EN
Старый сайт
| ( Продолжение, начало в предыдующем выпуске) | |
| Наталья Ковалева живёт в Израиле (Иерусалим), училась в ЛГУ на филфаке и во ВГИКе на сценарном факультете. |
Как я влюбилась, или история с похищением.
Как-то мы собрались потусоваться, а негде.
Мамита. – говорю. - У тебя по вечерам мастерская свободная. Дай мне разочек с друзьями там что-нибудь организовать.
Она вздохнула. «Я, – говорит, - как раз сегодня вечером хотела там поработать».
Понимаю. Работа это святое. А завтра? – спрашиваю.
Мама обрадовалась. Видно, готова была уступить, но очень не хотелось. «Завтра, - говорит, - прекрасно. Завтра вечером я как раз к подружке иду на день рожденья».
Ну, я всех и пригласила. Я уже рассказывала про мастерскую? Большая, в самом центре, в старом доме. Там стоят огромные фигуры – знаки зодиака – мама сама сделала. В два человеческих роста. Но на знаки зодиака – не похожи. Я уж ей не говорила, чтобы не огорчать. А еще там много всякого. На стенах висят эскизы, и побрякушки, В углу мольберты для ее учеников. Есть музыка и видик. И длинный низкий стол с мраморной мозаикой – мама сама сделала. А в углу стола в кресле сидит прозрачный человечек в шляпе. Я ему нацепила черные очки, обозвала Гарри.
Вечером все собрались.Притащили бамбу, бисли, чипсы и колу,– настоящая вечеринка. Пришла куча народу. Многие привели своих друзей. Мы болтали, шумели, танцевали, пели песни под гитару. У нас есть в классе один совершенно взъерошенный мальчишка – специально так подстригся. Так он так классно играет на гитаре. А потом какой-то взрослый парень взял у него гитару, и стал петь совсем другие песни. Окуджаву. Я-то у родителей их слышала, а мои друзья его совсем не знают.
- Кайф, - дергаю я его за рукав, - но никто, кроме нас с тобой, не врубился, – сечешь?
- А то, - отвечает он, - сейчас врубятся.
И спел то же самое на иврите.
Все прибалдели. И я тоже.
И, конечно, я увязалась его провожать, хотя мама говорит всегда, что это неприлично. Он был не один, а с моей одноклассницей Яэль. Это она его позвала. Они живут рядом, и ее мама попросила, чтобы он ее проводил. А тут я вклинилась. Понимаю, что не в кайф это Яэльке. Но ничего не могу с собой поделать. Ну, проводили мы ее, а потом он меня пошел провожать – маменькин сынок, что я без него не добралась бы. Рядом живем, хоть и в дальнем конце Иерусалима. Он – в Писгат-Зееве, а я в Неве-Якове. Хотя это я вру. Мне хотелось, чтобы он меня проводил. Классный парень. Хотя это как на чей взгляд. Высокий, в очках, вьющиеся волосы. Игорь.
- Хочешь, я тебя буду Гарри звать, - спрашиваю.
- Нет уж, - говорит, – меня и так все норовят Гарри Поттером дразнить. А что общего? Только очки. И умный очень.
- Шутишь?
- Шучу. Тебе сколько лет-то, Триш?
- Пятнадцать, - как всегда говорю я.
Он хмыкнул: «А Яэльке – 13. Вы вроде в одном классе учитесь?
- Человеку столько лет, на сколько он себя ощущает, - важно говорю я, - вообще-то я думаю, что мне 18, но ради тебя снизила возраст.
- Ага, - говорит, - а мне восемнадцать, вернее, будет летом. Но я себя так и чувствую. Так что старовата ты для меня, старушка.
- Ладно, - говорю я снисходительно, - ничего, пацан. Не переживай
Тут он прыснул и говорит:
- А ты смешная. С тобой хорошо. Будем дружить?
- Подумаю, - отвечаю, - а ты ко мне в гости придешь?
- Прямо сейчас? – ужасается он. – Не выйдет. Мои дома ждут. Давай завтра. Я тут подрабатываю в одном месте, в семь освобожусь. Давай в городе у Машбира.
Это наш самый знаменитый иерусалимский универмаг. Там все свиданки назначают. Я, конечно, повыпендривалась, и согласилась.
Всю ночь мне снились сны. Как возникает пожар, а я его спасаю. Или, как дом рушится, а я его из- под развалин достаю. Или начинается стрельба, а я прикрываю его своим телом. Ужас какой-то.
На следующий день после школы я прибежала к маме в мастерскую. Кстати, знаете, почему я по-разному ее называю?? Потому что: она - Ксюша. Но я-то не могу ее Ксюшей звать. А на солидную маменьку она не тянет. Больше на подружку.
Помогаю ей в мастерской и все рассказываю. И про Игоря. И про свиданку сегодняшнюю. И про сны, как я спасаю.
- Триш! Ты ненормальная, - говорит она. - Нормальной барышне снилось бы, что ее спасают. Из огня вытаскивают и так далее. А ты не барышня, а мальчишка в юбке. Не вздумай проявлять бешеную инициативу с твоим Игорем. Мужчинам иногда, как это ни странно, хочется самим защищать, спасать, дарить цветы и прочее.
Свидание
Ровно без десяти семь я была на месте. Там удобно сидеть на каменных скамейках. Я была в комбинезоне, широкополой ковбойской шляпе и темных очках. Узнать меня трудно – я специально так оделась. А еще закурила сигарету. Я редко курю. Так, иногда покуриваю. Сижу и наблюдаю за прохожими. Мимо прошла парочка - живописный юноша с длинными волосами, закутанный в плед. Он наигрывал на гитаре, и припевал еще при этом. А рядом, обняв его, шла такая же экзотичная девушка, только гитара ее висела у нее за спиной. Я засмотрелась на них, и не заметила, как подошел Игорь.
- Давно, - спрашивает, – куришь?
- Года три, - отвечаю, - а ты?
- А я уже года три как завязал, - отвечает. – Пойдем пива выпьем!
- Я с пивом уже завязала, - не теряюсь я, - а куда ты хотел меня отвести?
- Нет уж, завязала, так завязала. Не будем ломать. Пойдем тогда кофейку попьем. Есть тут рядом такое маленькое кафе – «Макс». Ты какой кофе любишь?
- Наоборотный!
- Не понял!
- Кафе-афух, не знаешь, что ли?
- Теперь понял. А я люблю кофе с мороженым. Так идем?
- Нет, – говорю, - у меня есть идейка получше. Пойдем в дом Тихо.
- Куда?
- Эх, ты. В Иерусалиме живешь, а такого места не знаешь. Стыдно. Ладно, так и быть отведу.
- А далеко? – спрашивает.
- Ужасно далеко, - отвечаю, - а тебе что, слабо?
- Ну, если в Тихо пойдем тихо-тихо, то идет.
Я ему, конечно, наврала, что далеко, но мне понравилось, что он не стал выпендриваться. Мы шли и болтали по дороге. Дошли по улице Кинг Джордж до улице Яффо, стоим на углу возле пиццерии «Сбарро», а он вдруг останавливается и начинает шарить в кармане.
- Что случилось?
- Да, это так. Привычка у меня такая.
Он достал мелочь и направился к нашей иерусалимской известности - музыканту Боре. Тот всегда на углу у «Сбарро» играет на балалайке и каком-то электроинструменте. Чаще всего мелодию «Золотой Иерусалим». Все к нему так привыкли, что уже и не замечают. А Игорь впервые, что ли заметил?
- Традиция у меня такая, - говорит он в ответ на мой изумленный взгляд, - я всегда ему даю деньги, когда мимо прохожу. Все-таки мужик когда-то в консерватории учился, в концертах участвовал. И смотри, не сдается, играет. У меня даже дома копилка есть для монеток, я всегда беру оттуда, на случай, если его встречу.
Я с интересом посмотрела на Игоря. Потом спохватилась, пошарила у себя в кармане.
- Не стоит, – сказал он, - я сегодня дал ему за нас двоих.
Мы прошли немножко по Яффо, свернули на углу, где стоянка маршруток на улицу Рав Кука, и пошли по ней вверх еще несколько шагов. Потом мы опять свернули на широкую тропинку, и подошли к воротам.
- Готовься, - сказала я.
Мы вошли в эти ворота, и пошли по дорожке, обсаженной шикарными цветами – розы и все прочее. Почти сразу мы вышли на террасу, где нас встретили охранники.
- Привет. Триш, - сказал один из них, - приятеля привела? Пистолет не захватил? – обратился он к Игорю.
- Не подумал как-то.
- Ну, палочкой все же проведем. – Он проверил Игоря. - А папаня твой уже тут, - сказал он мне.
А вот это уже лишнее. Я не хотела, чтобы Игорь знал. Но он, как раз, тактично смолчал.
