляла, хорошо, если половину мужской популяции. И потому радовалась, если уговаривала Володьку хотя бы иногда сходить на выступление художественной самодеятельности в местный Дом культуры. А стихи собственного сочинения не показывала, чтобы не раздражать и, не дай бог, не спугнуть.  

В памяти всплыли недавние события, всколыхнувшие ход её неспешной провинциальной жизни. Сколько себя помнила, Галина писала стихи, их накопилось великое множество, но оценить по достоинству было некому. По  совету близкой подруги она записалась в местное литературное объединение.

Самодеятельные писатели и поэты встретили новенькую довольно прохладно, никто не спешил знакомиться ни с ней, ни с её сочинениями. Признанная в узких кругах «придворная поэтесса», не пропускавшая ни одного культурного мероприятия и прозванная Анькой-пулемётчицей за способность с бешеной скоростью выдавать хвалебные оды районному начальству, критически осмотрела нарядную кофточку Галины и демонстративно отвернулась, продолжив  разговор с председателем. Вокруг поэтического начальства жужжал рой стихотворцев, рвавшихся записаться в очередь на прочтение новоиспечённых шедевров.

В одном углу слышались злые перешёптывания по поводу появления чьего-то стихотворения в местной газете, в другом обсуждали выпуск очередного поэтического сборника, и авторы горячо спорили, кто и сколько денег выбил у чиновников и спонсоров, доказывая своё преимущественное право на место в издании. В литературном объединении царила удушающая атмосфера чёрной зависти к чужому успеху.

Очень скоро Галина разочаровалась в этом, как называла про себя, «клубе самовлюблённых нарциссов», безжалостно разрушившим её представление о гармоничном мире поэзии. Она не находила в себе сил бороться за место под солнцем с такими признанными бойцами литературного фронта, как Анька-пулемётчица.

Однако неуёмная творческая натура искала выхода, и Галина решила попробовать свои силы на ином поприще.

В их маленьком городке открылась художественная студия, которую стал вести Борис Борисыч, член всевозможных Союзов и, к тому же, вполне симпатичный мужчина предпенсионного возраста. Вспомнив о своём юношеском увлечении, Галина стала посещать вечерние занятия, собиравшие десяток пенсионеров и домохозяек.

Художник, по слухам, разведённый и бездетный, стал предметом пристального внимания незамужних любительниц искусства, но с первого же занятия выделил Галину – моложавую, с блеском в глазах и не без способностей к живописи.

– Здесь вот нужно немного загасить небо... – нашёптывал Борис Борисыч старательной ученице, склонившись так низко, что невольно касался её плеч и волос. – А здесь – побольше экспрессии… а вообще, очень даже недурственно...

Галина таяла от комплиментов маститого художника, хотя и смущалась от слишком пристального внимания к своей персоне. Как-то раз после занятий Борис Борисыч попросил её остаться, чтобы обсудить организацию выставки в библиотеке.

Поговорив о делах, художник неожиданно подсел к Галине поближе и взял её руку в свою шершавую ладонь.

– Давай на «ты», а? Мы люди взрослые...

– Но вы же – мой учитель, – пыталась отшутиться Галина, не ожидая такого поворота.

– Ты очень способная... к весне можно будет выставить твои картины в Доме культуры... только нужно дополнительно позаниматься, – вкрадчиво начал Борис Борисыч. – Я готов совершенно бесплатно помочь тебе...

– Спасибо, – зарделась ученица. – А у меня, правда, денег таких нету...

Галина воспрянула духом: наконец-то она добьётся успеха и покажет этой зазнайке – Аньке-пулемётчице, что такое настоящий талант.

Заниматься решили у Галины, в её маленькой «двушке». В назначенный день и час она выглянула в окно и увидела, как Борис Борисыч осторожно крадётся вдоль стены. Возле подъезда неожиданно заметался – сначала прошёл мимо, потом вернулся.

– Волнуется, бедненький, – пожалела Галина. – Ага, понятно: вон сосед вышел, испугал его... город-то маленький, все на виду.

Втиснувшись в прихожую, Борис Борисыч вынул из-под полы коробочку крошечных зефирчиков «Шармель».

