Во влаге, падающей с небес,

хрустальной ли, кристальной -

каждый видит и слышит своё:

кто-то шелест одежд

Тихого Ангела – ординарца Бога,

кто-то трепет надежд,

кто-то  - слёзы, пролитые на большую дорогу –

одну из тропинок Млечного Пути,

по которой кому-то суждено уйти

на суд,

где снисхожденья не ждут,

где адвокат –

рогат,

а сам ты – себе судия.

Что выберешь - ты?

Что выберу – я?

Каждый шаг

может стать

фатальной предначертанностью

абриса некоего Лика или лица,

на чёртовом чёрном копыте

белым пером Тихого Ангела начертанном

неуверенною рукою. Чьей?

Его? Моей?

Твоей?

А почему бы и нет.

Скажешь – это бред.

И то же –

а почему бы нет?

Ведь всегда

что-то на что-то похоже:

на счастье похожа беда,

на мУку похожа любовь, на аллилуйя – Амэн,

так, как похожа на саван

белая фата невесты,

умирающей для прежней жизни и прежней родни,

которым уже почти не будет места

в жизни другой, где ночи похожи на дни,

выпавшие цветными стекляшками

из калейдоскопа, разбитого ребёнком,

которому было интересно узнать -

что у чуда внутри, из чего оно сделано, чудо?

Пылью тонкой

горьких слёз, рассеянных в мироздании,

заплачено за жажду познания,

как за рождение сына уплачено

распятием матери

на гинекологическом кресле,

залитом кровью и слизью.

Рехнуться – думать об этом если.

Не думать?

А за смерть уже заплачено жизнью.

А жизнь – оплачена смертью.

Верить в это или не верить в это –

всё равно каждую пролитую слезу

обернут алмазом, окунут в бирюзу,

перемешают – и возвратят на землю

летним дождём, снежинкою зимней,

который, может, был тем самым ребёнком,

истязавшим чудо в поисках Чуда

и нашедшим лишь – полую трубку из пёстрой картонки,

зеркальный треугольник и жалкую кучку стекляшек.

Ваши не пляшут. И наши – не пляшут.

Потому, что нельзя оставлять ребёнка

наедине со сломанной игрушкой,

чтобы не выжечь душу

Маленькому человеку – будущему Большому Миру –

который пока понять не в силах,

что Чудо – лепится лишь своими руками,

слезами, кровью, мечтами, снами,

Чудо лепится из песка и глины, прокаливается на огне.

Его хватит всем – и тебе, и мне.

ЕГО – этой глиняной чашки,

заполненной брызгами солнца, слезами дождя,

жемчугом летнего града.

Кому это надо...

Каждому – надо!

Получи –

и молчи.

Молча потрогай,

перебери, на вкус попробуй

всё содержимое

глиняной чашки,

именуемой жизнью,

не волнуйся, что нет ни единого грошика -

Всё оплачено: плохое, хорошее...

кровью матери,

смехом мальчика,

играющего полосатым мячиком,

слезой малыша, сломавшего игрушку...

Колоти лапками, упрямая зелёная лягушка,

Колоти, не думая о сосуда содержимом,

Колоти отчаянно, одержимо,

Не думая, что финал может оказаться нелепым,

Ведь лишь молотый колос становится хлебом,

вырастающим из зернышка малого,

жалкого, крохотного...

Держи свой калейдоскоп, мальчик,

держи, мой хороший.

Твой мир не разбился, не разрушился.

Молоти лапками, лягушка,

сбивай своё масло,

плачь, не стесняйся, мальчик!

Слёзы вернутся – алмазами:

может, в звезде маршальской,

бриллиантами в глазах любимой…

Всё уже было, мальчик.

Всё ещё будет, милый.