Поселили нас в армянском районе города на Авлабаре, куда грузины предпочитали не ходить особенно в вечернее и ночное время из-за тлеющей вековой "дружбы" народов. По утрам нас будили крики разносчиков  свежих молочных продуктов: - «Маццони»! «Йогурт»! «Айран»!  «Сулгуни»! - неслось с прилегающих улиц, а через окна мы наблюдали почти пасторальные жанровые картинки. Крестьяне из  окрестных деревень в каламани (чувяки из сыромятной кожи) на ногах, в подпоясанных  каба  (вид кафтана) и в шерстяных фесках, так напоминающих кипы. Порой они надевали конусообразные  башлыки - кабалахи - с длинными концами и кистями на капюшоне, и продавали жильцам окрестных домов вкусности из овечьего, козьего и коровьего молока. Иногда предлагались свежие орехи -«ахали кАкали»!. Мы первое время дружно смеялись, изменяя ударение, пока не привыкли. Реже появлялись женщины, одетые в традиционные картули (верхнее платье), доходящее почти до щиколоток. А в тёплую погоду и в воскресные дни, они были наряжены в распашные бархатные катиби, типа жилеток.

Главой кафедры и клиники нейрохирургии был блестящий диагност, оператор и лектор, потомок грузинских князей Константин Платонович Чиковани. Он вобрал в себя лучшее из московской  и ленинградской школ, сдобренное грузинским темпераментом и собственной  незаурядностью. Будучи тактичным и воспитанным врачом, он, пожалуй, один или вместе со своим ассистентом и нашим наставником Отари Сигуа, разговаривал при нас, русскоязычных курсантах, преимущественно на русском языке. Остальные врачи и сёстры "шпарили" при нас на непонятном для нас языке, смеялись, вызывая  чувство неловкости, а иногда и возмущения. Особенно возмущался полковник медицинской службы из Сталинграда Леонид Дорохов, но ему приходилось сдерживаться в клинике. Зато в ресторане, где нас, всю группу, не хотели обслуживать, так как мы не заказывали вин и дорогих блюд в силу ограниченных денежных поступлений, он  качал свои права офицера советской армии и сумел поставить всех на своё место.

Мы не желали обедать в столовых, которые были, как нам казалось, все диетические и туда ходили самые нищие обыватели, бомжи, пьяницы.

Святая-святых в Грузии был всегда ресторан, где вкусно и обильно ели, много и красиво распивали превосходные грузинские вина, беседовали, решали деловые проблемы, праздновали по любому поводу. Мы выбрали один из центрально расположенных ресторанов на проспекте Руставели, не из-за престижа, а потому что он находился по ходу нашего маршрута из клиники в общежитие, и, исходя из принципа:  А почему бы и нет? Официанты и метрдотель быстро нас вычислили и начали саботировать, т.е. не спешить обслуживать и выжидали, не уйдём ли мы, потеряв терпение. Они ещё придумали отговорку, что у нас блюда все только дорогие, поскольку ресторан высокого класса, а мы, вот мол, требуем у них комплексный обед, каковой бывает только в столовых или ресторанах пониже классом. В конце - концов, чтобы освободить место для нужных им клиентов, они нас всё же кормили, небрежно швыряя тарелки на стол.

Взаимное раздражение усиливалось, назревал конфликт и наступил  день и час "Х",  когда полковник, побелев от злости, вместе с майором медицинской службы из Армавира Игорем Твардовским, поддерживаемые мною, капитаном мед. службы запаса, при молчаливой поддержке двух наших женщин (Марии Якобсон из Астрахани и Нины Ахаладзе из Махарадзе), вышли из-за стола, подошли к официантам и к метрдотелю с целью предупредить их о возможных последствиях в случае дальнейшего издевательства над нами. Эффекта от такого демарша не было. И тогда полковник схватил метрдотеля за грудки, т.е. за обшлаг смокинга, подтянул к себе, приподнял и на чистом русском языке с отборным матом в придачу, дал ему последний срок для наведения порядка в ресторане при обслуживании советских офицеров и их сотрапезниц.