Я обожаю дом Тихо. Огромный сад. В саду стоит небольшой особняк, когда-то принадлежавший доктору Тихо и его жене Анне. На террасе – столики кафе. А когда подают меню, на нем нарисован портрет Анны. Она была художницей. Все это я и выкладываю Игорю. Он озирается. «Классно», - говорит, – хотел бы я тут жить!
- Понимает, - подумала я, – это моя давняя мечта - тут жить.
А тут к нам и подошла Нава – хозяйка кафе. Но с ней мы уже болтали на иврите. Она выбрала нам лучший столик – мой любимый, с этого места виден весь сад, и принесла нам кофе с пирожными. Они меня всегда здесь балуют, потому что мой папа играет по вечерам у них в оркестре.
Мы с Игорем сидели и разговаривали – он очень умный и у нас много общего. А потом в саду зажгли фонарики, вышли музыканты, и стали наигрывать джаз.
Такие вечера у них называются очень смешно: «Вечера джаза с вином и сыром». Но народу сюда собирается – уйма, даже билеты заранее заказывают.
- Вон мой папа, – тихонечко говорю я Игорю, - крайний слева.
- Классно играют, – отозвался Игорь. А папа в перерыве подошел к нам, наверно Нава насплетничала, поздоровался с Игорем, и спросил у меня:
- Дождешься, или сама домой поедешь?
- Конечно, сама
- Ну, ладно, ребенок. Может, молодой человек тебя проводит.
Тут я почему-то совсем озверела и говорю:
- Нечего меня провожать. Я сама его провожу.
Игорь с папой словно сговорились. И хором сказали:
- Ну, дает!
И мне сразу стало стыдно.
Конечно, мы поехали вместе на автобусе, и он проводил меня до дому.
- Давай, - сказала я ему на прощанье, - встретимся завтра после школы.
- Нет, - ответил он, - Завтра я не могу!
- Ах, так, - я развернулась и пошла к подъезду.
- Послезавтра! – закричал он. – Там же в семь!
Но я все равно хлопнула дверью и ушла. Как это он не может? Почему не может? Ведь все было так здорово! Ну, и ладно.
Какое "ладно", когда всю ночь мне снились кошмары. Как он гуляет с какой-то великовозрастной блондинкой. Но утром мне все равно пришлось встать пораньше, и скачать из интернета домашнее задание. Не все – только одно. Папка всегда начинает мне читать мораль, когда я списываю, говоря, что американские детки даже считать разучились, потому что у них всегда под рукой калькулятор, и меня непременно постигнет такая же участь. Во-первых, что он знает про американских детей, а, во-вторых…
А, во-вторых, с утра они с мамой спят, и не видят, что я делаю. Только бабушка встает рано, но она считает, что если ребенок умеет пользоваться интернетом – он умный. Она услышала, что я собираюсь в школу, зашла и посмотрела на меня с укоризной. Знаю-знаю. Хочет намекнуть, что собаку надо выгулять. Все - я, а родители на что? Ладно, быстрее будет сбегать с собакой, чем объясняться. Я хватаю ошейник, Мопси начинает прыгать вокруг меня, и мы выкатываемся на улицу. Почему Мопси спрашивается. Потому что мама мечтала о мопсе. Ей на улице продали щенка, уверив, что это мопс. Щенок был укутанный, на улице было холодно (еще в Москве, естественно), а, придя домой, она развернула его, и оказалось, что это лайка дворовая. Невероятная симпатяга. Мы все в нее влюбились. Но когда дело дошло до имени, мама твердо настояла на имени «Мопси». Дурацкое имя, но мы были готовы на все, лишь бы мама оставила щенка. Так что теперь мне приходится каждый день выгуливать нашу красавицу. Впрочем, когда она улыбается – честное слово, улыбается, я готова на все. Я так много болтаю, потому что мысли мои заняты исключительно.… Да. Пошли-ка Мопси домой, в школу опоздаю.
В школе я поговорила с Яэлькой. Не обиделась ли она, что я тогда Игоря увела.
- Глупости, - сказала она, - буду я еще обижаться. Мы и так с ним каждый день видимся – он мне помогает с математикой и с компьютером. Сегодня тоже вечером придет.
А сама такая пай-девочка. Лицемерка несчастная.
- Я тоже к тебе приду, - говорю, - заниматься.
- Нет, - отвечает, - ты нам будешь мешать.
- Ничего. Потерпите. А завтра вы тоже занимаетесь?
- Конечно, - говорит, - я же говорила, мы каждый день занимаемся.
- И вчера?
- Само собой.
- Врушка, - говорю. – Разговаривать с тобой не хочу, - и ушла.
Вчера она, видите ли, с ним занималась. Совсем завралась. А, может, правда? До семи часов вполне могла. Мы же с ним только в семь встретились.
Я разозлилась, прогуляла последний урок и поехала к маме в мастерскую. А там никого. Тогда я вернулась домой, бабуля меня покормила, я быстренько позанималась, и все же решила поехать к этой противной Яэльке. А ее дома не было. Мама ее сказала, что та ушла к подружкам и вернется поздно, часов в десять. Тоже мне – поздно. Я металась, как Мопси, когда ей гулять хочется. Поехала в синематеку. На обратном пути не выдержала, и позвонила Игорю по пелефону. А мне говорят, что абонент вне зоны обслуживания. Черт. Придется ждать до завтра.
Как я прожила следующий день? Чтобы не психовать, я со своей подружкой Карен весь день моталась по городу. У нас есть свои любимые места. Смешно сказать – мы любим с ней ездить в каньон «Малха». Это колоссальный магазин, где есть все. Продукты, шмотки, кафе, кинотеатр – наш Бродвей. Больше всего я люблю первый этаж – а там их три или четыре, или шесть. Лифт идет до третьего. Но на первом этаже есть такой большой вольер с кроликами и птицами. Туда можно зайти – охранник пускает. И такие симпатичные кролики, их так здорово гладить. Я всегда беру морковку и кусок капусты. Вот и сегодня – мы с Карен сначала заскочили в продуктовый, взяли капусту с морковью, и - к кроликам. Потом кофе выпили, собрались в кино – батюшки. Мне уже на свиданку пора. Я бросила Карен, и помчалась к Машбиру. И даже ухитрилась опоздать. Слава Богу – Игорь не ушел, а спокойненько меня ждал. Даже обидно, как-то.
- Эй, - дернула его я за рукав, - и давно ты тут?
- Минут десять. Мне надо в «Калейдоскоп заскочить, а потом там кофе попьем.
- Какой еще «Калейдоскоп»
- Видеосалон. Кассеты надо взять. А внизу там кофе дают. Вперед!
И мы пошли. Люблю улицу Яффо – я уже говорила? Она такая нелепая, а мамина мастерская недалеко от площади Давидки. Смотрю, мы и идем на эту площадь. Напротив как раз такой огромный дом «Биньян Клаль». Знаю, конечно, этот дом, но не знала, что там этот самый калейдоскоп. Я же не беру фильмов на русском языке, а Игорь берет. Надо будет мне своим тоже что-нибудь притащить. Сидим мы внизу, пьем кофе, а мне не терпится устроить скандал. Но не знаю с чего начать.
- Ты чего замолчала? – удивляется он.
- А где ты вчера был? – спрашиваю.
- Странный вопрос. Давай с тобой договоримся, Триш. Если кто-то из нас занят, и не может встретиться - не будем задавать вопросы, хорошо?
- Почему?
- Ни почему!
- Ага, - говорю, - а ты с Яэлькой занимаешься?
- Иногда, – отвечает, - а что?
Я хотела, было сказать, что она врушка, а потом решила не мелочиться и говорю:
- Я тоже хочу с тобой компьютером заниматься.
- Чем именно? – спрашивает.
- Компьютерной графикой!
- Ого! В этом я не силен, может, научишь? Триш, прости, мне нужно бежать – доберешься сама? Поговорим об этом в следующий раз.
- И гитарой займемся, - кричу я вслед, – завтра в шесть?
- В следующую пятницу утром. В твоем доме Тихо – там классный концерт.
Вот тебе и свиданка. Как я доживу до пятницы? И что он будет делать все эти дни?
Вечером я раскололась, и все рассказала маме – папы не было дома. Она меня выслушала и говорит:
- Триш, не расстраивайся. Подумай, ты ворвалась в чужую жизнь. У него свои дела, свои друзья, какая-то работа, помимо учебы. Я думаю, что ему с тобой интересно, но он не может все забросить. А то, что он предложил тебе встретиться в доме Тихо на концерте – это хорошо. Значит, он думал о тебе. Он ведь не ходил без тебя в это место. А теперь он разузнал про какой-то концерт там. И тебя пригласил.
- Но ведь только через неделю! – плакала я. – И с Яэлькой этой противной занимается.
- Он же сказал – иногда. Может, его ее мама попросила. Выкинь это из головы. И помни – ожидание, это самое лучшее занятие. Каждый день, просыпаясь, ты будешь думать, что в пятницу пойдешь с ним на концерт.
Чтоб они понимали, эти взрослые. Всю эту неделю я просыпалась с мыслью – где он? С кем? Почему не звонит? Но сама не звонила.
