К причинам смерти Маяковского

 Была ли действительно смерть Маяковского самым трагическим событием ХХ века, как полагают многие, при этом даже сравнивая выстрел Маяковского со смертью Пушкина? Но несомненно, что она потрясла буквально всех. Первые слухи о самоубийстве Маяковского были восприняты москвичами как первоапрельская шутка   (по старому стилю день смерти выпадал на 1 апреля). Ещё больше потрясли «друзей» Маяковского сами похороны, состоявшиеся 17 апреля, на которые пришло огромное  количество людей. И это, несмотря на изоляцию, в которой  находился поэт в последний период своей жизни.
Своеобразной была и реакция Сталина. Он позвонил на следующий день, 18 апреля Булгакову, возможно, опасаясь, что тот станет следующей жертвой. Ведь директива об изоляции Маяковского касалась и Булгакова.

В отличие от большинства российских поэтов лояльных к власти, которые, как правило, расплачивались своим талантом и репутацией, Маяковский, отдавший всего себя служению государству, поплатился ещё и жизнью. Он стал, быть может, первой по-настоящему  крупной жертвой, ибо талантом он обладал, действительно,  громадным. И вот, прошло уже 80 лет со дня его смерти, а её истинные причины так и остаются до конца непонятыми. Конечно, версий и версификаторов за прошедшие годы значительно возросло. Кстати, о последних как-то с нескрываемым пренебрежением высказался Василий В. Катанян, сын последнего мужа Лили Брик, написавший книгу о Лили Брик и её мужчинах, среди которых был и Маяковский.

Катанян настаивает на том, что доверять нужно только документам, а самым полным собранием документов, относящихся к жизни Маяковского, является архив Лили Брик, который он, Катанян, после смерти владелицы, унаследовал. Вывод ясен: единственным носителем истины по всем вопросам, касающимся жизни Маяковского, является Василий В. Катанян - просим любить и жаловать. Все остальные - только жалкие версификаторы, которых он терпеть не может. Что же нового сообщает нам автор, основываясь только на подлинных документах из архива Л. Брик? - А, ничего. Всё то же самое, что вдалбливали в головы советским гражданам: причина смерти Маяковского - сугубо бытовая. А из писем извлечены ещё некоторые подробности. Вот и всё!

Но разве можно поверить, что только «биографические обстоятельства» стали единственной причиной гибели Маяковского? В декабре 1929 года Пастернак написал Цветаевой: «Свиделся с Маяковским, подошедшим к концу». Не следует ли из этого замечания Пастернака, что речь идет о завершении какого-то давно происходящего и хорошо им обоим известного процесса? Нам же известно ещё и то, что всегда «Маяковский гораздо выше своей личной ипостаси ставил поэтическую». Пастернаком было сделано ещё одно интересное наблюдение: в стихах Маяковского, даже ранних, он обнаруживал предсказание  своего конца, причем, предсказание суицидального характера.

Искусство, как известно, часто предвосхищает жизнь, во всяком случае, сам Пастернак в это верил. Но в этом можно ещё расслышать деликатное указание на то, что Маяковский не отличался   «душевным здоровьем». Близкие друзья, которые любили его, говорили об этом уклончиво, очень аккуратно, вроде того, как: «личная романтическая гибель служила ему «лирическим подзаводом». Существует высказывание ещё более определенное: «внешне похожий на триумфатора, он зависел от каждого слова и взгляда». Да ведь и попытки самоубийства у него были  ещё намного раньше 1930 года.

Однако вернемся к предложению Катаняна опираться на письма Маяковского, хранящиеся в архиве Лили Брик. Сейчас то  всем нам понятно, насколько стало уже опасно к концу 1920-х годов   в Советском Союзе доверять письмам свои сокровенные мысли. Тем более что адресат  находился в контакте с ЧК. Об этом, кстати, сообщает сам Катанян, называя это, правда, дружбой с одним из высокопоставленных сотрудников этого ведомства. Ахматова высказалась на этот счет более откровенно, назвав салон  Лили Брик «салоном с бильярдом, картами и чекистами». 

А ещё Маяковский был актёром - и в творчестве, и на публике, и в личной жизни тоже. Причём, в каждой из этих областей исполнял совершенно разные роли. В творчестве Маяковский футурист, человек будущего, ниспровергатель всего прошлого, претендующий ещё и на роль судьи, отбирающего из настоящего то, что подойдёт для будущего. На публике - сильная личность, с массивной челюстью, способная овладеть аудиторией, подавив её не только интеллектуально, но и физически. Маяковский  мог говорить зверские вещи. Вероятно, он настраивал себя на такие слова, поверив, что это и есть современность и мужество. Он был трагичен именно своей немощью, а потому с подлинной силой связать себя  не мог, а  связал себя только со своей эпохой, такой же немощной, как он сам.   Вот и в личной жизни - неуверенный, легко ранимый, обидчивый, требующий постоянного внимания к себе человек. Слабый по природе, он тренировал свою хилую душу, чтобы не отстать от века, и за это поплатился.

