Первые шаги
Усталость, молчащий мобильник, длиннющая очередь, да и оказавшийся перед нами тип, которого долго будут мурыжить на проходной в Америку, все требовало эмоционального выхода. Я собирался от души матюкнуться, но тут нечаянно увидел что написано на паспорте нашего соседа и заржал. Крутившееся на языке непарламентарное выражение обрело свой материальный облик. Передо мной стоял пи..дец из Ганы. |
Первый вывоз в город.
Нас учат, как ехать в Нью-Йорк. Путь дальний, сопряжен с поездкой на поезде, точнее электричке, по нашим понятиям, потом на метре. "Не ошибитесь с покупкой билетов". Ерунда, что я автомата по продаже билетов не видел? Освоим за пять минут. Расписание поездов тоже очень просто и удобно, ошибиться трудно.
Походит кондуктор, жизнерадостно компостирует наши билеты и бормочет: "ченч джамайка". Пока я раздумываю, "куто такой этот" Джамайка и почему я должен с ним меняться и чем, дочь объясняет мне, что он просто напомнил о том, что на станции Джамайка мы должны пересесть на другой поезд.
Рядом, через проход сидит чернокожий товарищ и говорит по мобильнику. Сначала он вопил "йа, йа, шуа", потом курлыкающе выдал что на американском, а следом за тем забубнил на чистом русском, с большими перерывами, очевидно не уверенный в том, что собеседник тоже хорошо знает сей сложный язык.
.
" На тумбе лампа... На бабе Чомбе... Тамтамов бумы, в балде бедлам... На рампе мама бабулю моет... Помады тонны у мамы в попе".
Последняя фраза вызвала какой-то внутренний дискомфорт, и я, застеснявшись, понял, что слышал родную речь, в то время когда он говорил на своем, нижне замбезийском диалекте. А может даже и на афроамериканском. Тяжело вздохнул, и подумал, что очень плохо не знать языки.
Должен сразу расставить точки над "я" по поводу моего английского. Прочитать (про себя) и понять, что написано - для меня вполне доступно. Вслух лучше мне не читать, потому что мое прочтение и акцент вызывают гомерический хохот. Что-то спросить или даже ответить, я тоже вполне в состоянии (если мне дадут минут пятнадцать на подготовку каждой фразы), но понять живую речь... Только в сильно пьяном виде, и если кто-нибудь будет переводить.
Пересадка, еще одна пересадка. По дороге освоил автомат по покупке билетов метро и нагло вытребовал (на английском!) карту линий.
В метро влез низкорослый парнишка, в одной руке держащий упаковку мороженного и высасывающий из нее остатки, а другой прижимающий к нижней части живота младенца. Публика не реагировала, а меня неудержимо потянуло встать и уступить свое место отцу с ребенком. Но в последнее мгновение меня насторожила странная неподвижность младенца и я, присмотревшись, понял, что вьюнош прижимает к себе куклу. Потрясающую куклу, полностью создающую иллюзию младенца. Скоро освободилось место, он сел, дососал мороженное, достал из кармана какой-то тюбик, пососал и его, потом выволок из другого кармана губную помаду и покрасил губы. После чего с чувством исполненного долга закрыл глаза и задремал.
Еще одна ободранная станция, турникет, заплеванный выход на улицу. Вот мы и в Манхеттене...
Небоскребы, небоскребы. И это небоскребы? Всего-то навсего 10-15-20 пятиэтажек поставленных одна на другую... А если голову не поднимать, то вообще - дома как дома. «Каменные джунгли»... Писаки чертовы... Вы каменных джунглей не видели. Вас бы в в Бакинскую крепость. Или старый Акко... Вот там джунгли. "Бриллиантовую руку" видели? А тут все прямоугольно - квадратно.
А вот это действительно приятно... Центральный парк. Как там написано в путеводителях: «Зеленые легкие города», «оазис в каменных джунглях». Глу-пос-ти. Никому не верьте. Питомник белок и уток. Наглых хвостатых белок и перламутроголовых надоедливых уток. Кроме того, толпы потных бегунов и собаковладельцев с какашками в руках. Вообще, у меня складывается ощущение, что появился новый тип рабов. Свободные собаки гордо шествуют по улицам, тротуарам и паркам, бесстрашно оставляют повсюду свои метки, а за ними, подобострастно сгибая спины, идут люди, и собирают, собирают, собирают все, что остается после господ...
Метрополитен музеум ( эк я на ангицком-то шпарю, а?). Парочка на ступенях перед музеем сначала сидела, обнявшись, потом прилегла и начала целоваться. Я был склонен остаться и подождать, пока они начнут заниматься любовью, но нетерпеливые жена и дочь поволокли меня вовнутрь.