В четверг я сорвалась. Поехала вечером к его дому, и стала искать укромное место, откуда были видны остановка автобуса, его дом, и дом Яэльки. Попробуй такое найти. Остановка на противоположной стороне? Неудобно стоять, и маяться у всех на виду. Я обежала вокруг и, наконец, нашла. Между двумя заборами – ну, садами, обсаженными кустами, то есть кусты внутри и снаружи. А в глубине – дома. Так что самих загородок не видно, а только кусты. Так вот между ними я и протиснулась. Там была парочка совсем заросших и незаметных ступенек, я устроилась на них, а снаружи (и изнутри) меня не было видно. Жуткое мученье так сидеть и ждать. Не понимаю, как снайперы ухитряются долго сидеть неподвижно, и ждать врага. Я-то ждала не врага, а Игоря. Конечно, было полным идиотизмом прийти сюда. Ой! Яэлька с девчонками из нашего класса. Я совсем уползла в кусты, чтобы они меня не увидели. То-то смеху бы было. Кошмар какой-то. А потом меня обнаружила соседская собака и облаяла с той стороны. Пришлось уйти, пока хозяева не забрали ее в дом. Вот так я провела в этих кустах часа два, и каждую минуту умирала от ревности. Ну, что я буду делать, если он приедет не один. Умру! Или вцеплюсь ей в волосы. Или разыграю случайную встречу, и скажу что-нибудь ироничное. Все! Не буду больше мучиться. Пойду домой. Ну, еще пять минут посижу, выкурю сигаретку –гадость какая – и точно уйду.
И вдруг я увидела, как он вышел из автобуса, перешел дорогу, и направился к дому. Один! Ура! Но я все равно не подойду.
Мимо проехала белая машина, остановилась, и стала задом подъезжать к нему. Очень мне это не понравилось
А из машины вдруг высунулся араб, и закричал: «Игорь. Это ты? Иди сюда, разговор есть».
Похищение
Игорь подошел, а тот вдруг схватил его, и стал тянуть в машину. Игорь попытался вырвать руку, а тут выскочил второй, они запихнули Игоря в машину, и рванули с места.
Караул! Я выскочила из засады на дорогу, и в ужасе с криками побежала за машиной. Никто меня не слышал. Номер-номер… я смутно разглядела его. Но машина точно – белый фиат.
О Господи. Его похитили. И на улице – никого. Что же я, идиотка, ничего не делаю.
Я выхватила пелефон, позвонила в полицию, и тут же бросилась под мотоцикл.
- Дура! – закричал мотоциклист, - идиотка, жить надоело.
Я рыдала в голос: - Мой приятель меня высадил и укатил - у него машина белый фиат! Помоги!
Не знаю, почему он меня повез – наверно, я была вся зареванная
Хорошо, что я не сказала, что подозреваю арабов. Фиг бы он меня тогда со мной поехал.
- Быстрее, - закричала я.
- Ты же без шлема! – и вдруг он затормозил, снял свой шлем, велел его надеть, и мы помчались. Вдалеке на горизонте уже маячил белый фиат, как вдруг нас стали с дикими гудками и воем обгонять полицейские машины.
Водитель мотоцикла притормозил: «Ты и в полицию на дружка успела нажаловаться? – спросил он. – А я тут с тобой мучаюсь. Все, снимай шлем, и высаживайся.
Я отдала ему шлем и взмолилась, - «миленький, пожалуйста, не бросай меня, только довези, и можешь уезжать».
- Психованная! – сказал он, но все же подвез меня к фиату, окруженному полицией, высадил, развернулся и уехал.
Я подбежала к машине. Полицейский остановил меня: «Ты что тут делаешь»?
- Так это я вас вызвала, в этой в машине Игорь! – закричала я, - его украли.
Они разбирались еще полчаса. Арабов (их было двое) посадили в одну машину и увезли. Приехала скорая помощь, и Игоря на носилках внесли туда.
- Что с ним? – заорала я. - Он живой?
- Живой-живой, - успокоил меня врач, - только наркотиками накачали – может быть отравление. Вот и везем в больницу.
- А я? – по-идиотски спросила я.
- Значит так, - сказал один из полицейских. - Мы сейчас с тобой поедем вслед за скорой в больницу, а ты по дороге все расскажешь. Кстати, надо позвонить твоим родителям, они, небось, волнуются.
- Да уж, – сказала я, зарыдав, - звонок из полиции их очень успокоит.
Разговор происходил уже в машине, мы мчались вслед за скорой. А я все плакала, и совершенно не могла ответить на их вопросы.
Нас с Игорем привезли в больницу «Адасса». С Игорем возились врачи. А меня выгнали из палаты, и я сидела у поста медсестры, и ждала. Через полчаса примчались родители Игоря, и мои папа с мамой. Мои накинулись на меня, и стали поливать слезами, а родителей Игоря к нему не пустили, но к ним вышел врач. Полиция была рядом на стреме. Выяснилось, что Игорю сделали кучу процедур и ему уже лучше. Сейчас он спит, вероятно, проспит долго, и тревожить его нельзя. Оказалось, что моим предкам позвонили, сказали, что говорят из полиции, и что я в больнице "Адасса". И повесили трубку, козлы! Представляете, что было с мамой. Я-то ей не звонила, чтобы не. … Ну, точно козлы. В этот момент эти самые козлы подошли к нам, и я мгновенно заткнулась. Они собрали нас всех вместе – родителей Игоря, моих, и меня прихватили, и рассказали, что…
Ребятки оказались действительно арабами. От всего отпирались, говорили, что подобрали Игоря обколотого на улице, и решили отвезти в больницу. Машину их обыскали, нашли оружие, наркотики, шприцы, и отправили в тюрьму. Полиция постарается, как можно скорее, с этим разобраться. Потом они снова спросили меня, добровольно Игорь сел в машину или нет, говорил ли он с похитителями. Я сказала, что они назвали его по имени, потом втащили в машину, и помчались с дикой скоростью.
- Понятно, – сказал полицейский. - Не волнуйтесь, с Игорем все будет в порядке, а вы можете поблагодарить эту девочку, - он взял меня за руку. – Если бы она не оказалась случайно рядом, и не позвонила бы в полицию…
Тут все зарыдали и кинулись меня обнимать.
Полночи я прорыдала, а потом мне снились кошмары. Как будто мы заперты в арабском доме, и видим из окна, что к нам бежит народ с палками. Потом я поняла, откуда этот сон – из событий в Рамалле, когда там забили палками двух солдат. Но во сне я этого не знала, а ощущала ужас, и придумывала, как нам с Игорем спастись из этой ловушки. А он тем временем по пелефону вызвал одновременно полицию, скорую помощь, и такси. Я опомнилась и говорю «Что ты делаешь. Ты же не знаешь адреса, где мы находимся». В этот момент я и проснулась, вся в слезах.
Рядом стояла мама – это она меня разбудила, а на столике возле кровати дымился горячий кофе, и лежали сладкие булочки.
- Триш! Успокойся. Скажи мне честно, как ты оказалась в больнице?
- С Игорем на скорой помощи приехала.
- А как ты оказалась в скорой помощи?
- На мотоцикле за похитителями поехала.
- Ты с ума сошла! – Закричала она, - Какой мотоцикл! Ты это сочиняешь, чтобы меня успокоить! Тебя похитили вместе с Игорем!
Ну, как вам это понравится! Она прорыдала целый день, а я весь день ей объясняла, что этого не могло быть, а она решила, что больше я никуда из дома выходить не буду. Только в школу, и домой. И она будет меня провожать и встречать.
Буря бушевала несколько дней, Игорь выписался из больницы, и у него дома творилось то же самое. Только похуже, и нам приходилось общаться только по телефону какое-то время.
Закончилась эта история через неделю. Из полиции позвонили семье Игоря и рассказали, попросив хранить это в тайне, что арабы сознались в похищении. И что у них был еще один сообщник. Спрашивается, зачем было похищать Игоря? Ответ прост до потрясения. За деньги. Им обещали 3000 шекелей за то, что они похитят солдата. Солдата они не нашли, но вспомнили про Игоря, с которым как-то раз делали вместе ремонт. Палестинское начальство, снизив цену до 2000, велело выкрасть Игоря, чья дальнейшая судьба была предрешена. Они поехали на поиски вдвоем, собираясь отвезти потом Игоря в Рамаллу (труп врага – подарок Арафату), а третий – их начальничек - остался дома. Когда полиция поехала арестовывать его, он выбежал из дома, и начал стрелять в полицию.
Те открыли ответный огонь, и он погиб. А арестованных арабов будут судить, и, вероятно, они пробудут в тюрьме еще очень долго.
Игорь долго не мог опомниться: «Понимаешь. Триш, - говорил он, - ведь мы вместе как-то работали. Ремонтировали квартиру в Гило – около парка. Он классно плитку клал – ванная, как новенькая стала. А я красил стены и потолок. И помогали мы друг другу. Они были такими дружелюбными парнями. Я никак не могу понять, как они могли это сделать. Наверно, я когда-нибудь забуду эту историю, если смогу».
