ИЗ МОЕГО АРХИВА
(Собираю рассказы о судьбах евреев) 

           
Две эти женщины дру­жат всю жизнь: еврейка и украинка; одесситка и уро­женка Новоселковского района нашей области. Се­мья Веры Соседенко при­ютила в годы фашистской оккупации молодую еврей­ку Раю, чем фактически спасла ее от гетто и унич­тожения. Родителям Веры Апполинарию и Агриппине Соседенко посмертно при­своено звание "Праведни­ки мира". На сегодня та­ким титулом обладают только две семьи из До­нецкой области.

(На фото Раиса Наумовна Цыркина, слева, и Вера Апполинариевна Соседенко.)

ОБЩИТЕЛЬНАЯ РАЙКА

Волей судьбы уроженка Одессы Рая оста­лась в оккупированном Сталино и спаслась в числе немногих своих соплеменников. Как осталась она в живых? Повезло? Вот эта простая история.

За четыре года до войны сын главного бухгалтера Сталинского металлургического завода Володя Киреев в дом привел моло­дую жену. И красотой она взяла, и живо­стью своих восемнадцати лет, и приветли­вым нравом. Работала Рая в промтоварном магазине "Люкс" и никогда не отказывала соседям в просьбах: кого дефицитной ману­фактурой снабдить, кому обувь подобрать или брючата. Свекровь в ней души не чаяла и хоть имела собственную дочь, поговарива­ла: "На старости и в нужде у тебя кусок хле­ба попрошу". В 41-м Рая была уже матерью трехлетнего Вити.

Перед самой войной мужа забрали на переподготовку в армию, оттуда — прямой дорожкой на фронт. Эвакуироваться Киреевы не успели из-за болезни старшего сына. Вошли в город немцы и вскоре объявили: всем евреям собраться на регистрацию.

Не пойду! — выдохнула Раиса, о звер­ствах еще не слыхавшая, но шустрой голов­кой своей, всем естеством женским почуяв­шая беду.

Как знаешь! — пожал плечами све­кор, но тряхнул прежними связями, сходил к знакомому полицейскому начальнику (это был человек, оставленный в городе для подпольной работы) и выправил снохе времен­ный паспорт.
— Старайся меньше попадаться людям на глаза!

Раю в семье жалели, ради нее шли на риск. Она старалась не попадаться на глаза, подолгу жила на выселках у знакомых, оста­вляя сына на попечение свекрови и сестры мужа Ольги. Молодую тётку Витя называл "мамой", это облегчало положение в случае проверок.

Такое в народе называют: "Родиться в рубашке". Словно чья-то невидимая рука несколько раз оттаскивала Раю от пропа­сти, предупреждая: "Смерть — вот она, в двух шагах".

Михаил Лаврентьевич! — шепнул свек­ру знакомый полицейский. — Есть заявле­ние, что ваша невестка еврейка.

Значит, снова нужно было скрываться; не на неделю, а на все эти смутные времена исчезнуть из города. Хотя без постоянного паспорта уйти невозможно.

Эту аферу она прокрутила сама: муж подруги Нины, жившей на Рутченковке, имел приятеля в тамошней полиции — новом, уч­режденном немцами формировании.

А часом не жидовка будет твоя знако­мая?

Шутишь? Лучшая Нинкина подруга...

Григорий не врал, так как ни сном ни духом не ведал о Раином происхождении. Однако глазастая соседка что-то заподозри­ла.
Снова нужно было брать руки в ноги и бежать. А куда?

До войны Рая возила ману­фактуру из "Люкса" в село Комарь Янисольского (Новосёлковского) района. Там она познакомилась с Любой Соседенко - трактористкой и шо­фером, снискавшей у себя в районе славу Паши Ангелиной. Грудь у дивчины в орде­нах, а в обращении простая. Отоварившись, как положено, ситцем и сатином, Люба раз­говорилась со сверстницей; угостила ее до­машней уткой (почему-то запомнилась Рае эта деталь), пригласила домой в свою хату ужинать, да не успелось. А у Раи дома в Сталино Люба бывала.