После полуторачасового хождения по залам современного искусства я сочувственно посмотрел на полностью очумелого мужика, который стоял и рассматривал обычную музейную дверь. Точнее, дверные петли... Наверное, решил, что это часть экспозиции. Как я его понимаю...
Семейка в музее на входе-выходе. Кто дремлет, кто бездумно отдыхает, кто треплется по телефону. Мимо идет глистообразная мать в длинной юбке, висящей на тощих бедрах, цаплеобразная дочь, еще один циркуль женского пола, и мятый костюм мужского покроя на бесполом существе, выполняющем функции отца и главы семейства.
По телефону получили команду, куда ехать. Опять метро. Дюймовочка лет 70. Сиреневые чулки, джинсовые шорты, множество золотых колец на руках, Абсолютно седая копна волос, закрученная в высоченную (сантиметров в 30) прическу стиля "мадам Помпадур", нижняя губа, безвольно лежащая на подбородке... Поспала стоя, держась за поручень в метро. Когда освободилось место, села и продолжила спать. Перед своей станцией встала, взялась за поручень, и опять закрыла глаза.
На улице, у выхода из метро, рядышком со стоянкой такси, чуть потерявшаяся дочь получает последние советы, куда идти...
-Ааа, мою машину бери, дааа...
Я дернулся, на просторах Нью-Йорка вдруг услышав родной акцент... Туфли на чуть скособоченных высоких каблуках, брюки висящие на... скажем, на признаках пола, сигарета в руке. Для полной ностальгической картинки не хватало только аэродрома на седеющей шевелюре. Видно не сумел достать в этой провинции... Разговаривали три таксиста. Один говорил без акцента, второй по южному "хекал" и третий наш, бакинец.
Мы, поставленные на верный путь, пошли, из последних сил передвигая ноги, к ресторану Каца. По словам нашего зятя, "самый лучший ресторан в Нью-Йорке". Стиль 20-х, а может 30-40-х, железные столы, висячие светильники, деревянные бочки с солеными и малосольными огурчиками. Сэндвичи со знаменитой Кацевской "пастрами", где между двумя кусками хлеба насовано грамм 300 вкуснейшего тушеного мяса... Обжорство с гудящими ногами...
Уфф, хорошо...
Манхеттен, Манхеттен...
Бредем по Манхеттену, глазея по сторонам. Туристы фотографируют все на каждом шагу и при этом глядят на небоскребы с разинутыми пастями. Сначала снисходительно улыбнулся. Ну, право, приехал, небось, из какого-то Крыжополь-сити, где и дом в три этажа событие, а тут... Ну, нас-то на мякине не проведешь. Гордо задираю голову, и вдруг обнаруживаю, что тоже открываю рот. Захлопываю его и испуганно повторяю движение. И вдруг понимаю, что расхожая фраза "смотрел на небоскребы, разинув рот" ужасно точна. Она не говорит о восторге смотрящего. Она просто точна анатомически. Попробуйте сами задрать голову как можно выше, и вы убедитесь, что с открытым ртом это делать гораздо удобнее.
На берегу очередь, как в Мавзолей. Ждут катерка, плавающего к подножию статуи Свободы. Стоят под музыку. Потому что рядом на скамейке сидит афроамериканский негр и дует в саксофон. Чуть дальше представитель братской Латинской Америки бацает на гитаре и дует в свирель.
Подошли к кассе. Не то чтобы жалко полтинника, но стоять в очереди совсем неохота. Тем более знаем, что можно без очереди и к тому же бесплатно проплыть на пароме мимо этой статуи и поглядеть на нее.
Паромные посетители делятся на две категории - те, кто едет по делу и те, кто фотографируется. Вторых неизмеримо больше. Среди них парочка, переговаривающаяся на русском, но читающая вслух путеводитель на немецком, поскольку он один на двоих.
На паромном вокзале, около туалета, малюсенькая китаянка развлекается фонтанчиком с питьевой водой. Надо заметить, что около многих общественных туалетов на вокзалах, аэродромах и т.д. почти везде есть фонтанчики для питья. Нажимаешь на кнопочку, из фонтанчика начинает бить струйка, падающая в небольшую нержавеющую раковинку со стоком, наклоняешься и пьешь. Девуля не достает до поилки и не видит, что происходит со струйкой воды. Она нажимает на кнопку, слышит звук льющейся воды, ждет некоторое время, после этого становится на цыпочки, поднимает ручонку и хлопает по корытцу, где по ее мнению должна собраться лужица. Но там вода уже убежала в сток. Она недоуменно смотрит на чуть влажную ладошку и не понимает, куда делась вода. И снова жмет на кнопочку.