- Они все такие – арабы, - выпалила я, – а ты им веришь
- Никогда не говори так, Триш. Нельзя ненавидеть людей. Все мы – люди. - Он посмотрел на меня. - И тебя я никогда не забуду, Триш, - сказал он вдруг серьезно, - ведь ты мне жизнь спасла. Кто знает, что могло бы случиться.
- Ты что, со мной прощаешься так торжественно? – попыталась я улыбнуться.
- Нет, скорей торжественно знакомлюсь заново. Не каждый день тебя спасают такие девчонки. Здорово, что ты оказалась рядом.
Знал бы он, по какому поводу я оказалась рядом. Как я подстерегала его у дома, чтобы…
Слава Богу, он об этом даже не подозревает.
- - -
История третья
Фенечки, взрыв и музыкант
Как-то я была я у мамы в мастерской. Мы любим иногда посидеть с ней вдвоем. Она своим занимается, я своим. А иногда вдруг увлекаемся и вместе что-то делаем. Когда пошла мода на фенечки, мы занялись их изготовлением. Фенечки – это браслетики, или украшения на шею, которые делаются из бисера или сплетенных ниток. Мы с ней этих фенечек наделали – море. Я обнаружила магазинчик под Машбиром и банком Леуми. Если спуститься вниз, пройти через продуктовый магазин – там есть большой подземный коридор, а в нем всякие магазинчики. Русский продуктовый магазин Вильнюс, русский книжный магазин (я туда редко захожу, я больше люблю ивритские книжки в магазинах «Стемацкого»), рядом продаются диски, и видеокассеты.
А в самом конце этого подземного коридора есть магазин, где продается все для изготовления бус. Застежки, бисер разных цветов – даже золотой и серебряный, и много разного, что мы с мамой можем использовать. Я ей целый пакет такого барахла притащила.
Она мне говорит: « Триш, спасибо большое. А ты понимаешь, сколько это стоит»?
- Да, мам, ерунда, немного же.
- Ага, - говорит. - Если перевести это на другой язык здесь лежат две пачки сигарет – для меня и для папы, пакет чипсов и бутылка колы для тебя, газета для бабушки, и банка еды для Мопси.
Я обалдела. Я думала, она про деньги будет говорить, а она привела наглядный пример из домашней экономики. Потрясает.
Но все же мы сразу занялись с нею фенечками. Такие классные вышли. Мы с ней каждая себе по пять браслетиков сделали, хотя я потом настояла на том, чтобы браслетиков было семь.
- Триш, – сказала она серьезно, - ты иногда что-то такое говоришь, что мне трудно понять. В прошлый раз ты сказала, что должно быть пять мозаик. Теперь объясняешь, что должно быть семь браслетиков. Почему – семь?
- Потому что семь дней недели.
- Так что, по одному на каждый день?
- Нет, все семь каждый день.
- Ладно, - сказала она с сомнением. Удивительно, что все фенечки оказались разными - у нее и у меня, хотя бисер был один и тот же. И еще мы нашли нитки для взлохмаченных кончиков. Нам так пошли эти браслеты, что прохожие останавливались, и спрашивали, где мы купили такие оригинальные вещицы. Каково? А я так загадочно говорила – нам из Турции привезли. Ну, конечно пришлось сделать всем маминым друзьям. Мои-то подружки сами научились у нас в мастерской. А всякие модные дамочки еще долго звонили маме по телефону, и говорили, что если еще из Турции нам такое привезут, то они купят за любые деньги.
- Мамуль, - говорила я, – поработаем в свободное время за Турцию. Браслетики продадим. Станем бизнесменками.
- Бизнесвуменками, – машинально поправила она. - Нет уж. Это без меня.
Ну, я сразу после разговора мамину экономическую картинку изобразила. Нарисовала две пачки сигарет, держащиеся за руки и обливающиеся слезами, бабушкину газету с надписью на иврите на первой странице "К чему ведет порочная экономика молодежи», и напоследок чипсы и колу, держащих плакатик "Скучаем по Триш. В общем, развела всю эту программу. Мама долго смеялась и сказала, что во мне погибает художник-примитивист-карикатурист, но что в бабушкиной русской газете не может быть ивритских слов. А в целом, я правильно поняла ее высказывание. "Возмещу, - поклялась я. И потихоньку навязала фенечек и продала их «за очень смешные деньги», как говорят в рекламах для дам. На половину денег я купила все то, что так образно описала мама – сигареты, газету. Чипсы, колу, еду для собаки. На вторую часть купила все тот же бисер, блестки, бусинки, застежки и прочее, сильно расширив ассортимент. А приятно все же носить штучку, которой больше ни у кого нет. Даже Игорю понравились мои фенечки. Он долго их рассматривал. Я обещала сделать такую его двоюродной сестре. Но еще больше, ему понравилась моя картинка, где все предметы вопят в защиту своих прав.
Но это дело уже прошлое. В тот день, о котором я говорю, мы с мамой в мастерской занимались разными делами. Я – макетом старого города. Ну, не всего, конечно. Я только начала делать кусок городской стены и Яффские ворота – остальные надо еще посмотреть. И у меня, зато будет хороший повод погулять с Игорем, по старому городу, хотя мама против – она считала, что это опасно. Взрослые всегда преувеличивают. Так что я тихонько трудилась над воротами, а мама рисовала что-то невообразимое. В этом и есть фокус ее картин для меня. Сначала – никогда не могу понять, куда она клонит. А потом – совершенно неожиданный результат. Так вот, когда я попросила помочь с воротами, мне позвонил Игорь.
- Триш, я сегодня не смогу встретиться
- Это еще почему?
- Нипочему
-Знаю я твои ответы. Говори серьезно.
- Мне надо проведать отца своего друга.
- Почему вдруг? А где шляется твой приятель?
- Нигде. Кончай капризничать, Триш. Друг в армии, а его отец заболел. Нужно навестить. Сбегать за лекарствами. И вообще, это мои дела.
- А где он живет?
- Триш! Вылезай из моей печенки. Я просто позвонил, чтобы ты не ждала.
- А я такие классные фенечки сделала для твоей сестры
- Не подлизывайся, - но голос его заметно потеплел, - Ты же видишь, ничего не получается сегодня. Завтра я тебе позвоню.
- А я знаю очень хорошую аптеку, - не унималась я. – На улице Яффо. По дороге к Кикар Цион. Я там знакома с продавщицами – они что угодно достанут.
- Спасибо. Здесь тоже, наверно, есть аптека. И вообще, я не знаю еще, сколько я у него пробуду.
- Буду ждать тебя в аптеке через полтора часа, - объявила я.
- Не доставай меня. Триш. Я все равно не смогу.
- Тебе же хуже. А я все равно пойду в эту аптеку. Ты мне позвони по мобильнику, скажи какие лекарства, а я узнаю, что там есть. Через полтора часа. Хай, - и я повесила трубку, чтобы он не успел возразить.
Тут ко мне обернулась мама, и я увидела, что она рассердилась.
- Триш, – сказала она, – я не хотела вмешиваться в твою жизнь, но ты вмешиваешься в жизнь людей. Нельзя быть навязчивой. У человека должен остаться воздух.
- Ты-то откуда об этом знаешь, - закричала я. – Тебе никогда никого не приходилось спасать. Ни за кого думать. Я должна думать об Игоре. Я знаю, как лучше для него.
- А вот здесь ты глубоко ошибаешься. Нельзя решать за человека, как и что ему лучше. Только, когда заботишься о маленьком ребенке. Твой Игорь уже не маленький.
- Все равно. Он не взрослый. А вот ты мне не должна читать нотаций. У тебя такого не было.
- Было, - сказала неожиданно мама, – я тебе просто не рассказывала. Как странно ты повторяешь меня. Мне было 17 лет. И я влюбилась в одного человека. Я даже попыталась его нарисовать. Я бегала за ним, звонила бесконечно по телефону, делала маленькие подарки, писала стихи, и вообще, не могла без него жить. И мне казалось, что он тоже не может. Он был моим преподавателем рисования – я занималась в студии. И знаешь, он сначала пошел навстречу этой любви, которая на него так обрушилась, что невозможно было противостоять. А потом он устал. Я этого долго не могла понять. Мне казалось, что я такая же, какой была, когда он меня любил. Что случилось? Поняла я все это намного позже, а тогда это было безумное горе. Так что, когда я встретила твоего папу, я долго не могла поверить, что меня можно полюбить, и ему пришлось долго меня приручать.
Вот так дела! Никогда не могла такого подумать о маме. Ничего себе!
- Мамита, - это невероятно. Но у меня все совершенно другое. Я уже обещала Игорю, и схожу в эту аптеку. Но потом я изменюсь. Честное слово. Не огорчайся.