Как-то по Любиной просьбе приятельни­ца помогла ей приобрести одежду для бра­тьев: с обувкой, штанами и сорочками в де­ревне была проблема. А потом Люба забо­лела, лежала в Ворошиловской больнице (се­годня — больница им. Калинина — Ред.), и Рая ее проведывала. Как-то утром в магази­не звонок: "Меня выписывают, а одёжи зим­ней здесь нет". Стоял декабрь. Рая с работы не могла отлучиться, но выход, как всегда, нашла: связалась со свекровью, и та приеха­ла из Закопа (Ленинский район города — Ред.) забирать гостью. Вместе встретили Новый год. И вот теперь, решила молодая женщина, пришел Любин черед ее выручать.

В Новоселки Рая отправилась пешком, а дороги в хутор Поддубный, где в пяти кило­метрах от Комаря жила семья Соседенок, она не знала. По пути расспрашивала лю­дей.

Ты из Юзовки? — полюбопытствовал встречный мужик. - Как там у вас евреи? Говорят, свезли их всех в карьер...

Да кто как. Спасаются, как могут.

А ты сама как же? — смерил ее мужик хитроватым недобрым взглядом.

Рая вздрогнула, но виду не подала. При­надлежала она к тому ашкеназскому типу ев­реев, опознать которых может лишь искушен­ный: светлокаштановые волосы, нежная кожа, голубые глаза. Но ведь признал... Впредь надо быть осторожнее, по­меньше влезать в разговоры.

Однако на­шелся человек с хутора, знавший Соседенок, взяв­шийся даже до­везти ее до места.

Дядю Апполинария кто не знает, куз­неца? И Любку ихнюю - трактористку. Толь­ко нет Любы, у них беда!..

Как узнала Рая позднее, перед приходом немцев Люба на тракторе помогала увозить раненых бойцов в тыл. Сделала одну ходку, другую и... нарвалась на мину. Были очевид­цы этого, родные считали ее погибшей.

«Как же мне теперь? - мелькнуло в го­лове у Раи. — Ведь ни папку, ни мамку Любиных не знаю в лицо. Да и до меня ли ро­дителям?». Но возвращаться — поздно. По­стучавшись, при свете тусклого фитилька она ступила в сени. И вдруг услышала: «Здрав­ствуйте, Райка!»

(На фото семья Соседенко. Слева в верхнем ряду Апполинарий Нестерович; справа - Агриппина Ефимовна; вторая слева – Вера; в нижнем ряду первая слева – Люба.)

ДОБРОМ - НА ДОБРО

Язык до Киева доведет, а чуткость и от­зывчивость — до теплого крова и дружеского стола. Когда Люба приходила к подружке в "Люкс", на улице ждал девушку ее отец, од­ним только глазком заглянувший в магазин.

- Ты меня не знаешь, а о тебе мы на­слышаны. Я тебя разглядел, когда хлоп­цам давала одежку. Заходи — Любы на­шей нет, так будешь вместо нее. Хай кажется, что Люба приехала.

Чтобы не испугать добрых хозяев и не поставить под удар, всей правды Рая им не сказала: спасается, мол, от призыва в Германию.

Скажу, что ты Ванькина жена, — предложила тетка Горпина. - Мол, Ваня из армии тебя прислал (Ваня, старший из сыновей Соседенок, находился на фронте). Но Рая воспротивилась: «Станут про Ваньку спрашивать, а я не знаю его — поймут, что дело неладно». Так и жила — просто знакомая, от голода спасающаяся в селе. Однако «трудных» ситуаций ей избежать не удалось.

Позарез нужно железо, а свекор твой на металлургическом заводе работает, - «подъехал» к ней однажды с серьёзным разговором дядя Апполинарий. – Дам подводу, продукты на обмен - поезжай и прокрути это дело.

Аж в жар ее бросила мысль, что придется возвратиться в город, где все ее знают, где увидеть и не выдать - значило для соседей навлечь на себя опасность. Но отказаться как? Однако пришло спасение: от вза­правдашней болезни или от переживаний ночью поднялась температура. "Да ты вся го­ришь!" — испугалась тетка Горпина. И по делу к свекрам отправился сам хозяин с Раиной запиской. Дело сделал, но, упомянув соседям о Рае, почувствовал какой-то холодок.

И что на тебя Богофаловы сердятся?

В магазине работаю, все о чем-то просят, да разве всем угодишь?..

