От АДМИНИСТРАЦИИ

   "Война с Украиной стала возможной потому, что её развязали люди, забывшие про ужасы Второй мировой войны",- так писали политологи после 24 февраля 22 года, когда Россия подло напала на соседнюю братскую (до недавнего времени) страну вопреки заверениям СМИ РФ о ненападении, но лишь о проведении военных учений.
Поэтому предлагаем перечитать рассказ или очерк доктора Семёна, одного из самых любимых наших авторов,- в День его рождения, написанный более 15 лет тому назад. Взгляните на рассказ в свете новой реальности военных действий российских войск в местах, где прошло много счастливых лет творческой активности доктора Семёна.

Дорогой Семён!
Поздравляем вас с Днём рождения и желаем доброго здоровья, счастья, оптимизма, вдохновения и новых прекрасных рассказов на нашем Острове!
Уважаемый доктор!
В День Рожденья -ДЕНЬ общенья
Принимайте поздравленья,
Восхваленья, восхищенья,
Нашей дружбы заверенья!

Пусть совсем уйдут сомненья,
Повышая настроенье,
И желаем Вам с почтеньем
Долгих ярких лет творенья,
Новых книг и вдохновенья,
Мирных дней восстановленья!
(по мотивам "монорима ДЕНЬ ВАРЕНЬЯ!" доктора Семена
от Администрации- В.Андерс)

                   * * * * * * * * *

ВОЙНА - НЕ ПОВОД ДЛЯ ВЕСЕЛЬЯ

  «Ах, война, что ж ты сделала, подлая:                                      
стали тихими наши  дворы,...»                                                

    «...Ах, война, что ж ты, подлая, сделала:
       Вместо свадеб - разлуки и дым!...»
                 (Булат Окуджава) 

"УРА! ВОЙНА!"

       Говорят, что, когда Александр Блок узнал о начале мировой войны в сентябре  1914 года, он воскликнул: «Война - это прежде всего весело!».
Но как я недавно узнал, что ещё во времена Рюриковичей «битвы яростные» именовались «веселием», ибо являли собой кровавую зрелищность и дух пьянящего веселья. Но это было давным - давно. По логике вещей человек, протестующий против мерзостей режима, не должен веселиться, когда этот режим начинает войну, пагубность которой очевидна, но поэт, ежесекундно пророчащий гибель и возмездие, «поворачивается навстречу гибели и гасит ужас весельем» - пишет Лев Аннинский ("Серебро и чернь".1997)   

 Не знаю,  обмолвился ли он таким образом, сказал ли с оттенком иронии, или выдумал кто, хотя автор описываемого высказывания поэта весьма авторитетная фигура в изучении наследия  поэтов и писателей «Серебряного века», но точно помню, когда детвора из дворовой команды, постоянно игравшая в войну, услышала известие о том, что немецкие самолёты бомбили Киев и, что началась война, остановилась, осадив своих коней - палочек, на которых только что гарцевала и через мгновение с криками - "Ура, война!"- погнала дальше. Толстая пожилая еврейка, соседка из подвальной квартиры по улице Котовского в центре Винницы, грубо прикрикнула на них, и все вдруг услышали из её уст, тревожные и укоряющие слова, что они ведут себя как «мишугаим», т.е. сумасшедшие, ибо «не ведают, что творят», что произносят...                                                                                              

       Песня - хит того времени "Если завтра война"; культовые фильмы тех лет: "Чапаев", "Мы из Кронштадта", "Тимур и его команда", патриотическое  воспитание детей в садиках, школе, лагерях отдыха, книги о войне и её героях, героическая эпопея гражданской войны, тимуровцы и прочее - всё это отражалось на содержании наших дворовых игр и увлечений. У нас были свои командиры и комиссары и их заместители.  Никто не хотел быть рядовым и, таким образом,  создавались сплошные командирские подразделения, вооружённые до зубов игрушечным оружием или самоделками, в которых с большим трудом можно было узнать пистолет или винтовку, а то и пулемёт "Максим". Но всё это оружие "стреляло" до хрипоты в горле у его владельца. Естественно, что собственник пугача - «пробочника» или пистолета с пистонами сразу же повышался в воинском звании.                                          