- Не уходи сейчас, Триш, - сказала мама, - у меня плохое настроение. Побудь со мной.
- Конечно, – заверила я. - Я ухожу только через час.
Через час я сбежала и направилась к аптеке. Я уже почти подошла к перекрестку улицы Яффо и Кинг Джордж. как вдруг у меня что-то разорвалось в голове, и я упала.
Очнулась я от острого нашатырного запаха, попробовала открыть глаза, и тут же зажмурилась от дикой головной боли. Кругом был жуткий шум – визжали сирены, кричали люди. Сквозь этот хаос я слышала крик
- Открой глаза. Открой глаза! где больно?
- Голова, - еле ворочая языком, сказала я, и тут же снова вырубилась, хотя и чувствовала, что меня куда-то волокут.
Я пришла в себя на больничной койке в коридоре больницы, вокруг стояли врачи, один из них наклонился и сказал:
- Ну, что, малышка, пришла в себя?
- У меня был обморок? - спросила я.
- Почти, - ответили мне, - ты можешь говорить? Ты помнишь, какой сегодня день? Ты знаешь телефон родителей?
Я напряглась. Что за глупости они говорят. Ну, болит голова, ну шумит в ушах, но это не значит, что я с ума сошла. Я им ответила на все вопросы, они подключили меня к какой-то капельнице, и ушли. А я мгновенно уснула.
Проснулась оттого, что меня трясла за плечи мама и кричала:
- Триш, открой немедленно глаза.
Я открыла, и увидела залитую слезами маму, папу и Игоря. Он держал меня за одну руку, а папа за другую.
Мама немедленно стала меня ощупывать, и выяснять, что болит. Ничего не болело. Немножко отдавало в голове и ушах от ее крика.
- Чуяло мое сердце, - плакала мама, - нельзя было ее отпускать.
Подошли врачи, сказали, что меня осмотрели, все в порядке, последствия шока будут еще сказываться, они могут оставить меня на ночь в больнице, а могут с родителями отпустить домой. Девочке нужен покой, сильное обезболивающее, и никакого шума – тут они выразительно посмотрели на маму. Через неделю она должна прийти на проверку, а если будут какие-то нежелательные симптомы – то раньше.
- Конечно, - прошептала она. – Триш, деточка, мы едем домой.
- А Игорь? – спросила немедленно я.
- Конечно, – быстро отозвался он, – если твои родители не против.
- Все, что она захочет, - сказал папа, - сходи. Поймай такси во дворе. А мы с Юлей и Триш будем тихонечко спускаться.
На прощанье врачи сделали мне еще укол – вероятно, снотворное. Так что я задремала еще в такси, и даже не помню, как меня привезли домой, и уложили в кровать.
О взрыве
Утром мне рассказали, что в пиццерии Сбарро, которая расположена почти на углу улиц Яффо и Кинг Джордж, произошел взрыв, а я чудом осталась жива, потому что хотя и была рядом с этим местом, но не попала в эпицентр взрыва. Пострадали не только те, кто сидели в самой пиццерии Сбарро, но и все, кто стоял на переходе трех улиц. Было много раненых, которых немедленно стали развозить по больницам. Тут и я попалась со своим шоком.
У мамы в мастерской грохнуло. И картины стали падать со стен. Сначала она решила, что это землетрясение. А когда услышала сигналы полицейских машин и амбуланса, поняла, что это взрыв. И где-то близко. А я ушла 10 минут назад в том направлении.
Дозвониться ей до меня не удалось – обычно в таких ситуациях отключают все мобильники, чтобы тот, кто взрывает, не мог по телефону еще что-нибудь тут же взорвать. Мама, как безумная выбежала на улицу, и попала в заграждение – полицейские огородили все пространство, и пропускала только скорые. –
Она рыдала у заграждения и спрашивала, не видели ли тут девочку Триш со смешными волосами, в джинсах и фенечками на руках. Про фенечки оказалось очень кстати – кто-то из полицейских вспомнил, что была девочка в браслетах, у нее был шок и ее отправили в какую-то из больниц. Мама побежала в ближайший дом к подруге, и стала названивать по телефонам. Мой мобильник молчал, она стала обзванивать больницы, попыталась позвонить отцу и Игорю. Ничего. Подруга пока смотрела новости по телевизору – там обычно сообщают кого в какую больницу отправили. В этот момент ожил мамин пелефон, раздалось сразу несколько звонков. Но главное – позвонили папа и Игорь. Обоих тоже не пустили за ограждение, и они решили ехать узнавать прямо в больницы. Папа отправился в больницу "Шарей Цедек", Игорь решил сначала забежать в больницу «Бикур холим» – рядом с улицей Яффо. А мама, схватив такси, отправилась в Адассу. Уже когда она ехала в такси, раздался звонок из больницы, и ей сообщили, что я как раз в той Адассе, куда она и ехала. Она перезвонила папе и Игорю. Те круто изменили свои маршруты, и направились к ней.
Почти все наши родные, и друзья часто бывают в этом районе. Рядом со «Сбарро» как раз в центре города огромный переход, и откуда бы ты ни шел, его не миновать. И весь вечер, и все утро весь Иерусалим был пронизан телефонными звонками. Люди хотели убедиться, что их родные и близкие живы. И мои родители звонили по телефонам, и им названивали и ахали, узнав, что я и тут ухитрилась оказаться в ненужном месте в ненужный час. Разговаривали шепотом на кухне – в моей комнате отключили телефон, чтоб была полная тишина.
Утром мне было еще плохо, подташнивало, днем я пришла в себя, и спросила, где Игорь.
- Он звонил уже несколько раз, - сказала мама.
- И вы меня не позвали?
- Он не просил, он понимал, что тебе сейчас лучше не разговаривать.
Мне уже стало лучше, и я хотела видеть всех, особенно Игоря.
Вечером – не в мастерскую, а домой, к нам начал подваливать народ со своими историями. Вероятно, людям надо побыть вместе после такого. И наш дом такой. Он - как корабль. Пришла мамина подруга Катя –журналистка. Пришли мои девчонки, народ все прибывали, и прибывал, Жить было невозможно.
Катя принесла кучу снимков – она тоже оказалась там, но почти сразу после взрыва. Ее пропустили в заграждение, она снимала все подряд – для того, чтобы потом можно было отыскать этих людей, и для газеты. Потом она бросила фотоаппарат, и стала помогать спасателям.
Снимки были ужасные. Разрушенное кафе, окровавленные люди, спасатели с носилками. Она снимала вблизи и издалека. И вдруг на одном из снимков мы увидели носилки вдалеке, а с них свисала рука в моем браслетике.
- Боже мой, – закричала Катя, - это ты, а я тебя не узнала.
- Нет, – сказала мама, вглядевшись, – это не Триш. Посмотри – волосы черные и длинные. А фенечки – мы же сделали их почти на весь город.
- Какой ужас! – продолжала рыдать Катя.
Я-то знала, что мама Катю просто обманула – не было там черных волос. Просто на мне в тот день была черная косынка.
- Кстати, а никто из вас не знает, что с тем музыкантом, который всегда сидел у Сбарро?
Оказалось, что его знали все. Знали, что на этом углу всегда сидит музыкант и играет. Но никто не знал его имени. Кроме Игоря. И тут Катя сказала, что мы обязаны его разыскать, что он, в некотором роде – символ Иерусалима. И не важно, что он не лучший музыкант на свете – важно, что его знали, и для всех он намертво связан с этим местом.
Ну а потом все разъехались по домам.
--
Я была не в себе еще целую неделю – оказалось, что у меня было легкое сотрясение мозга, и легкая контузия. Насчет легкой – это легко сказать – неделю я пролежала в комнате с зашторенными окнами и маялась головной болью. Впрочем, в сравнении с остальными пострадавшими я отделалась еще легко.
Игорь делил свое время между работой, отцом друга и мной.
Я перестала выпендриваться, стала кротка и молчалива, а Игорь пугался все больше – он знал другую Триш.
Через неделю я обхамила его по телефону, а он бурно обрадовался:
- Ура, Ты чувствуешь себя лучше. Когда начнем выходить из дома?
- Завтра.
- Отлично. У меня есть для тебя сюрприз. Никому не говорил, но завтра тебе покажу. Ты сможешь со мной доехать до Машбира?
Он заехал на следующее утро за мной, мы поймали такси, доехали до банка «Апоалим» рядом с «Машбиром», и вышли.
- Стой, – сказал он, - слушай.
И вдруг послышалась знакомая мелодия. Я пошла вместе с Игорем на этот звук, как завороженная, по направлению к остановке автобуса, и увидела человека с гипсовой повязкой на шее. Он сидел на стульчике и играл на мандолине. Это был Боря.
- Это мой сюрприз! Рада? Я его все дни искал, но не подошел – тебя ждал.
- А почему Кате не позвонил? Она же просила.
Мы отошли назад к Машбиру. Позвонили Кате, она примчалась мгновенно с фотоаппаратом и магнитофоном. Вот тут мы уже всей троицей и подошли.
