- Представляешь, я пела. Впервые за много лет я пела во весь голос, в лютеранском соборе, а органистка ругала меня за то, что не даю зазвучать себе в полную силу.

- Зачем ты сдерживаешь свой голос, он раза в два сильнее, чем ты,- говорила она мне.

- Я же без распевки... -  Оправдывалась я.

- Здесь такая акустика, что и без нее петь можно!

И я пела: AVA MARIA!

Звук собственного голоса обволакивал, нарастая с каждой нотой, но страх, почти животный страх неизвестно чего, ежом кололся в сердце.  Если бы не этот страх, у меня выросли бы крылья. Если бы не этот страх...

Выпустить голос - все равно, что обнажить душу.  Шептать проще, также, как жить под маской. Сколько лет я прожила так.

Святая земля. Для меня она действительно Святая. Она будит меня. Здесь  я  начинаю оживать, избавляюсь от комплексов и ненужных предрассудков.

В шабат города замирают. Пустынные улицы с редкими машинами, проползающими в нужном направлении, неторопливые прохожие, неизвестно куда идущие, - создается впечатление абсолютного запустения.

«Ничего», - говоришь  себе, - «Завтра придет «йем ришон» (воскресенье) и  все опять встанет на свои места: заспешат люди, заработают магазины, полетит время».

- Сегодня мы услышим три органа в трех разных церквах,

Слава  был хорошим рассказчиком, а свою вторую родину - Израиль, любил  безгранично.

- Но сначала,  поедем к Стене плача. Ты записочки приготовила?

Записочки приготовила, и не только я. Мои друзья, зная, куда я еду, еще в Питере привезли свои просьбы к Богу. Я была  лишь курьером.

Старый город, окруженный  крепостной стеной надежно скрывал от  суеты основные святыни мира. Яффские ворота  закрыты; в этот день «Эридат эши кадош» - схождение святого огня.

Перед стеной плача чтобы молящимся было удобно говорить с богом - ряды стульев. Стена, разделена ширмой на две части: левая - для мужчин, правая - для женщин.

...Я тоже молилась. Прижавшись лбом к каменной кладке, я оплакивала свои потери, непонимание и страхи, так прочно вжившиеся  за годы жизни. Я оплакивала ушедшее время.

- Поехали, - сказал мой  экскурсовод, когда я вышла из женского предела. - У нас еще обширная программа на сегодня.

Первый храм, куда мы прибыли, был католической церковью успения девы Марии.

Пирамидальный свод уходящий  в шпиль. Мозаичные полы, хранящие надпись «Аминь»...

Орган ничем особым не отличался. Звук, выливаясь их труб, поднимался вверх и терялся под куполом, почти не достигая наших душ. Звучали пасхальные хоралы. Кто-то переговаривался за спиной, а в окна заглядывал задорный золотой диск весеннего солнца.

- Ну, как тебе орган? - спросили меня после концерта. Я тактично ушла от ответа.

- Эта церковь Сент-Джорж, принадлежит аббатству. Обрати внимание, здесь совершенно другой зал, и орган, следовательно, звучать будет по-другому.

Длинное, вытянутое в виде трубы помещение, заканчивалось такой же пирамидой, только, для того, чтобы попасть в нее, звуки должны были  сначала пролететь над рядами стульев, на которых сидела паства. Это значительно улучшило восприятие  второго действия. А кроме того, в концертную программу  были включены помимо Баха, еще  представители французской органной школы конца девятнадцатого века: Сезар и Бойльман . Музыка плавно неслась над головами, оседая и  навевая  различные мысли.

- А теперь мы едем на Масличную гору в церковь Вознесения.

Мы выехали из старого города  и неторопливо покатили  в сторону юга.

Большой парк, раскинувшийся на горе, встретил нас прохладой листвы и запахом хвои. Огромные кедровые шишки валялись под ногами, пахло акацией и розами. Маленькие  столики, раскиданные по территории под сенью деревьев, приглашали к отдыху.  Мусульманки в белых одеждах неспешно пересекали территорию, поглощаемые строением в готическом стиле, при входе в  которое на английском и иврите было написано «госпиталь Августы-Виктории» учрежден красным крестом и освящен в 1910 году, предназначен для лечения бедных арабов.

- Через тридцать минут начнется концерт, - сказал наш гид.

Было целых полчаса, чтобы осмотреться.

На краю горы - заброшенный парк (если только можно назвать заброшенным что-либо в этой стране).  Внизу - долина с  полями, принадлежащими монастырю. А дальше,  анфиладой располагался Святой город. Дух захватывало от этой красоты, кружилась голова, радость проникала в сердце.

Огромный зал лютеранского храма с мозаичными полом, сводом и стенами. Картины светской живописи, развешенные на хорах. Общая камерная торжественность зала поглощала тебя.

Уже с первых звуков орган проникал в душу, манил и дразнил. Звук был везде: в тебе, вернее ты сам  превращался в звук. Двойная акустика. Органистка играла зазывно, страстно, увлекая в непонятную, неизвестную долину. Долину музыки. Бах, Вивальди, Мендельсон,  Сазар... А в самом конце  - «Ава Мария»... Жизнь пролетала перед глазами. Для того, чтобы не упустить ее, я должна была петь! Только со звуком  льющегося голоса я могла освободиться от своих  страхов и проблем.

И я пела!

- Выпусти, выпусти голос, - кричала мне музыкант!