Я катаюсь по Москве- часть 2
(ироническая поэма)
Кто б мог подумать давней той порой,
Что занавес был вовсе не железный!
Что скоро рухнет в огненную бездну
Он жалкою трухлявою стеной!
Вздохнула c облегчением планета.
И мне в Москву запрета больше нету.
Нудили три сестры: «В Москву, в Москву!».
Но непреклонной чеховскою волей
Мечта осталась лишь мечтой, не боле.
Я нынче не по-чеховски живу.
За тридцать лет была в Москве три раза.
Нечасто, но довольно для рассказа.
Билет туда-обратно. Денег – ноль.
Конец восьмидесятых. Страхи, страсти.
Солдат с винтовкой – символ старой власти –
Суровым видом паспортный контроль
От иностранцев охранял, пугая
Пришельцев из загадочного «рая».
От яств трещал родней накрытый стол:
Кузен работал в ресторане «Прага»
И колбасу и рыбу без напряга
На складе в изобилии нашел.
Я об Америке гостям вещала
И за беседой жвачкой угощала.
А в магазинах – хоть кати шары.
Ни сахара, ни кофе и ни мяса.
Стоят унылые бутылки с квасом,
А водки нет. И кроткий (до поры)
Народ идеей держит бодрость духа.
Но не желает на пустое брюхо
Свободы слова или, как ее
Для красного словца назвали, «гласность».
И даже, может быть, грозит опасность
Кровопролитья. Вылезло зверье.
Из нор наружу. Вот так перестройка!
Куда ты мчишь, Россия, птица-тройка?
Ни Гоголем, ни Гегелем печаль
Не объяснить... Носилась целый день я
В такси по городу и вместо денег
Давала пачку «Мальборо» на чай.
Товаром – за услугу. И отменно
Таксист был рад подобному обмену.
В Кремле сверкал Архангельский собор.
В ОВИРЕ обновленный кагебешник
Расспрашивал о том о сем. И внешне
Пристойно тек наш светский разговор.
А под столом толкала я сынишку,
На всякий случай, не сболтнул чтоб лишку.
Где тридцать, там и сорок. Внешний вид
Моих друзей не слишком изменился.
Кто развестись успел, кто вдруг женился
И оказался жутко плодовит.
Преподносила много мне сюрпризов
Москва за время двухнедельной визы.
Надежды дух кружился над Москвой.
Сказала даже мне в сердцах Марина
(Старинная московская кузина),
Что эмигрантам всем пора домой –
На Родину. Но с нею я в дебаты
Вступать не стала и вернулась в Штаты.
* * *
Прошло двенадцать лет, и утекло
Воды в Москвe-реке да и в Гудзоне
Немало. “Made in China” фирма “Soni”.
И всюду одинаково тепло,
И говорят, что это потепленье –
Серьезная угроза населенью.
На смену Клинтону явился Буш.
Для Путина расчистил Ельцин место
Без всякого народного протеста.
И, несмотря на голоса кликуш,
И предсказанья страшные гадалок,
Тысячелетье новое настало
Спокойно. В Новый год ни свет, ни газ
Не отключился. Сбой не дал компьютер.
Вздохнули с облегченьем все. И тут-то
В Москву решила съездить я как раз.
Но пятьдесят, увы, друзья, – не сорок!
Не козлотуровы уже рессоры.
Радушно предоставила жилье
Подруга Рая мне. И вот на Пресне
Я поселилась. Думали совместно
О том, как расписание мое
Спланировать в согласьи с местным бытом,
Чтоб не откинуть, не дай Бог, копыта.
В Москве так много было перемен:
Все дело рук Зураба Церетели.
Гляжу – Манеж. Узнала еле-еле.
Вон маршал Жуков у кремлевских стен
На лошади сидит, повернут задом.
То конь или кобыла. Вот досада!
Текла Неглинка рядом. Из трубы
Ее достали, выплеснув наружу.
Фонтаны бьют. Петродворец! Не хуже.
А под землею лавки. На дыбы –
От цен на сувениры покупатель
И громко поминает чью-то матерь.
Вот Петр Первый, сам себе не рад.
Стоит на корабле, детей пугая.
И у него в глазах тоска такая:
Уж лучше отвезли бы в Ленинград!
Ой, Петербург! Простите ради Бога!
Названий новых для меня так много.
Из прошлого возник Валера вдруг –
Герой, полковник, бизнесмен отныне.
Меня катал он на своей машине.
Далекой юности сомкнулся круг.
Мы в ресторане встречу отмечали,
И таяла любовь, как сахар в чае.
Учительницу старую мою
Я навестила в православной школе.
Она детей учила Божьей воле.
Теперь уже увидимся в раю.
Хоть рая не достойна я награды,
Но мало нагрешила и для ада.
И вот собрался наш десятый класс
На Пресне, у Раисы на квартире.
Кто поседел, кто стал слегка пошире,
Кто в ореоле славы, кто угас.
Смеялись, ели, пили целый вечер
И поминали тех, кто был далече.
Субботним утром я в еврейский храм
На Бронной забежала поклониться
Своим отцам и дедам. Где же лица
Библейские? Так пусто было там.
Опять исход? Иль Каббала (Kabbalah –
По-аглицки) евреев раскидала?
А мне пора в Нью-Йорк. На «W»
Покой и тишина. И дома сзади
Колодец-двор, и лавочки, и садик.
Я полюбила улицу свою.
Мне хорошо в гостях, но лучше – дома.
Друзья, вам эта истина знакома.
* * *
Прошло уже почти что девять лет.
Подкралась старость подловить добычу.
Но я не дамся. Я живу, не хнычу.
Пишу стихи, и это не секрет.
Настало время поделиться с миром
Моею грустной и веселой лирой.
Решила книгу я издать в Москве.
Рассказы и стихи сложила в кучу,
Чтобы разнообразнее и лучше
Себя представить суетной молве.
И если до сих пор вы не читали,
Мою купите книгу «На канале».
Издатель фиг заплатит гонорар.
Сама пишу, сама стихи читаю
И, как могу, сама распространяю.
Писатель русский – сам себе пиар,
Коль не Акунин он и не Донцова.
И в моде нынче дело, а не слово.
Я съездила в Москву на пару дней.
Дождливый май. Сирень цвела повсюду.
Вошла в метро... Обманывать не буду
Себя бравадой. Дрогнула во мне
Душа закоренелой эмигрантки...
На миг блаженный, горестный и краткий.
С деньгами кто, в метро – ни боже мой!
Машин понакупили! Иномарки
Зад к носу трутся в пробках. Тесно, жарко.
Терпи москвич, коли фасон такой!
Понятно мне намеренье благое.
И я в сабвей нью-йоркский – ни ногою.
За тридцать лет читала в первый раз
Стихи в Москве я в «Центре на Таганке».
Поскольку Александр Исаич в банке
Оставил деньги, порадев за нас.
Чтоб продолжалась наша связь с Россией.
И от диаспоры ему спасибо!
Не перестала новизной Москва
Меня смущать. Увидев небоскребы,
Я обмерла. На них глядела в оба,
Балда балдой, и поняла едва,
Что не в Нью-Йорке я и не в Чикаго.
Не все ль равно! Здесь я кончаю сагу.
Чтоб не наскучить вам – поэма-блиц.
Чрез тридцать лет (я доживу ль – не знаю)
В Америке, России и Китае –
Повсюду клоны вырастут столиц.
Но это не моя уже забота.
Потомок мой о том напишет что-то...