С тех пор и до конца наших курсов, как только мы садились, к нашему столу стремглав подбегали официанты, вежливо и учтиво принимали заказ и тут же его выполняли. Мы понимали, что компромисс был вынужденным для них, и они старались побыстрее нас спровадить, но такое положение вещей нас вполне устраивало. Правда, некоторые посетители-грузины, не вникая в существо событий, принимали нас за каких-то VIP - персон и посылали иногда к нашему столу бутылку Шампанского, а то и, по известному обычаю, придвигали свой столик к нашему в знак большого уважения и гостеприимства для дальнейшего совместного продолжения банкета. При нашей "бедности" в этих случаях нам просто везло попировать на - халяву.

Помнится, в дни приезда Радж Капура вся Грузия "стояла на ушах". По улицам и тротуарам под ноги Раджу и его очаровательной Наргис стелили ковры или создавали их из цветов. Их ждали для угощения в "нашем" ресторане, который был закрыт для посетителей. И через окна наши неразлучные "друзья - кормильцы" с издевательскими маккиавелиевскими улыбочками смотрели, как мы голодные понуро проходили мимо в поисках какой-нибудь мерзкой забегаловки.

Мы иногда устраивали себе воскресные недорогие экзотические завтраки в ресторане "Гемо", что в начале проспекта Плеханова. Туда надо было приходить к 6 утра, чтобы разделить места с любителями или с бедняками за непокрытыми скатертями круглыми деревянными  столами. Подавались хаши. Это такой густой суп из вываренных внутренностей баранов (кишечника, желудка, и пр., а также хрящей, голяшек, свиных пятачков и ушей) без других включений в виде овощей, круп, но к нему подаётся чесночный соус и свежий лаваш. Оторванные куски лаваша макаются в соус и с ним взахлёб едят хаши! Извини, читатель, но я должен сглотнуть слюну или пойти что-нибудь положить в рот для успокоения павловской собачьей реакции... И стоила эта еда гроши. Но в 10 часов утра посетителей выпроваживали или больше не впускали. Столы застилались белоснежными скатертями, на них появлялись типично ресторанные приборы для вина и закусок, салфетки и прочие аксессуары. Начинал принимать посетителей ресторан "Гемо", а хашная под таким же названием исчезала.

Любимым местом наших прогулок был проспект Руставели с чередующимися старыми домами и домишками, с новыми более крупными, но менее красивыми строениями. Особенно привлекали нас веранды, выступающие  по периметру старых домов, украшенные национальным резным орнаментом. Поражали нас набережные  мутной и быстрой горной Куры, подрывающей в периоды полноводья берега, а  летними месяцами, отступавшая к своей глубинной части, обнажая  песчано-каменистые неровные  отмели.

Парки, сады и скверы Тбилиси можно было считать местными дендрариями по разнообразию, красоте и сохранности цветов, кустарников и деревьев. Что то общее есть у наших израильских городов с закавказскими, до которых не так уж далеко, но пока только самолётом...

В дни празднования очередной годовщины Октябрьского переворота, а тогда ещё - революции, мы решили прокатиться по военно - грузинской  дороге в Орджоникидзе. Нам хотелось увидеть и услышать Терек, проехаться под нависающими скалами под общим названием в любом месте - "господи, пронеси!", сфотографироваться на Крестовом перевале, погулять по столице Северной Осетии. Вся программа в дороге была выполнена, но снимков не было ни одного, так я как забыл вложить в аппарат плёнку, а затворы фотокамер того времени щёлкали и без плёнки.

В центральной гостинице города Орджоникидзе мест оказалось навалом и мы, разместившись и сняв свитера, отправились покутить в ресторан, положив в карман одного из нас ключи от номера. Это был второй наш прокол, так как, вернувшись в номер, мы убедились, что  у всех четверых  свитеров больше нет. Их искали даже с собакой, но не нашли. Виноваты были мы сами, так как ключи мы не сдали портье и доказать, что свитера вообще были, не представлялось возможным. Мы думаем, что работали все дружно с пониманием дела и "ограбление по - осетински" было выполнено грамотно. Молодцы они. А мы - лохи. Но всё равно мы "погудели" в ресторане неплохо и есть, что вспомнить.

