EN
Старый сайт
О чем мечтает человек, прибывающий в Израиль в гости или насовсем?
Чего ждет с трепетом, не совсем самому ему понятным? И что так никогда
и не будет казаться ему осуществленным? Ответ на эти вопросы умещается
в двух словах: встреча с Иерусалимом. Каждый раз, ступая на камни этого
колдовского, святого, непостижимого города, который как бы и не город в
обычном понимании, а некое средоточие человеческого духа, заново понимаешь, кто мы есть и почему мы здесь. И вот тут начинается рассказ о моем Иерусалиме – ибо у каждого из нас есть свой Иерусалим.
Встреча первая
Февраль 1989 года – 9 лет «отказа» позади, вот уже третий месяц мы в Израиле. Наш новый друг Семен Рикман – из славной алии семидесятых – встречает нас, прибывших из Хайфы, у автобуса. Его машина сразу берет курс на Старый город. Как долго мы мечтали об этой встрече, как трудно к ней шли...Накрапывает дождик, совсем темно, лишь желтые шары фонарей отражаются в мокрых камнях.
- Объедем вокруг, - говорит Сема, - из-за ЭТОЙ интифады (дальше идет определение – какой именно...) по вечерам тут бродить не рекомендуется.
Желтые древние стены, ворота – Шхемские...Львиные...Мусорные...Сема называет каждую башню, каждый поворот. Бывший москвич, строитель – и такой блистательный знаток истории Иерусалима (никогда не устаю удивляться этой очень еврейской черте – жажде познания в сфере, далекой от узкопрофессиональных интересов).
- Вообще-то мы можем заехать внутрь, - внезапно говорит Сема. – И немного пройтись. Но нам в это время могут проколоть шины. Вы как?
- Мы – за! – не говорим, а выдыхаем мы. – Только почему пройтись «немного»?
Так начинается наш первый, наш незабываемый путь по Старому городу: еврейский квартал...армянский...наконец, арабский с его наглухо закрытыми дверями и узкими проходами. Ни один человек не встретился нам. Только один раз где-то в глубине переходов мелькнул военный патруль: солдаты бежали, тяжело бухая башмаками, у переднего в руке была зажата рация, и казалось, что не их тени , а материализовавшаяся тревога проскользнула за ними по мокрой мостовой. А мы все шли и шли, и постепенно неповторимая атмосфера Старого города обволакивала нас.
И вот мы у Стены плача, точнее – на просторной площади перед ней. На расположенном тут же контрольном пункте нашего провожатого окликнул бородатый резервист – оказалось, старый его знакомый. А мы с мужем подошли к Стене. Не было там ни единой души, прожекторы высвечивали древние камни с пучками какой-то растительности между ними. Дождь утих. Но вот мы коснулись Стены руками – и я почувствовала, что по лицу моему текут слезы. Как же глубоко, оказывается, спрятано в нас наше еврейство, как верно и безотказно дает оно о себе знать...И тут я услышала – в самом деле услышала – глуховатый голос Ильи Эренбурга, почти забытый голос, – я слышала его девчонкой в Харькове, по радио, в сорок первом году: «Именно сейчас я вспомнил, что мать мою звали Хана».
Мне нечего к этому добавить...
Встреча вторая
Наверное, небо было по-прежнему синим, а солнце золотым – как с утра. Но мне и небо, и солнце, и белые камни Иерусалима казались черными...нет, дымными, будто растворенными в беспросветной мгле. И все мои силы уходили на то, чтобы не дать волю слезам. Я говорила себе «дура» и еще куда более злые слова. Я убеждала себя: «Подумаешь, просто заносчивая баба, бестактная. Мало ли встречалось таких на твоем пути»...Ничего не помогало – мир вокруг оставался черным.
Мы вышли из кабинета сановной коллеги моего мужа, пригласившей его на интервью по поводу трудоустройства. Он очень готовился к этой встрече: в отдельной папке лежали дипломы – доцента, кандидата наук, специалиста высшей категории, весьма внушительный список научных работ, оттиски ссылок на эти работы авторов дальнего зарубежья. Мы поехали вдвоем, потому что мой иврит был чуточку получше.И потом, поскольку интервью должно было проходить в больнице Хадасса, мы мечтали зайти там в синагогу – ту самую, где находятся знаменитые витражи Марка Шагала. Не особенно обольщаясь, но и не без надежды переступили мы порог профессорского кабинета. Дальнейшее заняло всего несколько минут – холеная дама, хозяйка кабинета, спросила, знает ли адон (господин) иврит. Нет? А «англит» ? Со словарем? Очень жаль. Вообще-то все это написано в автобиографии. Но она просто хотела посмотреть на человека, у которого такие прекрасные документы, но нет языка. Как он мыслит свое будущее? Ужасно, в самом деле ужасно! Всего тебе доброго – "коль тов"!
