Ленин указал путь. Сталин угробил тех, кто мешал, а "кухарки" и "швондеры" и их последователи довершили справедливое «отобрать всё и поделить» среди тех, кто правил страной. И пошло-поехало! Кормушка взяточников, сидящих на дефиците открылась. Оживились лозунги: «Ты мне – я тебе»! И, как всегда, - "Коммунисты, вперёд!" И всем пришлось принять во всём этом активное участие. Даже самым принципиальным, самым последовательным, самым воспитанным. Но под разными «соусами». С разными мотивациями. Сегодняшняя коррупция в России есть прямое продолжение взяточничества, и даже отсутствие дефицита этот лавинообразный поток не остановило и она процветает…
Порой, я испытывал чувство унижения, так как за приобретением дефицитного товара или продукта, приходилось обращаться к тем людям, которые были напрямую связаны с ними. Они работали на базах, складах, в магазинах, столовых. Хорошо, если это были просто твои знакомые в магазине культтоваров, книжном, грампластинок. Заходя к ним с центрального входа, и узнав, что есть интересующая тебя книга или диск с записью любимого исполнителя, ты покупаешь её. Но всё же, из - под прилавка. Покупка была заведомо обвёрнута в упаковку, чтобы никто не видел, так как на всех не хватит. И уходишь с благодарностью, но с чувством мелкого жулика. Среди твоих благодетелей были и лица без образования, малокультурные, случайно устроившиеся на тёплых местечках, нечистые на руку, аморальные и вороватые. Они отбирали среди приглашаемых за продуктами, нужных людей, которые могли бы им пригодиться, либо тех, кто мог переплатить за проданный из под полы, «с кирильца» дефицит. Их приглашали посетить для получения вожделенного дефицита в загашники магазинов, полутёмные подвалы или захламленные уголки складских помещений, за или подзаборные участки баз или в другие конспиративные условленные места, мало привлекающие контролёров, значительная часть которых кормилась там же. И вынуждали рабочего, учителя, врача, научного работника, библиотекаря и т.п. представителей профессий, не связанных с дефицитом, но нуждавшихся в нём, идти на это рандеву, краснея и пряча лицо, при встрече со знакомыми. До чего же это было унизительно!
Когда жена была в положении, а затем кормила грудью сына, молока уже в донецких магазинах не было и приходилось «по - блату» доставать молочный порошок. Знакомая продавщица хлебного магазина оставляла белые булочки. Всемогущий заведующий столовой «Совнархоза» Конников со товарищи заворачивал "партийные пайки" дефицита нужным людям из начальства и крупным чиновникам, а заодно перепадало и мне, так как его сын наблюдался в клинике. За маслом я ездил в Харьков, там оно ещё продавалось по 200 грамм в одни руки. До чего ж знакомые слова и выражения. Даже не верится, что они были в ходу в моей жизни.
А как выручала меня продавщица Розочка из продовольственного магазина, когда я выбирался из подвала с дефицитными мясопродуктами, которых на прилавках никто не видел уже много времени. А как разодел мою жену директор универмага «Белый лебедь», после того, как я полечил его сына и сделал ему спинно-мозговую пункцию без всяких осложнений, как и многим другим. Он, правда, сделал это одолжение один раз. Очевидно, по числу произведенных пункций.
Я говорил спасибо директору магазина «Хозтовары», хорошему грузину, лицу кавказской национальности, как теперь их называют. Он тоже с крыльца продавал мне по госцене дефицитные электротовары перед поездкой в Польшу для обмена на видео, и перед отъездом в Израиль, куда посоветовали привезти масляные отопители, так как здесь дома не отапливаются зимой. Мы их раздарили или выкинули за ненадобностью и громоздкостью.
Но что это я вспомнил о директорах или завбазах! Один из первых уроков в борьбе за дефицит преподнёс мне простой рабочий – грузчик некоего склада, ещё в те годы, когда только отдельные товары были недоступны всем желающим их приобрести.
Шли 60-десятые. Из приданного моей жены мы привезли старое отечественное пианино, доживавшее свой век, и грозившее рассыпаться. Чинить его было нерентабельно, так как играть на нём было неприятно, некогда, и оно пылилось и захламляло квартиру. Вот и решили мы его продать, а на вырученные деньги купить первый в нашей жизни отечественный катушечный магнитофон «Комета». 200 рублей, полученные за пианино как раз хватало на магнитофон.
