Учитывая уникальность стихотворений Георгия Беленького, материал перенесен из 11 выпуска , к подборке добавлены новые стихотворения, восстановленные Сандро Белоцким (первые 5 стихотворений) .
Мой брат Георгий Борисович Беленький (1922-1970) – доктор медицины, профессор, руководитель московской клиники, был одним из крупнейших специалистов в области кожных болезней. Его родители были арестованы в 1937 г. Брат пошел работать токарем и ему разрешили забрать меня, четырехлетнего, из тюремного приюта, где детям врагов народа меняли имена и распределяли по детским домам, после чего найти их уже было почти невозможно. Отец брата Борис Натанович Беленький был расстрелян, а наша мать - Нина Давидовна Лордкипанидзе - сумела не подписать признаний в антисоветской деятельности (женщин поначалу не так истязали, как мужчин) и ее реабилитировали в 1938 г. (вспомнив и снова посадив уже в 1950 г.), в период бериевской «либерализации», что помогло брату поступить во 2-й Московский медицинский институт. В составе московского ополчения он ушел на фронт в 1941 г., уцелел в сражении под Смоленском, был отозван для окончания учебы и 1944 г. уже врачом снова мобилизован. Был ранен, награжден, а после войны закончил аспирантуру и направлен на работу в медицинский институт в Симферополе, где в 1950 г. был арестован и осужден по 58-й статье. Вел он себя на каторге достаточно строптиво, за что однажды был отправлен с должности врача на общие работы в наручниках. Добавлю, что после реабилитации и восстановления диплома кандидата наук он, работая ассистентом кафедры Института усовершенствования врачей, на вопрос партийного начальника о причинах систематического игнорирования праздничных демонстраций трудящихся ответил, что у него с советской властью свои счеты..
Хотя после смерти Сталина и расстрела Берии условия содержания заключенных смягчились, реальных надежд на освобождение всех политических было мало – от советской власти можно было ожидать всего, а на ключевых постах в МВД-КГБ оставались те же люди, которые продолжали подписывать отказы в пересмотре дел (такие письма получал и я до 1955 г.). Так что угроза если не уничтожения, то вечной каторги продолжала витать над заключенными. Это я к тому потрясающему чувству ужаса, которое пришло ко мне, когда брат прочел эти стихи мне в 1955 г. Этот ужас трудно представить себе современному читателю – о многом уже написано и многое напечатано, а тогда этого еще не было и в помине. А стихи писали не о том и не так …
Стихи, насколько я знаю, брат начал писать в лагере. При его потрясающей памяти (и, добавлю, огромном уме и обаянии, о чем я писал в своем «Конспекте романа», опубликованном на нашем сайте) он смог выучить их наизусть. Он к ним никогда не возвращался и не правил их, а только много позже кое-что переписал своим ужасным врачебным почерком. К чести брата можно сказать, что он, прекрасно зная поэзию Гумилева, Ходасевича, Шершеневича (не говоря уже о Мандельштаме и Пастернаке) не подпал под их влияние, что хорошо видно по стихам его…
В 1955 г. брат был освобожден и вернулся в Москву, а потом защитил докторскую диссертацию. Он вошел в литературу и опубликовал несколько рассказов и повесть. По его сценарию был снят фильм «И снова утро» и во МХАТе поставлена пьеса. Он написал нескольких книг по кожным болезням, последняя из них вышла за несколько месяцев до его смерти. Дочь Елена, внук Дмитрий и правнук Сандро с матерью Этуной живут в Москве. С любезного разрешения дочери Елены Ключанской я представляю некоторые лагерные стихи брата.
Георгий БЕЛЕНЬКИЙ. ЛАГЕРНЫЕ СТИХИ (1953-54 г.г.)
Сентиментальный вальс
Твое тогда неслышенное «сжалься!»
Доносится сквозь муку и печаль,
Когда, звуча сентиментальным вальсом,
Уронит память в прошлое рояль,
Мелодия забытая застонет
Как осени последний листопад
И я отчетливо, как будто на ладони,
Увижу твой неповторимый взгляд
Истерзанный предчувствием разлуки
И отгадавший слово – навсегда…
Бегут по клавишам измученные руки,
Бегут давно ушедшие год
И вновь сливаются под переливы вальса
Все порознь пережитые пути,
Соединив твое немое «сжалься»
С моим несказанным – «прости».
***
Чужой жене
Бредит память нестынущей грустью
Бесконечно глухими ночами
От усталого снежного хруста,
Словно соль твоих слез под ногами,
\
\Мне все чудится в грусти бездонной,
Что не вспыхнут погасшие зори,
Что никто мое имя на вспомнит,
Как не помнят ушедшее горе.
***
Стынет платье под стон ветерка,
Пряча тело литое и сладкое
У колен застывает рука,
И, как солнце, скользящее к западу,
Нежно гаснет под отблеск зари -
Блекнет с детства знакомая заповедь
(нрзбр.)
Пусть от Б-га сурово завещано –
Коль чужая жена, то не смей,
Ты, до муки желанная женщина
Стала жизнью и смертью моей,
Так отдай же мне сердце упрямое,
За двоих я грехи отмолю…
Ночь сойдет, опрокинется ямою
И сокроем чужую-мою…
***
Вдруг померещится, что ты с другим,
Такой же нежной, как была со мною,
А в сердце боль упрямая звенит
И ярости слепящие круги
Мелькнут в зрачках и, поборовши дрожь,
Рука рванется к грубой рукояти
И занесет в безжалостной расплате
Привычный к мести скользкий нож,
Ты не боишься? Нет! Ты знаешь – крепки цепи,
Надежна сталь тюремного замка,
Ты знаешь – зря мелькнет рука,
Когда меж нами горы, степи,
Леса и реки – дальний путь,
Но все равно – когда-нибудь
Я отыщу тебя дорогой неземною!
Так жди, бледнея и дрожа
Удар холодного ножа
За счастье, не деленное со мною…
Ты вздрогнула – напрасно – я шутил.
Целуй его, хмелея от объятий,
Тебе не услыхать моих проклятий,
Покойникам не выйти из могил.
***
Моцарту
Всплывало утро. Холодно и резко,
Не опалив свинцовый небосвод,
Из-за черты глухого перелеска
Выкатывался сумрачный восход,
Бежало солнце рыжею дворнягой,
Лизав снега холодным языком,
А в мир входил на наполнял отвагой
Мотив, что с детства дорог и знаком,
Он шел ко мне из-за запретной грани
В лесную глушь, к таежному костру.
И снова я навылет в сердце ранен
Хмельною силой моцартовских струн.
***
Другу
Что из того, что нам изменят жены –
Любовь вернется женщиной чужой.
Так чокнемся за счастье прокаженных
Тоскою горькой и хмельной,
Что из того, что здесь не встретим счастье –
Могильной тьмой оно ас ждет давно,
Так разопьем под белое ненастье
Мечты прогорклое вино,
Что из того, что мы прошли по свету
Бесследно, словно ветра перекат,
Так чокнемся остатками рассвета
За наступающий закат,
За то, что в Рай с терновыми венцами
Умчит нас ночь поклажей дорогой
И звезды нежно вздрогнут бубенцами
Под синей лунной дугой…
|