- Она даже не спросила, чем занималась наша кафедра, вообще не коснулась ни научного аспекта моей работы, ни практического, - недоуменно сказал мой муж.
Я молчала – боялась заплакать. Впервые я ощутила наше новое положение: утерю социального статуса (так это, кажется, называется?) И тут указатель «К синагоге Шагала» протянул нам свою руку.Мы зашли в прохладный высокий зал со скамьями. Зал сиял – через стеклянные витражи, охватывающие его по всему периметру, лился свет...нет, цвет – алый, серый, золотой...Разноцветный сверкающий мир – мир двенадцати колен Авраамовых – бил в свой бессмертный, все побеждающий бубен! И под его звон, страдая и ликуя, распрямляла смятые крылья и поднимала голову Душа. И небо обретало свой синий цвет, и плавилось оранжевое солнце, и камни Вечного города сияли белизной. И ощущение собственной силы и значимости вдруг напомнило о себе: «Кто же такие? Мы – евреи! Как ты смела это позабыть?» И тогда я – молча – сказала Марку Шагалу: «Прости, я больше не буду!»
Встреча третья
Как бы ни был загружен ваш иерусалимский день, какой бы насыщенной ни была программа, обязательно найдите час, чтобы взойти на Гору Герцля. Ту самую зеленую гору, у подножия которой находится Яд ва-Шем, национальный институт Катастрофы и героизма европейского еврейства в годы Второй мировой войны. В Яд ва-Шем, месте горестном и великом, бывает практически каждый, кто хоть раз посетил Иерусалим. Но я прошу вас пройти по аллее, плавно поднимающейся в гору, что начинается от арочных ворот с табличкой «Ар-Герцель». Синие мощные кедры и светло-зеленые огромные сосны шелестят иглами, на узких газонах меж стволов клонят головки скромные оранжевые чернобривцы. Там не колготятся группы крикливых туристов. Там вообще редко кого встретишь – разве что на одной из зеленых скамеек присядет бабушка с внуком или устроится юная пара с учебником, невостребованно лежащим на их коленях...Аллея ведет к могиле Теодора Герцля – черный гранитный полированный параллелепипед с именем этого великого человека скромно лежит на его могиле. Еще несколько шагов по боковой тенистой аллейке – и вы окажетесь около места последнего упокоения одного из самых незабвенных сынов российского еврейства. Владимир (Зеев) Жаботинский – что я знала о нем до приезда в Израиль? Уроженец Одессы – я читала (из-под полы) его роман «Пятеро», полный пронзительной любви к родному городу и такой же пронзительной боли за судьбы тех, кто не понял, не смог понять: нет у евреев будущего без своего очага, своего государства. Еще слыхала, что этот писатель был одним из самых ярких деятелей мирового сионизма.
Какое казенное слово – «деятель»...Я особенно остро ощутила несовпадение этого термина с судьбой Жаботинского, когда узнала о «иерусалимской странице» его необыкновенной жизни. В 1920 году, пытаясь защитить еврейское население Старого города от погрома в дни праздника Песах, Жаботинский возглавил отряд бойцов еврейской самообороны. За сие «преступление» был он англичанами арестован, брошен в тюрьму и приговорен к пятнадцати годам каторжных работ. Весь демократический мир тогда встал на его защиту. В тель-авивском музее восковых фигур вы увидите его, сидящего на подоконнике зарешеченного окна тюремной камеры: он вглядывается в белый Вечный город, раскинувшийся вокруг его темницы.В город, где он теперь прописан нвеки. И кто-то умный и чуткий посадил у его могилы одесскую белую акацию...
Тут очень тихо и светло. Внизу, совсем близко – ворота в Яд ва-Шем и начало Аллеи праведников. А вокруг в голубом мареве парит белый, ни на что в мире не похожий город – столица государства Израиль. И здесь я неизменно вспоминаю слова парашютиста, участника битвы за Иерусалим в Шестидневной войне:
«Народ Израиля! Теперь ты можешь вступить в Старый Иерусалим. Но помни, что здесь в тела моих товарищей вошел свинец.»
У встречи с Иерусалимом конца нет – она продолжатся...
.
Андреевский Александр 
Нисина Ляля 
Берлин Адольф 
Талейсник Семен 
Коровкина Ирина 
) 