– Ставь чай, – скомандовал нарочито бодрым голосом – с первых же минут решил наладить с хозяйкой неформальный контакт и показать себя «своим парнем в доску».

За чаем Галина рассказала о своём житье-бытье, о неудавшемся сотрудничестве с местным литературным объединением и нашла в лице Бориса Борисыча искренне сочувствующего слушателя.

– Так уж повелось в творческих союзах, – назидательно пробасил наставник. – Каждый норовит обойти коллегу, художники тоже много сил тратят на подобные «тараканьи бега».

«Как приятно с ним беседовать, всё понимает с полуслова, – радовалась Галина. – Повезло мне с педагогом…».

– Нам надо держаться вместе – мы с тобой люди тонкие, как никто чувствуем и живопись, и поэзию… – мурлыкал Борис Борисыч, оглядывая ладную фигуру зардевшейся хозяйки. – Почитай-ка что-нибудь своё…

На стихи Галины среагировал сдержанно: «Что ж, очень даже прилично, во всяком случае, лично у меня отторжения ничего не вызывает».

Борис Борисыч посмотрел рисунки – и детские пробы кисти, и самые последние этюды.

– Из тебя выйдет толк, – изрёк художник. – Больше смотри, изучай  классиков: Левитана, Серова.

Уютная обстановка располагала к неспешной беседе, и Борис Борисыч начал в красках расписывать свою недавнюю жизнь в столице: выставки, знакомства со знаменитостями, дорогущие частные уроки для богатеньких отпрысков. Поделился сокровенным: спустя два года всё ещё переживал развод. Галина слушала, затаив дыхание, понимала – оказанное доверие дорогого стоит.

Потом они разглядывали альбомы с репродукциями, сидя рядышком на диване, и  Галина чувствовала, как этот важный и солидный мужчина становится ей ближе и роднее. Борис Борисыч рассказывал о живописных особенностях полотен Поленова и колористических находках Врубеля, затем плавно переводил стрелки на ученицу, уверяя: после нескольких месяцев тренировок у неё разовьётся невероятное чувство цвета и перспективы.

Незаметно проболтали до вечера. Поняв, что до занятий живописью дело так и не дойдёт, Галина предложила поужинать.

– Нет, я есть не буду, – неожиданно резко вскричал Борис Борисыч, но Галина успокоила:

– Раз уж я вас допоздна заговорила, обязана покормить.

Борис Борисыч с удовольствием отдал должное антрекоту с жареной картошкой, посмаковал, похваливая, французский коньяк, подаренный Галине сослуживцами на день рождения и дожидавшийся торжественного случая или дорогого гостя.

– Настоящий художник всегда раскрепощён и по-своему воспринимает окружающий мир, он не должен зависеть от мнения примитивных обывателей, – неожиданно изрёк наставник, наливая очередную рюмку. – Ты кого-нибудь из анархистов читала? Нет? Так вот, главная цель в жизни – получение удовольствия. На всякие там скучные дела, типа: стирка, уборка, готовка, нужно тратить не более двух часов в день. А в остальное время – только творить и наслаждаться.

Борис Борисыч подсел к Галине и властно обнял за плечи. От гостя исходил острый запах пота и несвежих носков.

– Ты вот к сексу как относишься? – продолжал педагог с воодушевлением.

 – Нормально... то есть... люблю это занятие, – выдала Галина, удивляясь собственной смелости: не хотела показаться представителю богемного общества дремучей провинциалкой.

– Вот! Правильно мыслишь! А у меня сейчас совершенно нет мотивации, ни одна женщина не вдохновляет... – хлюпнул носом художник.

– Это плохо, – посочувствовала Галина, – в ваши-то годы чревато...

При упоминании о возрасте Борис Борисыча слегка передёрнуло – будучи эстетом, он изо всех сил старался держать себя в форме, надеясь в недалёкой перспективе с помощью своего богатого внутреннего мира охмурить какую-нибудь молоденькую провинциалку, – но взял себя в руки и замурлыкал: 

– Вот ты – другое дело, я чувствую, мы с тобой сможем окунуться в бездонное море наслаждения… – Борис Борисыч придвинулся поближе. – Так я у тебя останусь сегодня?

– У меня есть мужчина, – виновато пролепетала Галина.

