Хотела я коротенький сонет

О прошлом написать, о той эпохе,

О юной романтической дурехе,

Которая жила в Москве. Ан нет!

Поэма вышла. Черт возьми! Ведь я бы

Могла ее облечь в модерн. Но к ямбу

Приучено упрямое перо.

Меня простят великие поэты

И яростные их апологеты!

Так прочно въелось классики тавро.

Пишу простым я стилем, старым слогом.

Читатели поймут. И слава Богу!

Я родилась в далекие года,

Когда Санкт-Петербург был Ленинградом,

Гремели первомайские парады

И те, кто были раньше господа,

Исчезли иль товарищами стали.

И жив еще был вождь товарищ Сталин.

Мне лицезреть его не привелось.

Но ясно помню бабушкины стоны,

Что скоро нас погрузят всех в вагоны

И …Все ж была надежда на «авось..».

Народ и партия кричали “Prosit”,

А вождь возьми да и почивши в бозе.

Мне Родина – престольная Москва.

И в пору ту она звалась Москвою.

И не посмел название иное

Придумать ей КПСС глава.

И Кремль, и Площадь Красная осталась,

Хотя вокруг все круто поменялось.

Мы жили в самом центре. Дом наш был

На улице Толстого Алексея,

«Хождения по мукам» эпопею,

Который в трех частях отобразил.

И тем снискал он МОССОВЕТА милость.

Так Спиридоновки Москва лишилась.

Вон Пионерские пруды вдали

(Иль Патриаршие). Чрез двор под арку.

Меж пионерами и патриархом,

Возможно, что-то общее нашли.

А мне до церкви дела было мало.

Я в пионерах больше понимала.

Я и не знала, что Властитель зла –

Профессор черной магии в романе –

Здесь вел беседу с атеистом Ваней

О том, что Аннушка уж пролила

У парапета роковое масло.

И скоро Берлиоза жизнь угасла.

(Давно уже не ходит здесь трамвай.

И МАССОЛИТ был переименован.

А сами гении пера и слова

На улице Воровского пьют чай.

Мелькают плеши, брови и седины

На фоне шашлыка из осетрины.

И я там буду, только свистнет рак,

Волною поэтической прибита,

Читать стихи. Но не вольюсь в элиту

Сынов и дщерей признанных писак.

Так, покручусь немного – только возле.

Моя звезда взойдет... Об этом после.)

Булгакова я двадцать лет спустя

Прочла и веру обрела не скоро.

Ну а пока – что мне такие споры!

Ведь я, как все, советское дитя.

Однако из семьи интеллигентной –

Читала Куна «Мифы и легенды».

Я знала всех богов. Олимпа твердь

Испещрена была бессмертной рознью.

Сулили же божественные козни

Кому-то подвиги, кому-то смерть.

В семь лет пришлось мне волею фортуны

Раскрыть букварь, захлопнув с грустью Куна.

О изощренность мысли, господа!

Делить с товарищами коммуналку,

Когда ваш банный день – одна среда.

А пропустили – так на гвоздь мочалку.

Другие дни соседям отданы.

Сходите в баню. Рядом Сандуны.

Я, тетя, бабушка, «любимый» зять.

Мы жили всем кагалом. Мама с папой

Любовью занимались тихой сапой.

И странно, что смогли меня зачать.

Не дай-то Боже, чтобы страсти пылом

За стенкою родню перебудило.

В конце концов нам как-то удалось

Сменить шестиметровую каморку

На большую, особого восторга

Не испытав. Пожертвовать пришлось

Районом. Вспоминаю, не тоскуя,

Мажоров и Электрозаводскую.

Смердило. Мыловаренный завод

Минор навел на целую округу.

И Люська, школьная моя подруга –

Из лимиты – увидев наш комод,

Трюмо и винограда гроздь на блюде,

В сердцах сказала: «Вот, живут же люди!»

А что при этом думала она,

Гротескно-незатейливая гостья,

Когда на стол плевала рыбьи кости!

Ну, этим все уж сказано сполна.

Здесь – полка с книгами, а дома – водка.

Лефортово. Рабочая слободка.

На сайте odnoklassniki.(dot) ru

Я Люську не нашла. Прошло полвека.

Неумолимо-тягостная веха.

А, может быть, уж нет ее в миру...

Но лучше я закрою эту тему.

Ведь вовсе не о том моя поэма.