Катя попросила разрешение сфотографировать Борю, и взять у него интервью. Он сразу согласился и приосанился.
- Здорово, что вас не было возле Сбарро в день взрыва! – радовался Игорь.
- А кто вам сказал, что меня там не было? Видите гипсовый воротник на шее. Я там был.
- А как же…
- Бог спас.
Мы переглянулись. Катя не выдержала и спросила:
- Кто-кто спас?
- Я же говорю – Бог и хозяин кафе
Тут ошеломленная Катя включила диктофон и стала записывать.
- Я сидел и играл у самых дверей. Вышел хозяин и попросил меня перейти правее, потому что моя музыка мешала кассирше работать. Я и передвинулся. Только успел сесть на стульчик, и тут раздался взрыв. Вы не представляете, что это было. Мимо пролетали тела людей, прямо на меня посыпались выбитые стекла… Если бы хозяин меня не прогнал с того места – меня не было бы в живых. Если бы я не успел рядом сесть на стульчик, а стоял бы – меня тоже не было бы в живых. Когда приехала скорая (амбуланс), я еще был в шоке, и говорил, что все в порядке.
- Посмотри на себя, - сказали они, - ты же весь в крови, - и увезли сразу в больницу на улице Штраус. Оказалось, что я изрезался вылетевшими стеклами, даже задело хрящик позвоночника – видите? – Он показал на свой гипсовый ошейник, – приходится носить.
, А вы хоть знаете, сколько незнакомых даже вам людей переживали сейчас за вас. Но ведь никто даже фамилии вашей не знал. Вы, наверно, думали об отъезде, после всего случившегося?
- Куда я уеду, - отозвался Борис. – Мы сюда приехали не для того, чтобы уезжать. Здесь наши дети, уже взрослые, отцу моему девяносто четыре года будет, он живет в Бат- Яме, мне вот через три месяца шестьдесят будет. И пока я жив, я буду играть для всех. Я думаю. Что Бог меня и хранит, чтобы я мог дарить людям радость. Это моя работа. И я буду играть, что бы ни случилось».
Катя назвала интервью – «А музыкант играет»
«Немножко восторженно написано, - откомментировал потом статью папа, но Кате, естественно, ничего не сказал. Я же могу подтвердить, что последние слова Бори она записала слово в слово.
А тогда ничего напыщенного не было. Вокруг Бори собрались люди, его фотографировали, и не только Катя, обнимали. Я заметила, что Игорь, обнимая Борю, сунул ему в карман несколько купюр. Катя обещала, что фотографии и статья появятся через два дня.
Но отдать Боре газету не удалось – он отправился на лечение в санаторий. Мы решили сохранить для него пару экземпляров.
Через месяц мы с Игорем, направляясь в дом Тихо, обнаружили Борю на улице Яффо на кикар Цион. Мы сразу подошли к нему, и Игорь стал оправдываться, что не взял с собой газету, которую сохранил для Бори.
" Молодой человек, - сказал ему Боря, - неужели вы думаете, что у меня нет этой газеты. Я отксерил 90 экземпляров и отправил своим родственникам во всем мире. Пусть они знают, что Борю так просто не сломить. Боря играет. И о нем пишут статьи.
- Нормально, - сориентировался Игорь, - надеюсь, что все родственники почтут эту замечательную статью, и быстро уволок меня, так как я совершенно неприлично корчилась от сдавленного смеха. Он говорил с таким замечательным чувством собственного достоинства.
Игорь обожает подытоживать. Вот и сейчас:
- Зря смеешься над ним. Если подумать - этот взрыв даже пошел Боре на пользу. Отделался он легко – поносил немножко гипсовый воротник...
– Он ему даже шел, - подхватила я.
- Он еще раз уверовал в бога, он стал популярным благодаря статье, он обрел чувство собственного достоинства. Это немало!
- Ну, да, - сказала я. - А меня тоже Бог спас?
- Конечно. Бог и твои фенечки.
- Как это?
- Твоя мама рассказала мне – мы с ней много говорили, пока ты лежала дома в темноте, - что когда ты собиралась уходить в аптеку, то заметила, что одного браслетика на руке не хватало. Ты заметалась по комнате, и пока ты искала его, то потеряла на это минут пять. Это были те самые пять минут, которые тебя спасли. Значит, в этих фенечках был заложен свой смысл, и ты недаром настаивала, что их должно быть семь!
- Это я такая умная? – обрадовалась я.
- Нет. Это ты такая упрямая. Тебе вообще не нужно было туда ходить. Мы с твоей мамой пытались тебя отговорить.
- Значит, ты говорил с мамой. А про стихи она тебе рассказала?
- Нет. А что про стихи?
- Ничего. Мне пора. Я должна бежать.
И я убежала, на ходу крикнув ему, чтобы он мне позвонил завтра. Он и в самом деле умный и даже мудрый – вон как развернул историю с фенечками. Но пусть лучше он беспокоится, куда я так внезапно делась, чем я буду ходить за ним и спрашивать, когда мы увидимся.
А насчет Бори и фенечек он, конечно, прав.
---
Поездка Триш во Францию Париж За две недели до моего дня рождения папа с мамой сказали, что нужно серьезно поговорить по поводу этого дня.
- Ясно, - подумала я. – Хотят отпраздновать его в доме Тихо со всеми родственниками и друзьями, - но промолчала.
- Давай вообще его перенесем.
- Это с какой стати, - завелась я. – Мы с ребятами сами все придумаем, соберемся и отметим.
- Тебя вообще здесь не будет, - загадочно сказал папа.
Тут я заинтересовалась:
- А где я буду?
- В Париже, - скромненько сказал папа. – Мы с мамой решили, что хорошо бы отпраздновать день Рожденья там. Мы уже и билеты взяли. Помнишь Таню с Леней? Они нас давно приглашали… собственно говоря, это была их идея. Так что через два дня вылетаем к ним в Париж.
- Глупая шутка, - сказала я, - у нас же денег нет.
- А это уже наша проблема, - сказала мама. – На самом деле это я всю жизнь мечтала отпраздновать день рожденья в Париже. И Таня знала об этом. Мы с ней подумали и решили сделать тебе такой подарок. Тебе не нравится?
- Вау! – завопила я, и кинулась к ним на шею. – Здоровски. Когда летим?
- Через три дня.
Все эти дни я носилась по Иерусалиму, друзья подарили мне путеводитель по Парижу, и советовали, что нужно посмотреть. Обидней всего, что Игоря не было в городе. Он с родителями уехал на Синай. Я позвонила ему. А он в ответ сказал, что сбылась давняя мечта еврея из анекдота, который мечтал о пересадке в Париже, когда летел из России в Израиль. Тоже мне шуточки. Мы договорились переписываться эсемэсками – мама услышала от меня это слово и сказала: «Какой ужас», а я сказала, что не ужас, а электронное сообщение по мобильнику.
Короче, два дня промелькнули, мы добрались до аэропорта, где милые девушки спрашивали, нет ли у нас с собой оружия и прочего, не просил ли нас кто-нибудь что-нибудь провести, прошмонали весь наш багаж, и, наконец, мы оказались в самолете.
А теперь я признаюсь – я безумно боюсь самолетов. Даже папе с мамой никогда об этом не говорила. Кто-то мне сказал, что по-чешски самолет – это «летадло». Так вот, когда я вижу это летадло, я понимаю, что это железное хвостатое, крылатое чудовище летать не может. Это - когда видишь его вблизи. Когда оно проносится в небе – так ничего себе. Или видишь по телевизору. А на земле.… Поэтому, как только мы сели в кресла, я закрыла глаза и заснула. А проснулась, когда мы уже приземлились в аэропорту Шарль де Голь.
В аэропорту нас встретили мамины друзья. Погрузили в свою машину, и повезли на улицу Рокетт. Сами они жили в Медоне – пригороде Парижа, но их друзья были в отъезде и оставили свои ключи от квартиры, чтобы мы могли пожить три недели в центре Парижа возле площади Бастилии.
Мы прошли по этой улочке, миновали ярко освещенное кафе, и буквально в этом же доме и оказалась наша парадная. Нужно было подняться на 3-ий этаж, и там оказалась небольшая двухкомнатная квартирка с крохотной кухней и маленькой ванной. Холодильник был забит едой, нам дали все инструкции, и уехали. Время было позднее, и Леня с Таней решили, что нам надо отдохнуть, а завтра с утра они обязательно будут у нас.
Ура! Мы в Париже. И мне немедленно захотелось выскочить на улицу. Мама распаковывала вещи. А я умоляюще смотрела на папу. Конечно, он сдался.
- Слушай, Юлька, - сказал он маме. – У меня предложение. Мы с Триш выйдем ненадолго. Ты все разложишь, и присоединишься к нам.
- А ужин? – строго спросила мама.
- А мы с папой видели прямо под домом кафе. Давай там поужинаем. И от дома два шага.
