Дело было в 197...страшно подумать, каком далеком году. Третий курс мединститута. Сплошная теория осталась позади и началась Настоящая Медицина. Благоговеть надо было и почтительно внимать.

Ну, в общем, так оно и было. Но вместе с восторгом от постижения лечебно-диагностических таинств под Os Parietale (теменной костью) одного дотошного студента поселился Червь. Сомнения, ясное дело. И рос он, гад, день за днем, семинар за семинаром, обход за обходом, клиническим разбором за клиническим разбором... И уже не помещался там, где мыслям и без него было тесно. И выбрался же он наружу – через рот, естественно - в один подходящий момент, изогнулся здоровенным вопросом и напал на доцента.

- Николай Иванович, скажите, пожалуйста, если надо отрезать всего-навсего аппендикс, или вытащить камень из почки, почему надо резать ни в чем не повинную кожу, фасции, мышцы, сосуды, нервы – ну, всё что по пути к нему? Разрез по делу – пять миллиметров, а «просто так» - аж смотреть страшно? Мы ж не столько лечим, сколько калечим!

Сказать, что доцент опешил? Не то слово: он никак не мог увидеть хоть что-то непонятное там, где непонятливый студент узрел проблему. Наконец ему показалось, что до него дошло.

- Молодец! Глубоко мыслишь! Вам это только на шестом курсе должны давать, но раз ты такой шибко умный, на, читай. Только не забудь вернуть, редкая книга.

Редкой книгой с доцентского плеча оказался труд великого французского хирурга Рене Лериша «Основы физиологической хирургии». Прочитана она была с восторгом, обдумана, усвоена и оказалось, что это совсем не то.

Потом интерес к хирургии как таковой как-то подзавял, а червяк и вовсе скукожился и закуклился где-то под Варолиевым мостом от магического действия гордой хирургической фразы: «Большие хирурги делают большие разрезы, а маленькие хирурги делают маленькие разрезы».

Прошло много-много лет. Совсем в другой стране, и уже давно не хирургом, бывший дотошный студент оказался в операционной, где шла операция. Самая банальная операция удаления набитого камнями желчного пузыря. Вот только выглядела она как-то не очень банально... Червяк моментально вышел из анабиоза, врубился в ситуацию и сдох уже окончательно. Ибо сомнениям места не осталось. Наступила новая эра:

ЭРА ЭНДОСКОПИЧЕСКОЙ ХИРУРГИИ.

Надо сказать, идея заглянуть внутрь живого организма не так уж нова.

Еще в 1795 году итальянец Бощини изобрел прибор для осмотра полости матки и прямой кишки. Источником света была обыкновенная свеча.

Понятно, что только с появлением электрических источников света удалось сконструировать достаточно удобные и безопасные эндоскопрические приборы. И они появились во множестве. Был изобретен цистоскоп для осмотра изнутри мочевого пузыря, бронхоскоп для осмотра изнутри дыхательныз путей, ректоскоп – для прямой кишки, эзофагоскоп для пищевода....

Однако осмотр брюшной и грудной полости – лапаро- и торакоскопия считались слишком опасными процедурами, поскольку при проколе брюшной или грудной стенки был очень велик риск повреждения внутренних органов. Только в 1932 году венгерский хирург Вереш изобрел безопасную автоматическую иглу. Её острие моментально прыгало в безопасный футляр, как только преодолевалось сопротивление брюшной или грудной стенки.

Всё было бы хорошо, но прямые стальные трубки с оптикой позволяли только смотреть или выполнять простейшие манипуляции, вроде взятия биопсии, да и то - с риском осложнений.

Некоторые энтузиасты ухитрялись выполнять довольно серьезные вмешательства, но медицинское сообщество очень осторожно относилось к подобным опытам, поскольку только один оператор мог видеть происходящее на операционном поле, соответственно работал без ассистентов крайне ограниченным набором инструментов, и в условиях далеко не идеальной видимости. Попытки оптического разделения изображения ни к чему хорошему не привели и были оставлены.

Проблема перестала быть таковой с приходом в медицину трех важнейших изобретений:

волоконной оптики

телевидения

компьютера

и объединением их в единые эндоскопические хирургические системы.

С 80-х годов прошлого века эндоскопическая хирургия начала стремительно развиваться.

Первую лапароскопическую аппенэктомию впервые выполнил Курт Земм в 1983 году.

Первую лапароскопическую холецистестомию - Филипп Муре в 1987 году в Лионе. (Надо отметить, что французские хирурги по сей день лидируют в эндоскопической хирургии.)