Через дорогу клуб был «Шерсть-сукно»

(Его мы называли «Шерстью суки»)

В Медовом переулке. И от скуки

Туда ходили изредка в кино.

И в этих же краях царь Петр когда-то

Рукою щедрой мед дарил солдатам.

Мы продолжали площадь расширять.

Сбылась мечта – отдельная квартира.

И не беда, что ванная с сортиром

И лифта нет. Какая благодать!

До Краснопресненской – трамвай, автобус.

Я еду по Кольцу. Кружится глобус.

Вон там Ваганьково, а здесь пруды.

В Москве прудов – хоть пруд пруди, не в меру.

У Пресненских  влюбилась я в Валеру.

Скамейка, парк – любви моей следы.

Дом буквой «П» на Литвина-Седого.

Литвин-Седой? –  Не знаете такого? 

Борец за счастье. – Чье? – Не в этом суть.

Я тут жила. Тринадцать лет Джульетте.

Мы не Монтекки и не Капулетти.

Никто и никому кинжалом грудь

Не проколол. Нам «пятый пункт» мешал.

Он, словно пограничный столб, стоял.

Мне повезло. В гуманитарный класс,

На программиста провалив экзамен,

Попала я. Ну посудите сами:

Была бы программистом я сейчас –

Давно свои мозги бы иссушила.

И утаился бы талант, как шило,

Наперекор пословице,  в мешке.

А может, так оно и лучше, впрочем.

Мы в суете судьбу себе пророчим.

Она возьмет  – ударит по башке.

Кто программистом был, в поэты вышел.

А у поэта –  рифмой сносит крышу.

Шесть лет прошло – и снова переезд:

В Измайлово, где парковая зона.

Двухкомнатной квартирой окрыленны,

Летели мы. Здесь кислород окрест.

Зимой на лыжах. В лесо-тени – летом.

И, помнится, здесь стала я поэтом.

Сей горько-радостный нежданный дар,

Слова слагая в строки, обнаружив,

Блуждала я. И, выстланный из кружев

Листвы, шептал Измайловский бульвар

О доблестях, о подвигах, о славе...

О юность в позолоченной оправе!

Очередной отобразив роман

С печального и радостного бока,

Кося под Маяковского и Блока,

Рыдала я, уткнув лицо в диван.

Послушно он раскладывался книжкой,

Терпя мои любови и страстишки.

Сквозь юдофобов строй – я на филфак,

В процентную укладываясь норму,

Протиснулась. Соблюдена проформа.

И все же мне в лицо: «Мать вашу так!»

Комиссии приемной председатель:

«Вас приняли? С какой же это стати?»

Назло ему и с пользой для себя

Я МГУ окончила с успехом.

Филолог-богемист! Ну как без смеха

Искать работу, «кадры» теребя!

По паспорту встречали – не по роже.

Платили рубль в час и не дороже.

Почасовик! Что это: должность, чин?

Ведь вроде не ругательное слово.

Но сколько в нем презрения людского

К тому, кто совокупностью причин

Изгоем был. (Не перепутать с «геем»

И «гоем»).  Три строфы до апогея...

Последний переезд. Густая тьма

Бескудникова. Блочная высотка.

Грязь непролазная. – «Эй ты, красотка,

Взять на руки или дойдешь сама?» –

Солдатик юный предложил галантно. –

«Давай неси!» – сказала я. – «Ну, ладно»!

Он нес меня и горд сей ношей был.

В грязи по щиколотку увязая.

Стройбата вся компания лихая 

Застыла. Только бы не уронил!

О новостройке думая без гнева,

Над грязью я плыла, как королева.

Ну вот сценарий прямо хоть куда!

И для Мосфильма, и для Голливуда:

«Солдат и девушка». Томить не буду

Читателя надеждой. Череда

Обычных дней не прервалась. И пришлый

Герой исчез. Я за другого вышла...

Он вдруг возник из детства, мой сосед.

Его родная бабушка Ревекка

С моею бабой Маней четверть века

На кухне много радостей и бед

Делила и на идиш изъяснялась.

Внук был красив. И свадьба состоялась.

 Из центра – да в Бескудникова глушь.

Ирония судьбы. Здесь точку ставлю.

Навечно заколачиваю ставни –

И в дальний путь. Багаж, ребенок, муж.

Прощай, Москва! Увидимся, родная,

Не скоро. Вот придет пора иная...