- Ладно-ладно. Триш. Ты же все это и затеяла, чтобы в кафе вырваться. Хорошо. Вы идите, а я приду через полчасика.
И мы пошли. Уже стемнело, но ярко горели огни кафе. И папа, было, направился к нему, но я его потянула дальше.
- Папа, - зашептала я. – Я всегда мечтала увидеть Бастилию – ну, где мушкетеры сидели. А говорят, мы в двух шагах от этой площади. Давай посмотрим.
- Давай, – сказал папа, - но боюсь, ты будешь разочарована.
- Мы прошли по улице вперед, и оказались перед большой площадью, в центре которой стояла колонна, а наверху была скульптура танцующего мальчика.
- Это что? – спросила я изумленно.
- Это – Гений свободы!
- При чем тут гений – я хотела посмотреть Бастилию, три мушкетера, ну, что я буду опять тебе все объяснять. Где это?
- Здесь, - ответил папа. – Ты стоишь на площади Бастилии.
- А где крепость-тюрьма?
- Историю надо знать Триш. В конце 18 века был штурм Бастилии. Французская революция. Через несколько лет тюрьму снесли, а уже позже на ее месте поставили колонну с гением свободы. Нет твоей Бастилии. И больше никому не говори, что ты хотела ее видеть – засмеют. Хотя… Не горюй. Я тоже долго мечтал увидеть именно ту Бастилию. И тоже зачитывался тремя мушкетерами. Ну, ничего – зато теперь здесь здание новой оперы. И площадь хороша. Днем мы здесь погуляем. А пока предлагаю отправиться в наше придворное кафе, которое ты приглядела.
Но мне уже понравилось другое кафе. То, которое находилось на самой площади – столики на улице, свет, смеющиеся люди. И называется – Бастилия.
- Нет. Триш! Мы же договорились освоить кафе в нашем доме. Что же ты – готова его сразу променять. Даже не зайдя туда? А знаешь, кстати, как оно называется? «Ротонда». Так же, как называется и самое знаменитое кафе в Париже.
Я заинтересовалась, и кротко пошла за папой в его подворотную, придворную Ротонду. Мы вошли. Уютно. Из магнитофона за стойкой неслись песни Брассанса. Неподалеку, около стойки, лежала собака.
Мы сели за столик.
- Мадемуазель! – подошел ко мне хозяин. Я загордилась ужасно. Еще никто никогда ко мне так не обращался. Но хозяин уже посмотрел на папу.
- Мсье? – вопросительно сказал он.
А у папы-то с французским слабенько. Его не заставляли в школе учить французский. Вот мама училась сначала во французской школе. Но ее сейчас не было. Так что вся надежда на меня.
– Это ваша собака? – затараторила я по-французски. - Она мне жутко понравилась, и песни Брассанса я люблю. Мы только что приехали, и будем жить три недели в этом самом доме, а что вы нам посоветуете взять на ужин. Только легкий. Я люблю кофе со сливками. И круассаны…
- Видно, что вы тут впервые, - улыбнулся хозяин. - Все завсегдатаи знают моего Дика. С виду огромный, а ласковый – мухи не обидит. Но сторожит всю ночь. А вы хорошо говорите по-французски, мадемуазель. Вы только вдвоем с папой?
- Нет. Сейчас и мама спустится. Она хорошо говорит по-французски. И тоже любит круассаны.
- А папа что любит?
Папа посмотрел на меня. Из всего он понял только, что я заказала кофе со сливками и круассаны.
- Мне бы, Триш, яичницу с ветчиной, – сказал он.
Я перевела, хозяин рассыпался в любезностях, предложил горячий бутерброд с ветчиной, а насчет яичницу – конечно, обязательно. Он тут же принес нам две порции кофе, круассаны, маме закрытый кофейничек и сливки, чтобы не остыло до ее прихода, и ушел разогревать бутерброд, и готовить яичницу. Папа взялся за кофе, и начал мне рассказывать про знаменитую Ротонду, где собирались сливки 20-х годов. И обещал потом мне ее показать. Я вертела головой, разглядывала все и всех, кто был в кафе. Обалдеть. Очаровательная марроканочка в полицейской форме – наверно, знакома с хозяином. Погладила Дика, выпила у стойки чашку кофе, прихватила с собой бутерброд и убежала. Супружеская пара с ребенком. А у него на коленях – котенок. Наверно, побоялись оставить дома. Хозяин принес им блюдечко с молоком, и малыш поил его прямо на коленях. Еще двое мужчин пили пиво. Дверь открылась. И на пороге появилась мама.
Ну, что я могу сказать. Перед уходом хозяин пригласил нас быть постоянными посетителями его кафе, и если мы захотим рано позавтракать. Или поздно поужинать – его дверь всегда открыта. Тут мама поинтересовалась, до которого часа дверь открыта? Оказалось до часу или двух ночи. «Кафе закрывается, мадам, торжественно произнес хозяин, когда уходит последний посетитель». Очень мне это понравилось. Тем более что к этому моменту на часах было двенадцать ночи. Вот так. И мы отправились к себе.
С тех пор у нас и появилась эта традиция – забегать в наше кафе. Мы стали завсегдатаями, нас знали все постоянные посетители, а хозяин, завидев меня, сразу здоровался и приносил кофе со сливками и круассаны.
Леня с Таней опекали нас по очереди. Оба работали, каждый выбирался прогулять нас по городу, когда мог, вечера мы чаще всего проводили вместе с ними или с общими друзьями. Они тут же попытались подсунуть мне своего знакомого мальчика, чтобы он водил меня по городу. Ему было пятнадцать. Жан. Сын их друзей. Не больно-то и хотелось. Я поставила условие. Если он придет в наше кафе в11 утра, и узнает меня сам – тогда так и быть денек я с ним погуляю. Ну, это произошло не сразу. Как выяснилось, один раз он опоздал, потом не смог, а я чинно каждый раз появлялась на минутку ровно в 11, и тут же исчезала. За это время мы успели побывать в Лувре. Мне туда совсем не хотелось, но пришлось.
Весь вечер мне рассказывали про бессмертную картину Леонардо да Винчи “Джоконду” и показывали эту Мону Лизу на репродукции в альбоме. Что я могу сказать. Пожилая толстая тетка, с совершенно невыразительными коровьими глазами, даже улыбнуться толком не умеет. А все про ее бессмертную улыбку твердят. Тут я и подумала: или весь мир сошел с ума, или я чего-то не понимаю.
На следующее утро мы и пошли к этой Джоконде. Дорога к Лувру была прекрасна. Дворец – полный кайф. При входе я привычным жестом открыла сумку, чтобы показать ее билетеру. Он изумился, а мама и Таня с двух сторон зашептали – закрой немедленно, это же цивилизованная страна. А я по привычке. Привыкла охранникам в Израиле во всех магазинах и музеях показывать сумку. Чтобы было ясно, что пистолет и бомбу с собой не ношу. А этим – в Париже – все равно. Беспечные. Говорят, у них тоже метро взрывали. А почему? Не проверили при входе. Короче. Прошли мы в Лувр, и меня тут же провели к этой Моне Лизе. И я застряла возле нее на целый час. Мир не сошел с ума, это я, оказывается, чего-то не понимала. Она в комнате висит, а вокруг нее – народ. Я отошла в угол. Повернула голову, и столкнулась с ней взглядом. Я перешла в другой угол – а она продолжала на меня смотреть. Именно на меня. Тут я не выдержала, растолкала немного народ, остановилась прямо перед ней – а она смотрит на меня и улыбается. «Эх ты, дурочка, – прочла я в ее взгляде, – а ты еще не хотела со мной встретиться». И, правда, – дурочка. Она меня приворожила. Меня от нее мама с Таней насильно через час вытащили. Уже выходя из комнаты, я обернулась. Она улыбалась. Придешь еще?
Конечно, приду. Куда же я теперь денусь. Она умная. И все понимает.
- Пойдем, – говорила мама, - Нас папа ждет около богини Ники.
- Богиня победы? – спросила я. – Так у нее головы, вроде нет. А только крылышки.
- Крылышки, - усмехнулась Таня, - она тебе что – птичка.
Мы подошли к папе. А там действительно замечательная скульптура. А он возле нее стоит и разглядывает с некоторым почтением. Головки нет, но огромные крылья. Просто невероятные. Я-то представляла себе крылышки, как у ангелочка. А тут такое!
- Здоровски, - сказала я. – Прямо, как у орла крылища.
- Да, - грустно отозвался папа. – Победа – безголова. Главное – размах.
И я потряслась его фразой. Он иногда такие мудрые вещи говорит. А мама обняла и поцеловала его. А потом весело сказала ему: «Представь себе, Триш от Джоконды оттащить не могли. Наверно, час там простояла.
Тут я заявила, что если они мне немедленно не купят репродукцию этой Моны Лизы, я каждый день буду здесь по два часа торчать. И мы пошли искать репродукцию. Нашли. Я посмотрела на нее – унылая толстая тетка. А куда делось волшебство.