И, как говорится, лед тронулся. Лапароскопическая хирургия начала стремительно распространяться по всему миру. Уже в 1992 году 15000 хирургов в США освоили лапароскопическую технику.

Первая лапароскопическая холецистэктомия в России была проведена в 1991 году.

Дело не ограничилось аппендэктомией и холецистэктомией. Лапароскопическим методом выполняются множество различных операций на всех отделах желудочно-кишечного тракта, гинекологические и урологические операции.

Затем пришел черед грудной клетки. Торакоскопия - операции при помощи эндоскопа на легких и других органах, медиастиноскопия – операции на органах средостения. Артроскопия – эндоскопические операции на суставах. Эндоскопические операции на придаточных пазухах носа...

Эндоскопические технологии совершили самый настоящий переворот в хирургии. Стало возможным выполнять операции на внутренних органах вообще без повреждения ни в чем не повинной брюшной стенки.

Боже упаси, я ни в коем разе не хочу сделать из тогдашнего студента нынешнего пророка. Просто идея, что называется, носилась в воздухе, и нашлись люди, которые робкую мечту о гуманной, не калечащей хирургии превратили в рутинную реальность медицины 21 века.

Сегодня для эндоскопии не осталось недоступных зон.

В самом начале этого опуса были упомянуты операции, с которых началась эндоскопическая хирургия.

Холецистэктомия – удаление желчного пузыря. Одна из самых обычных в повседневной хирургической практике.

Классический доступ к желчному пузырю по Федорову – это же самое настоящее харакири: от мечевидного отростка проводят вначале книзу по срединной линии на протяжении 3—4 см, а затем параллельно правой реберной дуге; длина его 15—20 см.

После такого разреза в самом верху живота больной несколько дней после операции папа-мама затрудняется сказать, не говоря уж о том, что ему очень больно глубоко дышать, кашлять, смеяться. Для подавления сильнейшей боли приходится давать много опиатов, а от них свои неприятности.

И пару недель в больнице. Обычное дело при отсутствии осложнений. И безобразный шрам на животе.

Аппендэктомия.

Одно из самых частых хирургических вмешательств. Доступов придумано множество: вертикальным разрезом, горизонтальным. В СССР был принят косой разрез по Волковичу-Дьяконову, по которому врачи на Западе и Востоке безошибочно определяли граждан одной шестой. Служащих деликатных ведомств приходилось оперировать на западный манер, наступая на горло патриотической песне.

У худощавых пациентов обходились минимальной травмой, а вот полным или тучным приходилось несладко. Хирург должен видеть, что он делает, да и делать что-то осмысленное на дне глубокого узкого колодца.... Ладно, мужчину шрамы только украшают. А женщину, молоденькую девушку? Хорошо еще, что в СССР секса не было. И в самом лучшем случае – неделя в больнице.

Травма живота.

Особенно что-нибудь вроде ножевого ранения. Сама-то рана с гулькин нос, смотреть не на что. Но что натворило лезвие в глубине? Там могут быть очень серьезные – вплоть до потенциально смертельных - повреждения.

Всякие полумеры, вроде «шарящего катетера» более-менее информативны при положительном результате, когда по катетеру, введенному через прокол в брюшной стенке, получают кровь или кишечное содержимое. А если нет? Кто возьмется утверждать, что все обшарено и повреждений нет? Поэтому при малейшем сомнении шли на «срединную лапаротомию» - разрезали живот вертикально по средней линии сверху донизу.

Ладно, если харакири сделано не зря. А если внутри всё спокойно или повреждения такие, что «само пройдет» ( так бывает)? Повезло? Если считать везением вспоротый живот, безобразный шрам , очень немалую вероятность послеоперационной грыжи и еще одной операции (хорошо, если одной) по её устранению. Про "спаечную" болезнь даже не говорю. Такое обширное вторжение в брюшную полость бесследно не проходит никогда.

Грыжи.

Что такое грыжа? Это, по сути, дырка – слабое место в стенке брюшной полости, куда выпячиваются внутренние органы. Опасность грыж в том, что выпятившиеся органы не всегда могут вернуться на место. Они ущемляются в узких воротах (чему способствуют боль, воспаление, нарушение оттока венозной крови...) и это приводит к кишечной непроходимости, некрозу (омертвению) выпяченного органа, перитониту и... не будем о самом печальном.

