К написанию этого текста меня подтолкнул один разговор в ординаторской.
Дежурство было пока довольно спокойное: люди еще мирно спали, отсыпаясь после трудовой недели, машин на дорогах мало, всякие там спортсмены - экстремалы только еще добирались до мест своих безумных развлечений, а нарушители диет еще не приступили к пожиранию запретных яств. Было утро, день субботний.
В ординаторской шел обычный легкий трёп обо всем понемногу. Заговорили о разных занятных случаях в отношениях с больными, особенно о жалобах на врачей, порой настолько нелепых, что получившие их администраторы просто не знают, как на них реагировать.
Вспомнилась такая история и мне, хотя на анестезиологов жалуются редко. Многие больные просто не знают о нас - ну стоит там какой-то хмырь, маску держит...

Раз в месяц в нашем онкодиспансере проводилась общая конференция. Из всех разбросанных по городу подразделений собирался народ: послушать "политинформацию" (а как же - люди неграмотные, газет не читают), узнать о новых затеях начальства, а главное - пообщаться, обменяться свежими сплетнями.
Главный наш зачитывал всякие приказы и распоряжения, народ мирно перешептывался и вдруг, "как выстрел на бале" :
- Поступила жалоба на доктора...

У меня моментально пропал всякий интерес к кроссворду, поскольку начальство назвало мою фамилию.
Никакой вины я за собой не знал, но схлопотав однажды выговор из-за невежества облздравовских чинуш и подлянки Главного, уже ничему не удивлялся и ко всему был готов.
На лицах коллег читалось явное удивление.

-Вот, что пишет больная Икса Игрековна Зетова, 1948 года рождения: "............. В тот момент, когда я, собрав последние силы, старалась проснуться от наркоза, он, пользуясь моим беспомощным состоянием, безжалостно бил меня по лицу."

Немая сцена. Через секунду аудитория разделяется. Хирурги, заливаясь хохотом, буквально сползают с сидений (они мгновенно врубились в ситацию), а радиологи и прочая терапевтическая публика взирают на меня с возмущением и репетируют в уме обличительные речи в знак всенародного возмущения.
Главный - он в прошлом хирург - дает аудитории разрядить эмоции и, безуспешно пытаясь сохранить серьезный вид, продолжает:
- Мы, разумеется, не можем оставить такую жалобу без ответа.
Гражданке Зетовой направлено уведомление о том, что безобразное поведение нашего сотрудника будет рассмотрено на общем собрании коллектива и к нему будут применены соответствующие меры.
Предлагаю потребовать от доктора в дальнейшем тщательнее придерживаться гуманных принципов советской медицины и не использовать в своих злодейских целях беспомощное состояние больной Зетовой Иксы Игрековны. На этом вопрос разрешите считать закрытым. Переходим к следующему пункту повестки дня...
Собрание продолжилось обычной нудной рутиной. А я навсегда отказался от обычной практики слегка похлопывать по щекам находящихся на грани пробуждения больных. Теперь я просто растираю им уши, акцентируясь на мочке и трагусе, куда, если верить Ножье, проецируется голова со всем её содержимым. Просыпаются, как лапоньки!

Вдоволь посмеявшись над моим повествованием (подозреваю - и над моим, мягко говоря, не слишком литературным ивритом), заговорили о том, как часто нас, людей профессионально добрых, гуманных,ласковых, муху обидеть неспособных, неразумная толпа обвиняет в цинизме, бесчувствии, жестокости и чуть ли не в садизме.
Не забираясь в философские дебри слишком уж глубоко, можно сказать, что в нашей профессии, как ни в какой другой, ярко проявляется закон единства и борьбы противоположностей.
Была когда-то - еще до начала ренессанса мракобесия - отличная пьеса..... "Всем богам назло". Вот там один из героев - хирург - говорит:
- Мне часто приходится делать людям больно, чтоб им потом было хорошо.

У дамы бальзаковского возраста разболелся зуб.
Дама - весьма светская особа - изволила бояться зубных врачей. Она целыми днями висела на телефоне: звонила подругам, подруги звонили ей, утешали, сочувствовали, предлагали всякие рецепты, молились за неё..
А даме становилось совсем уж худо: поднялась температура, лицо перекосило. Подруги уже очно утешали и сострадали.
Жалость стояла столбом.

