Cвадьбы
К родственникам в Израиль приезжают на свадьбы.
И это хорошо. У меня в Израиле двадцать семь племяников и племяниц. Я их всех очень люблю и некоторых даже помню. Но с тех пор, как они достигли половой зрелости моя жизнь превратилась в кошмар. У них начался брачный период. Ну хорошо, если бы у всех сразу и в один день. Так нет, с интервалом в месяц. Не успеваешь прилететь домой к себе в Америку с очередной свадьбы, как в почтовом ящике уже лежит новое приглашение «разделить с нами это радостное событие!» И вы, наверное, думаете, что в конверт вложены деньги на билет? Так вы ошибаетесь. Дураков сегодня нет даже среди моих родственников. И отказаться уже нельзя. Ты уже засветился на свадьбе у Шуры и Шлемы. А мы что, хуже? Все хотят иметь американского гостя из таинственного Цинциннати. И они отказываются понимать, что Цинциннати - это отсталый в культурном отношении город, где ничего нет, кроме оперы и балета. Приезжай к нам. Иначе мы все приедем к тебе.
На свадьбе тебя непременно сажают рядом с глухой восьмидесятилетней тетей, которая упорно называет тебя Яшей. Она постоянно расспрашивает, как поживает Муся. Кто это такая, я не знаю, но говорю правду: Муся отправилась в джунгли Амазонки на поиски бриллиантов и ее там съели пигмеии. Тетя усмехается и поднимает тост за пигмеев. Свадьба, тем временем, несется, как гоголевская тройка. Все гремит и пульсирует. Полуголые официантки разносят напитки, котрые сами же и выпивают. Троюродные сестры тянут тебя танцевать. В углу доедают сладкое. Вдруг все разом обрывается. Свадьба заканчивается. Все исчезают, кроме тети, которая все еще пытается прокричать тебе что-то на ухо. Наконец, ты понимаешь, что она хочет, чтобы ты вызвал такси и отвез ее домой на другой конец Израиля. Через полчаса ты сидишь у нее на кухне и ешь яичницу со шкварками. Тетя показывает тебе старые фотографии, а ты вспоминаешь свою далекую свадьбу.
Оркестр из местных лабухов. Их традиционный затасканый тост: «Желаем паре молодой, дожить да свадьбы золотой!» Вопрос тещи: «Кто это написал? Маяковский или Тютчев?» Ответный, принятый на ура, тост дяди Зямы: «Желаем молодым заработать мильон. Родить детей на целый батальон. Папе с мамой на нахес, чтоб не рос их тохес!» Вопрос тещи: «Неужели это он сам написал? Какой талантливый! Не то, что некоторые.» Певичка, поющая только Пугачеву, даже если оркестр играет Тото Кутуньо.
Водка столичная, водка с перцем, водка на брудершафт с подружкой жены. Салат оливье... у тебя на голове. Тетя, уступившая кладовую в своей квартире для первой брачной ночи. Как кошмарно это было и, как весело!
И на обратном пути, в самолете, где тебе не спиться из-за съеденных шкварок, ты грустишь и думаешь, что, возможно, больше никогда не увидишь тетю и троюродных сестер или, в лучшем случае, они никогда не увидят тебя. Что жизнь прошла, а ты так и не стал пожарником, как мечтал в детстве. И ты понимаешь, что эти поездки только вгоняют тебя в депрессию, но почему-то, по прибытию домой ты открываешь почтовый ящик в надежде найти очередной конверт с глянцевой открыткой.
И тебя опять невыносимо тянет обратно на эту загадочную и прекрасную землю.
* * *
Муки творчества
Очередная сcора с женой настигла меня, когда я написал:
«День за окном собирался быть чудным. Вставало нежаркое солнце. Разноголосо, но дружно пели птицы, а из кухни тянуло чем-то аппетитным.»
Это были первые строки моего нового рассказа.
В этот момент раздался крик жены и она выбежала из кухни с большим ножом для разделки мяса в одной руке и слегка окровавленным пальцем – на другой.
- Чем писать всякую ерунду, лучше бы ножи наточил, - возмущенно прокричала она.
Даже, еще не державший в руках книги, младенец знает, что нельзя заявлять писателю, будто бы тот пишет «всякую ерунду». Нет обиды горше. Я бы даже сказал, нет обиды смертельнее. И это я услышал от собственной жены! Слезы навернулись мне на глаза. Я встал и гордо пошел в ванную. Закрывшись там, я открыл краны, чтобы шум воды глушил стенания, которые невольно могли вырваться из моей груди – обида жгла сердце. Я расправил на коленях лист бумаги, достал ручку и продолжал писать свой рассказ. Сразу после « ... тянуло чем-то аппетитным» «Мери вышла из кухни и всадила Джону в спину большой кухонный нож. Затем она достала из-под фартука пистолет и разрядила в Джона всю обойму. Глядя на распластавшееся на полу тело, она подумала, что уж э т о Джон ей вряд ли простит. Скорее всего их совместной супружеской жизни наступит конец. А жаль. Она любила Джона, и жили они счастливо. Были, правда, кое-какие мелочи, которые не очень нравились Джону. В день их свадьбы она изменила ему с Томом, Бобом, братьями Симпсон и их отцом (старый развратник обманул ее, сказав, что он старший из двенадцати братьев). В первый же визит к свекрови, она избила ту до полусмерти. А на десятом году их совместной жизни она сняла со счета все их деньги и укатила во Флориду отдыхать. Муж на несколько лет остался один с шестью детьми, пятеро из которых были грудными.»
В этом месте раздался деликатный стук в дверь и послышался извиняющийся голос жены:
- Прости, дорогой. Я погорячилась. Поверь, я не хотела тебя обидеть. Обида на жену стала как-то до обидного улетучиваться. Я еще пытался заставить себя крикнуть: «На колени! На колени!», но рука уже выводила: «Джон, милый, что я наделала?!» - в ужасе закричала Мери. «Ничего особенного. Просто ты слегка погорячилась, мамочка», - сказал Джон, потирая пулевые отверстия и пытаясь дотянуться до ножа в спине.»
- Открой мне, пожалуйста, дверь, - вежливо попросила жена.
- И что мой зайчик тут пишет? - заворковала она, проглядывая мои листы. – И что он тут пишет? Что ты тут пишешь негодяй?! Разве можно такое писать про женщину?! Я представляю, что ты напишешь обо мне, подлец! А ну убирайся отсюда, пока я не утопила тебя в этой ванне!
Прижимая к груди скомканные женой листы, я выскочил из ванной и бросился к стенному шкафу. Укрывшись там, я в сплошной темноте, нащупыая бумагу пальцами, люто стал писать: «Слегка погорячилась?!!! – злобно воскликнула Мери. – Как ты смеешь оскoрблять свою жену, подонок?! Так получай же!»
И достав из лифчика гранату, Мери метнула ее в Джона. Багровые куски Джона облепили стены и потолок. В воронку журчащими ручьями стала стекать кровь...»
В этот момент в дверь шкафа опять вежливо постучались.
Кровь перестала стекать и застыла в ожидании.