Был ли Маяковский действительно человеком, устремлённым в будущее, находящимся в рабстве у будущего, при полном отсутствии внимания к настоящему, как это должно следовать из самого определения Футуризма?  Вряд ли. Не был ли футуризм для Маяковского  не более чем игрой. Во всяком случае, ради мнимого будущего, к которому он призывал других, сам он вовсе не собирался жертвовать реальными ценностями настоящего,  напротив, старался ими обладать. К примеру, путешествуя по заграницам, он посещал лучшие рестораны, покупал дорогую одежду и прочее. Маяковский прекрасно понимал, что целиком и полностью отдал себя служению советской власти. Их любовь до поры до времени была взаимной, но можно назвать её  бескорыстной? Привилегии, которыми пользовался у советской власти Маяковский, может быть, уступали только тем, которыми располагал в то время Демьян Бедный.  

      Похоже, что письма  способны  раскрыть «истинную» причину смерти Маяковского лишь их теперешнему владельцу, поэтому нам придется всё-таки рассмотреть некоторые существующие на этот счет домыслы, хотя бы  очень известных и уважаемых людей. Вот,  опять же, Пастернак, который был одно время просто влюблён в  Маяковского, написал: «...он осудил что-то в себе или около себя...». Не вдаваясь глубоко в особенности личности самого Пастернака и характер его взаимоотношений с Маяковским в советский период,  просто доверяя его авторитету, можно прийти к совершенно ошибочным выводам. Действительно, ведь Маяковский, будучи, по мнению Пастернака, большим поэтом, не мог не прозревать на годы вперёд, куда движется страна.  Он же, шагая в передовой колонне, продолжал воспевать большевизм и большевиков, призывать к насилию, которое уже давно превратилось из поэтического символа в жуткую реальность.   А светлое будущее, которое он конструировал в своих произведениях, на самом деле создавалось по схемам   совсем других людей.

Подтверждает эту мысль Пастернака и Марина Цветаева, которая тоже была влюблена в Маяковского. Цветаева незадолго до своего отъезда из России встретилась случайно с Маяковским, который, поздоровавшись, прошёл мимо. «Марина смотрела ему вслед и думала, - пишет в своих воспоминаниях о матери Ариадна Эфрон - вот оглянись он и крикни ей: «Да полно Вам, Цветаева, бросьте, не уезжайте!» - и она осталась бы и, как зачарованная, зашагала бы за ним, с ним». Так вот, Цветаева по поводу причины смерти Маяковского написала: «12 лет Маяковский-человек убивал в себе Маяковского-поэта, а на 12 год Маяковский-поэт убил Маяковского-человека». А, может быть, убила его та незнакомка, ради которой он сам убивал в себе поэта?   Имя же  её хорошо известно - это Революция. Вот только к концу 1920-х годов она переродилась в свою противоположность.

Полагаю, что каждый из них написал это о себе, т. е. о том, как бы он  поступил, окажись на месте Маяковского. Пастернак и Цветаева были духовно столь близки друг с другом, что это проявилось даже в совпадении их предположений о причине смерти Маяковского. При этом нельзя не согласиться с первой частью цветаевской реплики. А вот, что касается второй её части, то, наверное, всё-таки не поэт проснулся в Маяковском, а действовал всё тот же человек.

      Отношение же Маяковского к революции, действительно, было настолько необычным, что теперь, спустя 80 лет, вряд ли может быть правильно понятым. Пастернак в годовщину смерти Маяковского писал: «Революция снилась ему раньше, чем она случилась. Его революционность соперничала с официально признанным тоном революции». В чем же состояла сущность его революционности, которая, к тому же, ещё и не совпадала, даже соперничала с чьим то другим  пониманием революции? Уж не вождя ли, не дай Бог?

В основе его революционности лежала застарелая ненависть к прежней жизни, превратившаяся почти в религиозное, эсхатологическое ожидание её конца, а в первую очередь, -  старого ненавистного ему искусства. Когда же революция, наконец, свершилась, Маяковский, отождествивший себя с советской империей, начал сам перерождаться из «бунтаря в горлана-главаря, а стихи его - из гениальных в бездарные». Став из-за своей самоубийственной верности фактически рупором официоза, он вынужден был продолжать прославлять в СССР и всё то, что его самого уже начало сильно коробить.