        Конницей у детворы были длинные прутья. Штабы располагались в сараях или позади их в укромных, нередко захламленных и замусоренных,  углах дворов. Наблюдательный пункт команды располагался на высокой груше, росшей у нашего забора, и мы уже "давно и точно знали", что когда-то именно на ней был также оборудован наблюдательный пункт самого Котовского, что "подтверждалось" названием улицы. Дети  были «готовы к войне», а посему и вырвалось у них, несмышлёнышей это дурацкое - "Ура, война!"... Ошибка вскоре исправилась.

  «ВЕСЁЛАЯ» ЭВАКУАЦИЯ 

        Меня с мамой отец отправил в наскоро переоборудованном фургоне для перевозки хлеба вместе  с родственниками остальных сотрудников конторы, где он служил, в бега от войны подальше в направлении Днепропетровска и Донбасса, где жили наши родные. На дорогах Украины, по которым пробиралась наша машина уже торжествовал беспредел: в городках и сёлах пьяные и трезвые мужики и бабы грабили магазины, сельмаги и лавки, запасаясь всем, что можно было урвать, чем поживиться  и добавить к своему не весьма зажиточному домашнему скарбу.

              Некоторые, не скрывали радости, ожидая прихода немцев. В Черкассах сбежал наш шофёр, и мы дальше вынуждены были плыть к Днепропетровску на грузовой барже, в трюме которой на нас набросились полчища клопов и пировали вовсю. Мы так и не поняли, откуда в металлическом трюме столько клопов. Баржа была также  вечером оставлена пропавшей ни весть куда  командой под железнодорожным мостом через Днепр, который ночью  периодически бомбили, но нам на тот раз повезло, и утром мы смогли уйти в город. 

          Опережая отступающие наши части, мы с трудом добрались до Мариуполя, где наши родные, как и многие в городе, почему-то не спешили с эвакуацией. Но мы вовремя  перекочевали в Сталино \ныне Донецк/, где также жили  родственники, собиравшиеся вместе со всем заводом на Урал.   Позже мы узнали, что мой младший двоюродный братик - Адик, живший в Мариуполе с мамой Цилей, сестрой моей мамы, и с папой  Сёмой, главным инженером мариупольского водоканала, были разбужены утром немцами, захватившими этот тупиковый по расположению город внезапно. Там было много евреев, и все они были быстро и без особых хлопот уничтожены. Оттуда впервые  позже просочились известия, что немцы угощали собранных вместе  еврейских детишек отравленными конфетами.

         Не имея оснований эвакуироваться вместе с заводом за Урал, мы с мамой с узловой станции Ясиноватая двинулись дальше в теплушках, на открытых платформах случайных поездов, попадавших порой под бомбёжки с жуткими картинами обезумевших от страха и мечущихся людей, разбегавшихся в поля, ближайшие перелески, если поезд останваливался из-за прямых попаданий в состав или развороченных взрывами путей. Тогда и увидел я впервые изуродованные тела мёртвых или тяжело раненых людей, а бледного мальчишку, которому только что оторвало обе ноги не забыть мне никогда. Он лежал на носилках белый, как бумага из-за потери крови и шока, безучасно глядя невидящими и непонимающими глазами прямо перед собой, а мне казалось, что смотрит на меня, прося о помощи. Его куда-то унесли на носилках в направлении вагона, где оказались медицинские работники. Однажды ночью в центральном зале воокзала в городе Пензе я заснул среди скопления таких же уставших и замученных тяготами людей и не почувствовал тяжести лежавшей на мне ноги в сапоге, из под которого меня освободила мама, когда обнаружила после небольшой отлучки для выяснения дальнейшего пути.. Так поэтапно на попутных поездах, шедших уже почти без расписания,  мы, наконец, попали в Западный Казахстан, в город Уральск, где и пробыли все годы эвакуации. За всё время бегства  мы ничего не знали об отце и уже на месте через военкомат смогли связаться с ним. Известие, что он жив, принесло нам радость, но вся наша скорбная дорога и нелёгкая скудная жизнь в эвакуации на долгие годы вытравили у нас понятие о веселье во время войны...