За время моей учёбы в Тбилиси я должен был постоянно отсылать посылки по разным адресам с модными в то время лакированными женскими туфлями. Они изготавливались всеми мастерскими вручную, но поточным методом из-за огромного всесоюзного спроса на них. Трудности заключались в попытках понять заказчиц по письмам и звонкам о фасоне, каблуке (низком, высоком, танкетке, белом, чёрном), цене и пр. Все курсанты всех профилей нашего института усовершенствования, казалось, не учились, а покупали и отправляли, отправляли и снова покупали. Никто из заказчиков не обиделся...

Во второй раз я попал в Грузию на всесоюзную конференцию нейрохирургов, посвящённую дословно "сорокалетию савэтизации Грузии". Не добровольному присоединению единодушно желавшего этого народа, а именно "савэтизации". В этом слове сквозило "торжество" сталинской национальной политики. Сейчас виден её результат и "рассовэтизация", как выражение истинной воли грузинского народа... Славословие, научные доклады и дискуссии сменялись настоящим грузинским гостеприимством. Одно из таких застолий проходило в доме легендарной семьи Логидзе, авторов и хранителей секретов эксклюзивных фруктовых напитков, типа лимонада. Один из членов этого клана был сотрудником института - организатора конференции. Пили не столько напитки Логидзе, сколько вино из художественно оформленных, инкрустированных серебром, закрученных природой, рогов, неопределённой ёмкости, что порой затрудняло оптимальную дозировку и в конце - концов  приводило в нетрезвое состоянию или, как минимум, к исполнению грузинского мужского песнопения русскоязычными гостями... Шашлыки из молодых барашков, молочные поросята с их хрустящей корочкой  помогали сохранять баланс и продлевать чревоугодие, несмотря на невообразимое количество выпитого вина. Недоеденные поросята были оприходованы наутро уже в кабинетах администрации института, в профессорских и ординаторских.

Во время одного из пленарных заседаний внезапно по селектору было передано мне лично на весь зал, что я должен перезвонить директору института травматологии в своём родном Донецке. Как вы понимаете, дорогой читатель, такое известие ввергло меня в шок, и я поспешил к телефону, чтобы узнать о причине звонка. В голове роились мысли одна другой страшнее: Что-то случилось с женой, детьми!? Более прозаической причины для звонка я и ожидать не мог. Кстати, и более глупого, по содержанию, тоже. Оказывается, директору нашего донецкого института понадобились карнизы для портьер в новую квартиру, а такие, как он хочет, есть только в Тбилиси, и он просит меня купить и привезти ему. А срочность звонка объяснялась беспокойством, что наша делегация может уехать из Тбилиси и не   успеет купить и привезти ему карнизы. Лакировки, карнизы... Кошмар нашей реальности того времени! Купили, привезли, угодили. Не забыть мне и две бутылки «Хванчкары», отправленные мною багажом в Караганду, дабы отметить возвращение из Грузии с друзьями. Страшным оказалось разочарование в ожидании распития этого прекраснейшего из вин, когда оно оказалось прокисшим, не выдержав переезда их Грузии в Казахстан. Было обидно, но и смешно, как и положено при застолье.

 Пантеон на горе Мтацминда в Тбилиси (общий вид из вагона фуникулёра)

Отвлекаясь от прозаических, меркантильных, чревоугоднических картин воспоминаний о моих посещениях Грузии, не могу не вспомнить подъём на фуникулёре на возвышающуюся над Тбилиси гору Мтацминда или, как её ещё называют - гору Святого Давида, с постепенно открывающейся панорамой города. А также  посещение на её склоне Пантеона выдающихся деятелей грузинской культуры Эта гора с её Пантеоном и рестораном на вершине, храм Метехи на берегу Куры, прежде всего, приковывали взоры, приехавших в Тбилиси впервые. И особенно волнующее воздействие на посетителей грота с могилами Грибоедова и его жены Нины Чавчавадзе, пережившей его трагическую смерть на 30 лет.. И вспоминать два горя: горе от ума, распознавшего и обличавшего негативные нравы общества того времени великого писателя, и горе от зародившейся, но трагически оборвавшейся любви.  Это впечатляет на всю жизнь...