- Оно там, Триш.- сказал папа загадочно. – В той комнате. Только там, где ты вместе с ней настоящей. Уж придется тебе приходить к ней на свиданки.
Кстати, о свиданках. Я уже освоила Париж – другими словами стала разбираться в карте метро. А значит, могла совершенно свободно по нему передвигаться. Без провожатых, и предпочитала ходить даже без родителей. Но нет. Они хотели мне показать свои вечные ценности – Монмартр, музей Дорсе с импрессионистами, и все такое прочее. Так что мы вместе проводили много времени. А остальное время… меня все-таки разыскал тот мальчишка – Жан. Помните, я ему назначала свиданку в нашем кафе. И ускользала. И в один солнечный день, я забежала туда совсем в другое время – позавтракать с утра пораньше. Тут к моему столику подошел какой-то мальчик, сказал «привет, Триш – видишь, я тебя вычислил». И обернулся на хозяина, который смотрел на нас с доброй родительской улыбкой. «Продал, гад, - подумала я. – Это Жан, конечно».
Я внимательно посмотрела на Жана. Симпатичный, высокий, вьющиеся волосы, длинные ресницы, как у девчонки. Но не Игорь. У того была какая-то необыкновенная ироничная и нежная одновременно улыбка. С ним я чувствовала себя защищенной и под покровительством. Странно сказала. Но это так. Ну, что ж. Не всем же быть Игорями. И не нужно. Тот – единственный. А этот – милый мальчишка. Сейчас проверим его. Я очаровательно улыбнулась и предложила Жану перейти на английский. В конце концов, я проигрывала перед ним, когда он говорил на родном для себя языке, а я на чужом. Пусть уж мы вместе будем говорить на чужом языке. Он мгновенно согласился. Английский у нас был на одном уровне. И мы с удовольствием шатались весь день по Парижу. Он хорошо знал город, и водил в самые неожиданные места. Показал скульптуру «Кентавр» работы Сезара. Находится этот Кентавр на перекрестке Красного креста, к нему выводит Драконская улица и улица "Ищи полдень". Стоит там с 1985 года. Я от этих названий просто балдею. Назвать улицу «Ищи полдень». По-французски это звучит, как Шерш-Миди, если я не путаю. В Израиле полно улиц с одинаковыми названиями. Улица Жаботинского есть почти в каждом городе. И улица Херцль. Названия многих улиц повторяются. Я как-то пожаловалась на это маме. А она сказала, что Израиль – государство молодое, и стремилось улицам и площадям давать названия основоположников. То есть увековечивать имена тех, кто много сделал для Израиля и его культуры. Хотя я не очень понимаю, почему главная улица Иерусалима называется улицей короля Георга. Звучит, как Кинг Джордж. Кстати, с королем Георгом я в Париже опозорилась. Договорились мы как-то с Жаном встретиться на станции метро «Georg V». Он назвал эту станцию по телефону по-французски. Я услышала родное сочетание - Жорж Санд, порадовалась любви парижан к литературе, и попыталась найти ее на карте метро. Ничего подобного там не было. Я позвонила маминой подруге Тане. Она рассмеялась, и сказала, что это Жорж Санкт, то есть Георг пятый. Короче, мы встретились, Жану это история понравилась.
- Но почему ты не объяснил мне как следует! – закричала я ему почему-то на русском.
- Откуда я мог знать, – оправдывался он, - что ты не знаешь элементарных вещей!
Тут я сообразила, что он ответил мне по-русски. И остановилась в изумлении. Он тоже остолбенело смотрел на меня.
- Как! – закричали мы хором.
- Почему ты не сказал мне, что говоришь по-русски, издевался?
- Нет, – ответил он, - Мне сказали, что ты из Израиля, зовут тебя Триш, откуда я мог знать, что ты…
- О. Господи! – вздохнула я, - Ты откуда русский знаешь?
- От бабушки. И от папы. А ты?
- От бабушки, мамы и папы. Я прожила в России половину жизни, - гордо сказала я. – И это была правда. Семь лет я прожила в России. А семь – в Израиле. Ох, черт, я же наврала, что мне пятнадцать. Неважно, пусть про себя расскажет.
И мы с ним потихонечку выяснили, что его папа влюбился во француженку маму, переехал во Францию, родил Жана, которому от рождения досталось два языка.
Теперь мы уже могли болтать на родном языке. И он повел меня гулять. Сначала в Люксембургский сад, где я бы с наслаждением провела весь день, валяясь на газонах, чинно сидя на скамейках, и наслаждаясь самим парком. Но не тут-то было. Жан горел желанием повышать мой культурный уровень, и повел меня в музей Цадкина, который находился рядом. Маленький дворик, по садику расставлены скульптуры – ну, очень странные. Сначала они мне совершенно не понравились – черные, металлические, или чугунные. И небольшой дом-музей. Когда я вышла из этого дома, и мы снова прошли по садику, эти скульптуры показались совершенно естественными – как будто вырастали из земли. И это совершенно отличалось от дома-музея Родена. Там был торжественный сад со скульптурами, большой особняк, переполненный мраморными скульптурами. Особенно мне понравились скульптуры «поцелуй», и «руки». И, конечно же – «мыслитель». Честно говоря, он очень смешной. Совершенно упертый мужик сидел, опершись на руку. Нет, рукой он поддерживал голову. Короче, как в детских русских сказках – что Иванушка невесел, что ты голову повесил. Это бабушка мне в детстве читала конька-горбунка. Ладно, мыслитель и мыслитель. Но «руки» мне понравились больше. А сад совершенно цивилизованный. Даже с туалетами для посетителей. Но этот дворик у Цадкина – он роднее, проще, мрачноватый, но уникальный.
Как я решила подзаработать.
Как-то я сказала Жану, что хочу сходить на рынок. Он не понял. Сказал, что рынки бывают в Париже всюду. Несколько раз в неделю по утрам приезжают во все районы. Он прав – это у нас в Иерусалиме надо ехать на центральный рынок (там, кстати, тоже взрыв был), а у них - приехали, быстренько расставили прилавки. Продают все на свете – как на любом рынке, и еще всяких морских гадов. А потом быстренько собираются и сматываются. Все так чисто после их отъезда – чудо. Но я имела в виду другой рынок. Его здесь называют «блошиный», и я хотела смотаться именно туда. Он удивился, спросил, зачем это мне понадобилось, я протянула руку с фенечками и повертела у него перед носом.
- А-а-а, - догадался он, – хочешь купить такие браслетики?
- Нет. Хочу сделать такие браслеты. Эти я тоже сама делала. Так что мне нужен бисер и всякие штучки. Поехали.
- Но это же далеко, – заныл он, - и там куча народу.
- Потерпишь, - сказала я. – А вообще, можешь довезти меня до рынка, и проваливай. Там я сама разберусь. Бегала же я без тебя по городу, и ничего.
- Ладно, - сказал он, – пойдем.
И мы поехали. Добрались на метро до станции (порт де Клиньянкур - Клиньянкурские ворота), и пошли бродить по рынку. Это он так называется – рынок. Там лавочки, лавки,…… (описание).
Наконец я выискала лавочку со ста сортами бисера, бусинок. Блесток, ниток – мечта. Я накупила всего, но уходить мне не хотелось. Потом я нашла лавку. Вроде букинистической. Только там были копии старых плакатов – Мулен Руж и всякое такое, виды Парижа, просто картинки. И вдруг я увидела одну – довольно старенькую и помятую, но на холсте. Такой кич – маме должно понравиться. Огромная белая кошка с бантом на шее. Когда-то такое на рынках в России продавали. И стоила эта кошка всего 5 евро, хотя сначала старичок-продавец хотел за нее 20.
- Ну, ты торгуешься. Триш, - с уважением сказал Жан, когда мы отошли. – Я так не умею.
- Все мужчины такие, - ответила я высокомерно, – если только они торговцы. Хотя, знаешь, – торговцы тоже. Вот он нажал на тебя, как на покупателя, и ты сдался. Ты - мужчина. Вот я – дожала его, как продавца, до 4 евро, и он сдался. Он – мужчина.
- Хвастушка ты, - сказал Жан, – философка! Как она на всех надавила. И как все сразу сдались! Сильна.
И тут я сразу вспомнила Игоря. Жан все это произнес с его интонацией, и французским темпераментом. Я тут с Жаном базарюсь, а как там Игорь. И тут, словно подслушав, мой мобильник пискнул, и засветилось сообщение на экранчике. От Игоря.
«Ну, как? Крутишь во всю? Молодец. Игорь.
Вау! Я подпрыгнула.
- Ребенок ты, Триш, - сказал Жан. - Пойдем-ка поищем детские забавы. Придумал. Поедем к Бобуру. Центр Жоржа Помпиду. Там все для тебя. И библиотеки, и выставки, и . . . .
(Окончание в следующем выпуске)
Nataly
E-mail Address(es): Этот адрес электронной почты защищён от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.