     Вспоминаются две небольшие, но врезавшиеся в память мальчишки, истории времён эвакуации с хлебными довесками и ягодой «вороняжкой», которые я не могу не вставить в этот печальный рассказ о войне, ибо в ней проскальзывала лёгкая, подобная надежде, улыбка, когда благодаря этой еде удавалось порой превозмочь постоянное желание есть, в той или иной степени, мучившее растущего подростка, лишенного сладостей и ощущения вожделенной сытости,  а в лихие военные годы в эвакуации в Западном Казахстане, куда нас забросила судьба, это щемящее чувство голода было почти постоянным.

         «ВЕСЕЛЯЩИЙ»  ДОВЕСОК ХЛЕБА. 

Норма хлеба для иждивенцев по карточкам во время войны равнялась 400 граммам. Этого было мало для сытой жизни, так как хлеб был основным готовым продуктом питания, хотя люди, заблокированные  в осаждённом Ленинграде получали ещё меньше. А у нас были хоть как какие то добавки по распределению или с рынка  и мы не страдали от холода, полного отсутствия еды и бомбёжек. 

              В мои обязанности  входила ежедневная покупка хлеба в очереди из определённого магазина. Хлеб продавался только на один день,  одного сорта, по одной цене и строго по весу. Естественно, весы были не электронные, и вес порции хлеба колебался в зависимости от скорости его укладывания на весы, силы нажатия руки продавца на него, состояния весов, а также быстроты обслуживания покупателей, настроения и порядочности продавщицы. Весы были обычные в виде двух металлических тарелок с набором гирь - разновесов  и не имели никаких указателей для контроля со стороны покупателя, как в наш технически оснащённый век. А что же объективизировало, вернее символизировало, правильную работу весов и продавца?  Ясно что! Это был довесок! Тот кусочек хлеба, который демонстрировал старание, скрупулёзность в определении точности взвешивания и выдачи продукта. Ведь не всегда удавалось продавцу точно отрезать соответствующий весу цельный ломоть, а наличие довеска показывало, что он старался, и у него получилось или не получилось сразу. Можно было по выражению лица продавца предположить обвешивает ли он тебя или делает свою работу по честному. Как хотелось видеть только последнее. Тогда и довесок более уважителен.

                Кроме того, наличие желанного довеска хлеба давало негласное разрешение на то, чтобы съесть его по дороге домой! Какая это была вкуснота! Какое это было наслаждение и удовольствие кусать, жевать, обильно смоченный слюной, пусть не очень качественный хлеб, и глотать его, готовя рот к следующему укусу, если он ещё понадобится. Причём,  на это разрешение было получено не столько и не только от мамы, но и от собственного «я». Я сам решал, какой величины довесок можно съесть целиком, а от какого только часть его \половинку, четвертинку/. Эти мгновения заменяли веселье и улучшали настроение.

                И как было обидно, когда довеска не получалось. Кто был виноват? Очевидно - продавец. Или судьба, повернувшаяся  к тебе в этот день не лучшей своей стороной. Но слава тебе, довесок, ушедший уже давно в область преданий и тяжёлых воспоминаний о годах недоедания и военного лихолетья! Правда, с тех пор я не оставляю недоеденные кусочки хлеба и ни разу за всю последующую мою долгую жизнь не выкинул ни одной корочки, так они мне напоминали тот желанный и вкусный довесок хлеба, которого всегда было мало...                                                 

