1.

В минуты досуга Аркадий Шик валялся в гамаке, потягивая гавану и рассуждая о вечном.

Вот он добился всего, как царь Соломон. Некоронованный икорный король Московии. Однако, разве это взыскует его сердце?

Медитативно скосился на сноху, Светлячка, то бишь, Свету, вплетающую алую ленту в гриву домашней пони Глафиры.

— Светик, неужели ты со своей сеструхой от одних предков?

— А что смущает?

— Ты — вылитая топ-моделька, она же, моя супружница, Надя, просто поросенок в юбке.

— Выбрали, однако, ее, а не меня.

— Не у тебя же CCN брало интервью на Красной площади.

— Мы от разных отцов. Мамашка у нас была шалавой первостатейной. С пяти годков я у Надюши в няньках. Стирала пеленки, кормила из соски, меняла подгузники.

— Типа матушки Терезы? Завидую! У меня какая тусклая жизнь? Вагон икры направо, вагон налево…

Аркадий спрыгивал с гамака, сбивая с кустов смородины жемчужную росу, мотался по тропинке сада. Вскрикивал с каким-то горловым взрыдом:

— Мое детство прошло в Люберцах. В чмошной коммуналке. Я же из люберов. Качал железо в туберкулезных подвалах. Тюремная жизнь.

— Мочили людей?

— Ты чего?! Я ж не Бэтмен?!

Аркаша воротился в гамак, нахмурив сократовский лоб, вспомнил об интервью с его будущей супругой. Америкосы тормознули Надюшу прям у Лобного места. Мол, за кого бы вы сейчас голосовали на выборах президента РФ. Девушка вдруг в камеру ручьисто расплакалась, сбивчиво поведала о сучьей жизни, сказала, что хоть сейчас в петлю.

— Почему? — взревели папарацци.

— Работаю на разливе русского кваса за копейки. Мужа нет. Впереди жуткая старость. Чулкова моя фамилия. Надя.

Этот блок новостей поразил Аркадия Шика. Он oтыскал Надюшу. Предложил ей руку и сердце. Девушка согласилась. Только попросила взять и Светлячка, с сестрой она не расстается со дня рождения.

2.

Странно, обретаясь в скудости, Светик была довольна судьбой. Теперь же, катаясь сыром в масле, от злобы задыхалась. Исповедовалась в этом зазорном чувстве перед пони Глафирой. Не перед поварами же, охранниками и садовниками раскрывать девичью душу?

Светик чмокала Глашу в чистый и открытый лоб с белой звездочкой.

— Ей, значит, всё, а мне ошметки? Она с графьями и маркизами в Париже тусит, а я загораю в бомжеватой Анталии? Где, блин, справедливость?

Лошадка трясла жесткой чёлкой.

Из дома, почесывая брюхо, выворачивал Аркадий Владимирович.

— Светик, я лично не согласен с А.С. Пушкиным. Слыхала его фразу: «Нет правды на земле, но нет ее и выше». На земле, может, и нет. А на небе в наличии. Иначе как бы я стал икорным королем?

— Отстаньте…

— Меланхолия? Сплин? Лети на Гоа.

— Сами летите.

— Не могу! Грядут выборы мэра Москвы. И я хочу участвовать в них своим черным, а, может, и белым налом.

Позевывая, выходила из апартаментов Надя. Засаленный желтый халат, расчавканные красные тапки.

— Живот у меня что-то бурчит, — мигала бесцветными ресницами. — И зачем я скушала целый торт «Прага»?

— Умеренность, девочка моя! — усмехнулся Аркаша. — Именно умеренность должна стать твоим магистральным вектором.

— Мэра от какой партии будете ангажировать? — щурилась Света.

— От коммунистов.

— Шутите?

— Знаешь, какая моя любимая книжка?

— Вы разве читаете?