Соврала, и было на сердце нехорошо. Однако сколько веревочке ни виться... Как-то полем шла, и обратился к ней парень с отдаленно знакомым лицом: «Николаю Кирееву ты кем будешь?»

«Брата жена...» - и язык прикусила: этот парень, довоен­ный студент, вместе грыз науку с Раиным деверем. Видел Раю в городе и, наверное, был в курсе... И точно, вскоре новый знако­мый постучался к кузнецу поточить ножичек. А заодно спросил: «Дядя Апполинарий, вы в курсе, что Рая еврейка?»

Сопоставив некоторые факты, хозяин все понял. Помолчал чуток, собрался с духом. А потом: «Не знаю, и знать не хочу. Молодица она непоганая, пусть живет. А ты помнишь, я отца твоего выручил? Ну, и ты будь мужи­ком: считай, что разговора у нас не было».

Снова брали верх извечные человеческие ценности: перед войной отец этого парня попал в передрягу — потерял казенные день­ги. И грозила ему по тому времени тюрьма, но дядька Апполинарий заступился. Паренек ответил добром на добро — крепко запер рот на замочек.

Раз уж взялись помочь тебе — бу­дем стараться скрывать, — успокоил Раю хозяин. И жене своей приказал никого не пускать в хату, разговоров с чужими не вести. «Как-нибудь проживем», — подыто­жил. Даже словом Раю не упрекнул. А ведь ношу взял на себя и семью опасную.

КАКАЯ У НИХ СЕМЬЯ

Шестеро детей вырастили Апполинарий Нестерович и Агриппина Ефимовна Соседенко.

В войну за стол садилось десять душ, - вспоминает Раиса Наумовна. - Приняли меня — одиннадцатую. Борща с галушками не жалели, отговорок не принимали: "У на­ших детей душа, а у тебя что — балалайка?". Ремесло кузнеца спасало и в добрые, и в горькие времена. На все руки мастер, дядька сам сладил мельницу — были с мукой.

Со своим характером Рая быстро вписалась в семью. Непривычная к крестьянской работе, бралась за все. - Картошку сажать умеешь? — допрашивала тетка Горпина. - Умею. - А хату мазать? - Я все умею.

В руки щетку - крыло гусака, и пошла работа. Правда, не очень ровно, и ободочек над глиняным полом вышел у нее кривым. Зато старалась... Вместе с хозяйкой подхватывалась ночью печь хлеб. «Спи, без тебя обойдемся!» «Так за компанию...»

С Веркой — младшей хозяйской дочкой - была у них особая дружба. Вместе купа­лись в цинковой ванне, вместе возились в огороде и дурачились, когда находило юное беспричинное веселье; даром что одной тринадцать, а другой, самой уже матери се­мейства, двадцать три. Под Раино кры­лышко прибегала девчонка, спасаясь от брат­них обид. Так и после, много лет спустя, находила она у старшей защиту и помощь...

Повезло, что немцы в хуторе не стояли — только наезжали сюда за продуктами. Зато Рая с невесткой хозяев медсестрой Натой делала храбрые вылазки. В 43-м через соседнее село кто только ни шел: немцев сменили румыны, затем итальянцы. Привезли раненых наших бойцов — военнопленных. Девчата собирали табак, варили картошку, кукурузу, свеклу, подкармливали парней. Потом и вовсе осмелели — забирали ребят на хутор, выхаживали, делали уколы. Как та­кое было возможно — лишь тот поймет, кто жил в этой неразберихе. Но, конечно, риск был огромный.

НЕОБХОДИМАЯ ОСТОРОЖНОСТЬ

Русая головка, нежные черты лица, озаренного не по-детски серьезными се­рыми глазенками, — вот портрет малень­кого Виталия — Вити, как называли его в семье Киреевых, предмета счастья и постоянной тревоги молодой матери. Никто при свете дня не видел Раиных слез. Она плакала ночью в подушку: от своего бессилия надежно защитить сына, быть рядом с ним, от того, что гораздо больше у них было шансов уберечься врозь. Однако сын, как и она, находился в постоянной опасности. Жена двоюродного брата мужа, тоже еврейка, не сумевшая скрыться, была расстреляна и брошена в шурф. На ее сынишку не по­тратили пулю - только губки ему смаза­ли каким-то ядом. Даже их тел больше никто не видел...