Вдобавок, совершенно неожиданно из схватки сторонников преемственности и новаторов-авангардистов, из которых первым был Маяковский, победителем вышел чуждый и тем, и другим РАПП. Ему же, чтобы избежать уготованной изоляции, пришлось туда вступить. Где-то, начиная с 1927 года, он почувствовал перемену в отношениях к себе. Сейчас мы знаем -  это «переломилось» время: революцию сменила контрреволюция. По выражению Ахматовой «к концу 1920-х годов искусство в России отменили». Слушать же отныне, затаив дыхание, полагалось только одного человека. Поэтому никаких общественных организаций, создаваемых по инициативе граждан, особенно поэтов, не должно было быть. К поэтам, известно, у Сталина было почти мистическое отношение: он  считал, что власть поэта сопоставима с властью вождя. Государство уже оказалось не на стороне Маяковского, несмотря на то, что салон Бриков продолжал существовать.

 Маяковский же начинал впадать в немилость, всё более превращаясь в одиозную фигуру, в этакий памятник несбывшейся в реальной жизни социальной утопии, который  стал уже всех раздражать, особенно власть. И это при той просто удручающей сервильности ЛЕФа, с его «склонностью к буйству с официальным мандатом на буйство» - по выражению Пастернака.  Маяковский  не мог не почувствовать, как постепенно отодвигается на второй план, одновременно лишаясь и привычных привилегий, и подпадает под действие общей для всех атмосферы усиливавшегося террора. Так, вслед за провалом устроенной им творческой выставки, которую не посетил никто из высокопоставленных чиновников; ему отказали в очередном выезде за границу. 

  Первыми перемену в отношении властей к Маяковскому почувствовали «рапповские стервятники», которые тут же бросились топтать поверженного врага, теперь уже бывшего кумира. Вот здесь то все предпосылки, рассмотренные нами выше, сошлись, и Маяковский  ... застрелился. Возможно, он заигрался,  рассчитывая, что пистолет даст осечку, как это уже случалось.

 Помимо версий о самоубийстве, существуют версии и насильственного убийства поэта. В частности, уважаемая Валерия Андерс убеждена в том, что  "более вероятной смерть Маяковского произошла от руки убийцы.
Маяковский был сильный духом человек, и он стремился в Париж, где его ждала любимая. Влюблённый в русскую парижанку, стремящийся в Париж Маяковский  стал для властей, как красная тряпка для быка. И  Лиля Брик, будучи активным агентом чека, следовала предложенному ей сценарию и предала его , сыграв неблаговидную роль в знакомстве поэта с актрисой Полонской, также сотрудничающей с ЧК.
Для всевидящего ока ЧК поэт перешел в разряд "Врагов народа" из-за связи с иностранкой, как и многие др., кто в те времена имел неосторожность влюбиться в НЕ ГРАЖДАНИНА СССР. Известно, что Полонская последняя видала поэта живым. И не обязательно актриса Полонская сама стреляла в поэта, она могла сыграть роль,  которую ей предписали в спектакле убийства поэта, открыв дверь палачу для осуществления приговора. А затем легко было вложить в руку Маяковского пистолет и камуфлировать  выстрел под "самоубийство".  В тот период идеологи вождя народов ещё не дошли до изощренных кампаний позорных разоблачений и травли (как было с Ахматовой, Пастернаком и многими другими) .
Таким образом, не исключено, что Маяковского убрали чекисты тихо и "грамотно", под видом самоубийства".  

После его смерти советская власть начала опять возвеличивать Маяковского, явно потеряв чувство меры (ибо на то было указание лично Сталина). Иван Бунин уже после войны в своих «писательских» воспоминаниях подсчитал, сколько улиц, площадей, пароходов, а во время войны ещё и танков, и самолётов были названы именем Маяковского.
Это, конечно, не соответствовало образу идеального поэта, «прославленного не по программе и вечного вне школ и систем, ...и не навязанного нам никем».

Сегодня, тем не менее, оценка творчества Маяковского осталась, в основном, советской, что кажется странным, так как  даже сам Маяковский  предсказывал: «Если вдруг история повернётся вспять, от меня не останется ни строчки, меня сожгут дотла».
  Действительно, во всех демократических странах мира на репутацию человека, претендующего занять заметное место в истории, тёмным пятном ложится факт его сотрудничества с фашистским режимом. Так, например, произошло с норвежским поэтом и писателем Кнутом Гамсуном, которого народ отверг за его призыв во время войны к покорности и смирению перед оккупантами. Маяковского такая участь не постигла, хотя большая часть его творчества, несомненно, была отдана сотрудничеству с большевистским антигуманным режимом.