В обычной хирургической практике операция состоит в рассечении ущемляющего кольца, освобождении ущемленных органов и их удаление, если они поражены необратимо. Затем производится  пластика местными тканями. Из того, что есть под рукой – мышцы, фасции – формируется плотная «заплата», которой закрывают грыжевые ворота.

Разработаны десятки способов таких операций, но среди них нет ни одного абсолютно надежного, обеспечивающего полную гарантию, что не будет рецидива.

В последние десятилетия между слоями тканей вшивают прочную сетку из биологически инертных полимеров. Это улучшает отдаленные результаты, но у людей пожилых, при повторных операциях многострадальные ткани уже настолько изменены, что сетка не приживается или прорыв происходит по её периферии.

При лапароскопической операции действуют иначе. Входят в брюшную полость на почтительном расстоянии от грыжевых ворот. Изнутри разбираются с прилежащими органами, освобождая их и отводя на законное место, а потом накрывают дефект прочной сеткой, которую изнутри же прикрепляют миниатюрными титановыми «заклепками» - точь в точь, как это делают строители дюбельным пистолетом .

Операция получается технически простой, практически атравматичной, а отдаленные результаты намного лучше. Что особенно важно, больной не залеживается в постели. Послеоперационные боли минимальные, и человек начинает ходить уже вечером (если операция была утром) или на следующий день. Это спасает ему жизнь. Длительный постельный режим для стариков – начало пути в могилу.

Гинекологические проблемы.

Перекручивание яичника, внематочная беременность, киста или кистома (доброкачественная опухоль),  тот же перекручивание ножки кистомы либо   миомы матки... Все эти опасные для жизни состояния требуют немедленного хирургического вмешательства, альтернатива которому – мучительная смерть.

Да, всё это медицинская рутина, и миллионы операций по таким поводам вполне успешно и благополучно производятся во всем мире.

Проблема в том, что перечисленные катастрофы случаются чаще всего у молодых женщин. Разрез по «линии бикини» в общем-то не особо портит внешность, но все остальные проблемы: боль, длительная госпитализация и нетрудоспособность, послеоперационные осложнения – всё это никуда не девается. Прибавляется проблема бесплодия, если в результате травматичных манипуляций или просто особенностей организма нормальное зачатие становится невозможным.

Ничего удивительного, что именно в перечисленных выше случаях нашла себе наибольшее применение эндоскопическая хирургия.

ЛОР проблемы.

Болезни верхних дыхательных путей – это довольно значительная часть рутинной медицинской практики. Далеко не всё лечится терапевтическими методами. Довольно часто приходится пускать в дело нож, или - при операциях на носовой перегородке и придаточных пазухах носа – долото.

Дело в том, что добраться до очага воспаления или опухоли в гайморовой, лобной или еще какой-нибудь из воздушных полостей в прилегающих к носу костях черепа можно только разрушив кость. Да, конечно, пазухи сообщаются внешней средой через соответствующие отверстия, но «путь к ним тяжел и долог». Отверстия крохотные, а при воспалении и набухании слизистой оболочки вообще закрываются наглухо. Вот и приходилось делать разрезы и долбить кость. А потом выскребать всё содержимое пазухи. Насколько полно и достаточно – вопрос везения и мастерства данного хирурга, ибо широко раскрыть и посмотреть было невозможно.

К тому же эти операции еще совсем недавно делались под местным обезболиванием. У меня слабое воображение, но при попытке представить себе ощущения человека, которому долотом и молотком долбят лоб... я эту попытку исключаю. Жутко!

Эндоскопические операции на носовой перегородке и придаточных пазухах (FESS –fiberoptic assistant septal surgery) – нежная, почти ювелирная процедура. Под наркозом хирург проводит изящный инструмент через ноздрю и те самые естественные отверстия. При идеальном освещении, при большом оптическом увеличении осматривается соответствующая полость и выполняются все необходимые манипуляции исключительно на пораженных тканях, не затрагивая здоровые.

Травма практически нулевая, выздоровление быстрое, неприятные ощущения после операции – минимальные.

Как это устроено.

Стандартный набор для лапароскопических операций представляет собой трех-четырехэтажную стойку на колесиках, на которой размещены основные блоки эндоскопической хирургической системы.

- эндоскопическая цифровая видеокамера в комплекте с головкой для присоединения к эндоскопическому телескопу (именно так называется устройство для заглядывания внутрь). Кроме того, при помощи суставчатого кронштейна к стойке крепится жидкокристаллический или плазменный экран, на котором видно все, что происходит на операционном поле. Конструкция видиокомплекса предусматривает трансляцию изображения на дополнительные дисплеи, цифровую фото и видеозапись, а при необходимости – запись фонограммы.