КОВАРНАЯ ЯГОДА ИЛИ «ВЕСЕЛЁНЬКОЕ» ПОСЛЕВКУСИЕ

Летом детей фронтовиков старались поддержать, отправляя на  месяц в пионерские лагеря в окрестностях Уральска.  Чёрный паслён или «вороняжка», или  «бздника» - так называлась эта чёрно-фиолетовая ягода, размером в крупную красную, а по цвету, с чуть матовым налётом, ещё  походила и на  обычную чёрную смородину, в изобилии дико росшую по берегам небольшого притока Урала - речушки Чаган. Мы её поедали пригоршнями, благо её созревшую было легко загребать кистями рук, которые тут же чернели как у трубочистов. Особенно она была вкусной, когда хотелось есть. Вокруг нашего пионерского лагеря  «вороняжки», было достаточно, чтобы заесть завтрак, обед или полдник. После ужина в темноте собирать ягоды становилось невозможно. Да и выходить за пределы лагеря было запрещено и к тому же страшно. И тогда мы доедали запасы, собранные днём и сложенные в тюбетейки.

                   И тут - то, чаще по ночам, разыгрывались трагикомические картины, напрямую связанные с особенностями этой ягоды. Всё начиналось с прослушиваемого на расстоянии, урчания и бурления в животе и первым начинал смеяться благополучный пока сосед. Затем, кто-то вскакивал, и стремглав выбегал из палатки под весёлое улюлюканье пионеров. Но иногда буря разыгрывалась мгновенно и "сель" а порой "потоп" низвергались из страдальца, ещё лежавшего в постели или уже вскочившего на ноги, что ещё трагичнее, так как "потоки, сходные с истекающей по склонам вулкана лавой" стекали по его ногам, постели или собирались на полу... Помню, как однажды ночью, я неожиданно также  стал жертвой этой ягоды и пытался выбраться из палатки незамеченным, пока никто ещё не проснулся. Я успел завернуться в синее байковое одеяло и, как привидение, начал красться к выходу, но не успел добраться до спасительных кустов, где у нас был общественный туалет... Одеяло и трусики я долго полоскал на берегу Чагана, но посушить не было возможности и утром вся  палата меня  сочувственно поздравляла, принимая в свои ряды, объевшихся «бздникой»! Вот такая это была коварная ягода со слабительным эффектом и странноватым названием...Но вкусная, как и любая другая пища  «с голодухи».  

«НЕВЕСЁЛЫЕ» ХАРЧИ

                    Были ещё ворованные яйца у соседских хозяев - куркулей, если их куры неслись в дырявом сарае и вожделенные редкие деликатесы прямо просили протянуть руку и легко их достать. И ещё был однажды у нас с мамой пир, когда найденная и подобранная в зимней колее замёрзшая курица уже в форме табака, была ощипана, сварена и съедена без остатка и обсуждения причины её гибели - то ли под полозьями саней, то ли под колёсами грузовика, или почившая своей смертью от холода, что лучше, или болячки, что противнее. Но обед удался на славу и сытые наши с мамой  улыбки освещали отвыкшие уже смеяться лица. Ели мы и «дранники» их картофельной шелухи. Ещё выращивали мы с мамой, впервые в её жизни, тыкву на выделенном  за городом участке и перевозили самостоятельно «урожай» на телеге, запряженной старой клячей, которую я погонял, а мама шла по кромке высокого берега реки, следя за колеёй и колёсами, чтобы телега не сбилась с пути. А из тыквы мама научилась готовить разные  блюда и это было вкусно, но тоже не очень весело.

 Денежный аттестат капитана, получаемый нами от находящегося на фронте отца, не мог обеспечить нам сытую и весёлую жизнь, а у мамы был тяжёлый диабет и, к тому же плохой почерк, отчего её и уволили из канцелярии пехотного училища. А я уже начал плести корзины из ивовых прутьев в бригаде самодеятельных артельщиков, но наше производство их так и не заладилось. Временная сезонная работа по выращиванию помидоров на бахче, когда про нас, пацанов, просто на очередную  неделю забывали, запомнилась отсутствием привоза хлеба и других продуктов и мы ели красные помидоры утром, днём и вечером, окрасив все наши выделения в этот же кумачовый цвет. Там, вдали от цивилизации, меня пытались идентифицировать, как еврея по методу определения их фашистами  всех оккупированных странах, но не смогли, так как мой отец, когда я родился, был большевиком-ленинцем. Всё к одному...    