— Еще как… «Незнайка в Солнечном городе»! Это же островок коммунизма. Не на ту дорожку мы свернули в проклятые девяностые. Идеалы потеряны. Духовность растоптана.

Надя со стоном зевнула и быстро перекрестила рот:

— Что-то в сон потянуло.

— Вечером к нам подойдет мой кандидат в мэры, — подмигнул Аркадий. — Будьте с ним, дамочки, полюбезней.

3.

Кандидат Митя Охапкин оказался в резкой антитезе с Аркадием. Г-н А.В. Шик с сократовским черепом, с кряжистым телом борца сумо. Охапкин же маленький и верткий, что цирковой шимпанзе, порывистый, с немотивированным беганием черных глазок.

Лакомились душистой земляникой со сливками.

Охапкин кричал:

— Чем мы раньше гордились? Космосом, хоккеистами, перекрытием Енисея. Теперь этого нет! Только жратва и секс по зомбоящику.

— Енисей-то остался? — усмехнулась Светик.

— Согласен. Но все остальное — пуффф! — будто в воронку унитаза.

Надя громко икнула:

— Ой, извиняйте. Сливки ужасно холодные. У меня от стыни завсегда икота. Когда работала на квасе — то же самое.

— Икай на здоровье! — подмигнул г-н Шик.

Надя зажала ноздри пальцами, выпучила глаза, икоты как ни бывало.

— Фу, отпустило…

Охапкин доел последнюю ягодку, обширно осклабился:

— Блаженные времена коммунизма еще вернутся.

— Последнюю рубаху отдам! — почесал пузо Аркаша.

— Рубашку сами носите, — испугался Митя. — А вот нал и безнал — до зарезу! Кстати, о нашей рекламной компании. Если не ошибаюсь, Надя и Света из гегемонов?

— Мамашка наша была вокзальной шлюхой, — изящным движением поправила грудь Светик. — Папашку не знаем. Терра инкогнито. Алкаш, кажется.

— Вот! Это козырь! Вы, Аркадий Владимирович, бандит с раскаленным утюгом из 90-х, раскаялись и провели сразу две пролетарских единицы из грязи в князи.

— Какой же я бандит? Так… Иногда…

— Я — княжна? — громко захохотала Надюша.

— Ладно. Можно смягчить. Пусть вы не бандит. Однако в те годы весь бизнес был с криминальным душком. С раскаленным утюгом на отлете.

— Не возражаю.

— Вы же очистились?

— В церковь почти не хожу.

— Это не важно! Церковь у нас в сердце, а не в храмах, сооруженных на грязные бабки.

4.

Несколько дней подряд Аркадий Владимирович читал, лежа в гамаке, «Незнайку в Солнечном городе», медитативно шевелил пальцами ног, чесал затылок. Потом взялся за «Незнайку на Луне», по-осеннему помрачнел, напрочь отказался от икры, лишь пил грузинский «Боржоми».

— Аркаша, вы загрустили? — пугалась Светик.

— Давно я хотел спросить, откуда у тебя такое прозвище — Светлячок?

— Прозвала ребятня. Еще в малолетстве. От меня будто исходит солнечный свет.

— Это так… Почему грущу? Хотели мы возвести Солнечный город, а построили лунный содом.

Мучительно потирая живот, во двор вышла Надя.

— У меня от этой икры диарея!

— Пей «Боржоми», — мрачно улыбнулся г-н Шик.

— Пока сидела в клозете, придумала идею для ролика коммунистов.

— Головушка у тебя светлая, — кусала губы Светик.

— Значит, так! Девушка с обнаженной грудью на баррикаде. В руках алый стяг.

— Неплохо… — поморщился Аркадий Владимирович.

— Словом, сквозь пороховой дым барышня говорит: «Господа, давайте жить добром в Солнечном городе!»

— И какую же актрису взять на эту роль, — напрягся Аркадий.

Надя поправила челку:

— Светланку! У нее изумительной лепки грудь, а в глазах — страдание.