– А! Значит, у тебя с этим всё в порядке... – разочарованно произнёс Борис Борисыч, явно не ожидая такого поворота.

– Я не могу так – жить с одним, а спать с другим…

– Видишь ли, а я ни с кем жить не собираюсь, – добавил ухажёр холодно.

На мгновение Галину пронзило: она теряет мужчину своей мечты – талантливого, неординарного... но последняя фраза Борис Борисыча немного отрезвила.

– Стыдно уж в нашем-то возрасте заниматься тайной любовью, да и живём мы здесь, как в деревне – не спрячешься, – попыталась оправдаться Галина, а про себя подумала: «Ага, вместе жить не хочет, а спать – пожалуйста. Дожил до седин, а всё дурочек ищет...».

Прощаясь, Борис Борисыч раздражённо произнёс:

– Ты, голубушка, как оказалось, очень зажатая женщина, а это сильно мешает творчеству... настоящий художник должен быть раскованным... видишь ли, предрассудки несовместимы с искусством. Давай-ка поцелую по-дружески, только в щёчку.  

Галина наблюдала, как Борис Борисыч натягивает дорогую дублёнку, завязывает шарф кокетливым «французским узлом» и чувствовала себя бесталанной неудачницей, не способной понять тонкую натуру художника.

– Вот так-то, дорогая. А ведь я никому ничего не должен...

В подъезде громко хлопнула дверь.  

На занятиях Борис Борисыч больше не заговаривал о бесплатных дополнительных уроках, сухо делал замечания и даже несколько раз перед всеми учениками критиковал работы Галины, используя обидные слова…

…Она шагала знакомой улицей, прислушиваясь, как мелодично поскрипывает под ногами снег, будто утешая: скрип-скрип, всё пройдёт, скрип-скрип…  

В кружок живописи идти почему-то не хотелось. «Может, зря я тогда с ним так обошлась? Обиделся сильно… – размышляла Галина о Борис Борисыче. – Сейчас бы уже закончила картины для выставки. Теперь ничего не светит, он отобрал только маленький этюдик, да и то так, для вида...».

– Эй, Галь, это ты что ли? – неожиданный окрик прервал размышления.

Тёплый свет уличного фонаря выхватил из темноты знакомую фигуру.

– Да, Оль… вот с работы иду… хочешь, пойдём ко мне, поболтаем?

Напоив подругу чаем, Галина поделилась сомнениями о несостоявшемся романе с художником.

– Этот… Борис Борисыч… он лысый такой, в очках?

– Ну, бритый.

– Так он к соседке моей, Людке ходит. Она, конечно, не чета тебе, ей искусство на фиг не сдалось. Говорит, турнёт скоро: толку от него никакого. Придёт, говорит, пожрёт, протрындит часа два о себе, любимом – всё на жалость берёт, мол, какой он несчастный, в нашей глуши ему и поговорить не с кем, никто не понимает ранимую душу. Сам ни разу куска колбасы не принёс, а Людка – медсестра, если получит тысяч восемь, так для неё это праздник. Так что – не жалей, этот Борис Борисыч твой из тех, кто по бабам ходит, чтобы перепихнуться да подхарчиться.

– Ну что ты всё про деньги, Оль? А чувства? Может, он, действительно, не может найти свою любовь? – возразила Галина.

– Ох, ну и дура ты, на пенсию скоро, а всё туман в голове. Тянет тебя к проходимцам, что ли? Забыла, как заезжий переводчик голову морочил, стишки свои всё читал. Сколько лет ты его кормила? Вот и опять получила дежавю на свою голову, – для пущей убедительности подружка  вставила  умное словечко. – Богема, блин, видите ли, он жить ни с кем не желает. А удовольствие ему – подавай! Пожрёт, понаслаждается и тю-тю, а тебе думать, как до следующего удовольствия дожить. А весной придётся одной с наслаждением грядки копать... Эх! Володька-то у тебя – золото мужик, продукты сумками носит, на огороде пашет, чего тебе ещё нужно? Стишков и наслаждения?

«И правда, чего это я? Хорошо, что Володя завтра приедет, может, в кино сходим...», – подумала Галина и предложила:

– Оль, давай ещё чайку? Ну его, это искусство...

                *  *  *