Но как его купить? В магазинах их и в помине нет. Как я вышел на директора базы, не помню, но очевидно мой «блат» оказался для него не очень важным и нужным и он начал меня подводить, канителить. То его нет на месте, то у него совещание, а я, как дурачок, бегаю за ним в надежде приобрести обещанный сыну магнитофон для записей любимого Высоцкого.
Однажды, я понуро проходил после очередного несостоявшегося свидания с неуловимым директором вдоль длинного бетонного забора базы, когда меня вдруг окликнул работяга, перекуривавший на заборе. Он, очевидно, давно меня заприметил и решил сделать свой бизнес.
- «Что надо»? – небрежно и свысока произнёс он.
- «Магнитофон», - ответил я.
- «Какой»? - вполне профессионально и резонно спросил он, сплюнув прилипшую к губе табачинку от «Примы».
- «Комета», - робко и неуверенно пробормотал я.
- «210» - сказал он. Как я понял, 10 рублей – это его навар.
- «Согласен», - ответил я.
- «Жди здесь», - изрёк он и исчез по ту сторону забора...
Через 10 минут сделка была совершена, и я с магнитофоном подмышкой, не доверяя ручке чехла, отправился домой, а он с десятью рублями – за пивом или водкой. На прощанье он по-свойски поощрительно посоветовал мне, что, мол, надо всегда иметь дело не с директорами, а с рабочим классом – господствующим классом со времён Октября. И был, по-видимому, прав. Я даже не испытал унижения, а только удовлетворение от сделки в приобретении дефицита из рук пролетария.
Никогда не забыть мне наилучший из подарков, преподнесенный мною однажды по какому-то поводу, моему другу. Я торжественно выставил в самый центр накрытого стола бутылку трёхзвёздочного армянского коньяка с насаженным на её горлышко рулоном туалетной бумаги. Он (рулон) достался мне тоже по блату, как большой дефицит того времени. Сюрприз имел несомненный и общепризнанный успех, хотя и подходил скорее к туалету, чем к столу с выпивкой и закуской.
Задолго, ещё до начала перестройки, путча и обрушения «колосса на глиняных ногах», отзвучали и забылись выстрелы по, возмущавшимся дефицитом продуктов в Новочеркасске, рабочим. Никто, ни сном, ни духом не знал, что по территории донецкого металлургического завода им. В. И. Ленина прошли для острастки танки. Страна привыкла к дефициту и сжилась с ним. Продолжали ходить в Москву поезда, заполненные покупателями съестного и всего другого, что в городах и сёлах Подмосковья и даже вокруг не было ничего, хоть шаром покати. И нагруженные всем, что достали под завязку, везли, везли и везли. Ведь и не в столице кушать хочется.
Дефицит в такой богатой стране, как Россия был порождён не только и не столько неумелым хозяйствованием. Когда основные средства шли не на улучшение жизни трудящихся, а на раздувание военно-промышленного комплекса, несоразмерное распределение продукции, особенно лёгкой и пищевой промышленности, между коррумпированными чиновниками и властью с их системой закрытых распределителей-кормушек для элиты, и отсутствием внимания и желания вникать в нужды простого народа. А это порождало воровство в неограниченных размерах. Дефицит поддерживался и намеренно, чтобы народ жил скромно, а не стремился к наживе, заимствованию потребительских настроений, как в «загнивающей» экономике капитализма…. Большей лжи не придумать. Но идеологи развитого социализма этим не гнушались, живя вне дефицита, потребляя в избытке всё, что было не доступно народу. Им дефицит был наруку.
Насмотревшись в видеофильмах на зарубежные магазины, заваленные продуктами и товарами, мы ещё долгое время относились ко всему увиденному, как к какой-то виртуальности и воспринимали её нематериально. Потом, когда стали робко выезжать в страны соц. лагеря, начинали дивиться значительно большему ассортименту, но покупательная способность наша была ничтожной. И только переехав на ПМЖ в Израиль, а отсюда посетив страны Европы и Америку, мы, наконец-то, поняли, что дефицит это действительно нечто-то виртуальное, но уже из прошлого. И слово дефицит не стали переводить на иврит, желая его забыть, как архаизм.