— В десятку! — хлопнул в ладоши бизнесмен.

— Ой! Срочно в уборную… Опять накатило, — Надюша убежала.

— Что скажешь, Светлячок? Гонорар тебе отвалю, как Роберту де Ниро и Мадонне в одном флаконе.

5.

В воскресенье рядом с зоопарком построили баррикаду из затрепанных шин, ржавых бочек, прогнивших рекламных щитов. Подогнали массовку.

Митя Охапкин по-обезьяньи почесывался:

— Пора, матушка! Текст не забыли?

— А кто режиссер? — свела соболиные брови Света.

— Так я! Закончил институт Культуры имени Нади Крупской. В просторечье — кулёк. Спец по организации массовых действий.

— Какая-то массовка дохловатая, — трещала кукурузными чипсами Надя. — Где энергия бунта? Хаос только тогда хорош, когда он структурирован.

— Какие, мать, ты знаешь слова, — побледнел Аркадий Владимирович.

— Мой любимый режиссер Феллини. А его фишка — энергичный, хорошо организованный, хаос.

— Надо бы мне подтянуть свой бэкграунд. Митька, чего не начинаем?

— Господа, приготовились! — заорал в мегафон Охапкин. — Съемка по сфере. Сразу пятью камерами. Гаврилыч, не спи! Тимофей Попцов, что со звуком?

Вокруг шептался народ.

— Это, верно, рекламный ролик против коррупции.

— Или реклама женских прокладок.

— Ты чего? Прокладки на баррикадах?

— Мотор! — срывая связки, гаркнул Охапкин.

Светик рванула у горла белую блузу. Божественно красивые груди оказались на воле. Публика и статисты так и ахнули. Это же просто картина из Лувра. Богиня!

Баррикада ощетинилась оружьем массовки. Бердыши, калаши, берданки, ржавые вилы.

— Братья и сестры! — четко произнесла Светик. — Доколе мы будем терпеть сволочей, жрущих икру за наш счет? Мы, значит, живем в затхлом углу с тараканами, а они рассекают на яхтах с дорогими блядями?!

— Что она говорит? — вытаращился Охапкин.

— Видимо, импровизация, — посуровел Аркадий Владимирович. — Джаз… Хотя намек понял. Нехороший намек.

— Доколе?! — вдруг вскрикнула баба в оренбургском платке, с ржавыми вилами наизготовку ринулась к Кремлю.

Светлячок со своей нагой грудью и алым стягом, послужила катализатором.

Шалый народ, а потом и массовка, революционным, все сметающим потоком, метнулись за буйной бабой.

6.

Через пару дней свергнутого президента РФ возили по улицам Москвы в золоченой клетке.

Митя Охапкин тронулся рассудком и с сумой за плечами двинул по Ленинскому проспекту к Оптиной пустыни.

Светлячок стала главой кабинета министров свежеиспеченного правительства.

Аркадий Владимирович получил портфель генерального казначея.

Надя заняла пост министра Культуры.

— Надо Москву теперь переименовать в Солнечный город, — лежал в кремлевском пружинном гамаке г-н Шик.

— С этим подождем… На носу всенародные выборы президента, — Светлана красила ногти.

— А чего его выбирать? Ты, сестренка, и будешь, — гулко зевала Надя.

Света вздрогнула, кроваво-красный лак лег на ноготь мизинца вопиюще криво. Произнесла сурово:

— Времена Гулага прошли. Читай Солженицына. Во всем теперь у нас должно быть торжество демократии.

— Да-да… — листал толстую книгу г-н Шик. — Я тут с карандашом в руках еще раз перечитал «Незнайку на Луне». Прямо о нас книга. Все ради бабок. Никакой свободы.

— Ты это к чему? — Надя скосилась на мужа.

— Как к чему? К тому! Даешь демократию!..

http://kangin.ru/

 Артур КАНГИН