Погладив светлую головку Вити с гу­стой щеточкой волос, квартировавший по соседству с Киреевыми немец произ­нес почти ласково: "Юде!" Малыша ста­рались не выпускать из дому: что бы ни придумывали, все соседи знали, чей он сын...

Несколько раз за два этих поддубненских года она пешком и на попутных подводах добиралась за 100 километ­ров в Юзовку, чтобы ночью взглянуть на спящего родного человечка. Добира­лась и свекровь к ней — развернув тря­пицу с парой домашних лепешек, успо­каивала: "Жив-здоров Витенька, мы его бережем". И на несколько мгновений боль отпускала сердце.

<!--[if !vml]--><!--[endif]-->Незадолго до освобождения их по­кинула осторожность, и это едва не сто­ило жизни Рае, а возможно, и Верочке, ее названой сестре. Отступая, очеред­ная группа фашистов завернула за провизией на их хутор.

В компенсацию куз­нецу предложили лошадь — нужно было только их, мерзнувших (дело было еще зимой 43-го), проводить до профилиров­ки - асфальтовой дороги. "А там - ко­была ваша". Что такое лошадь в кресть­янской семье? Отказаться невозможно, и девчонок послали с возом. В снегу по колено перебрались через речку Вовчу и, приняв под уздцы уставшую кобылу, чувствовали себя героинями. Но через пару часов наткнулись на других нем­цев: кобылу забрали, да и самих девчонок допрашивали, еле отпустили. А если бы занялись Раей с пристрастием? Вот тебе и два года хоронилась...

На другой день после входа в Комарь краснозвездной армии Рая ушла домой: снова пешком, но это был такой легкий, на грани парения, путь. Через несколько дней она открыто обняла сына.

(На фото слева,  Раиса Наумовна с ма­леньким Витей.)

ПОСЛЕ ВОЙНЫ

Радость пришла в 45-м в дом Соседенок: дочь Люба, давно оплаканная и считавшаяся погибшей, живехонькая вы­росла на пороге хаты. Она не убита была, а ранена, выхожена добрыми людьми, войну провела в партизанах. Радость должна была постучаться и к Рае: муж Володя на фронте уберегся от пуль и тоже объявился родным. Но не один, а с фронтовой подругой, женщиной намно­го его старше, с которой расстаться было уже неловко и нехорошо. Родители встретили сына сурово, Рая же на удивление стойко снесла этот удар, показав­шийся на фоне пережитого ей не таким страшным. А может, чувствовало серд­це, что настоящая ее судьба и любовь еще впереди.

ЭТО И ЕСТЬ СУДЬБА

Снова встретился ей Григорий Лаза­ревич Цыркин — Гриша Цыркин, с кото­рым когда-то работала Рая, на которо­го засматривалась девчонкой, и искор­ка любви успела пробежать между ними, но не угодно было судьбе свести их тог­да вместе и на всю жизнь. А теперь сла­дилось: поженились и как будто были всегда близкими до последней черты, до самой мелкой морщинки у глаз. Гриша заменил Вите отца. Он не придирался к мелочам, терпел и не всегда трезвые при­ходы бывшего мужа — несчастливого, раскаявшегося. И даже ходил с Раей и сыном в гости к свекрам Киреевым.

— Зачем тебе эта бывшая родня? — укорила Раю одна из родственниц. Теперешней, что ли, не хватает?

Семья у Цыркиных была действитель­но дружной и разветвленной. Не хоте­лось делать Гришу предметом пересу­дов. Но и забыть, как в те страшные годы свекровь добиралась к ней с последней лепешкой, она не могла. Помните: "В старости кусок хлеба...". И они вот как поступали: вечером попозднее, захватив с собой "для сугрева" заветную буты­лочку, а к ней все, что в доме припасено самого лучшего, втроем отправлялись в Закоп к Киреевым. Там всегда им были рады.

Верочка Соседенко, вымахавшая пос­ле войны в стройную чернобровую девицу, часто бывала у Цыркиных, да и семьи никогда не теряли между собой связи.

Со временем Верочку забрали в До­нецк, помогли ей устроиться на работу, поселили на первое время у себя. Она вышла замуж за хорошего человека, ро­дила двоих сыновей. Жаль, что на целую жизнь радости не хватило: рано умер муж, стал прихварывать сын. Несколько лет назад овдовела и Рая. Только многолет­няя их дружба оставалась неизменной.