НЕ ВЕСЕЛО, КОГДА "СОЛДАТЫ ПЛОХИЕ" ?! 

           Наши "младшие офицеры" из дворовой команды, Миша и Виля погибли среди тысяч евреев винничины и были погребены в братской могиле - свалке мёртвых   и полуживых евреев, на стадионев города Винницы. «Начальник штаба» команды -толстенький украинский мальчик Толя провёл годы оккупации в селе у своей няни. Мой любимый дядя Митя, самый молодой из 7 братьев и сестёр моей мамы, был призван из Чкалова (Оренбурга), куда успел эвакуироваться с семьёй её старшего брата, и через несколько месяцев погиб вместе со всей ротой автоматчиков. Не вернулся из воздушного боя двоюродный брат моей жены девятнадцатилетний Лёня, только-только проклюнувшийся  выпускник армавирского лётного училища. Повезло моему  отцу и моему тестю, прослуживших во фронтовых госпиталях всю войну и оставшихся в живых.            

"Евреи - люди лихие,
Они солдаты плохие:
Иван воюет в окопе,
Абрам торгует в рабкопе.

Пуля меня миновала,
Чтоб говорили нелживо:
«Евреев не убивало!
Все воротились живы!»

Не весело всё это было слушать, читать и  даже сейчас вспоминать. Несправедливость жгла...

«ВЕСЕЛЬЕ»  ВО  ВРЕМЯ И ПОСЛЕ  ВОЙНЫ   

         Вспоминаешь киноленты - пародии на войны, фарсы и комедии на военную тематику, начиная с «Похождений бравого солдата Швейка», «Бабетты, идущей на войну», своеобразно выполнявшая команду - «ложись!», смешного «Мистера Питкина», «Великого диктатора» Чарли Чаплина, «Большой прогулке»,  весёлых моментов в кинокомедиях  «Женя, Женечка и Катюша» и много - много  других и  начинаешь думать и предполагать, что, возможно, и во время войны люди оставались людьми и находилось время для весёлой шутки, любви, свадеб, плясок и песен под баян. С весёлыми концертами выезжали на передовые позиции и Райкин, и Утёсов. А «Василий Тёркин» Твардовского со своим солдатским остроумием также создавал весёлое настроение. Значит и между боями, и среди крови и боли, во время наступлений и отступлений находилось время для веселья. Правда, большая часть всех этих фильмов и литературных произведений были созданы, описаны и обнародованы уже  в конце или после войны,  ибо  в дни сражений и отступления  было не до веселья. Но, победив, можно и пошутить. Улыбки и даже смех начали возвращаться к нам, когда наступил перелом в войне, когда начали освобождать города, звучать по радио салюты, когда начали уезжать эвакуированные домой. И голод стал меньше мучить, либо закалила всех война. А когда наступил День Победы, к месту  зазвучали торжественные и весёлые песни.

                                          «Этот День Победы
                                           Порохом пропах,
                                           Это праздник
                                           С сединою на висках.
                                           Это радость
                                           Со слезами на глазах...»

                                                                    (Музыка: Д. Тухманова.

                                                                     Слова: В. Харитонова)

          Выжившие в той войне, их потомки и современные дети в Белоруссии, в Украине, России, особенно, в Израиле никогда, казалось бы, даже и не подумают о том, что война - это может быть весело. 
Однако развлекающие их игры милитаристского толка, тиражированные по всему миру в компьютерах и игровых автоматах, фильмы, нередко комедийны или просто фарсы, о войнах, демонстрирующиеся в кинозалах и на видеомагнитофонах, потрясающие спецэффекты по своей схожести имитирующие настоящее оружие по дизайну, звуковым эффектам и его воздействие, детские их аналоги, - всё это настораживает и пугает. Весело и интересно!
Но не вырастет ли поколение, которое не по глупости или по незнанию прокричит - "Ура, война!",  просто, будучи уверенным, что это действительно пришло веселье..?
Может быть Блок был прав? Хотя я и не верю в такую его эскападу...