И тут на каникулы приехала дочь, студентка.
Мигом оценила ситуацию, выставила из дому сострадательную публику и закатила мамаше колоссальный скандал. Вызвала по телефону такси, буквально пинками запихнула туда страждущую и доставила в дежурную стоматологию. Там поставила на уши весь персонал, отобрала у мамы кошелек и поставила ту перед  дилеммой: либо немедленное лечение, либо перспектива добираться домой ночью через весь город без гроша в кармане.
Через несколько минут великолепной драматической истерики окаянный зуб был выдернут. Стоматолог объяснил безжалостной дочке, что промедление с экстракцией зуба грозило серьезной операцией с достаточно проблематичным исходом.
Оказавшись дома, дама продолжила телефонную драму. Теперь она уже жаловалась добрейшим подругам на безжалостную мерзавку-дочь, подвергшую её такой кошмарной экзекуции. Подруги дружно выразили свое возмущение в такой форме, что дочь уехала от мамочки, не дожидаясь начала семестра. Отношения между ними испортились надолго.

Пожалуй, следует принципиально разделить понятия жалость, сострадание и доброта, хотя в словарях они идут в списке синонимов.
Быть может даже не "разделить", а ввести дополнительную дефиницию по признаку активности-истинности.
Пассивная жалость, бестолковое сострадание оборачиваются своей противоположностью - жестокостью, иногда убийственной.

Известно, что резекция желудка -тяжелая калечащая операция. И послеоперационный период - не сахар. Больные страдают, а родственники им сострадают.
Чувствительная и сострадательная
жена одного такого пациента на третий день после операции накормила мужа его любимой жареной рыбой.
Когда опупевшие от такого события хирурги выкинули дуру из послеоперационной палаты, она закатила страшный скандал, обвиняя медиков в том, что они четвертый день истязают её мужа голодом, а сами жрут предназначенные ему продукты! Были приложены колоссальные усилия для спасения больного, но когда живот полон жареной рыбой,
провалившейся через разошедшиеся швы анастомозов...
Как назло, это была операция по Бильрот-2, сложная, и без того чреватая неприятностями.

Жертва жалости умерла...

Люди, далекие от медицины, не представляют себе, как убийственно опасна бывает неразумная жалость и насколько спасительно разумное - оно часто выглядит парадоксально жестоким - милосердие.

По "Скорой помощи" поступила женщина с выкидышем. Не было уверенности, что в матке не задержались какие-то элементы плода: и тонус матки не тот, и подкравливает не то, чтобы сильно, но не перестает. Посмотрели на "ультрасаунде" - надо чистить.
А в вене - тоненькая голубая бранула; такие грудным детям ставят.
Уложили больную на стол, я перетянул ей руку, намереваясь поставить что-то по-серьезнее.
- Ой, не надо, не надо! Все уже искололи, не даааам!
И гинеколог:
- Хватит бабу мучить! Жалость надо иметь! Начинай, с чем есть, потом под наркозом меняй, на что хочешь! Чистить надо, смотри, как кровит.
И, несмотря на предварительно введенный эфедрин, на первых же секундах наркоза давление рухнуло куда-то к нулю и из матки хлынуло так... Чтоб все мои враги были на моем месте!
Вены моментально спались, найти что-то немыслимо. Нужна центральная вена, руки нужны, а они заняты маской и дыхательным мешком.
Без всяких релаксантов запихал в трахею трубу (х... с ними, со связками!), переключил дыхание на автомат... Руки свободны.
-Голову вниз, сет для центральной вены! Мигом, кибенимат!
Какая там асептика. Без перчаток, только облил руки йодом, без обкладки - ширнул иглой в шею. Воистину, дураков бог бережет. Попал! Всадил толстый катетер в яремную вену, кое-как закрепил, погнал все что было под рукой: физраствор, коллоиды, кровь притащили...
Таким образом, за неразумную жалость человек чуть не поплатился жизнью.

Такие случаи, видимо, были не раз, и не только у меня. Поэтому в израильской армии ховешей (санинструкторов) обучают сходу ставить в вену бранулы кошмарного калибра. Причем учат жестоко: тренируются они на себе и друг на друге. Хоть волком вой, но делай!
Скольким раненым спасла жизнь эта "жестокость"?!