Уолл-стрит. В голове крутится фраза, читаемая голосом Левитана: "Воротилы Уолл-стрита вновь раздувают пламя холодной войны". Видели мы этих воротил. В дорогих костюмах и галстуках крутятся возле подъездов и шабят. Или стоят в очереди за пластмассовым контейнерчиком с китайской/арабской/мексиканской едой за пятерку. Тьфу на них... И вот этих-то мы боялись? Им бы лишь пожрать...
Но заполняющие весь страшный Уолл-стрит запахи достают и нас. Выползаем к заливу. Какой-то ларек на колесах. В нем тетя, занимающая половину внутреннего пространства и сухощавый мужичок. Пока рассматриваю меню и составляю в башке фразу, чего, я, собственно, хочу, слышу, как они переговариваются на русском. Облегченно вздыхаю и заказываю.
Будет чего внукам рассказать. Как с воротилами Уолл-стрита на одной лавочке питался. Вдруг слышу русскую речь. Разговаривают трое строго одетых воротил. Невольно мелькает мысль - молодцы мужики, куда прорвались. Везде наши люди. Один из них хорошо поставленным голосом рассказывает, какой у них был шикарный сад, какой там рос роскошный урюк, и какой потрясающий был у него двухкомнатный курятник, и какие там были породистые куры. В разгар воспоминаний звенит мобильник у него в кармане. Он что-то говорит в него, потом важно сообщает собеседникам: "Хозяин вызывает", поправляет галстук, идет к большому, черному автомобилю и садится на шоферское место. Остальные тоже разбредаются по машинам. Н-дя, кажется, с воротилами я поторопился...
В Бруклине на обзорной площадке рядом с мостом, рядком стоят три белоснежных лимузина. Во-всю используя вид на Манхеттен, три съемочные бригады пытают вспышками и кинокамерами три брачующиеся пары. Все невесты с одинаковыми прическами, в одинаковых белых платьях, женихи в беловерхо-чернобрючных смокингах, и даже букеты одинаковые. Мы стоим и устало пытаемся понять - то ли три сестры-близняшки женятся на трех братьях-близнецах, то ли у нас солнечный удар от холодного ветра, то ли все китайцы на одно лицо. У меня мелькает мысль, что если фотографы на секунду запнутся и отстанут от своих подопечных, то мало вероятно, что они разберутся кому кого надо снимать. Да и ладно, все равно всё одинаковое.
Почтительно потрогав канаты и погуляв по Бруклин-бридж выползаем к садику. Жена с вожделением смотрит на киоск с мороженым, а потом переводит взгляд на меня. Чистая, нескрываемая любовь и жажда обладания светятся в нем. За такой взор Прекрасной Дамы рыцари шли на смерть... Но я то знаю причину этой страсти в глазах и поэтому иду тыкать пальцем в картинки, чтобы получить желаемое мороженое. Со стаканччиками в руках ищем где примоститься. В пяти шагах, возле черной ограды, на черном камне, в черном костюме, прислонив черный рюкзак к ноге в черной туфле, сидит черный как сажа негр и ест красное мороженое. Мы решаем чуть разнообразить цветовую гамму и садимся рядом. Чтоб нам было не скучно, другой негр шляется мимо нас с каким-то рекламным щитом, который держит высоко над головой. Мне даже лень читать, куда он нас приглашает.
Обратный поезд. Процентов тридцать сидящих задумчиво сосут через трубочку содержимое высоких пластиковых стаканчиков. В основном кофе. Вдруг на какой-то станции вваливается вполне интеллигентного вида мужик с банкой в бумажном пакете. По вагону разносится запах пива. Гулко глотаю слюну. Но ничего, дома меня тоже ждет эта холодная радость.
Станция Хемпстед, на которой лавочки сделаны из старых, времен 30-х годов, кожаных чемоданов, а посреди площадочки стоит странный монумент из подобных разновеликих чемоданов, сложенных высоченной, в два человеческих роста, стопкой. Бредем домой...
За рулем стоящего у обочины не очень большого автомобиля колышется бесфоменная туша. Ручной тормоз и рукоятка переключения режимов скорости затерялась в складках жира. Сидение отодвинуто максимально назад, и его спинка застенчиво прячется в туше. К тому же туша содрогается в ритме репа, рвущего динамики машины, чуть раскачивая и машину. "Ой, мама мия...", - вырывается у меня. "Тшш, папа, услышит", - испугано бормочет дочь. Ну, понятно, выражение-то международное. Вот если б я сказал "ну ни х... себе, ... твою мать", то меня бы не поняли. Я объясняю жене и дочери, что пока он будет выбираться из машины, чтобы наказать меня, я уже успею убежать очень далеко. Но для себя решил в дальнейшем выражать удивление исключительно на родном матерном...
Дом... Первая бутылочка залпом выпитого ледяного пива... Сигарета... Кайф...