- ксеноновый источник света и оптоволоконный кабель

- инсуфлятор. Это устройство нагнетает в брюшную/грудную полость углекислый газ . Тем самым создается свободное пространство в соответствующей полости, позволяющее более-менее легко выполнять необходимые манипуляции – оперативный простор в самом прямом смысле. Давление и поток газа легко регулируется, и компьютер поддерживает заданные параметры, компенсируя утечку. О невозможности такой поддержки прибор немедленно сообщает звуковым сигналом. Такой сигнал напоминает замечтавшемуся анестезиологу, что надо следить за мышечной релаксацией.

Углекислый газ выбран не случайно. Пробовали воздух, азот, инертные газы, кислород... Или опасно, или дорого, или опасно и дорого. Дело в том, что при разрезе тканей всегда пересекаются вены. Это создает возможность для очень неприятного осложнения – воздушной (газовой) эмболии. Это когда воздух прорывается внутрь кровеносной системы.

Что такое «воздушная пробка» понятно любому, кто имел дело с неполадками в топливной системе автомобиля или в системе водяного отопления. Такое безобразие в кровеносной системе может быть – и бывает – смертельным. Опасность газовой эмболии высока при лапароскопических операциях особенно потому, что положительное давление способствует проникновению газа в вены.

Так вот, углекислый газ хорош тем, что быстро растворяется в крови. Пузыри исчезают, а избыток углекислоты спокойно и естественно уходит через легкие. Кроме того, углекислый газ не поддерживает горения. Это важнейший момент при работе с электрическими, лазерными или плазменными инструментами.

При артроскопических операциях инсуфлятор нагнетает воду.

- лапароскопический аспиратор-ирригатор. Подает и отсасывает промывной раствор. Обычно это физраствор или вода. Струей воды промывается операционное поле, и эта вода тут же удаляется и не мешает работе. Очень важная штука. Малейшие неполадки с ней очень нервируют хирургов.

- электро-хирургический блок. Представляет собой генератор высокой частоты с выходами на монополярные и биполярные инструменты.

Обычным дополнением к этому стандартному набору служат аппараты для ультразвуковой, плазменной и лазерной хирургии.

Всё это хозяйство смонтировано компактно и удобно, и легко перемещается по операционной так, чтобы сделать работу операционной бригады и прочего персонала максимально комфортной.

Инструменты для эндоскопических операций очень разнообразны и отличаются от обычных хирургических причиндалов каким-то особым изяществом, утонченностью – в самом прямом смысле. Они же попадают на рабочее место через узкий канал диаметром 5 – 10 мм.

Многие их этих инструментов сочетают обычное механическое воздействие на ткани с самыми передовыми физическими методами.

Как это выглядит

Прежде всего иначе выглядит сама операционная. Нет привычного яркого, резкого освещения. Напротив, помещение погружено в приятный полумрак. Знаменитые бестеневые лампы, обычно плавящие мозги хирургам, выключены или повернуты так, что освещают потолок или отдаленные углы.

В мягком освещении выделяются большие экраны видеосистемы, с которой работает хирургическая бригада и на которых все , кому это надо, наблюдают за ходом операции.

Чуть в стороне выдают информацию маленькие дисплеи из хозяйства анестезиолога и светятся контрольные лампочки всякой дополнительной машинерии.

Нет привычных тазиков с окровавленными салфетками и марлевыми шариками. Операция идет практически бескровно, а те немногие капли крови, что теряются при разрезах, моментально смываются и удаляются ирригатором-аспиратором.

Нет обычного запаха горелого мяса от электрохирургических инструментов. Во-первых, воздействию подвергаются крохотные порции тканей, а во-вторых, всё происходит внутри. Дым удаляется аспиратором.

Нет столь любимого фотографами и киношниками орлиного взгляда вглубь опрерационной раны и напряженно склоненных (до зверской боли в шее) голов.Ни один из хирургов вообще не смотрит на больного. Каждый наблюдает тот монитор, который ему удобнее. На всех видно одно и тоже.

В общем, красота и благолепие.

Театр начинается с вешалки. Эндоскопическая операция – с наркоза. Только некоторые операции на суставах можно проводить под местной или регионарной анестезией. Всё остальное требует общего обезболивания.