Вспоминается еще одна история. Мы забрались на рыбалку в какую-то страшенную глухомань. Колхозный грузовик довез нас до лесного озера - одного из озер, как жемчужины, нанизанных на быструю речушку. Изумительно красивая природа, полнейшее безлюдье, кристально-чистая вода очаровательной ламбушки (так в Карелии называют оставленные ледником маленькие озера) - все обещало чудный отдых и роскошную рыбалку.
Так оно и оказалось. Но уже на второй день блаженство было нарушено серьезной неприятностью. Товарищ наступил босой ногой на здоровенный "тройник", и два зазубренных крючка по самую спайку зашли в пятку.
Самое похабное, что тройник уже был в деле и его только-что вытащили из щучьей пасти. Удалить его надо было немедленно: если острие достало до пяточной кости, то остеомиэлит приятелю практически  обеспечен, и чем дольше эта зараза сидит внутри, тем страшнее последствия.
Аптечка - и очень даже солидная - у меня была, но не мог же я взять на рыбалку весь хирургический кабинет! А грузовик за нами придет через неделю. И от дороги мы протопали немало...
Конечно, трое крепких мужиков могли бы дотащить четвертого до турбазы, что была километрах в восьми, судя по карте. Но это по карте. А на местности - это болота и скалы, и чертовы ламбушки; ста метров не пройдешь по прямой. Дойти-то дойдем, но когда?
Придется действовать варварски, причем, чем на большее варварство я отважусь, тем будет лучше. Потом.  Скорее  всего ...

Два стакана "наркоза" без закуси приятель принял не без удовольствия. Дождавшись максимального окосения, тщательно вымыл ногу с мылом и водкой... Свидетели горестно стонали. Взялся за "тройник" пассатижами, зажмурился и рванул со всей грубостью, на которую был способен.
Раненый взвыл так, что с елок посыпались шишки, и вырубился окончательно. Крючки не обломились - что уже неплохо - но крови почти не было.
На сей случай был замочен в спирте перочинный ножик. Его-то лезвие и было засажено дважды в раны от крючков. Страдалец даже не дернулся - обморок был, что надо!
Зато из-за спины услышал сдавленное: - Во, сссука!
- Садист, блин!
Выпустив побольше крови, промыл ранки той же водкой и наложил пропитанную йодом повязку.
Оклемавшийся страдалец пообещал утопить меня в ближайшем болоте...
Но поскольку он исправно жрал не только таблетки   из моей аптечки, то через  день сострадательными товарищами был снабжен березовой клюкой и приставлен к коптильне до полного выздоровления от дармоедства.
В общем, все кончилось благополучно, если не считать, что за мной надолго закрепилась репутация безжалостного зверя.

Похожую историю довелось прочитать в журнале «Юность» от какого-то 19 дремучего года.
Студент в стройотряде становится свидетелем душераздирающей сцены: здоровенный сорокалетний мужик умирает прямо на глазах. Жена, родственники – все мечутся, не знают , что делать. Ближайшая медицина черт знает где, транспорта нет... кошмар.
Парень подошел: мужик весь красный, мечется, задыхается, в глазах смертельный ужас.
Первая реакция медика – проверить пульс. Пульс был таким быстрым, что сосчитать не удалось. Значит, больше двухсот!
Пароксизмальная тахикардия – грозная штука. Приступ длится больше часа... Студент быстро прокручивает в памяти недавно сданный материал. Выходит, в любую секунду ритм может вообще рухнуть в фибрилляцию, может развиться инфаркт, может полная поперечная блокада – хрен редьки не слаще, в деревне это смерть.
Лекарств в доме никаких – приступ первый.
И студент действует! Действует профессионально и эффективно: приподняв мужика с постели в полу-сидячую позу, и расслабив таким образом брюшной пресс, он наносит сильный удар «в поддых».
Мужик выпучивает глаза, перестает дышать и падает на подушку...
Опешившая родня готова разорвать студента в клочки, но «покойник» вдруг глубоко вздыхает, открывает глаза и:
- Господи, отпустило...
И обращает полные слез глаза к студенту:
- Спаситель!
И вся родня падает на колени.


Черт меня побери!
Затевал философское эссе, а опять получились врачебные байки.
Попробую вернуться на путь праведный.
Известна древняя мудрость :
«Врач должен обладать глазом орла, сердцем льва и руками женщины».
Часто, пока еще слишком часто врачу приходится идти вроде бы против собственной своей естественной человеческой природы.
Он причиняет боль, он заставляет глотать всякую гадость, от отнимает самое приятное и навязывает самое отвратное, он разлучает и изолирует. Нет у него, гада, сердца!
А если есть – то звериное, ЛЬВИНОЕ.

Но если так, то зачем ему руки женщины?