Я родился через сто лет после убийства Грибоедова и впервые познакомился с ним, прочитав по школьной программе "Горе от ума". Однако более всего  меня поразила надпись на его могиле, которую я прочёл, будучи тогда в Тбилиси.  Знакомый  современному поколению любителей поэзии, по словам известной "Песни цыганки",  поэт Яков Полонский, живший в позапрошлом веке, якобы посетив могилу великого русского писателя и менее успешного дипломата, автора бессмертной комедии, написал такие строки:

«Там в полумраке светится лампада

И освещает надпись ту,

А надпись та напомнит вам сама -

Два горя: горе от любви и горе от ума...»

 Могилы поэта и его жены в гроте

Эти слова золотыми буквами выписаны на чёрном граните надгробия, расположенного в глубине сводчатого, глубокого грота, закрытого ажурной чугунной решёткой. На плите, покрывающей надгробие - позолоченный силуэт коленопреклонённой женщины, обнимающей основание креста. По другую сторону надгробия начертаны слова  юной шестнадцатилетней  жены писателя, княжны Нины Чавчавадзе, покоящейся в рядом расположенной могиле, потерявшей мужа почти через год после женитьбы и носившей под сердцем их дитя:  "Ум и дела твои бессмертны в памяти русских, но для чего пережила тебя любовь моя"... Риторический вопрос, порождённый трагической  и нелепой  гибелью  Грибоедова в Тегеране от рук взбесившейся толпы персидских фанатиков в январе 1829 года, преследовал княжну тридцать лет после его смерти.

Изуродованное тело русского дипломата было опознано среди всех убитых  сотрудников миссии, по шраму на руке от старой дуэли в период загульной жизни в Петербурге. Баловень и волокита, сын богатых помещиков, отлично образованный и талантливый  литератор,  Александр окончил три факультета - словесности, юридический и математический Петербургского университета, рано начал печататься и приступил к дипломатической службе, выбрав Персию, а не Америку, в чём очень ошибся. Но его всегда манил Восток, и пленён он был дочерью своего друга князя Чавчавадзе ещё с её детских лет. Он готовился к приезду в Тегеран молодой жены, называемой им  своей  "мурильевской пастушкой", с трепетом и любовью...

Персидский шах, пытаясь замазать дипломатический скандал и угрозу военного конфликта с Россией, пожертвовал русской казне драгоценный алмаз " Шах", но это менее известный факт, чем  цитируемый и сегодня литературный шедевр на все времена - пьесу убитого у стен российского посольства в Тегеране великого русского драматурга, поэта и дипломата  - «Горе от ума». Известна также встреча двух великих тёзок  в дороге, когда разминулись живой Александр Сергеевич Пушкин и, лежавший в закрытом гробу по пути в Тифлис,  Александр Сергеевич Грибоедов. "Кого везёте?" - спросил поэт. " Грибоедова" - ответил возница.

Юная княжна похоронила тело супруга в монастыре Святого Давида в Тифлисе на горе Мтацминда. На этой горе, возвышающейся над Тбилиси, рядом с монастырём позднее был построен пантеон, где покоятся выдающиеся  представители народа Грузии - писатели, поэты, государственные деятели.

 Могилы Ильи Чавчавадзе и Важа Пшавела

Люди, поднимающиеся на вершину горы на фуникулёре, могут сойти примерно на пол пути к вершине  и посетить пантеон, а затем продолжить путь наверх и посидеть по-грузински в шикарном ресторане, осматривая панораму города.

Затем уже, через несколько лет появились над городом величественная статуя "Мать-Грузия" и памятник основателю Тбилиси Вахтангу Горгасали, олицетворяющих теперь  этот красивейший город Закавказья, повторно приезжать в который всегда будет стремиться человек, побывавший там однажды... и даже дважды. Мне бесконечно жаль, что после распада СССР между Грузией и Россией сложились столь неприглядные отношения, не соответствующие взаимному притяжению и вековой близости этих народов. Собратья по культуре, по искусству, деятели науки, прекрасные врачи, друзья и родственники оказались по разные стороны границы. Взаимопроникновение чаяний, надежд и общности этих народов настоль велики, что всё это воспринимается совершенно противоестественно и не может остаться вечным...

О том, как отмечался первый день рождения Сталина после его смерти  и ещё  некоторые зарисовки из посещения Тбилиси можно прочитать в моём эссе «День рождения Сосо» на моей страничке.