После исполнения анестезиологом его ритуального танца с ларингоскопом, больного, как обычно, укрывают стерильными простынями, налаживают обогрев, контроль всего, что нужно контролировать и приводят операционный стол с пациентом в нужное для данной операции положение, иногда весьма причудливое. Настраивается видеосистема. Настройка сводится к установке «баланса белого» - по марлевой салфетке - и яркости осветителя. После этого умная машина сама будет поддерживать наилучшее освещение, меняя чувствительность, силу света и прочее.

Операция начинается с прокола брюшной/грудной стенки специальной иглой и нагнетания углекислого газа. По достижении нужного давления через дополнительный прокол вводится видеокамера, и все дальнейшие манипуляции уже идут под полнейшим визуальным контролем. Ни одного движения вслепую. Часто местом прокола является пупок: удобно – доступ во все стороны одинаковый, и меньше следов нв теле пациента.

После предварительного осмотра и определения плана предстоящих действий, через дополнительные проколы устанавливаются специальные устройства, позволяющие вводить и извлекать инструменты без нарушения герметичности.

Операция может быть простой и короткой или длительной и сложной, но в любом случае травматичность её несравнима с травматичностью открытого оперативного вмешательства. А длительность операции в наше время – дело двадцать четвертое, и никого особо не волнует. Давно прошли те времена, когда о мастерстве хирурга судили по его скорости.

Несколько иначе выглядит роль ассистента. Ему добавилась функция осветителя и видеооператора. Манипулируя телескопом, он оптимально освещает опрерационное поле и показывает его в нужном хирургу раурсе. Весьма непростая, надо сказать, работа.

После завершения всех манипуляций и промывания чистой водой область операции тщательно осушается, удаляется газ, и инструменты убираются. Оставшиеся крошечные ранки зашиваются, как это принято в хирургии, послойно. На кожу накладываются обычные швы: один, редко два-три. Иногда кожа даже не зашивается, а заклеивается специальным клеем. Тогда косметический результат бывает просто идеальным.

После выхода из наркоза пациент испытывает, разумеется, некоторый дискомфорт и послеоперационные боли, но это несопоставимо с тем, что ему приходится перенести после обычной, открытой операции. Всё намного легче и быстрее проходит. Отпадает надобность в продленной эпидуральной анестезии, которя почти (да и не «почти») обязательна при широких разрезах брюшной или грудной стенки. Всем лучше: анестезиологу меньше хлопот, пациенту меньше страхов и переживаний, ухаживающему персоналу одной заботой меньше.

Надо отметить еще одну положительную особенность эндоскопических операций: почти идеальные условия для обучения. Если вспомнить старые фильмы о медицине, то там присутствует либо стеклянный купол, через который сверху таращатся студенты, либо всякие подставки и скамейки вокруг операционного стола с той же целью: дать молодым узреть работу корифеев. Черта с два они там хоть что-то видели! Нет, конечно, если б хирурги имели совесть и не застили... Дождешься от них. Особо ушлые студиозусы заводят блат с анестезиологом, и тот пускает их на свое место, откуда действительно хоть что-то видно. И действительно – только что-то.

То-ли дело эндоскопия. На экране всё видно в мельчайших подробностях, самих экранов может быть сколько угодно и где угодно, а видеозапись можно гонять и останавливать до бесконечности, пока все не поймешь. И спрашивать можно в спокойной обстановке, не отвлекая хирурга, которому часто «ох, как не до того».

Кстати об обучении. Здесь есть свои проблемы. Их несколько, но самая большая заключается в том, что приходится работать в трехмерном пространстве, ориентируясь на плоскую двухмерную картинку на экране. Кроме того, не может быть использована – буквально отключена – тактильная чувствительность. Невозможно пощупать ткани, определить их плотность, тонус...

Хирургу, осваивающему эндоскопические методы, приходится буквально заново формировать сенсорно-моторные связи, вырабатывать совершенно особые навыки. Для людей, уже имеющих большой практический опыт, даже для совершенно великолепных «обычных» хирургов это иногда оказывается невозможным. А вот молодые, начинающие – те преуспевают.

Проблема частично решена в роботизированной хирургии. Там оператор видит стереоскопическую картинку. Но хирургические роботы – это особая тема.

Даже не знаю, как закончить этот очерк. Столько всего интересного осталось нерассказанным. Но растягивать писанину до бесконечности невозможно, ибо благосклонность редакции небеспредельна. И сама тема такая, что просто не поспеть за новинками. Они появляются буквально каждый день, и конца этому не видно.

Так пусть и этот опус останется без конца.