В ОДНОМ СПИСКЕ С ШИНДЛЕРОМ

 ]  Председатель донецкого отделения Украинского союза бывших узников  -жертв нацизма Ефим Гельфонд (фото слева) — один из тех энтузиастов, энергией которых движутся у нас все добрые дела. Исто­рия этой организации — отдельная не­простая повесть. Здесь скажем лишь о том, что когда за помощью в Фонд об­ратилась пострадавшая в годы Холокоста Раиса Наумовна Цыркина, Ефим Гри­горьевич заинтересовался ее историей и разъяснил, на что могут

претендовать спасители. А действительно, на что?

...Ставший бестселлером фильм "Спи­сок Шиндлера" открыл для всех подвиг немецкого промышленника, спасшего в годы Второй мировой сотни и даже ты­сячи евреев. Механизм простой: забирая на свои заводы людей из лагерей смер­ти и гетто, Оскар Шиндлер пополнял их именами свой список обманувших смерть. Действовал рискованно и сме­ло, и много месяцев смерть ходила за ним самим по пятам. В знак глубокой признательности за помощь, оказанную еврейскому народу в годы войны, Шиндлер был удостоен звания "Праведник мира". Его имя выгравировано на Доске почета в музее "Яд Вашем".

Ну, а скромный кузнец из Поддубного и его семья какое имеют к этому отношение? Оказывается, самое прямое. Нет риска выше, чем жизнь, а скрывая себя в доме в годы оккупации еврейскую женщину, они так же, как герой фильма, ежедневно рисковали жизнью.

- Всего в мире, — рассказывает Ефим Григорьевич,  — около девяти тысяч Праведников мира. В Украине — более шестисот. А в Донецкой области таких семей две. На третью сейчас подготовлены документы. Во все документы мы вписывали троих: умерших суп­ругов Соседенко и ныне здравствующую их дочь Веру. Возможно, дело в юном возрасте дочери. Но давайте подсчита­ем: рожденная в марте 1929-го, к марту 43-го она имела уже полных четырнад­цать лет, что соответствует определен­ному для таких случаев возрастному цензу. А значит, нашу работу следует продолжить. Хотя Вере Апполинариевне сейчас важнее звания простая чело­веческая забота и, не будем ханжами, материальная помощь. Пенсия, выплачиваемая сегодня го­сударством Вере Соседенко, всего 49 гривень...

Был разговор с руководителями до­нецкого отделения благотворительного фонда  "Хесед-Цдака". Выяснилось то, что я и предполагала: "по букве" Вере Апполинариевне ничего не положено. А по-человечески... Подумали, посоветова­лись и на заседании совета фонда при­няли специальное решение — поставить дочь Праведников на все виды предус­мотренной этой организацией помощи. Она уже прошла курс оздоровления в санатории-профилактории и немножко расцвела от проявленной к ней заботы.

Вот такая история.

Автор статьи Людмила ЮДКЕВИЧ

N.B. Моё приложение. Как видите, не только гитлеровцы считали своим «святым» долгом преследование евреев. Тем не менее, находились и те, кто не признавал необоснованной вины евреев. В любом случае, мы появились на свет… 

Судя по скамье, я предполагаю, что эта фотография сделана на Соборной площади или в Городском саду Одессы. А относительно моего возраста (я у бабушки на коленях) это было лето 1949 года.

Виктор, в верхнем ряду справа. В центре, наша бабушка Дорман-Нут Голда Моисеевна, и дети её выживших дочерей: Эмилии, Раи, Доры и Клары.
Мои сестры, - от Виктора влево: Алла и Флора.
Братья, соответственно, вправо: Марк, Валентин-Наум(я) , и Александр.

В 2005 году, на 70-ти летие Виктора, семьи сёстёр и братьев собрались в Израиле; но эта фотография здесь не поместится. К сожалению, наших матерей уже нет, а любимой тётушке 90 лет…

Так же на фотографии нет нашего брата Вадика (Валентина), трагически погибшего в 1945 году, когда ему было всего 10 лет. (Моё второе имя – в память о нём. В.Д.) Причём, его смерть связана с антисемитизмом, уютно расположившимся даже среди детей.
Но это другая история…